ми, а другие
– неся землю и воду.

132. В числе же племен, которые дали землю и воду, были следующие:
фессалийцы, долопы, эниены, перребы, локры, магнеты, малийцы, фтиотийские
ахейцы, фиванцы101 и остальные беотийцы102, кроме феспийцев и платейцев.
Против них-то прочие эллины, которые объявили войну варварам, заключили
освященный жертвоприношением и клятвой союзный договор. А договор этот
гласил так: всякий эллинский город, предавшийся персидскому царю, не
вынужденный [к этому] необходимостью, в случае победы союзников обязан
уплатить десятину дельфийскому богу. Таков был союзный договор эллинов103.

133. В Афины же и в Спарту Ксеркс не отправил глашатая с требованием земли
[и воды], и вот по какой причине. Когда Дарий прежде отправил туда послов,
требуя покорности, то афиняне сбросили их в пропасть, а спартанцы – в
колодец и велели им оттуда принести [царю] землю и воду. Поэтому-то Ксеркс
теперь и не послал к ним глашатаев с требованием покорности. Какое
несчастье постигло афинян за их поступок, я не могу сказать, кроме того,
что их земля и сам город были разорены. Впрочем, мне думается, опустошение
[Аттики] произошло не из-за этого.

134. Что до лакедемонян, то их поразил гнев Тальфибия, глашатая Агамемнона.
Ведь в Спарте есть святилище героя Тальфибия, и существуют также его
потомки, так называемые Тальфибиады, которым предоставлено преимущественное
право выполнять должность глашатаев. После умерщвления глашатаев у
спартанцев все [предзнаменования] при жертвоприношениях выпадали
неблагоприятными. И это продолжалось долгое время. Лакедемоняне были
глубоко встревожены, предаваясь печали из-за этого несчастья. Много раз они
созывали народное собрание и через глашатаев объявляли: не желает ли
кто-нибудь из лакедемонян пожертвовать жизнью за Спарту. Тогда выступили
Сперхий, сын Анериста, и Булис, сын Николая, знатного рода и богатые
спартанцы. Они добровольно вызвались понести наказание от Ксеркса за
умерщвление в Спарте глашатаев Дария. Так спартанцы отослали этих людей в
Мидийскую землю на смерть.

135. Дерзновенная отвага этих мужей достойна удивления, и, кроме того, [не
менее поразительны] вот такие их слова. На пути в Сусы прибыли они к
Гидарну (родом персу), который был начальником персидского войска на
асийском побережье. Гидарн дружески принял спартанцев и за угощением
спросил их: "Лакедемоняне! Почему вы избегаете царской дружбы? Вы можете
видеть на моем примере, какое я занимаю положение – как царь умеет
воздавать честь доблестным мужам. Так и вы, если предадитесь царю (царь
ведь считает вас доблестными мужами), то он поставит каждого из вас,
спартанцев, властителем области в Элладе". На эти слова они отвечали так:
"Гидарн! Твой совет, кажется, не со всех сторон одинаково хорошо обдуман.
Ведь ты даешь его нам, имея опыт лишь в одном; в другом же у тебя его нет.
Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода
– сладка ли она или горька, ты ничего не знаешь. Если бы тебе пришлось
отведать свободы, то, пожалуй, ты дал бы нам совет сражаться за нее не
только копьем, но и секирой". Так они отвечали Гидарну.

136. Оттуда спартанцы прибыли в Сусы и предстали пред царские очи.
Телохранители прежде всего приказали им пасть ниц и поклониться царю до
земли и хотели принудить их к этому силой104. Однако они наотрез
отказались, даже если их поставят на голову. Ведь, по их словам, не в
обычае у них падать ниц и поклоняться человеку и пришли сюда они не ради
этого, а по другой причине. После решительного отказа выполнить это
требование они вновь взяли слово и сказали приблизительно так: "Царь мидян!
Послали нас лакедемоняне вместо умерщвленных в Спарте глашатаев, чтобы
искупить смерть их". В ответ на эти слова Ксеркс сказал, что по своему
великодушию он не поступит подобно лакедемонянам, которые, презрев обычай,
священный для всех людей, предали смерти глашатаев. Сам же он не желает
подражать им в том, что достойно порицания, а потому не умертвит послов, но
снимет с лакедемонян вину за убийство.

137. Таким образом, после этого тотчас же утих гнев Тальфибия, хотя Сперхий
и Булис возвратились в Спарту. Однако спустя много времени после этого,
именно во время войны пелопоннесцев с афинянами, гнев Тальфибия, по словам
лакедемонян, вспыхнул с новой силой. И это мне кажется самым чудесным. Но
то, что гнев затем постиг сыновей этих двух мужей, которые отправились к
царю из-за гнева этого же героя, именно Николая, сына Булиса, и Анериста,
сына Сперхия (того Анериста, который на грузовом судне вместе с командой
воинов захватил населенный тиринфянами город Галиеи)105, – в этом
совершенно ясен перст разгневанного божества. Оба они отправились из
Лакедемона в Азию, но в пути были выданы афинянам Ситалком, сыном Терея,
царем фракийцев, и Нимфодором, сыном Пифея, абдеритом. Их схватили в
Бисанфе на Геллеспонте и отвезли в Аттику, где их казнили афиняне. Вместе с
ними был казнен и Аристей, сын Адиманта, коринфянин. Это событие, впрочем,
произошло много лет спустя после похода Ксеркса106. Теперь же я возвращаюсь
к моему рассказу.

138. О походе царя говорили, будто он направлен только против Афин, на
самом же деле персы шли против всей Эллады. Эллины уже давно знали об этом
по слухам, но не могли объединиться для совместных действий. Некоторые из
них уже дали персидскому царю [в знак покорности] землю и воду и поэтому
полагали, что варвары не причинят им вреда. Те же, которые этого не
сделали, жили в великом страхе, так как во всей Элладе не доставало боевых
кораблей, чтобы дать отпор врагу. Большинство эллинских городов вообще не
желало воевать, но открыто сочувствовало персам107.

139. Поэтому я вынужден откровенно высказать мое мнение, которое, конечно,
большинству придется не по душе. Однако я не хочу скрывать то, что признаю
истиной. Если бы афиняне в страхе перед грозной опасностью покинули свой
город или, даже не покидая его, сдались Ксерксу, то никто [из эллинов] не
посмел бы оказать сопротивления персам на море. Далее, не найди Ксеркс
противника на море, то на суше дела сложились бы вот как: если бы даже и
много "хитонов стен"108 пелопоннесцам удалось воздвигнуть на Истме, то все
же флот варваров стал бы захватывать город за городом и лакедемоняне,
покинутые на произвол судьбы союзниками (правда, не по доброй воле, но в
силу необходимости), остались бы одни. И вот покинутые всеми, лакедемоняне
после героического сопротивления все-таки пали бы доблестной смертью.
Следовательно, их ожидала бы такая участь или, быть может, видя переход
всех прочих эллинов на сторону персов, им пришлось бы еще раньше сдаться на
милость Ксеркса. Таким образом, и в том и в другом случае Эллада оказалась
бы под игом персов. Действительно, мне совершенно непонятно, какую пользу
могли принести стены на Истме, если царь [персов] господствовал на море.
Потому-то не погрешишь против истины, назвав афинян спасителями Эллады. Ибо
ход событий зависел исключительно от того, на чью сторону склонятся
афиняне. Но так как афиняне выбрали свободу Эллады, то они вселили мужество
к сопротивлению всем остальным эллинам, поскольку те еще не перешли на
сторону мидян, и с помощью богов обратили царя в бегство. Не могли
устрашить афинян даже грозные изречения дельфийского оракула и побудить их
покинуть Элладу на произвол судьбы. Они спокойно стояли и мужественно ждали
нападения врага на их землю.

140. Афиняне ведь отправили послов в Дельфы вопросить оракул. После обычных
обрядов в священном участке послы вступили в святилище и там воссели109.
Пифия по имени Аристоника изрекла им следующий оракул110:

Что ж вы сидите, глупцы? Бегите к земному пределу,
 Домы покинув и главы высокие круглого града.
 Не устоит ни глава, ни тело пред гибелью страшной,
 И ни стопа, и ни длань, и ничто иное средь града
 Не уцелеет. Но все истребится, и град сей погубит
 Огнь и жестокий Арей, что стремит колесницу сириян111.
 Много и прочих твердынь – не только твою он погубит...
 Ныне кумиры бессмертных стоят, уже пот источая.
 В страхе трепещут они, а кровли их храмов
 Черною кровью струят – в предвестие бед неизбывных...
 Но выходите из храма и скорбию душу излейте.

141. Такой ответ оракула глубоко опечалил афинских послов. И вот, когда они
уже впали в отчаяние от возвещенных им бедствий, некто Тимон, сын
Андробула, один из самых уважаемых людей в Дельфах, посоветовал им
вернуться в святилище с оливковыми ветвями и еще раз вопросить оракул уже в
качестве "умоляющих бога о защите". Афиняне так и поступили и обратились к
богу с такими словами: "Владыка! Ради этих вот оливковых ветвей, которые мы
принесли, изреки нам более милостивое прорицание о нашем родном городе,
иначе мы не уйдем из святилища, но пребудем здесь до конца наших дней". На
это прорицательница изрекла им вторично вот что:

Гнев Олимпийца смягчить не в силах Афина Паллада,
 Как ни склоняй она Зевса – мольбами иль хитрым советом.
 Все ж изреку тебе вновь адамантовой крепости слово:
 Если даже поля меж скалою Кекропа112 высокой
 И Киферона долиной святой добычею вражеской станут,
 Лишь деревянные стены дает Зевес Тритогенее
 Несокрушимо стоять во спасенье тебе и потомкам.
 Конных спокойно не жди ты полков или рати пехотной
 Мощно от суши грядущей, но тыл обращая,
 Все ж отступай: ведь время придет и померишься силой!
 Остров божественный, о Саламин, сыновей своих жен ты погубишь
 В пору ль посева Деметры даров, порою ли знойною жатвы.

142. Это изречение оракула послы записали, так как оно казалось им (да и
действительно было) более милостивым, чем первое, и затем возвратились в
Афины. По прибытии они объявили ответ оракула народному собранию. Афиняне
старались разгадать смысл изречения, и по этому поводу, между прочим,
высказывались главным образом два таких противоположных мнения: некоторые
старики утверждали, что акрополь останется невредим, так как в древние
времена афинский кремль был огражден плетеной изгородью из терновника. Они
считали поэтому, что выражение "деревянная стена"113 относится к этой
ограде. Другие же говорили, что бог подразумевает корабли, и предлагали
поэтому привести флот в боевую готовность, бросив все остальное на произвол
судьбы. Однако тех, кто понимал под "деревянной стеной" корабли, смущали
два последних стиха Пифии:

Остров божественный, о Саламин, сыновей своих жен ты погубишь
 В пору ль посева Деметры даров, порою ли знойною жатвы.

Эти стихи опровергали мнение тех, кто считал, что "деревянные стены" – это
корабли, так как толкователи оракулов объясняли их в том смысле, что
афиняне будут разбиты, приняв морской бой при Саламине.

143. Был тогда в Афинах один человек, лишь недавно выдвинувшийся на первое
место среди наиболее влиятельных граждан. Его звали Фемистоклом, и был он
сыном Неокла114. Он считал, что толкователи оракулов не все изречение
объясняли правильно, и говорил так: "Если бы упомянутый стих действительно
относился к афинянам, то бог, как мне кажется, не выбрал бы столь
миролюбивых выражений, но сказал бы: "несчастный Саламин" вместо
"божественный Саламин", если только жителям его суждено погибнуть в борьбе
за остров. Напротив, если изречение понять правильно, то его следует
относить к врагам, а не к афинянам". Поэтому Фемистокл советовал афинянам
готовиться к морской битве, так как "деревянные стены" и есть корабли.
Толкование Фемистокла понравилось афинянам гораздо больше, чем объяснение
толкователей оракулов, которые были против приготовлений к битве на море и
вообще советовали даже не поднимать руки на врага, но покинуть Аттику и
поселиться где-нибудь в другой стране.

144. Еще раньше этого совета Фемистокла афиняне приняли другое его удачное
предложение. В государственной казне афинян тогда было много денег,
поступавших от доходов с Лаврийских рудников. Эти деньги полагалось
разделить между гражданами, так что каждому приходилось по 10 драхм.
Фемистокл убедил афинян отказаться от дележа и на эти деньги построить 200
боевых кораблей, именно для войны с Эгиной115. Эта-то вспыхнувшая тогда
война с Эгиной и спасла Элладу, заставив Афины превратиться в морскую
державу. Хотя корабли эти не нашли применения против эгинцев (для чего были
построены), но теперь они пригодились Элладе. Итак, у афинян были уже эти,
построенные раньше корабли, и теперь нужно было построить еще другие. И вот
афиняне, обсудив ответ оракула, решили по совету бога встретить всей своей
военной мощью на море нападение варваров на Элладу вместе с эллинскими
городами, которые пожелали к ним присоединиться. Вот мой рассказ об
изречениях оракула, которые получили афиняне.

145. Теперь все эллины, избравшие "лучшую долю" в общеэллинском деле,
собрались в одном месте. Там они держали совет и заключили союз под
клятвой, прежде всего решив прекратить вражду и междоусобные войны. Между
прочим, и другие города воевали тогда друг с другом, но самую ожесточенную
войну вели афиняне с эгинцами116. Затем эллины решили послать соглядатаев в
Азию разузнать о военной силе персидского царя, который, по их сведениям,
находился с войском в Сардах. В Аргос они отправили послов заключить союз
против персидского царя. Также отрядили они двух послов в Сикелию к Гелону,
сыну Диномена, и еще других – на Керкиру и на Крит с просьбой помочь
Элладе. Они хотели сделать попытку объединить, если возможно, всех эллинов
и побудить их действовать заодно пред лицом всеобщей опасности. Держава же
Гелона, как считали тогда, была весьма могущественной и, пожалуй, даже
самой могущественной среди эллинских городов.

146. После этого эллины покончили с взаимными распрями и прежде всего
послали на разведку в Азию трех человек. По прибытии в Сарды эти люди
собрали сведения о царском войске, но были схвачены. Военачальники велели
после допроса под пыткой отвести эллинов на казнь. Их ожидала уже верная
смерть. Однако Ксеркс, узнав об этом, не одобрил решения военачальников и
велел послать своих телохранителей привести осужденных к себе, если
застанут еще их в живых. Телохранители застали соглядатаев еще в живых и
привели их пред царские очи. Ксеркс спросил, зачем они пришли, и повелел
телохранителям водить эллинов повсюду и показать им все персидское войско,
как пехоту, так и конницу, и затем, когда они вдоволь насмотрятся,
отпустить невредимыми куда захотят идти.

147. Царь объяснил этот свой приказ вот как: если бы соглядатаи погибли, то
эллины не узнали бы заранее, сколь велики его силы, а казнь трех человек не
принесет большого вреда врагу. Напротив, если они возвратятся в Элладу, то
эллины, по его мнению, услышав рассказы о его могуществе, еще до войны
откажутся от своей "странной" свободы и поэтому тяжелый поход против них
будет вовсе не нужен. Подобное же мнение Ксеркс высказал и в другом случае.
В Абидосе царь увидел, как проходили через Геллеспонт корабли с грузом
зерна из Понта на Эгину и в Пелопоннес117. Приближенные царя, заметив, что
это вражеские корабли, хотели их захватить и смотрели на царя, ожидая его
повеления. На вопрос Ксеркса, куда плывут эти корабли, приближенные
отвечали: "К твоим врагам, владыка, с грузом хлеба". Тогда Ксеркс сказал
им: "Разве и мы не плывем туда же, куда и они, и не везем с собой хлеб и
остальное продовольствие? Какой же вред от того, что эти люди доставляют
нам хлеб?".

148. Итак, разведчики, все осмотрев, были отпущены и возвратились в Европу.
Эллины же, заключив союз против Персии, после отправки соглядатаев вновь
послали вестников в Аргос. А дела в Аргосе, по словам самих аргосцев, тогда
сложились так: уже давно известно было в Аргосе о предстоящем походе
варваров на Элладу. Когда же аргосцы узнали, что эллины собираются вовлечь
их в войну с персами, то отправили послов в Дельфы вопросить бога, как им
лучше всего поступить. Ведь незадолго до этого 6000 аргосцев пало в борьбе
против лакедемонян во главе с их царем Клеоменом, сыном Анаксандрида.
Поэтому-то аргосцы отправили послов к богу. Пифия же на их вопрос изрекла
следующее:

Недруг соседям своим, богам же бессмертным любезный!
 Сулицу крепко держи и дома сиди осторожно.
 Голову коль сбережешь, глава сохранит твое тело.

Таков был тогда ответ Пифии. Между тем вестники прибыли в Аргос и, явившись
в совет, изложили свое поручение. Аргосцы отвечали, что готовы участвовать
в войне, однако лишь по заключении 30-летнего мира с лакедемонянами и
притом еще, если наравне со Спартой они будут стоять во главе союза. Хотя
по праву руководство союзом всецело принадлежит им одним, но они
удовлетворятся и половинным участием в нем.

149. Так отвечал вестникам, по словам аргосцев, совет аргосцев, несмотря на
запрещение оракула вступать в союз с эллинами. Хлопотали же они о 30-летнем
мире (хотя и боялись оракула), чтобы их сыновья успели вырасти за эти годы.
Аргосцы опасались, что без такого мира, если вдобавок к постигшей их беде
они еще потерпят поражение от персов, то попадут под власть лакедемонян.
Вестники же из Спарты возразили на это постановление совета так: о мире они
сообщат [лакедемонскому] народному собранию. Что же до руководства
[союзом], то им поручено объявить: у лакедемонян два царя, а у аргосцев –
только один. Недопустимо поэтому лишать одного из них руководства [союзом].
Однако ничто не мешает аргосскому царю иметь одинаковое право голоса с
двумя их царями. Поэтому-то, по словам аргосцев, они не могли вынести
высокомерия спартанцев и предпочли скорее подчиниться варварам, чем
уступить лакедемонянам. А [спартанским] вестникам аргосцы приказали до
захода солнца покинуть Аргосскую землю, а то с ними поступят, как с врагами.

150. Так об этом рассказывают сами аргосцы. Но есть еще и другой рассказ,
распространенный в Элладе. Еще до сборов в Элладу Ксеркс, как говорят,
послал глашатая в Аргос. По прибытии туда глашатай сказал: "Аргосцы! Царь
Ксеркс говорит вам так: "Мы, персы, считаем себя отпрысками Персея, сына
Данаи, и Андромеды, дочери Кефея. Мы все-таки, быть может, ваши потомки.
Поэтому не подобает и нам воевать против своих предков, и вам в союзе с
другими враждовать с нами. Оставайтесь дома и храните спокойствие. Если мой
замысел удастся, то никого я не буду уважать больше, чем вас""118. Это
предложение царя аргосцы, как говорят, сочли весьма важным и сначала не
давали эллинам никаких обещаний и не выставляли требований. Только после
того как эллины стали приглашать их вступить в союз, тогда-то аргосцы и
потребовали участия в руководстве союзом, зная, что лакедемоняне не
уступят. Это требование было простым предлогом, чтобы не воевать.

151. С этим рассказом, как думают некоторые эллины, связан еще и другой
случай, происшедший много лет спустя. Тогда в Мемноновом граде Сусах по
другому делу119 находилось афинское посольство, именно Каллий, сын
Гиппоника, с товарищами. В это же время и аргосцы также отправили послов в
Сусы, чтобы спросить Артоксеркса, сына Ксеркса: может ли продолжаться
дружба и союз, заключенный с Ксерксом, как они этого хотят, или же царь
считает их врагами. Царь Артоксеркс ответил-де на это аргосцам, что дружба
безусловно сохраняется и что нет для него города любезнее Аргоса120.

152. Действительно ли Ксеркс посылал в Аргос глашатая и спрашивало ли
позднее аргосское посольство в Сусах Артоксеркса о дружбе – этого я
достоверно утверждать не могу. Я не хочу даже оспаривать правильность
утверждений об этом самих аргосцев. Одно только я знаю: если бы все люди
однажды вынесли на рынок все свои грешки и пороки, то каждый, разглядев
пороки соседа, с радостью, пожалуй, унес бы свои домой. Поэтому-то и
поступок аргосцев еще не самый постыдный. Что до меня, то мой долг
передавать все, что рассказывают, но, конечно, верить всему я не обязан. И
этому правилу я буду следовать во всем моем историческом труде. Так,
утверждают даже, что аргосцы просто призвали персов в Элладу, так как они
терпели поражения в войне с лакедемонянами и поэтому они предпочли любой
ценой избавиться от своей настоящей беды. Это мой рассказ