арь надеялся
добиться больше милостей у бога. [На этом костре] царь также повелел всем
лидийцам приносить жертвы из своего имущества. Затем Крез приказал
переплавить несметное количество золота и изготовить из него слитки [в
виде] полукирпичей, 6 ладоней в длину, шириной в 3 ладони, высотой же в 1
ладонь. [Общее] число полукирпичей было 117; из них 4 – из чистого золота,
весом 21/2 таланта каждый; другие полукирпичи – из сплава с серебром, весом
2 таланта. После этого царь велел отлить из чистого золота статую льва
весом в 10 талантов. Впоследствии во время пожара святилища в Дельфах лев
этот упал с [подставки из] полукирпичей, на которых он был установлен. И
поныне еще стоит этот лев в сокровищнице коринфян, но вес его теперь только
61/2 талантов, так как 31/2 таланта расплавились при плавке.

51. После изготовления Крез отослал эти предметы в Дельфы и вместе еще
несколько других, а именно: две огромные чаши для смешивания вина – золотую
и серебряную. Золотая чаша стояла в святилище как войдешь направо, а
серебряная – налево. После пожара чаши были также переставлены на другое
место. Золотая чаша стоит теперь в сокровищнице клазоменян (вес ее 81/2
талантов и 12 мин), а серебряная в углу в притворе храма. Вмещает она 600
амфор. Чашу эту дельфийцы наполняют вином с водой на празднике Феофаний.
Как утверждают в Дельфах, чаша эта – изделие Феодора из Самоса. И я тоже
так думаю, так как она, видимо, на редкость чудесной работы. Потом царь
отослал в Дельфы 4 серебряных сосуда, которые стоят [ныне] в сокровищнице
коринфян, и 2 кропильницы – золотую и серебряную. На золотой кропильнице
начертана надпись, гласящая: "Посвятительный дар лакедемонян". Это, однако,
неверно: ведь эти кропильницы – посвятительный дар Креза. Надпись же на ней
вырезал какой-то дельфиец, желая угодить лакедемонянам. Я знаю имя этого
человека, но не хочу называть. Только [статуя] мальчика, через руку
которого течет вода [в кропильницы] – приношение лакедемонян, но ни та, ни
другая из кропильниц. Вместе с этими Крез послал много и других даров без
надписей. Среди них круглые чаши для возлияний, а также золотая статуя
женщины в 3 локтя высотой (по словам дельфийцев, она изображает женщину,
выпекавшую царю хлеб)36. Крез пожертвовал также ожерелья и пояса своей
супруги.

52. Эти-то дары Крез послал в Дельфы; Амфиараю же, о деяниях и судьбе
которого ему пришлось слышать, царь посвятил в дар щит целиком из золота и
копье, древко и наконечник которого были также из чистого золота. Эти оба
предмета еще и поныне находятся в Фивах в святилище Аполлона Исмения.

53. Затем Крез повелел лидийцам, отвозившим дары в святилища, вопросить
оракулы, следует ли ему идти войной против персов и искать для этого
союзников. По прибытии же в святилище послы передали приношения и затем
вопросили оракул в таких словах: "Крез, царь лидийцев и других народов,
считая, что здесь он получил единственно правдивые на свете прорицания,
послал вам эти дары как достойное вознаграждение за то, что вы разгадали
его замысел. Теперь царь спрашивает вас: выступать ли ему в поход на персов
и искать ли для этого союзников". Так вопрошали послы, а оба оракула дали
одинаковый ответ и объявили Крезу: если царь пойдет войной на персов, то
сокрушит великое царство. Оракулы также советовали царю отыскать самый
могущественный эллинский город и заключить с ним союз37.

54. А Крез, получив прорицания оракулов и узнав их содержание, чрезвычайно
обрадовался. Теперь царь твердо уповал, что сокрушит царство Кира. Затем
Крез вновь отправил посольство в Пифо с дарами всему дельфийскому народу,
узнав его численность: каждый дельфиец получил по 2 золотых статера. За это
дельфийцы предоставили Крезу и лидийцам право первыми вопрошать оракул,
свободу от пошлин и налогов и почетные места [на Пифийских играх] и, кроме
того, каждый лидиец получил еще право гражданства в Дельфах на вечные
времена38.

55. Одарив дельфийцев, Крез в третий раз обратился к оракулу (ведь царь
убедился теперь в правдивости оракула и стал даже слишком часто вопрошать
его). На этот раз Крез спросил, долго ли будет существовать его держава.
Пифия же изрекла ему вот какой ответ:

Коль над мидянами мул царем когда-либо станет,
 Ты, нежноногий лидиец, к обильному галькою Герму
 Тут-то бежать торопись, не стыдясь малодушным казаться.

56. Когда эти слова сообщили Крезу, царь весьма обрадовался. Он полагал,
что никогда, конечно, вместо человека мул не будет царствовать над мидянами
и поэтому власть навсегда останется в его доме. Затем Крез принялся
разыскивать самое могущественное эллинское племя, чтобы вступить с ним в
союз. Из расспросов же царь узнал, что самые выдающиеся из эллинов – это
лакедемоняне и афиняне. Первые – среди дорийского племени, а вторые – среди
ионийского. Это были два наиболее значительных тогда эллинских племени.
Так, ионяне первоначально были пеласгийского происхождеяия, а дорийцы –
эллинского. Ионийское племя никогда не покидало своей земли, дорийское же –
очень долго странствовало. Ибо во времена царя Девкалиона оно обитало в
земле Фтиотида, а затем при Доре, сыне Эллина, – у подошвы Оссы и Олимпа, в
области под названием Гистиеотида. После изгнания из Гистиеотиды кадмейцами
дорийцы поселились у Пидна и назывались теперь македнами. Отсюда это племя
снова переселилось в Дриопиду, а оттуда прежде всего в Пелопоннес, где и
приняло имя дорийцев.

57. На каком языке говорили пеласги, я точно сказать не могу. Если же
судить по теперешним пеласгам, что живут севернее тирсенов в городе
Крестоне (они некогда были соседями племени, которое ныне называется
до-убийцами, и обитали тогда в стране, теперь именуемой Фессалиотида), и
затем – по тем пеласгам, что основали Плакию и Скиллак на Геллеспонте и
оказались соседями афинян, а также и по тем другим городам, которые некогда
были пеласгическими, а позднее изменили свои названия. Итак, если, скажу я,
из этого можно вывести заключение, то пеласги говорили на варварском языке.
Если, стало быть, и все пеласгическое племя так говорило, тогда и
аттический народ, будучи пеласгическим по происхождению, также должен был
изменить свой язык, когда стал частью эллинов. Ведь еще и поныне жители
Крестона и Плакии говорят на другом языке, не похожем на язык соседей. Это
доказывает, что они еще и теперь сохраняют своеобразные черты языка,
который они принесли с собой после переселения в эти края.

58. Что до эллинского племени, то оно, по-моему, с самого начала всегда
говорило на одном и том же языке. До своего объединения с пеласгами эллины
были немногочисленны. Из такого довольно скромного начала они численно
возросли и включили в себя множество племен, главным образом оттого, что к
ним присоединились пеласги и много других чужеземных племен. Итак, по
крайней мере до соединения с эллинами, как я думаю, племя пеласгов, пока
оно было варварским, так никогда и не стало значительной народностью.

59. Из этих двух народов, как я узнал, аттический народ был расколот и
подавлен междоусобными смутами. Писистрат, сын Гиппократа, в то время был
тираном в Афинах. Этому-то Гиппократу, когда он как простой гражданин
присутствовал на Олимпийских играх, было явлено великое знамение: при
жертвоприношении стоявшие там котлы с мясом и водой закипели без огня и
вода полилась через край. Лакедемонянин Хилон, как раз случившийся при этом
и видевший знамение, дал совет Гиппократу прежде всего не брать себе в дом
жену, рожающую детей. А если он уже женат, то отпустить жену; если даже у
него есть сын, – то отказаться от сына. Гиппократ же отверг совет Хилона.
После этого у него родился сын – упомянутый выше Писистрат. У афинян же шли
в то время распри между обитателями побережья (предводителем их был Мегакл,
сын Алкмеона) и равнинными жителями (во главе с Ликургом, сыном
Аристолаида). Писистрат, тогда уже помышлявший о тирании, создал третью
партию. Он набрал приверженцев и, открыто став вождем партии гиперакриев39,
придумал вот какую хитрость. Он изранил себя и своих мулов и затем въехал
на повозке на рыночную площадь, якобы спасаясь от врагов, которые хотели
его избить, когда он ехал по полю. Писистрат просил народ дать ему охрану.
Он уже ранее отличился как полководец в войне с мегарцами, завоевав Нисею и
совершив другие замечательные подвиги. Народ же афинский позволил себя
обмануть, предоставив ему телохранителей из числа горожан: они были у
Писистрата не копьеносцами, а дубинщиками, сопровождая его с деревянными
дубинами. Во главе с Писистратом они-то и восстали и захватили акрополь.
Тогда Писистрат стал владыкой афинян. Он не нарушил, впрочем, порядка
государственных должностей и не изменил законов, но управлял городом по
существующим законоустановлениям, руководя государственными делами
справедливо и дельно.

60. Вскоре, однако, после этого приверженцы Мегакла40 и Ликурга
объединились и изгнали Писистрата. Таким-то образом Писистрат в первый раз
овладел Афинами, и так лишился своей тирании, которая еще не глубоко
укоренилась. Между тем враги Писистрата, изгнавшие его, вновь начали распри
между собой. Попав в затруднительное положение, Мегакл послал вестника к
Писистрату. Он предложил ему свою дочь в жены и в приданое – тиранию.
Писистрат принял предложение, согласившись на эти условия. Для возвращения
Писистрата они придумали тогда уловку, по-моему, по крайней мере весьма
глупую. С давних пор, еще после отделения от варваров, эллины отличались
большим по сравнению с варварами благоразумием и свободой от глупых
суеверий, и все же тогда эти люди [Мегакл и Писистрат] не постеснялись
разыграть с афинянами, которые считались самыми хитроумными из эллинов, вот
какую штуку41. В Пеонийском доме42 жила женщина по имени Фия ростом в 4
локтя без трех пальцев и вообще весьма пригожая. Эту-то женщину в полном
вооружении они поставили на повозку и, показав, какую она должна принять
осанку, чтобы казаться благопристойной, повезли в город. Затем они
отправили вперед глашатаев, которые, прибыв в город, обращались по их
приказанию к горожанам с такими словами: "Афиняне! Примите благосклонно
Писистрата, которого сама Афина почитает превыше всех людей и возвращает
теперь из изгнания в свой акрополь!". Так глашатаи кричали, обходя улицы, и
тотчас по всем демам прошел слух, что Афина возвращает Писистрата из
изгнания. В городе все верили, что эта женщина действительно богиня,
молились смертному существу и приняли Писистрата.

61. Придя таким образом снова к власти, Писистрат по уговору с Мегаклом
взял себе в жены его дочь. Но так как у него были уже взрослые дети, а род
Алкмеонидов, к которому принадлежал Мегакл, как считали, был поражен
проклятием, то Писистрат не желал иметь детей от молодой жены43 и потому
общался с ней неестественным способом. Сначала жена скрывала это
обстоятельство, а потом рассказала своей матери (в ответ на ее вопросы или
же по собственному почину), а та – своему мужу. Мегакл же пришел в страшное
негодование за то, что Писистрат так его обесчестил. В гневе он снова
примирился со своими [прежними] сторонниками. А Писистрат, узнав, что
затевается против него, удалился из города и вообще из Аттики44. Прибыв в
Эретрию, он стал совещаться со своими сыновьями. Верх одержало мнение
Гиппия о том, что следует попытаться вновь овладеть верховной властью.
Тогда они [Писистрат и сыновья] стали собирать добровольные даяния от
городов, которые были им чем-либо обязаны. Многие города предоставили
Писистрату большие суммы денег, но фиванцы превзошли всех денежными дарами.
Одним словом, через некоторое время после этого все было готово для их
возвращения в Афины. И действительно, из Пелопоннеса прибыли аргосские
наемники, из Наксоса также приехал добровольно ревностный приверженец
[Писистрата] по имени Лигдамид с деньгами и людьми.

62. Так вот, Писистрат и его сторонники выступили из Эретрии и на
одиннадцатом году своего изгнания снова прибыли в Аттику45. Первое место,
которое они захватили там, был Марафон. Во время их стоянки [в Марафоне] к
ним присоединились не только сторонники из [самого] города Афин, но также
стали стекаться и другие люди из демов, которым тирания была больше по
душе, чем теперешняя свобода. Так [тиран и его сторонники] собирали свои
силы. Афиняне же в городе вовсе не думали о Писистрате, пока тот только
собирал средства, и даже после занятия Марафона. Услышав о выступлении
Писистрата из Марафона на Афины, только теперь горожане двинулись против
него. Все городское ополчение вышло против возвратившихся изгнанников.
Когда Писистрат со своими людьми, выйдя из Марафона, напал на Афины, оба
войска сошлись у святилища Афины Паллены и там расположились станом друг
против друга. Тут-то предстал Писистрату прорицатель Амфилит46 из Акарнании
и по божественному внушению изрек ему в шестистопном размере следующее
пророчество:

Брошен уж невод широкий, и сети раскинуты в море,
 Кинутся в сети тунцы среди блеска лунного ночи.

63. Такое предсказание изрек вдохновенный прорицатель. А Писистрат понял
смысл изречения и, объявив, что принимает оракул47, повел свое войско на
врага. Афинские же горожане как раз в это время дня завтракали, а после
завтрака одни занялись игрой в кости, а другие легли спать. Тогда Писистрат
с войском напал на афинян и обратил их в бегство. Когда противники убежали,
Писистрат придумал хитрый способ, чтобы воспрепятствовать бегущим вновь
собраться и чтобы заставить войско рассеяться. Он велел своим сыновьям
скакать на конях вперед. Настигая бегущих, сыновья Писистрата предлагали от
имени отца ничего не бояться и разойтись всем по домам.

64. Афиняне так и сделали. Таким-то образом Писистрат в третий раз завладел
Афинами. Он упрочил свое господство сильными отрядами наемников и денежными
сборами как из самих Афин, так и из области на реке Стримоне48. Он взял
затем заложниками сыновей тех афинян, которые сопротивлялись и не сразу
бежали, и переселил их на Наксос (Писистрат завоевал Наксос и отдал его во
владение Лигдамиду). Кроме того, он "очистил" по повелению оракула остров
Делос. А сделал Писистрат это вот как: он велел выкопать всех покойников,
погребенных в пределах видимости, из храма и перенести отсюда в другую
часть Делоса49. И Писистрат стал тираном в Афинах; что же до афинян, то
одни [его противники] пали в борьбе, а другим вместе с Алкмеонидами
пришлось уйти в изгнание из родной земли.

65. Таково было в то время положение дел в Афинах. Напротив, лакедемоняне,
как узнал Крез, избежали великих бедствий и теперь уже одолели тегейцев.
Ведь при спартанских царях Леонте и Гегесикле лакедемоняне побеждали во
всех других войнах, но только в одной войне с тегейцами терпели поражение.
Прежде у лакедемонян были даже почти что самые дурные законы из всех
эллинов, так как они не общались ни друг с другом, ни с чужеземными
государствами. Свое теперешнее прекрасное государственное устройство они
получили вот каким образом. Ликург, знатный спартанец, прибыл в Дельфы
вопросить оракул. Когда он вступил в святилище, Пифия тотчас же изрекла ему
вот что:

Ты притек, о Ликург, к дарами обильному храму,
 Зевсу любезный и всем на Олимпе обитель имущим,
 Смертный иль бог ты? Кому изрекать прорицанье должна я?
 Богом скорее, Ликург, почитать тебя нужно бессмертным.

По словам некоторых, Пифия, кроме этого предсказания, предрекла Ликургу
даже все существующее ныне спартанское государственное устройство. Не, как
утверждают сами лакедемоняне, Ликург принес эти нововведения [в
государственный строй] Спарты из Крита. Он был опекуном своего племянника
Леобота, царя Спарты. Как только Ликург стал опекуном царя, то изменил все
законы и строго следил, чтобы их не преступали. Затем он издал указы о
разделении войска на эномотии50, установил триакады51 и сисситии52. Кроме
того, Ликург учредил должность эфоров53 и основал совет старейшин
[геронтов]54.

66. Так-то лакедемоняне переменили свои дурные законы на хорошие, а после
кончины Ликурга воздвигли ему храм и ныне благоговейно его почитают. Так
как они жили в плодородной стране с многочисленным населением, то скоро
достигли процветания и изобилия. И действительно, они уже больше не
довольствовались миром: убедившись в превосходстве над аркадцами,
лакедемоняне вопросили дельфийский оракул: могут ли они завоевать всю
Аркадскую землю. Пифия же изрекла им в ответ вот что:

Просишь Аркадию всю? Не дам тебе: многого хочешь!
 Желудоядцев-мужей обитает в Аркадии много,
 Кои стоят на пути. Но похода все ж не возбраняю.
 Дам лишь Тегею тебе, что ногами истоптана в пляске,
 Чтобы плясать и поля ее тучные мерить веревкой.

Лакедемоняне, услышав такой ответ оракула, оставили все другие города
Аркадии и пошли войной на тегейцев. С собой они взяли оковы в уповании хотя
и на двусмысленный [ответ] оракула, так как твердо рассчитывали обратить в
рабство тегейцев. В битве, однако, лакедемоняне потерпели поражение, и на
тех, кто попал в плен к врагам, были наложены [те самые] оковы, которые они
принесли с собой: пленники, как рабы, должны были, отмерив участок поля
тегейцев мерной веревкой, обрабатывать его. Оковы же эти, наложенные на
[лакедемонских] пленников, еще до сего дня сохранились в Тегее и висят на
стенах храма Афины Алеи.

67. Так вот, в прежних войнах с тегейцами лакедемоняне постоянно терпели
неудачи. Однако во времена Креза, когда царями Лакедемона были Анаксандрид
и Аристон55, спартанцы наконец одержали верх над ними, и вот как это
произошло56. Из-за своих постоянных поражений лакедемоняне отправили послов
в Дельфы вопросить [оракул], какое божество им следует умилостивить для
победы над тегейцами. Пифия дала ответ: они должны перенести в Спарту
останки Ореста, сына Агамемнона, [и тогда] одолеют тегейцев. Однако
спартанцы не могли отыскать могилы Ореста, и [им пришлось] вновь отправить
послов в Дельфы вопросить бога: "Где погребен Орест?". На вопрос послов
Пифия ответила вот что:

Есть в Аркадии град Тегея на низкой равнине.
 Веют там ветры (их два), гонимые силой могучей.
 [Слышен] удар, отраженный ударом, и беда возлежит над бедою...
 Сын там Атрида сокрыт земли жизнетворной на лоне.
 Прах его перенесешь и станешь владыкой Тегеи.

Однако и после этого ответа оракула лакедемоняне все-таки не могли найти
могилы, несмотря на все усилия, пока не нашел ее Лих, один из так
называемых агатоергов57 в Спарте. Эти-то агатоерги – старейшие граждане
числом пять – ежегодно выходят из сословия всадников. В течение того года,
когда они выходят из всаднического сословия, они должны быть наготове
постоянно выполнять обязанности послов в разных местах для Спарты.

68. Среди этих-то людей был некто Лих. Он и отыскал в Тегее [могилу
Ореста], отчасти случайно, отчасти хитростью. В то время у лакедемонян с
тегейцами было перемирие. Лих зашел в кузницу посмотреть, как куют железо,
и дивился искусству [кузнеца]. Кузнец заметил его удивление и, прекратив
работу, сказал: "Друг-лаконец! Ты дивиться, как искусно обрабатывают
железо. Но вот если бы тебе довелось увидеть то же, что мне, то как бы ты
сильно удивился! Я хотел выкопать у себя во дворе колодец и, копая,
наткнулся на гроб 7 локтей длины. Не веря, однако, чтобы люди когда-нибудь
были больше нынешних ростом, я открыл гроб и увидел, что покойник
действительно был одинаковой величины с гробом. Измерив гроб, я снова
засыпал его землей". Так передавал ему кузнец то, что видел, а Лих обдумал
эти слова. Ему пришло на мысль, что это и есть останки Ореста, о которых
говорил оракул. Рассудил же Лих вот как: рассматривая два раздуваемых меха
кузнеца, он решил, что это ветры, о которых говорил оракул; наковальня же и
молот – это удар и ответный удар, а беда, возлежащая на беде,– выковываемое
железо (это потому, думал он, что железо изобретено на беду человеку). Так
рассуждая, Лих возвратился в Спарту и рассказал все, что случилось с ним.
Лакедемоняне же обвинили его для вида в вымышленном преступлении и изгнали
из города. Тогда Лих опять при