ни не ошибаются в  расчётах.
Наша страна подобна густой вязкой среде: даже малые движения
произвести здесь невероятно трудно, зато эти движения тотчас
увлекают  за  собой  среду.  Демократический  Запад  подобен
разреженному газу или почти пустоте: легко можно размахивать
руками, прыгать, бегать, кувыркаться, - но это ни на кого не
действует, все остальные хаотически делают то же.

    Что Вы думаете об ожидаемом процессе Якира и Красина?

    Даже если на процесс допустят западных  корреспондентов,
то, очевидно, это будет лишь унылым повторением  недаровитых
фарсов Сталина-Вышинского.  Впрочем, в  30-е годы  эти фарсы
при всей  их топорной  драматургии, мазне  грима и громкости
суфлёра   имели   большой   успех   у   мыслящей    западной
интеллигенции: так  велика была  её жажда  верить передовому
строю. Таких мыслящих достаёт и в сегодняшнем поколении.
    Если  же корреспонденты  не будут  допущены на  процесс,
значит он удался ещё двумя классами ниже.
    Самим же  Якиру и  Красину, насколько  мне известно,  во
время очных ставок никто не  выразил в лицо, так я  по праву
старого зэка  говорю им  это сегодня  здесь: что  они повели
себя слабодушно, низко  и даже  смехотворно, повторяя  с 40-
летним опозданием и в неуместной обстановке бесславный  опыт
растерянного   поколения,    тех   дутых    фигур   истории,
капитулянтов 30-х годов.

    Что Вы скажете по поводу последних нападок на  академика
Сахарова в советской печати?

    Вместе с тем - и о сочлене его по Комитету Прав Человека
моём   друге  Игоре   Ростиславиче  Шафаревиче.   Шафаревич,
президент  Московского   Математического  общества,   хорошо
известный  в  мировых математических  кругах  как выдающийся
алгебраист, обратясь к общественной деятельности, тем  самым
закрыл  себе  научные  мировые  контакты  и  полное   звание
академика. Притеснение и слежка  за ним усилились после  его
доклада о  преследовании религии  в нашей  стране и активных
настояний  перед  психиатрическими  конгрессами  по   поводу
античеловеческого использования  психиатрии в  нашей стране.
Конгресс  психиатров  предпочёл  дипломатично  уклониться от
защиты страдающих, Шафаревич  же не только  вытесняется ныне
из Московского университета, где  преподаёт 30 лет, но  даже
всем  его  аспирантам  и  ученикам  (докторам  наук)   также
закрываются пути научной деятельности.
    Неутомимая общественная деятельность Андрея  Дмитриевича
Сахарова до последнего времени замалчивалась нашей  печатью,
теперь  начинает  облыгаться. Boт  объявлен  он "поставщиком
клеветы",  "невеждой"  (крупнейшие  научные  умы  и   всегда
приравнивались   у   нас   к   невежественным,   коль  скоро
отказывались   повторять   всеобщую   попугайщину),  наивным
прожектёром,   а   главное   -   критиком   злопыхательским,
ненавидящим свою страну и неконструктивным.
    Трудно солгать кряду более неудачно,  что ни обвинение -
то  промах. Тот,  кто проследил  несколько лет  за  статьями
Сахарова, его социальными предложениями, его поисками  путей
спасения   планеты,   его   письмами   правительству,    его
дружелюбными  уговорами, не  может не  увидеть его  глубокой
осведомлённости  в процессах  советской жизни,  его боли  за
свою  страну, его  муки за  ошибки, не  им совершаемые,  его
доброй   примирительной  позиции,   приемлемой  для   весьма
противоположных    группировок    (этим    он     напоминает
Твардовского). Я  - не  сторонник многого  того конкретного,
что  предлагает   А.  Д.   для  нашей   страны,  но   именно
конструктивность   его   предложений   несомненна:    каждое
предложение не  есть отрывчатая  грёза "как  хотелось бы", а
путь к тому неизвестен, - нет: каждое предложение  инженерно
сцеплено  с   тем,  что   сегодня  есть,   и  даёт   плавный
невзрывчатый переход.
    ТАСС  отвечает  Сахарову,  что  "критику...  даже  самую
острую" у  нас  "рассматривают  как  дело  полезное".  Это -
дремучая неправда.  Никакая вообще  серьёзная критика  ни на
каком уровне и никакой степени конструктивности не разрешена
в нашей стране никому, кроме узкого кружка людей,  достигших
своего положения многолетним  послушанием, что как  раз мало
воспитало  в  них  критические  способности.  Сахаров,  увы,
слишком известен,  и вот  приходится сокрушать  его публично
(как сокрушён  и "Новый  мир", ведший  ту же  примирительную
конституционную линию). А критиков неизвестных во  множестве
сокрушают в безмолвии, в  провинции, в глуши, и  сколько их,
никем  никуда не  названных, томится  и гибнет  в областных
психиатрических больницах.
    Проверьте за последние  хоть 10, хоть  20, хоть 30  лет:
против кого из инакомыслящих выставили аргументы? Ни  против
кого, потому  что их  нет. Отвечают  всегда ругательствами и
клеветой. Таков  "ответ" Сахарову.  Таков же  пустой "ответ"
Генриху  Бёллю.  А чаще  бывало  - полное  молчание,  как на
сахаровские ходатайства и обращения, на мои открытые письма,
на  письма  Ростроповича,  Владимова,  Максимова,  на  холмы
групповых ходатайств об  амнистии, о спасении  невинных, или
древнего  русского  лика Москвы,  или  русской природы,  или
незакрытии  храмов. Всегда:  или административная,  судебная
кара, или  брань или  молчание -  три выхода  для тех,  кому
нечего ответить по существу.
    Теперь  вот  и  против  Сахарова  вытягивают затасканный
замусленный   козырь   30-х  годов   -   помощь  иностранным
разведкам!..   Какая   дикость!   Человек,   вооруживший  их
страшнейшим  оружием,  на  чём   стояла  и  стоит  их   мощь
десятилетиями,  -  и  помощь  иностранным  разведкам?  Грань
последнего бесстыдства и последней неблагодарности.
    А ведь кроется глубокий смысл и высокий символ и  личная
закономерность  судьбы  в   том,  что  изобретатель   самого
страшного  уничтожающего  оружия  нашего  века,  подчинённый
властному движению Мировой Совести и исконной  страдательной
русской совести, под тяжестью  грехов наших общих и  каждого
отдельного  из нас,  - покинул  то избыточное  благополучие,
которое  было обеспечено  ему, и  которое так  многих губит
сегодня в мире, и вышел пред пасть могущественного насилия.

    Как  Вы  оцениваете нынешнюю  общественную  обстановку в
СССР? Имеет ли влияние на её развитие позиция и  выступления
деятелей культуры на Западе?

    Истинная история нашей  страны давно не  регистрируется,
не пишется, не выставляется на показ. И если из целой  армии
историков увенчанных, маститых,  средних и молодых  найдётся
один (вот как Амальрик), кто не станет жевать общую  жвачку,
не будет облепляться цитатами из Отцов Передового Учения, но
осмелится  дать  самостоятельный  анализ  нынешней структуры
общества и  предсказать о  будущем, что  в самом  деле может
произойти   с   нашей  страной,   то   вместо  того,   чтобы
проанализировать  его  работу   и  взять  оттуда   верное  и
практически полезное, - его просто сажают в тюрьму.
    И  когда   из  череды   блистательно-орденоносных  наших
генералов  нашёлся  единственный  Григоренко,  кто осмелился
высказать своё нестандартное мнение о ходе минувшей войны  и
о  сегодняшнем  советском обществе,  мнение,  кстати, цельно
марксистско-ленинское, -  то и  оно объявляется  психическим
безумием.
    Несколько лет самоотверженная "Хроника" утоляла всеобщую
естественную человеческую жажду: знать, что происходит.  Она
сообщала,  хотя  и  в очень  неполной  мере,  фамилии, даты,
места, тюремные сроки, формы преследований, она выносила  из
пучины незнания на  поверхность хоть малую-малую  долю нашей
ужасной  истории  -  и  за  то  разгромлена  и  растоптана с
методичностью,   с   какой...   подберём   любимый  западный
пример...   в   Греции  не   преследуют   и  государственных
заговорщиков.
    Теперь,  без  "Хроники",  нам,  может  быть,  не   сразу
придётся  узнать  о  последующих  жертвах  тюремно-лагерного
режима, убивающего  одною своей  жестокостью, растянутой  во
времени, как убил он больного Галанскова, старого Талантова,
старика   Якова   Одобеску   (голодовка   против    лагерных
притеснений). О вторых  и третьих осуждениях  уже осуждённых
людей,   как   были  возвращены   досиживать   свои  однажды
"прощённые"  25-летние сроки  Святослав Карананский,  Степан
Сорока  (25 лет  получивший за  то, что  учеником 10  класса
прочёл  несколько   националистических  брошюр),   латышский
пастор Ионас Штагерс; как Юрий Шухевич получил вторые 10 лет
уже  в  пункте  освобождения  по  показаниям  человека,   не
знавшего его и суток,  - а вот недавно  взят и на третьи  10
лет; как за религию третий раз осуждён Борис Здоровец, но  с
первого разa получил 25 лет  Пётp Токарь (и ныне сидит  24-й
год!);  или  как  ещё, подобно  Зиновию  Красивскому  и Юрию
Белову, по окончании  срока будет переведён  из Владимирской
тюрьмы в  Смоленскую психтюрьму  на срок  уже не  считаемый.
Скроются от нашего зрения и знания дальнейшие судьбы сидящих
Светличного, Сверстюка,  Огурцова,   Бориса  Быкова   (Алма-
атинская   группа   "Молодой   рабочий"),   Олега  Воробьёва
(Пермский Самиздат),  Гершуни, Вячеслава  Платонова, Евгения
Вагина, Нины  Строкатой, Стефании  Шабатуры, Ирины  Стасив и
многих,  многих, многих,  не известных  дальше своих  семей,
сослуживцев и соседей.
    Именно благодаря сплошной закрытости почти всего, что  у
нас  происходит,  когда и  выплыли  на Западе  свидетельства
Марченко, они  показались там  "преувеличением". И  мало кто
вдумался  в  такое,  например,  его  показание,  что   режим
царского Владимирского централа в советское время по  одному
лишь свету  ухудшен в  4 раза  (заложены окна  до 1/4),  а в
другом и ещё холодней, и ещё жесточе, чем в 4.
    И уже привыкнув, что о  нас всё равно никогда ничего  не
узнать, пренебрегает мир и самой явной открытой информацией:
что в поразительной этой стране с самым передовым социальным
строем   за  полвека   не  было   ни  одной   амнистии  для
политических! Когда наши сроки были 25 лет и 10, когда 8 лет
у нас  без улыбки  считались "детским  сроком", - знаменитая
сталинская амнистия (7 июля 1945) отпускала политических: до
3  лет,  т.  е.  никого.   И  немногим  более  (до  5   лет)
"ворошиловская" амнистия марта  1953 г., только  наводнившая
страну уголовниками. В сентябре 1955 г., отпуская  Аденауэру
немцев, отбывающих  судебные сроки  в СССР,  Хрущёв вынужден
был  амнистировать  и  тех, кто  сотрудничал  с  немцами. Но
инакомыслящим не  бывало амнистии  никогда за  полстолетия -
кто укажет на планете другой пример государственного  строя,
столь уверенного  в своей  прочности? Любители  сравнивать с
Грецией пусть сравнивают.
    Когда в  конце 40-х  годов мы  были завалены  25-летними
сроками,  мы   в  газетах   только  и   читали  о  небывалых
преследованиях  в  Греции.  И  сегодня  многие  высказывания
западной печати и западных деятелей, даже наиболее чутких  к
угнетениям и  преследованиям, происходящим  на Востоке,  для
искусственною равновесия перед "левыми" кругами  обязательно
продолжаются оговоркой: "впрочем,  как и в  Греции, Испании,
Турции.. " И пока пристраивается этот искусственный ряд  как
и, сочувствие к нам теряет своё значение, свою глубину, даже
оскорбляет  нас, а  сами сочувствователи  не видят  грозного
предупреждения.
    Осмелюсь выразить, что не как и! Осмелюсь заметить,  что
во всех тех странах насилие не достигает уровня  сегодняшних
газовых  камер,  т.  е. тюремных  психдомов.  Что  Греция не
опоясана  бетонной  стеной  и  электронными  убивателями  на
границе,  и молодые  греки не  идут сотнями  через  смертную
черту  со  слабой  надеждой вырваться  на  свободу.  И нигде
восточнее  Греции  не  может  министр-изгнанник (Караманлис)
напечатать в газетах свою антиправительственную программу. И
в Турции не могут (как в Албании) расстрелять священника  за
то, что  тот окрестил  ребёнка. И  из Турции  не бросаются в
море  по 100  человек в  день (как  китайцы под  Гонконгом),
чтобы между акул испытать  жребий "свобода или смерть".  И в
Испании не  глушат радиопередач  ни с  Кубы, ни  из Чили.  И
Португалия     допустила     иностранных     корреспондентов
расследовать  возникшие  подозрения,  какого  приглашения на
другом конце Европы эти корреспонденты никогда не  получали,
никогда не получат - и останутся вполне довольны, не посмеют
даже протестовать! - вот что самое типичное.
    Первая черта по одной шкале может означать 10, а  первая
черта по  другой шкале - 10^6,  т. е.  миллион. И  только ли
неграмотностью наблюдателей или свёрнутостью их головы можно
объяснить их вывод: "и там и здесь перейдена первая черта"?
    Тщетно я  пытался год  назад в  своей нобелевской лекции
сдержанно  обратить внимание  на эти  две несравнимых  шкалы
оценки объёма и нравственного  смысла событий. И что  нельзя
допустить считать  "внутренними делами"  события в  странах,
определяющих мировые судьбы.
    Так  же  тщетно  я  указал  там,  что  глушение западных
передач  на  Востоке  создаёт  ситуацию  накануне   всеобщей
катастрофы, сводит к нолю международные договоры и гарантии,
ибо  они таким  образом не  существуют в  сознании половины
человечества, их поверхностный след может быть легко стёрт в
течение нескольких дней или даже часов. Я полагал тогда, что
также и угрожаемое положение автора лекции, произносимой  не
с укреплённой трибуны, а с тех самых скал, откуда  рождаются
и  ползут  мировые  ледники,  несколько  увеличит   внимание
развлечённого мира к его предупреждениям.
    Я ошибся. Что  сказано, что не  сказано. И, может  быть,
так же бесполезно повторять это сегодня.
    Что такое глушение  радиопередач, нельзя объяснить  тем,
кто не испытывал его на  себе, не жил под  ним годами. Это -
ежедневные  плевки  в  уши  и  в  глаза,  это  оскорбление и
унижение  человека  до робота,  глушат  ли способом  "полной
немоты" диапазона,  или способом  "ржавой пилы",  или пошлой
музыкой. Это низведение взрослых до младенцев: глотай только
пережёванное мамой. Даже самые благожелательные передачи  во
дни самых дружественных визитов  глушатся так же сплошь,  не
должно  быть  ни  малейших  уклонений  в  оценке  события, в
оценках,  в  акцентах,  все  должны  воспринять  и запомнить
событие 100%-но одинаково. А  многие мировые факты и  вообще
не должны быть известны нашему населению. Москва и Ленинград
парадоксально  стали  самыми  неинформированными   столицами
мира: жители расспрашивают  о новостях приезжих  из сельских
районов.  Там  для  экономии  (очень  небесплатно  обходятся
нашему  населению  эти  услуги  по  глушке)  глушат  слабей.
Однако,  по  наблюдению  жителей  разных  мест,  именно   за
последние  месяцы  глушение  расширилось,  захватило   новые
районы,  увеличилось в  интенсивности. (Вспоминается  судьба
Cepгея Ханжёнкова, отсидевшего к 1973 году 7 лет за  попытку
- или даже только намерение - взорвать глушитель в Минске. А
ведь исходя  из общечеловеческих  забот нельзя  понять этого
"преступника" иначе как борца за всеобщий мир.)
    Общую цель нынешнего зажима  мысли в нашей стране  можно
было бы назвать китаизацией, достижением китайского  идеала,
- если б этот идеал не существовал прежде того у нас в  30-е
годы, да вот упущен. В 30-е годы много ли знали на Западе  о
Михаиле  Булгакове,  Платонове, Флоренском?  Так  и в  Китае
сегодня есть  тысячи инакомыслящих,  есть тайные  писатели и
философы, но мир узнает о  них лишь целой эпохою позже,  лет
через 50-100, и то лишь о тех немногих, кто сумеет сохранить
своё творчество между неумолимыми жерновами. К этому  идеалу
и хотят нас вернуть сейчас.
    Однако я уверенно заявляю, что в нашей стране  вернуться
к такому режиму уже невозможно.
    Первая причина  тому международная  информация, всё-таки
просачивание   и   влияние  идей,   фактов   и  человеческих
протестов. Надо  понять, что  Восток отнюдь  не равнодушен к
протестам западной общественности, наоборот - он  смертельно
боится их - и только их! - но когда это слитный мощный голос
сотен   выдающихся   лиц,   общественного   мнения    целого
континента, от  чего может  зашататься авторитет  передового
строя.  Когда же  раздаются робкие  единичные протесты  безо
всякой  веры  в  успех и  с  обязательными  реверансами "как
впрочем и в Греции, Турции, Испании", то это вызывает только
смех насильников когда расовый состав баскетбольной  команды
оказывается бoльшим мировым  событием, чем ежедневные  уколы
узникам  психтюрем,  разрушающие  мозг,  -  то  что  и можно
испытать кроме презрения  к эгоистической, недальновидной  и
беззащитной цивилизации?!
    Перед светом всемирной  огласки наша тюрьма  отступает и
прячется. Амальрику, расправа над которым была  спланирована
вдаль уже в 70-м году, сперва пришлось дать "бытовую" статью
и 3 года, чтобы оторвать от политических лагерей в Мордовии,
загнать на  Колыму, а  теперь из-за  новой всемирной огласки
опять  ограничиться  "всего  лишь"  тремя  годами,  было  бы
больше.
    Западный мир своей публичностью  уже очень помог и  спас
многих наших гонимых.  Но для себя  он взял в  этом неполный
урок, не на той силе чувства, чтоб и себе перенять, что наши
гонимые не только  благодарны за защиту,  но и дают  высокий
пример стойкости духа и жертвенности на самой черте смерти и
под шприцем убийцы-психиатра.
    И вот это - вторая  и главная причина, почему я  уверен,
что китайский идеал уже недостижим для нашей страны.
    Несгибаемому  генералу  Григоренко  надобится   мужество
несравненно большее, чем требуют поля сражений, когда он уже
четыре  года,  в  аду  тюремной  психбольницы,  каждый  день
отвергает  соблазн  купить  свободу  от  пыток  ценою  своих
убеждений, принять неправоту за правоту.
    Владимир    Буковский,    всю    свою    молодую   жизнь
перемалываемый     попеременными     мясорубными      ножами
психиатрических тюрем, обычных тюрем и лагерей, не сломился,
не  предпочёл  уже  возможного  существования  на  воле,  но
положил свою  жизнь сознательной  жертвой за  других. В этом
году он  был привезён  в Москву,  и ему  предложили выйти на
волю и уехать  за границу, только  до отъезда не  заниматься
политической   деятельностью.   Всего-то!   -   и   он   мог
беспрепятственно ехать за границу поправлять своё  здоровье.
По нынешним западным  стандартам смелости, за  свою свободу,
за освобождение от мук можно платить и гораздо больше,  иные
американские  военнопленные  считали  возможным  подписывать
любые  бумаги против  своей страны,  ставя свою  драгоценную
жизнь конечно выше убеждений. А вот Буковский счёл убеждения
дороже жизни.  Яркий урок  его сверстникам  на Западе,  хотя
скорее  всего  бесполезный.   Буковский  в  ответ   поставил
условие,  чтобы  были  выпущены  из  тюремно-психиатрических
больниц  все те,  о ком  он писал.  Освобождение без  всякой
личной  подлости оказалось  ему недостаточным,  он не  хотел
бежать,  покидая  в  беде  других.  И  отправлен  в   лагерь
досиживать свои 12 лет.
    Сходный выбор был весной этого года и перед  Амальриком,
мог и  он подтвердить  показания Красина  и Якира,  и за это
предлагали ему свободу. И он тоже отказался и был послан  на
Колыму со  вторым сроком.  И во  всех случаях,  о которых мы
сегодня  ещё  не  знаем  подробностей,  где  пытки  и   муки
скрываются от нас охраняемой "государственной тайной", -  по
одному тому,  что человека  не выпускают,  не облегчают  ему
режима,  мы  можем  с  несомненностью  судить:  этот человек
продолжает быть стойко верен своим убеждениям.
    Сходный выбор  нередко представляется  и людям,  живущим
более обычной жизнью,  не заключённым, но  от того выбор  не
намного легче.  Вот Горлов,  который застиг  в моём  садовом
домике  налётчиков из  госбезопасности 2  года назад.  В  те
минуты   его   не  убили   лишь   благодаря  его   активному
сопротивлению, собравшему людей. Но затем от него  требовали
молчания,  грозя  прервать  всю  его  служебную  и   научную
карьеру, и было  поня