помощи накручивания их на деревянные вoроты. Однако уже больше не
ограничивались канатами только одного рода, но на каждый мост связывали
вместе по два каната из "белого льна" и по четыре – из волокна папируса.
Толщина и прекрасная работа канатов [обоих сортов] была одинакова, но
"льняные канаты" были относительно тяжелее и весили (каждый локоть) более
таланта. Когда пролив был соединен мостом, бревна распилили, выровняв длину
досок по ширине понтонного моста. Затем доски уложили в порядке поверх
натянутых канатов и там снова крепко привязали их к поперечным балкам.
После этого принесли фашинник, разложили в порядке и засыпали землей. Потом
утрамбовали землю и по обеим сторонам моста выстроили перила, чтобы вьючные
животные и кони не пугались, глядя сверху на море.

37. Когда строительство мостов и работы на Афоне были завершены (именно,
насыпи у устьев канала, возведенные для того, чтобы вода во время прибоя не
переливалась через устья прокопа), пришла весть, что сам канал совершенно
готов. Тогда снаряженное к походу войско после зимовки с наступлением весны
двинулось из Сард к Абидосу. Между тем как раз во время сборов царя в поход
солнце, покинув свою обитель на небе, стало невидимым, хотя небо было
безоблачное и совершенно ясное, и день обратился в ночь39. При виде этого
небесного явления Ксерксом овладела тревога, и он вопросил магов, что может
означать это знамение. Маги же отвечали, что божество этим предвещает
эллинам гибель их городов, так как у эллинов солнце – провозвестник
грядущего, а у персов – луна40. Ксеркс же, услышав такое толкование, с
великой радостью продолжал путь.

38. В пути подошел к Ксерксу лидиец Пифий и сказал так (он был в страхе от
небесного знамения, и царские дары придали ему смелости): "Владыка! Я желал
бы попросить тебя о том, что тебе легко исполнить, и для меня будет очень
важно твое согласие". Ксеркс же, ожидая от него любой другой просьбы, кроме
того, что Пифий действительно попросил, обещал исполнить и повелел
говорить, что ему нужно. Услышав ответ царя, Пифий ободрился и сказал так:
"Владыка! У меня пять сыновей. Им всем выпало на долю идти с тобой в поход
на Элладу. Сжалься, о царь, над моими преклонными летами и освободи одного
моего старшего сына от похода, чтобы он заботился обо мне и распоряжался
моим достоянием. Четырех же остальных возьми с собой, и я желаю тебе
счастливого возвращения и исполнения твоих замыслов".

39. А Ксеркс в страшном гневе отвечал ему такими словами: "Негодяй! Ты еще
решился напомнить мне о своем сыне, когда я сам веду на Элладу своих
собственных сыновей, братьев, родственников и друзей? Разве ты не раб мой,
который обязан со всем своим домом и с женой сопровождать меня? Знай же
теперь, что дух людей обитает в их ушах: если дух слышит что-либо
благостное, то он наполняет тело радостью; услышав же противоположное, дух
распаляется гневом. Ты сделал мне, правда, доброе дело и изъявил готовность
сделать подобное же, но не тебе хвалиться, что превзошел царя
благодеяниями. А ныне, когда ты выказал себя наглецом, ты все-таки не
понесешь заслуженной кары, но меньше заслуженной. Тебя и четверых твоих
сыновей спасает твое гостеприимство. Но один, к которому ты больше всего
привязан, будет казнен". Дав такой ответ, царь тотчас же повелел палачам
отыскать старшего сына Пифия и разрубить пополам, а затем одну половину
тела положить по правую сторону пути, а другую по левую, где должно было
проходить войско.

40. Палачи выполнили царское повеление, и войско прошло между половинами
тела. Впереди персидского войска шел обоз и вьючные животные. Затем
следовали вперемежку отряды разных народностей, но беспорядочными массами.
Когда половина этих полчищ успела пройти, то образовался промежуток и
дорога оставалась некоторое время пустой. Царю предшествовала 1000 отборных
персидских всадников41, за ними двигалась 1000 копьеносцев (также отборных)
с копьями, обращенными вниз к земле. Потом шло 10 священных так называемых
нисейских коней42 в роскошной сбруе. Нисейскими же называются эти кони вот
почему. Есть в Мидии обширная равнина под названием Нисей. На этой-то
равнине и разводят таких больших коней. За этими 10 конями двигалась
священная колесница Зевса43, которую везло 8 белых коней. Позади самих
коней следовал пешком возница, держа в руках узду, так как никто из людей
не мог подниматься на седалище этой колесницы. За этой колесницей ехал сам
Ксеркс на колеснице, запряженной нисейскими конями. Рядом с царем стоял
возница по имени Патирамф, сын перса Отана.

41. На этой колеснице Ксеркс выступил из Сард. Впрочем, царь переходил как
ему заблагорассудится с колесницы в крытую дорожную повозку. Позади царя
следовала 1000 копьеносцев, самые доблестные и знатные персы, по обычаю
держа копье кверху. Затем шла другая 1000 отборных персидских всадников, а
после всадников 10 000 пеших воинов, отобранных из остального войска
персов. Из них у 1000 человек на нижнем конце копий были золотые гранатовые
яблоки44. Эти воины окружали остальных кольцом. У 9000 воинов, шедших в
середине, были серебряные гранатовые яблоки [на нижних концах копий]. Были
также золотые гранатовые яблоки и у копьеносцев с копьями, обращенными вниз
к земле. Ближайшая свита Ксеркса имела золотые яблоки [вместо гранатов]. За
этими 10 00045 следовало 10 000 персидской конницы. За конницей
образовывался опять промежуток в 2 стадии и, наконец, шли все остальные
нестройные полчища.

42. Из Лидии персидское войско совершало путь к реке Каику и в Мисийскую
землю46. А от Каика оно через местность Атарней, имея на правой стороне
гору Кану, достигло города Карены. От этого города войско шло через
фиванскую равнину к городу Атрамиттию и мимо пеласгийского Антандра.
Оставив влево гору Иду, войско вступило затем в Илионскую область. Когда
войско остановилось на ночлег у подошвы Иды, то сначала разразилась гроза с
ураганом, причем от ударов молнии погибло очень много людей.

43. Когда затем Ксеркс прибыл к реке Скамандру (это была первая река с тех
пор, как выступили из Сард, которая иссякла и в ней не хватило воды, чтобы
напоить войско и скот). И вот, когда царь прибыл к этой реке, он, желая
осмотреть кремль Приама, поднялся на его вершину. Осмотрев кремль и
выслушав все рассказы о том, что там произошло, царь принес в жертву Афине
Илионской 1000 быков. Маги же совершили [местным] героям жертвенное
возлияние47. После этого ночью на войско напал страх. А с наступлением дня
царь продолжал поход, оставив на левой стороне города Ретий, Офриней и
Дардан (город, пограничный с Абидосом), а справа – тевкрские Гергифы.

44. Дойдя до Абидоса, Ксеркс пожелал произвести смотр своему войску. Для
этого уже раньше нарочно был воздвигнут здесь на холме трон из белого
мрамора (его соорудили абидосцы по заранее отданному повелению). Там царь
восседал, сверху вниз глядя на берег, обозревая войско и корабли. После
смотра он пожелал видеть морскую битву. Затем было устроено морское
сражение. Победу одержали финикияне из Сидона, и Ксеркс радовался сражению
и своему войску.

45. Увидев, что весь Геллеспонт целиком покрыт кораблями и все побережье и
абидосская равнина кишат людьми, Ксеркс возрадовался своему счастью, а
затем пролил слезы.

46. Когда это заметил дядя его Артабан, который вначале свободно высказал
свое мнение, отговорив Ксеркса идти в поход на Элладу, этот-то Артабан при
виде слез Ксеркса обратился к нему так: "О царь! Почему ты поступаешь столь
различно теперь и немного раньше? Сначала ведь ты обрадовался своему
счастью, а затем пролил о себе слезы". Ксеркс ответил: "Конечно, мною
овладевает сострадание, когда я думаю, сколь скоротечна жизнь человеческая,
так как из всех этих людей никого уже через сто лет не будет в живых".
Артабан же в ответ сказал так: "В жизни мы испытываем еще нечто, внушающее
больше сожаления, чем это. Ведь, несмотря на такую мимолетность жизни, все
же никто не может в силу своей человеческой натуры быть счастлив. И не
только среди этих людей, но и среди всех на свете нет никого, кому бы часто
или хоть однажды не приходила в голову мысль, что лучше быть мертвым, чем
жить. Невзгоды и телесные немощи ведь поражают и мучают нас так, что наша,
пусть даже краткая жизнь, кажется нам слишком долгой. Поэтому смерть для
человека – самое желанное избавление от жизненных невзгод. А божество,
позволив человеку вкусить сладости жизни, оказывается при этом завистливым".

47. Ксеркс, отвечая ему, сказал: "Артабан! Не будем рассуждать о
человеческой жизни, хотя она в действительности такова, как ты ее
изобразил. Не станем вспоминать о невзгодах, так как теперь счастье у нас в
руках. Но скажи-ка мне вот что. Если бы сновидение так живо
телесно-осязательно не предстало тебе, остался бы ты при своем прежнем
мнении и отсоветовал бы мне идти войной на Элладу или ты изменил его? Скажи
мне это по правде". Артабан отвечал: "О царь! Пусть то, что обещает
видение, явившееся во сне, сбудется так, как мы оба этого желаем. Что до
меня, то я все время полон страха и не могу прийти в себя: очень многое у
меня на уме, тем более что вижу – у тебя есть два страшных врага".

48. На это Ксеркс возразил такими словами: "Странный человек! Как это ты
говоришь, что у меня два страшных врага? Разве ты считаешь мое войско
недостаточно многочисленным, а эллинское кажется тебе гораздо сильнее? Или
наш флот уступает их кораблям? Или то и другое? Если же наша военная сила в
этом отношении окажется недостаточна, то следует как можно скорее набирать
другое войско".

49. Артабан отвечал: "О царь! Ни войско твое, ни число кораблей ни один
благоразумный человек не считает недостаточным. Если ты наберешь еще больше
людей, то оба врага, о которых я тебе говорю, станут только еще страшнее. А
эти два врага – это земля и море. Ведь нет нигде на земле, как я думаю,
столь большой гавани, которая во время бури могла бы принять этот твой флот
и уберечь от непогоды. Однако флот должен иметь не только одну гавань, но
тебе нужны гавани на всем побережье, у которого ты плаваешь. А так как нет
у тебя достаточно обширных гаваней, то ты должен понять, что случайности
господствуют над людьми, а не люди над ними. И вот, назвав тебе одного
врага, я хочу теперь сказать и о другом. Земля – твой враг вот почему. Если
у тебя даже не будет на пути никакого врага, то земля станет тебе все более
враждебной по мере твоего продвижения, заманивая тебя все далее вперед. Нет
ведь у людей вовсе полного счастья. Итак, я полагаю, если ты даже не
встретишь сопротивления, то земли [за нами] будет тем больше, чем дальше
[мы будем продвигаться], и, наконец, мы начнем страдать от голода. Итак,
пожалуй, тот самый доблестный человек, кто в совете показывает себя
боязливым, так как он старается предусмотреть любое возможное несчастье, а
на деле проявляет мужество".

50. Ксеркс отвечал на это: "Артабан! Все, что ты говоришь, совершенно
правильно. Тем не менее, не следует всюду страшиться невзгод и всему
придавать значение в равной степени. Если бы ты вздумал при всякой
непредвиденной случайности взвешивать все возможные тяжелые последствия, то
никогда ничего бы не совершил. Лучше отважиться на все и испытать половину
опасностей, чем заранее бояться, как бы впоследствии как-нибудь не
пострадать. Затем, если заранее станешь оспаривать всякое предложение и
если не укажешь правильного пути, то наверняка при этом ошибешься, как и
твой противник. Итак, одно не лучше другого. А может ли человек вообще
знать правильный путь? Думается, что нет. Кто решился действовать, тому
обычно сопутствует удача. А кто только и делает, что рассуждает обо всем и
медлит, вряд ли окажется победителем. Ты видишь, сколь могущественна теперь
персидская держава, Если бы цари – мои предшественники – были с тобой
одинакового мнения или, не придерживаясь сами таких взглядов, слушали бы
советов таких людей, [как ты], то ты никогда бы не увидел такого
могущества. А ныне, презирая опасности, они так возвеличили свою державу.
Ибо великие дела обычно сопряжены с великими опасностями. Следуя примеру
наших предшественников, мы выбрали для похода самое прекрасное время года.
Покорив всю Европу, мы затем возвратимся назад, не испытав ни голода, ни
какой-либо другой беды. Ведь мы, во-первых, сами отправляемся в поход с
большими запасами [продовольствия], а затем, в какую бы страну и народность
мы ни пришли, мы возьмем у них весь хлеб, [который там есть]. Мы идем
войной на земледельцев, а не на кочевников".

51. После этого Артабан сказал: "Царь! Так как ты не желаешь слышать об
опасениях, то прими, по крайней мере, мой совет: ведь о многих делах
необходимо и говорить многословно. Кир, сын Камбиса, всю Ионию, кроме Афин,
заставил платить дань персам. Этих-то ионян я тебе никоим образом не
советую вести против их предков. В самом деле, и без них мы достаточно
сильны, чтобы сокрушить врага. Если же они пойдут с нами, то им придется
либо совершить страшную несправедливость, обращая в рабство свою родину,
или, как честные люди, вместе с ними сражаться за свободу. Если они пойдут
на несправедливость, то нам от этого вовсе не будет большой пользы. А стань
они на честный путь, то могут принести великий вред твоему войску. Вспомни
также древнее правильное изречение: вначале не видно всего, что будет
потом".

52. На это Ксеркс возразил: "Из всех высказанных тобой мнений ты
заблуждаешься наиболее глубоко в том, что страшишься восстания ионян. У нас
есть весьма важное доказательство верности ионян, свидетелем которого
являешься и ты сам, и другие участники похода Дария на скифов.
Действительно, от них зависела гибель или спасение всего персидского
войска. Ионяне же показали себя тогда честными и верными и не причинили нам
никакого зла. Кроме того, они оставили в нашей стране детей, жен и
имущество, так что нельзя думать, что они поднимут восстание. Поэтому не
страшись восстания, но, исполнившись мужества, храни мой дом и мою власть.
Тебе одному из всех я поручаю мой скипетр".

53. После этого Ксеркс отослал Артабана назад в Сусы и затем снова приказал
персидским вельможам собраться. Когда они явились, царь сказал им так:
"Персы! Я собрал вас, желая внушить доблесть, дабы вы не посрамили великие
и многоценные подвиги наших предков. Будем же каждый в отдельности и все
вместе ревностно сражаться! Ведь подвиги и слава наших предков есть общее
благо, к чему все вы и должны стремиться. Поэтому я требую от вас напрячь
все силы в этой войне, ведь, как я слышу, наши противники – доблестные
люди. Если мы одолеем этот народ, то уже не найдется на свете силы,
способной противостоять нам. А теперь, вознеся молитвы богам – хранителям
персов, начнем переправу".

54. Этот день персы провели в приготовлениях к переправе. На следующий же
день в ожидании восхода солнца, так как желали увидеть восход, они
возжигали на мостах различные жертвенные благовония и устилали путь
миртовыми ветками. После восхода солнца Ксеркс совершил возлияние в море из
золотой чаши, вознося молитвы солнцу48, дабы не случилось несчастья,
которое помешает ему покорить Европу, пока не достигнет ее пределов. После
молитвы царь бросил чашу в Геллеспонт, а также золотой кубок и персидский
меч, называемый "акинака". Я не могу точно сказать, погрузил ли Ксеркс все
эти вещи в море как жертву солнцу или же, раскаявшись, что приказал
бичевать Геллеспонт, принес за это [искупительные] дары морю.

55. После этого войско приступило к переправе. Пешее войско и вся конница
шли по одному мосту в сторону Понта, а по другому – в сторону Эгейского
моря переправлялись вьючные животные и обоз. Во главе выступало 10 000
персидских воинов; все они были увенчаны венками. За ними вперемежку
следовали разноплеменные полчища. Шли они весь этот первый день. А на
следующий сначала переправлялись всадники и копьеносцы с копьями,
обращенными вниз. Эти воины были также увенчаны венками. За ними двигались
священные кони и священная колесница, затем – сам Ксеркс с копьеносцами и
1000 всадников и, наконец, остальное войско. Одновременно и корабли поплыли
к другому берегу. Впрочем, я слышал также, что Ксеркс переправился самым
последним.

56. Переправившись в Европу, Ксеркс стал наблюдать переправу своего войска,
[двигавшегося] по мосту под ударами бичей. Продолжался переход царского
войска семь дней и семь ночей без отдыха. При этом, как передают, когда
Ксеркс уже находился на другой стороне Геллеспонта, какой-то геллеспонтиец
сказал ему: "Зевс! Почему ты в облике перса, приняв имя Ксеркса, желаешь
опустошить Элладу и ведешь с собой полчища всего мира? Ведь это ты мог бы
совершить и без них!"49.

57. Когда, наконец, все переправились и персы собирались уже следовать
дальше, явилось им великое и чудесное знамение. Ксеркс не обратил на него,
конечно, никакого внимания, хотя объяснить знамение было нетрудно: кобыла
родила зайца. В данном случае истолковать его было легко: Ксеркс поведет
свои полчища на Элладу со всей пышностью и великолепием, а возвратится в
свою землю, спасаясь бегством, [как заяц]. Было Ксерксу еще и другое
знамение: лошачиха родила мула с двойными половыми частями – мужским и
женским (сверху были мужские части). Царь пренебрег и этим знамением и
двигался с войском дальше.

58. Корабли отплыли за пределы Геллеспонта и шли вдоль побережья в
направлении, противоположном войску, именно они плыли на запад, держа курс
на Сарпедонский мыс, где им было приказано ожидать сухопутное войско.
Войско же направлялось на восток через Херсонес. Оставив на правой стороне
могильный памятник Геллы, дочери Афаманта50, а налево – город Кардию,
войско прошло посредине города под названием Агора. Затем оно обогнуло
залив по имени Мелас и реку Мелас. Воды в реке было недостаточно для
войска, и река иссякла. Перейдя эту реку, от которой и название залива,
войско повернуло на запад. Затем мимо эолийского города Эноса и
Стенторийского озера оно прибыло в Дориск.

59. Дориск же – это обширная равнина на фракийском побережье. По этой
равнине течет большая река Гебр. Там уже раньше было воздвигнуто царское
укрепление под названием Дориск. В нем Дарий во время похода на скифов
оставил персидскую стражу. Местность эта показалась Ксерксу подходящей для
смотра и подсчета боевых сил, что царь и сделал. А все корабли, пришедшие в
Дориск, Ксеркс велел навархам причалить к соседнему с Дориском побережью,
где лежат самофракийские города Сала и Зона, а на самом конце его находится
знаменитый мыс Серрий51. Область эта еще издревле принадлежала киконам52. К
этому-то побережью навархи и причалили свои корабли и затем вытащили на
берег для просушки. Тем временем Ксеркс в Дориске производил подсчет боевых
сил.

60. Сколь велика была численность полчищ каждого народа, я точно сказать не
могу, потому что об этом никто не сообщает. Общее же количество сухопутного
войска составляло 1 700 000 человек53. А подсчет производился следующим
образом: согнали в одно место 10 000 человек и, поставив как можно плотнее
друг к другу, обвели вокруг чертой. Обведя чертой, отпустили эти 10000
воинов и по кругу построили ограду высотой человеку до пупа. После этого
стали загонять в огороженное место другие десятки тысяч людей, пока таким
образом не подсчитали всех. Затем воинов распределяли по племенам.

61. Принимали же участие в походе следующие народности: прежде всего персы,
которые были одеты и вооружены вот как54. На головах у них были так
называемые тиары (мягкие [войлочные] шапки), а на теле – пестрые хитоны с
рукавами из железных чешуек55 наподобие рыбьей чешуи. На ногах персы носили
штаны. Вместо [эллинских] щитов у них были плетеные щиты, под которыми
висели колчаны. Еще у них были короткие копья, большие луки с камышовыми
стрелами, а, кроме того, на правом бедре с пояса свисал кинжал56.
Предводителем их был Отан, отец супруги Ксеркса Аместриды. В древнее время
эллины называли персов кефенами. Сами же они называли себя артеями57 (так
их звали и соседи). Когда