ять значение этих даров.

132. Услышав это, персы собрали совет. Дарий полагал, что скифы отдают себя
в его власть и приносят ему [в знак покорности] землю и воду, так как-де
мышь живет в земле, питаясь, как и человек, ее плодами; лягушка обитает в
воде, птица же больше всего похожа [по быстроте] на коня, а стрелы
означают, что скифы отказываются от сопротивления. Такое мнение высказал
Дарий. Против этого выступил Гобрий (один из семи мужей, которые низвергли
мага). Он объяснял смысл даров так: "Если вы, персы, как птицы не улетите в
небо, или как мыши не зароетесь в землю, или как лягушки не поскачете в
болото, то не вернетесь назад, пораженные этими стрелами".

133. Так персы стремились разгадать значение даров. Между тем один отряд
скифов, прежде стоявший на страже у Меотийского озера, отправился к Истру
для переговоров с ионянами. Придя к мосту [на Истре], скифы обратились к
ионянам с такими словами: "Ионяне! Мы принесли вам свободу, если вы только
пожелаете нас выслушать. Мы узнали, что Дарий повелел стеречь мост только
60 дней и если он за это время не придет, то вы должны вернуться на родину.
И вот если вы теперь так и поступите, то не провинитесь ни перед царем, ни
перед нами. Обождите указанное вам число дней и после этого отплывайте на
родину". Ионяне обещали исполнить просьбу скифов, и те тотчас поспешили
назад.

134. После принесения даров царю оставшиеся в своей земле скифские отряды –
пехота и конница – выступили в боевом порядке для сражения с персами. Когда
скифы уже стояли в боевом строю, то сквозь их ряды проскочил заяц. Заметив
зайца, скифы тотчас же бросились за ним. Когда ряды скифов пришли в
беспорядок и в их стане поднялся крик, Дарий спросил, что значит этот шум у
неприятеля. Узнав, что скифы гонятся за зайцем, Дарий сказал своим
приближенным, с которыми обычно беседовал: "Эти люди глубоко презирают нас,
и мне теперь ясно, что Гобрий правильно рассудил о скифских дарах. Я сам
вижу, в каком положении наши дела. Нужен хороший совет, как нам безопасно
возвратиться домой". На это Гобрий ответил: "Царь! Я давно уже узнал по
слухам о недоступности этого племени. А здесь я еще больше убедился в этом,
видя, как они издеваются над нами. Поэтому мой совет тебе: с наступлением
ночи нужно, как мы это обычно и делаем, зажечь огни, оставить на произвол
судьбы слабосильных воинов и всех ослов на привязи и отступить, пока скифы
еще не подошли к Истру, чтобы разрушить мост, или ионяне не приняли
какого-нибудь гибельного для нас решения".

135. Такой совет дал Гобрий. Когда настала ночь, Дарий начал приводить его
в исполнение. Слабосильных воинов из тех людей, потеря которых была для
него наименее важной, а также всех ослов на привязи царь оставил на месте в
лагере. Ослов царь оставил, чтобы те ревели, а людей – из-за их немощи, под
тем предлогом, однако, что он намеревается с отборной частью войска напасть
на скифов; слабосильные же должны-де в это время охранять стан. Отдав такие
приказания оставшимся в стане и повелев зажечь огни, Дарий поспешно
направился к Истру. Покинутые ослы стали после отступления войска реветь
еще громче прежнего. Скифы же, слыша ослиный рев, были совершенно уверены,
что персы еще в стане.

136. На следующий день оставленные в стане персы поняли, что Дарий предал
их. Простирая руки к скифам, они стали молить о пощаде и рассказали им все,
что произошло. Услышав это, скифы поспешно объединили свои силы, именно два
отряда скифов (один отряд вместе с савроматами и другой с будинами и
гелонами), и начали преследование персов прямо к Истру. Персидское войско
большей частью состояло из пехотинцев и не знало дороги (хотя проезжих
дорог там и не было), а скифы были на конях и знали кратчайший путь [к
Истру]. Поэтому оба войска разошлись, и скифы пришли к мосту гораздо раньше
персов. Когда скифы увидели, что персов еще нет, они обратились к ионянам,
которые находились на своих кораблях, с такими словами: "Ионяне!
Назначенное вам [для ожидания] число дней истекло, и вы, оставаясь здесь,
поступаете неправильно. Ведь вы только страха ради оставались здесь. Теперь
же как можно скорее разрушьте переправу и уходите свободными
подобру-поздорову, благодаря богов и скифов. А вашего прежнего владыку мы
довели до того, что ему больше не придется выступать походом против
какого-нибудь народа".

137. Ввиду этого ионяне стали держать совет. Афинянин Мильтиад, полководец
и тиран херсонесцев, что на Геллеспонте, подал совет послушаться скифов и
освободить Ионию81. Гистией из Милета, напротив, был другого мнения. По его
словам, каждый из них в настоящее время является тираном в городе милостью
Дария. Если же могущество Дария будет сокрушено, то ни сам он – Гистией – и
никто другой уже не сможет сохранить своей власти над городом: ведь каждый
город предпочитает народное правление господству тирана. К этому мнению
Гистиея тотчас же присоединились все участники совещания, хотя раньше
соглашались с мнением Мильтиада.

138. Вот имена тех, кто принимал участие в этом голосовании ионян, бывших в
милости у царя: тираны геллеспонтийцев Дафнис из Абидоса, Гиппокл из
Лампсака, Герофант из Пария, Метродор из Проконнеса, Аристагор из Кизика,
Аристон из Византия. Это были тираны городов на Геллеспонте. Из Ионии же
были: Стратис из Хиоса, Эак из Самоса, Лаодам из Фокеи, Гистией из Милета,
который подал мнение против Мильтиада. Из эолийских тиранов присутствовал
только один значительный человек – Аристагор из Кимы.

139. Приняв совет Гистиея, ионяне решили, кроме того, дополнить его
следующими действиями и словами: разрушить мост со стороны скифов, и притом
только на расстоянии полета стрелы, чтобы скифам казалось, несмотря на
бездеятельность ионян, что те что-то делают, и для того, чтобы скифы не
пытались силой перейти по мосту через Истр. Разрушая мост со скифской
стороны, ионяне хотели показать скифам, что выполнят все их желания. Такое
дополнение к совету Гистиея приняли ионийские тираны. После этого от имени
всех Гистией ответил скифам так: "Вы, скифы, пришли с добрым советом и
своевременно. Вы указали нам правильный путь, и за это мы готовы ревностно
служить вам. Ведь, как вы видите, мы уже разрушаем переправу и будем
всячески стараться добыть свободу. Между тем, пока мы разбираем мост, вам
как раз время искать персов и, когда вы их найдете, отомстите за нас и за
себя, как они того заслуживают".

140. Скифы снова поверили в правдивость ионян и повернули назад на поиски
персов. Однако им совершенно не удалось найти путь [персов]. Виноваты в
этом были сами скифы, так как они-то и уничтожали в этой стороне конские
пастбища и засыпали источники. Не сделай они этого, при желании им легко
было бы найти персов; теперь же не удался именно тот их план, который они
считали самым разумным. В поисках неприятеля скифы шли по таким частям
своей страны, где был корм для коней и вода, думая, что и враги отступают
теми же путями. Однако персы шли, держась ранее проложенных ими троп, и
только таким образом (да и то с трудом) нашли переправу. До места они
добрались ночью и обнаружили, что мост разрушен. Тогда персов объял страх,
что они покинуты ионянами.

141. В свите Дария был один египтянин с весьма зычным голосом. Этому
человеку Дарий велел стать на берегу Истра и кликнуть милетянина Гистиея.
Египтянин так и сделал. Гистией же по первому зову его доставил все корабли
для переправы войска и снова навел мост.

142. Так персы были спасены. Скифы же в поисках персов потерпели неудачу. С
тех пор скифы считают ионян, поскольку те были свободными людьми, самыми
жалкими трусами из всех людей, а как рабов весьма преданными своему
господину и наименее склонными к побегу. Так скифы издевались над ионянами.

143. Следуя через Фракию, Дарий прибыл в Сест на Херсонесе. Отсюда сам царь
на кораблях переправился в Азию, а в Европе оставил полководцем перса
Мегабаза. Некогда Дарий оказал Мегабазу великую честь среди персов таким
отзывом о нем: Дарий собирался есть плоды граната, и, как только разрезал
первый плод, брат царя Артабан спросил его: "Чего бы царю хотелось иметь в
таком же количестве, сколько зерен в плоде граната?". На это Дарий отвечал,
что предпочитает иметь столько людей, подобных Мегабазу, чем быть владыкой
Эллады. Таким отзывом царь некогда почтил Мегабаза среди персов, а теперь
оставил полководцем во главе 80-тысячного войска.

144. Этот-то Мегабаз навеки оставил о себе память среди геллеспонтийцев
следующим замечанием. В Византии Мегабаз как-то узнал, что калхедоняне
поселились в этой стране на семнадцать лет раньше византийцев. Услышав об
этом, он сказал, что калхедоняне тогда были слепцами. Ведь не будь они
слепы, они не нашли бы худшего места для своего города, когда у них перед
глазами было лучшее. Итак, этого-то Мегабаза Дарий оставил полководцем на
Геллеспонте, и он покорил все города, еще не подвластные персам.

145. Такие дела совершил Мегабаз. В это самое время другое великое войско
выступило в поход на Ливию по причине, о которой я упомяну потом. Сначала я
расскажу следующее82. Потомки аргонавтов были изгнаны пеласгами, которые
похитили афинских женщин из Браврона, с Лемноса. Они прибыли оттуда морским
путем в Лакедемон, расположились станом на горе Тайгет и зажгли огни.
Увидев огни, лакедемоняне послали вестника спросить: кто они и откуда. На
вопрос вестника пришельцы отвечали, что они минийцы, потомки
героев-аргонавтов, которые высадились на Лемносе и стали их
родоначальниками. Услышав этот рассказ о происхождении минийцев,
лакедемоняне вновь отправили вестника спросить, зачем те прибыли в их
страну и зажгли огни. Тогда пришельцы сказали, что их изгнали пеласги и они
прибыли назад в землю своих отцов. На это у них ведь есть полное право. Они
просят, однако, позволения жить среди лакедемонян. Лакедемоняне решили
принять минийцев на предложенных теми условиях. А побудило их решить так
главным образом то, что Тиндариды участвовали в походе аргонавтов. Таким
образом, лакедемоняне приняли к себе этих минийцев, дали им земельные
наделы и распределили по филам. После этого минийцы тотчас же взяли себе в
жены [спартанок], а привезенных с собой с Лемноса дочерей и сестер выдали
замуж за лакедемонян.

146. Спустя немного времени минийцы стали держаться высокомерно, требовали
себе долю в царской власти и совершали разные другие недостойные поступки.
Тогда лакедемоняне решили перебить минийцев: схватили их и бросили в
темницу. Осужденных на казнь лакедемоняне всегда казнят ночью, а днем –
никого. Итак, когда минийцев собирались уже умертвить, жены их – коренные
лакедемонянки и дочери знатнейших спартанцев – попросили позволения
переговорить каждая со своим мужем. Лакедемоняне пропустили их, не ожидая
никакого коварства. Женщины же, войдя в темницу, поступили так: всю свою
одежду они отдали мужьям, а сами надели мужское платье. Минийцы вышли из
темницы, переодетые в женскую одежду, как их жены. Ускользнув таким образом
из города, они вновь разбили стан на Тайгете.

147. В это самое время Фера, сын Автесиона, внук Тисамена, правнук
Ферсандра, праправнук Полиника, как раз собирался вывести колонию из
Лакедемона. Этот Фера происходил из рода Кадма и был дядей по матери
сыновей Аристодема – Еврисфена и Прокла. Во время несовершеннолетия
последних Фера (как их опекун) был царем Спарты. Племянники между тем
выросли и сами вступили на престол. Фера же, обиженный тем, что ему теперь
приходится подчиняться другим (ведь сам он уже вкусил власть), объявил, что
не останется в Лакедемоне, а отправится морем к своим родственникам. На
теперешнем острове Фера, который прежде назывался Каллистой, обитали
потомки финикиянина Мемблиара, сына Пойкила. Ведь Кадм, сын Агенора, в
поисках Европы высадился на острове, ныне называемом Ферой. Полюбилась ли
ему эта земля или же он захотел поступить так по другим причинам, но он
оставил на острове несколько финикиян83, в том числе одного своего
родственника – Мемблиара, сына Пойкила. Восемь человеческих поколений жили
финикияне на острове Каллиста, пока Фера не прибыл туда из Лакедемона.

148. К этим-то финикиянам отправился Фера с людьми из разных спартанских
фил. Он хотел жить вместе с ними в дружбе и вовсе не изгонять их. В это
время минийцы бежали из темницы и разбили стан на Тайгете. Лакедемоняне
угрожали им смертью, но Фера упрашивал сограждан не проливать крови и
обещал вывести минийцев из страны. Лакедемоняне уступили его просьбам.
Тогда Фера отплыл на трех 30-весельных кораблях к потомкам Мемблиара. Он
взял с собой, однако, не всех минийцев, но лишь немногих. Большая же часть
минийцев обратилась против парореатов и кавконов и изгнала их из страны.
Сами же они разделились на шесть частей и впоследствии основали города:
Лепрей, Макист, Фриксы, Пирг, Эпий и Нудий. Большинство этих городов уже в
мое время разрушено элейцами. Остров же по имени основателя колоний был
назван Ферой.

149. Сын Феры не захотел, однако, плыть вместе с отцом. Поэтому отец
сказал, что покидает его как овцу среди волков. От этого отцовского
изречения и произошло Имя юноши Эолик, и это имя осталось за ним. Сыном
Эолика был Эгей, по имени которого называются Эгеиды – многочисленная фила
в Спарте. У мужчин этой филы дети не выживали, поэтому они воздвигли по
повелению оракула святилище Эриниям Лаия и Эдипа. С тех пор дети эгеидов
стали выживать [как в Спарте, так] и на острове Фера.

150. До сих пор рассказ лакедемонян и ферейцев совпадает. Продолжение же
этой истории сообщают только одни ферейцы. Согласно ферейцам, дело было вот
как. Потомок этого Феры – Гринн, сын Эсания, царь острова Феры, прибыл в
Дельфы принести от имени своего города гекатомбу84. Сопровождали его
несколько ферейских граждан, и среди них Батт, сын Полимнеста, миниец из
рода Евфема. Когда царь ферейцев Гринн стал вопрошать оракул о различных
делах, Пифия повелела основать город в Ливии85. Царь отвечал на это:
"Владыка! Я уже старик, и мне слишком тяжело отправиться в путь. Повели это
сделать кому-нибудь из более молодых людей здесь". Этими словами царь
указал на Батта. Затем больше ничего не произошло, но по возвращении на
родину царь и его спутники пренебрегли изречением оракула: они не знали,
где находится Ливия, и не решились наудачу отправить поселенцев.

151. После этого бог семь лет не посылал дождя на Феру, и на острове
засохли все деревья, кроме одного. Тогда ферейцы вопросили об этом оракул,
и Пифия вновь повелела выслать колонию в Ливию. Ферейцы не знали, как им
избавиться от беды, и поэтому послали на Крит86 вестников разузнать, не
бывал ли в Ливии какой-нибудь критянин или чужеземец, живший на Крите.
Вестники бродили по острову с места на место и под конец пришли в город
Итану. Там повстречался им ловец багрянок87 по имени Коробий, который
рассказал, что однажды был отнесен бурей в Ливию, именно к острову Платея у
ливийского берега. Ферейцы подрядили Коробия за деньги и повезли его на
остров Феру. Затем с Феры отплыли на разведку сначала лишь несколько
человек. Когда Коробий привез их на этот остров Платею, ферейцы оставили
его там, дав запас продовольствия на несколько месяцев. Сами же поспешно
отплыли назад, чтобы рассказать согражданам об острове.

152. Ферейцы, однако, отсутствовали дольше условленного времени, и у
Коробия истощился весь запас продовольствия. Вскоре после этого самосский
корабль, шедший в Египет (владельцем корабля был Колей), был отнесен к
этому острову. Узнав от Коробия всю его историю, самосцы оставили ему
продовольствия на целый год. Сами же они снова вышли с острова в открытое
море и направились в Египет. Однако восточным ветром их отнесло назад, и
так как буря не стихала, то они, миновав Геракловы Столпы, с божественной
помощью прибыли в Тартесс. Эта торговая гавань была в то время еще не
известна эллинам. Поэтому из всех эллинов самосцы получили от привезенных
товаров по возвращении на родину (насколько у меня об этом есть достоверные
сведения) больше всего прибыли, исключая, конечно, Сострата, сына
Лаодаманта, эгинца (с ним-то ведь никто другой в этом не может
состязаться). Самосцы посвятили богам десятую часть своей прибыли – 6
талантов – и велели изготовить медный сосуд вроде арголийского кратера.
Вокруг чаши по верхнему краю был словно венец из голов грифонов. Этот-то
сосуд они принесли в дар в храм Геры, установив его на подпорках в виде
трех огромных коленопреклоненных бронзовых статуй в 7 локтей высотой. Этот
благородный поступок самосцев послужил первым основанием тесной дружбы с
ними киренцев и ферейцев.

153. Оставив Коробия на острове Платея, ферейцы между тем снова прибыли на
Феру с вестью о том, что они заняли остров у ливийских берегов. Ферейцы
решили отправить туда по жребию от всех семи общин на острове по одному из
двоих братьев, а предводителем и царем выбрали Батта. Затем они послали на
Платею два 50-весельных корабля.

154. Таков рассказ ферейцев, и относительно дальнейших событий киренцы
также согласны с ними. Что же касается истории Батта, то киренцы передают
ее совершенно иначе, а именно так. Есть на Крите город Оакс. Царствовал там
Этеарх; у него была дочь по имени Фронима. После смерти жены царь ради
дочери, лишившейся матери, женился вновь. Войдя в царский дом, эта женщина
захотела быть и действительно стала мачехой для Фронимы: она дурно
обращалась с падчерицей, строила ей всяческие козни и, наконец, обвинила в
распутстве, причем сумела убедить в этом даже своего мужа. По наущению жены
царь задумал страшное злодеяние против дочери. Жил в Оаксе в то время купец
из Феры по имени Фемисон. Этого-то Фемисона Этеарх пригласил как гостя во
дворец и заставил поклясться, что тот окажет любую услугу, какую от него
попросят. После того как купец дал клятву, царь велел привести и передал
ему свою дочь с приказанием на обратном пути бросить в море. Фемисон был
страшно возмущен тем, что его обманом заставили принести клятву. Он порвал
дружбу с царем и затем поступил так: уезжая с Крита, он взял царскую дочь с
собою. В открытом море, чтобы выполнить данную клятву, купец связал девушку
веревками и бросил в море, затем опять вытащил на борт корабля и вместе с
ней прибыл на Феру.

155. Там один знатный фереец Полимнест взял Фрониму к себе в дом и сделал
своей наложницей. Спустя несколько времени у нее родился заикающийся и
шепелявящий мальчик. Ребенок, как передают ферейцы и киренцы, был назван
Баттом. Я думаю, однако, что [первоначально] у него было другое имя, а
Баттом его стали звать лишь после прибытия в Ливию: он получил это имя
именно в силу изречения дельфийского оракула и от царского сана, которым он
был облечен. [И действительно] ведь ливийцы царя называют "баттос", и
поэтому, думается мне, Пифия, изрекая пророчество, называла его по-ливийски
царем, так как знала, что он будет царем в Ливии. Когда Батт вырос и прибыл
в Дельфы за советом о своей [заикающейся] речи, Пифия ответила ему так:

Батт, ты пришел ради речи, Феб же, владыка Аполлон,
 В Ливию, агнцев кормящую, шлет поселенцем тебя.

На эллинском языке Пифия сказала бы так: "О царь! Ты пришел ради речи".
Батт же ответил такими словами: "Владыка! Я пришел вопросить тебя о моей
речи, а ты возлагаешь на меня другую невозможную задачу, приказывая вывести
поселение в Ливию. Но с каким войском? С какими людьми?". Этим ответом он,
однако, не убедил Пифию дать ему другое прорицание. Пифия повторила свое
предсказание, и Батт еще во время изречения пророчества возвратился на Феру.

156. После этого Батта и прочих ферейцев вновь постигли [разные] невзгоды.
Не ведая причины этого, ферейцы послали в Дельфы вопросить оракул. Пифия
ответила, что наступит облегчение, если они во главе с Баттом заложат
основание Кирены в Ливии. Тогда ферейцы отправили Батта с двумя
50-весельными кораблями. Корабли отплыли в Ливию, но Батт и его спутники не
знали, что им предпринять, и снова возвратились на Феру. Ферейцы же начали
метать в них стрелы, не позволяя пристать к берегу, и