о  он  перенес.  Ему  было
неприятно, что Макси видит его в таком жалком состоянии,  но  он  все  равно
цеплялся за нее, как за спасательный канат, который, может быть, вытащит его
из беснующихся волн душевного шторма.
   Но тут Макси заговорила снова:
   - Вором движет только корысть.  Я  не  верю,  что  вы  стали  шпионом  из
корыстных соображений.
   - Нет, конечно. Шпионством не разбогатеешь. Я согласился  этим  заняться,
потому что считал, что борьба с Наполеоном -  правое  дело,  и  что  этим  я
принесу пользу своей стране. Но с течением времени кровь, которой я  обагрял
руки, ложилась все более тяжким бременем на мою совесть...
   Макси подняла голову, и ее шелковистые волосы коснулись его щеки. От  них
исходил горьковато-сладкий запах лаванды.
   - Расскажите мне, как это началось. Не изучали же  вы  шпионское  дело  в
Оксфорде!
   - Вообще-то я учился в Кембридже. - Робин слегка  усмехнулся  при  мысли,
что Макси точно определила, какое он получил образование. - Когда я  окончил
второй курс, в Европе впервые за десять лет  заключили  перемирие.  Я  решил
съездить на каникулы во Францию. Там я скоро  понял,  что  военные  действия
вот-вот  возобновятся.  Случайно  я  узнал  нечто  такое,  что  должно  было
заинтересовать министерство иностранных дел,  и  я  послал  сообщение  моему
троюродному брату, который там служил. Люсьен немедленно  приехал  в  Париж,
чтобы со мной  поговорить.  Мои  сведения  оказались  очень  важными,  и  он
предложил мне остаться во Франции, когда окончится  перемирие.  Кроме  того,
что я по природе склонен к авантюризму, моя  мать  была  шотландкой,  и  это
давало мне доступ в шотландскую колонию, которая обосновалась в Париже после
поражения восстания  в  тысяча  семьсот  сорок  пятом  году.  Они  презирали
Наполеона и, охотно мне помогали.
   Робин по-мальчишески преклонялся перед  троюродным  братом,  который  был
старше его, и похвала Люсьена много для него значила. Его редко хвалили. Так
что ему не составило труда убедить себя, что предложение  Люсьена  даст  ему
возможность делать опасное и полезное для Англии дело.
   - Поначалу это было похоже на игру. Я был  слишком  молод  и  беззаботен,
чтобы понять, что.., что по кусочкам продаю свою душу. - Робин почувствовал,
что на него опять накатывается волна ужаса и ему становится трудно дышать. -
К тому времени, когда я понял, что с собой делаю, от моей души уже ничего не
осталось.
   - Интересная метафора, - тихо сказала Макси, - но  она  не  соответствует
действительности. Может быть, вы и забыли путь к своей душе, но душу  нельзя
потерять, продать или подарить.
   Робин мрачно усмехнулся.
   - Вы в этом уверены?
   - Убеждена. - Макси взяла его за руку, и ужас немного отступил. - Если бы
у вас не было души, вы не испытывали бы  таких  душевных  страданий,  такого
чувства вины. Насколько мне известно, закоренелые негодяи спокойно  спят  по
ночам.
   - В таком случае я святой, - устало проговорил Робин.
   - Вы как-то сказали, что Мэгги была вашей  сообщницей.  Тогда  я  вас  не
поняла. Она что, тоже занималась шпионажем?
   - Да. Ее отца растерзала толпа французов. Я помог ей спастись.  В  Англию
ей возвращаться не было смысла, и мы стали партнерами. Я много путешествовал
по Европе, но дом был там, где была Мэгги. Чаще всего в Париже.
   - Соратники и любовники, - тихо сказала Макси. - Все, очевидно, держалось
на ней. Когда она от вас ушла, вы почувствовали, что больше не можете  Робин
кивнул.
   - Да, пока мы были вместе, я справлялся  со  своими  демонами.  После  ее
ухода они начали меня одолевать. Как вы об этом догадались?
   - Женская интуиция, - сухо отозвалась Макси.  -  Надо  полагать,  что  вы
нанимались дворецким или лакеем для того, чтобы собирать нужные сведения?
   - Совершенно верно. Слуг обычно не замечают. Лакей или  конюх  знает  обо
всем, что происходит в доме.
   Макси натянула на них обоих одеяло.  Робин  этому  обрадовался  -  только
сейчас он почувствовал, что страшно озяб. Но тепло шло не столько от одеяла,
сколько  от  Макси.  И  не  только  тепло,  а   нежность   и   здравомыслие.
Прикосновение ее мягкой груди,  едва  прикрытой  тонкой  рубашкой,  ласковое
поглаживание ее рук - все действовало на него успокаивающе.
   - До меня только  сейчас  дошло,  что  большинство  невероятных  историй,
которые вы мне рассказывали,  вовсе  не  были  выдумками.  Вы  действительно
сидели в тюрьме в Константинополе  и  спаслись  оттуда  вместе  с  китайским
моряком?
   - Святая истина, - с еле заметной улыбкой ответил Робин. - Ли Кван научил
меня замечательным приемам рукопашного боя, которые неоднократно спасали мне
жизнь. Совместными усилиями мы сумели сбежать из этого проклятого места.
   - А то, что вы рассказывали про отступление Наполеона из Москвы?
   Робин словно подавился и опять стал трястись, как будто  на  него  дохнул
морозный зимний ветер. Макси крепче обняла его.
   - Я могу понять, почему эти воспоминания причиняют  вам  такую  боль.  Но
ведь ваш  труд  наверняка  помог  Англии,  может  быть,  даже  способствовал
спасению многих жизней -  хотя  бы  тем,  что  привел  войну  к  быстрейшему
завершению.
   - Может быть, но в общем-то ничего особенного я не совершил.  Пиком  моей
сомнительной карьеры было  открытие,  что  Наполеон  собирается  напасть  на
Россию. А сделал  я  это  нехитрое  умозаключение  на  основании  того,  что
обнаружил у него в библиотеке множество книг по географии России.
   Макси беззвучно присвистнула.
   - Умозаключение  это,  может  быть,  и  нехитрое,  но  как  вы  попали  в
библиотеку императора?
   - Лучше вам этого не знать.
   Макси пригладила его влажные от пота волосы. В уголках его глаз собрались
морщины. Впервые Робин не выглядел моложе своих лет - даже старше.
   - Но ведь шла война, - с состраданием сказала Макси. -  Конечно,  ужасно,
когда надо убивать, чтобы проникнуть в библиотеку, но, по сути дела, это  не
так сильно отличается от того, чтобы застрелить врага на поле боя.
   - Здесь пришлось не убивать, а обольщать, - сказал Робин с отвращением  к
самому себе. - Я обольстил камеристку - некрасивую застенчивую  девушку.  Ее
звали Жанна. Эта славная девушка была мне очень благодарна  за  внимание.  Я
притворился  лояльным  французским  солдатом,  который  залечивает  раны   и
которому ужасно хочется увидеть комнату, в которой работает его возлюбленный
император. Мне  не  стоило  большого  труда  уговорить  Жанну  показать  мне
библиотеку. - Пальцы Робина судорожно сжались вокруг руки Макси. - Мне  было
отвратительно использовать женщин, извращать самое  прекрасное,  что  должно
быть в отношениях между мужчиной и женщиной. Но все  равно  мне  приходилось
это делать. Приходилось - будь все проклято! От этого никуда не денешься.
   - Некоторые мужчины совращают женщин просто для развлечения.  У  вас,  по
крайней мере, в этом была насущная необходимость, - тихо сказала Макси. -  А
Жанна узнала, что вы ее использовали для своих целей?
   - Нет. Я сказал ей, что мой полк посылают в Австрию, и  расстался  с  ней
самым нежным образом. Она.., она плакала и говорила, что будет  молиться  за
меня. Я до сих пор вижу ее лицо... - Голос Робина сорвался.
   Макси было жаль славную  некрасивую  Жанну  и  еще  больше  жаль  Робина,
которому пришлось нарушить свой кодекс чести. Но все же в этой истории  было
и хорошее.
   - Пусть Жанна плакала, расставаясь с вами, но я уверена, что  она  обрела
веру в свою женскую привлекательность, раз ею заинтересовался такой мужчина,
как вы.
   Робин хотел что-то сказать, но она положила палец ему на губы.
   - Не надо мне говорить, что вы  совершили  предательство,  я  с  этим  не
спорю. Но вы дали ей и счастье и позволили сохранить чувство самоуважения, а
ведь это вы не были обязаны делать.
   - Допустим, что я не проявлял бессмысленной  жестокости,  однако  это  не
оправдывает моих проступков.. Макси попыталась поставить себя на его место.
   - Шпиону, наверное, лучше не иметь моральных устоев. Человеку порядочному
заниматься  шпионажем,  очевидно,  невыносимо.  Как  вам  удалось  выдержать
столько лет?
   - - Я старался отстраниться от своих самых страшных дел, притворялся, что
их совершил кто-то другой. Долгое время мне удавалось не думать  о  них.  Но
когда кончилась война и мне больше не надо было рисковать жизнью, эта ограда
стала рушиться.
   - Отсюда и кошмары?
   - Да.
   Макси нежно гладила его по спине, вспоминая тот вечер, когда она пыталась
научить его слушать ветер. Она опять ощущала, что в его характере сплетены в
клубок разные нити, но теперь она понимала, что многие  из  них  ссучены  из
боли. Его дух чересчур хрупок. Может быть, он не потерял душу, но  на  грани
душевной катастрофы. Как странно  думать,  что  под  его  смехом  все  время
скрывался этот леденящий мрак.
   Макси  чувствовала  себя  обессиленной.  Не  так-то  легко   сопереживать
страдающему человеку. Пожалуй, не надо больше ни о чем его расспрашивать.  К
утру Робин восстановит стену, которая до сих пор защищала его от безумия,  и
станет таким же внешне беспечным, как всегда.
   Мать говорила Макси, что сны надо обсуждать, а кошмары выпускать на волю.
Чтобы Робин восстановил свою цельность, нужно осветить мрачные  глубины  его
души целебным светом.
   Макси чувствовала себя беспомощной. Она не может помочь Робину, ему нужен
кто-то сильнее и мудрее ее. Но у него есть только она. Пытаясь докопаться до
корней его беды, она только причинит лишнюю боль  и  ему  и  себе.  Но  надо
попытаться спасти его рассудок, даже если он потом станет ее презирать.
   Макси открыла душу дождю и ветру, которые очистили ночное небо. И когда в
нее влилась частица их силы, она открыла глаза и заговорила.

Глава 23

   - Расскажите мне про все, что вас мучает, Робин. Он судорожно вздохнул.
   - Я и так уже рассказал слишком много.
   - Вы боитесь, что правда меня раздавит? Но я ведь не невинная  английская
барышня. Я достаточно повидала, чтобы понимать,  как  порой  трудно  сделать
правильный выбор.
   - Но вы же искренни, как солнечный свет. Как вы можете не презирать меня,
зная, что я собой представляю.
   "Потому что я люблю тебя!" Эти  слова  так  ясно  прозвучали  у  Макси  в
голове, что она чуть не произнесла их вслух, но  удержалась.  Робину  меньше
всего сейчас нужны признания в любви, на которую он не может ответить.
   Вместо этого она сказала:
   - У меня слабость к пройдохам, особенно благородным. За то время,  что  я
вас знаю, вы сделали много хорошего  и  ничего  дурного.  Вы  спасли  Джонса
Дафида от разъяренного быка. Вы помешали мне убить Симмонса и хорошо сделали
- я это поняла, как только немного остыла. - Макси поцеловала Робина в висок
и ощутила биение крови в жилке. - Расскажите мне,  Робин,  за  что  вы  себя
казните. Когда поделишься тяжелой ношей, делается легче.
   -  Много  было  всего,  -  прошептал  Робин.  -  Бесконечная  ложь.   Мои
осведомители попадались и  умирали  страшной  смертью.  Одного  французского
майора я убил сам, потому что он был опытный командир и смог  бы  бесконечно
долго удерживать испанский город против осадивших его англичан.
   - Но ведь ваши осведомители сами знали, на какой риск идут. Что  касается
убийства, - Макси старательно подбирала слова, - конечно, порядочный человек
не может радоваться тому, что совершил такое, но осада -  страшная  вещь,  и
она часто заканчивается резней. Ваш поступок это предотвратил, не так ли?
   - Когда защитники города узнали, что их командир мертв, они отступили без
боя. Да, это спасло много жизней. Но это не  оправдывает  убийство  честного
человека, который выполнял свой долг. Я с ним был знаком  и  уважал  его.  -
Покалеченные пальцы Робина судорожно царапали одеяло. - Я его уважал  и  все
же всадил пулю ему в спину.
   - Ах, Робин, Робин, - болея за него всей душой, сказала Макси. - Теперь я
понимаю, почему вы сказали, что ратный труд чище. Для солдат все  проще:  по
другую линию фронта - враги, и их положено убивать.
   Ответственность за поступки солдат лежит на командирах. Ваш же  труд  был
несравненно сложнее. Вам, наверное, часто приходилось выбирать из двух  зол.
В вашем мире не было белых и черных красок, все было серым.  Вы  никогда  не
знали, правильное ли приняли решение. Двенадцать лет такой жизни свели бы  с
ума кого угодно.
   - Они меня почти свели.
   Вдалеке раздался раскат грома,  и  по  стеклу  забарабанил  дождь.  Макси
казалось, будто она пробирается через болото с завязанными глазами и в любую
минуту может сделать неверный шаг.
   -  Скажите,  это  убийство...  Вы  его  считаете   самым   худшим   своим
проступком?
   Робина опять начало трясти. Он не отвечал.
   - Расскажите мне, Робин, - настаивала Макси. - Может быть, раны  в  вашей
душе будут меньше болеть, если вы со мной поделитесь.
   - Нет!
   Робин попытался вырваться из ее объятий, но Макси крепко прижимала его  к
себе, не давая опять уйти в себя.
   - Говорите!
   - Это произошло в Пруссии, - с  трудом  выдавил  из  себя  Робин.  -  Мне
удалось достать копию договора, который имел бы серьезнейшие последствия для
Англии.
   Макси постаралась вспомнить: наполеоновские войны - ах, да!
   - Тильзитский мир? Секретный договор между Францией  и  Россией,  имевший
целью поставить Англию на колени?
   Робин поднял голову и посмотрел на Макси.
   - Для американки вы неплохо осведомлены об европейских делах.
   - Этот вопрос интересовал отца, и мы вместе читали сообщения из Европы, -
объяснила она. - Неужели вам  удалось  узнать  содержание  секретных  статей
договора?
   - Да, уже через несколько часов после его подписания. Но узнать это  было
сравнительно легко. Гораздо труднее было  переправить  донесение  в  Англию.
Французы скоро поняли, что происходит, и пустились за мной вдогонку. Я много
дней ехал верхом по направлению к Копенгагену, используя все  известные  мне
уловки,  чтобы  запутать  следы.  Наконец  я  убедился,  что  преследователи
отстали. Мне надо было отдохнуть: конь едва держался на ногах, да  и  я  сам
был не лучше. Я знал в этом  районе  семью  зажиточного  фермера.  Эти  люди
ненавидели французов и не раз мне помогали раньше.
   Голос Робина дрогнул.
   - Они обрадовались мне, как родному сыну. Я  сказал,  что  за  мной  была
погоня, но я от нее ушел, и им ничто не грозит. Я был в этом  уверен.  -  На
шее Робина лихорадочно билась жилка. - Но я ошибся - катастрофически ошибся.
   - Французы вас выследили? Он кивнул.
   - Я проспал двенадцать часов. На следующее утро господин Вернер  разбудил
меня и сообщил, что французские солдаты прочесывают окрестности.  Я  сказал,
что немедленно уеду и пошел на конюшню, но моего  коня  не  было  на  месте.
Тогда я хватился Вилли, их младшего сына. Ему было шестнадцать лет,  он  был
примерно одного со мной телосложения и тоже блондин. Он считал меня  героем.
Увидев, что нет ни коня, ни седла, я испугался за Вилли и побежал через  лес
к большаку в надежде его перехватить.
   Робин закрыл глаза.
   - Но я опоздал...
   Все существо Макси отозвалось на его боль, но  надо  было  заставить  его
закончить рассказ.
   - Что же случилось?
   - Вилли решил отвлечь французов. Я стоял на холме и видел, как он нарочно
показался отряду французской кавалерии. Он ехал на моем  коне,  на  нем  был
сюртук того же цвета, что и мой, и голову он оставил непокрытой,  чтобы  они
увидели эти броские  -  черт  бы  их  побрал!  -  светлые  волосы.  Французы
пустились за ним. На моем резвом коне Вилли мог бы уйти от  погони,  но  тут
навстречу ему вылетел еще отряд французов. Поняв, что  оказался  в  западне,
Вилли свернул в лес, но  преследователи  были  слишком  близко.  Его  быстро
догнали и даже не дали возможности сдаться - просто изрешетили пулями. Робин
был весь в поту.
   - Вилли был умница, и он сумел-таки  их  перехитрить.  Недалеко  от  того
места лес пересекал глубокий овраг, по дну которого текла  речка.  Он  сумел
сохранить сознание еще несколько минут, погнал коня к оврагу и заставил  его
прыгнуть вниз с обрыва. Я слышал его предсмертное ржание.
   Робин спрятал лицо на груди Макси. Ему  окончательно  отказала  выдержка.
Макси ни о чем больше не спрашивала, только гладила и  шептала  утешительные
слова на языке своей матери. "Все будет хорошо, все  пройдет,  ты  смелый  и
благородный воин, и я люблю тебя,  несмотря  ни  на  что",  -  говорила  она
по-ирокезски то, что не осмеливалась сказать по-английски.
   Смерть этого юноши, очевидно, символизировала для Робина все то честное и
благородное, что он обрек на гибель. Тильзитский мир был подписан девять лет
тому назад: в то время  Робин  и  сам  еще  был  почти  юношей.  Приходилось
удивляться не тому, что он сейчас находится на грани безумия, а тому, что он
так долго продержался и выполнял свои обязанности, хотя  душа  его  изнывала
под сокрушительным бременем вины.
   Долгое время в спальне стояла полная тишина  -  только  дождь  стучал  по
стеклам да были слышны дальние раскаты  грома.  Постепенно  боль,  навеянная
воспоминаниями, утихла, но Робин все еще цеплялся за Макси, словно она  была
его единственным якорем спасения.
   Наконец он продолжил рассказ сдавленным от муки голосом:
   - Французы хотели вернуть документы, которые я похитил,  но  вспухшая  от
дождей река унесла тело. Решив, что вода все  уничтожит,  они  уехали,  а  я
остался и помог Вернерам найти тело Вилли. Его родители не  сказали  мне  ни
слова упрека - и это, пожалуй, было тяжелее всего. Они  даже  извинились  за
то, что Вилли погубил моего коня, и настояли, чтобы я взял самую  лучшую  их
лошадь.
   - Но ведь Вилли сам навлек на себя беду, - тихо сказала Макси. - Если  бы
он не совершил этого глупо-рыцарского поступка, вы,  наверное,  ушли  бы  от
французов, и никто бы не пострадал.
   - Может быть, ушел, а может быть, и нет, - сипло отозвался  Робин.  -  Но
если бы я не заехал к Вернерам, Вилли остался бы жив - от  этого  никуда  не
денешься.
   - Это известно лишь Богу, Робин. Может  быть,  Вилли  было  предназначено
умереть, и если бы вы к ним не приехали,  он  поскользнулся  на  лестнице  и
сломал бы шею. А может быть, год спустя  он  ушел  бы  в  солдаты  и  погиб,
сражаясь с французами. Я понимаю, что вас мучают сожаления и  чувство  вины,
но что толку понапрасну себя терзать?
   Макси  погладила  лоб  Робина:  если  бы   она   могла   разгладить   эти
страдальческие складки!
   - Я всегда старался делать как лучше, - безнадежно проронил Робин,  -  но
часто я просто не знал, как лучше.
   Макси вздохнула.
   - Но ведь все мы стараемся по мере сил делать как лучше. Чего  еще  можно
требовать от человека?
   - Но у меня слишком часто получалось как  хуже.  Видимо,  ей  не  удалось
облегчить его боль. Пытаясь найти доводы, которые утешили бы  Робина,  Макси
заглянула в свое собственное прошлое.
   - Вскоре после смерти мамы я  присутствовала  на  обряде  соболезнования,
которую устроил ее клан. Это мне очень помогло.
   Макси прикрыла уши Робина ладонями и напрягла  память.  Хоть  бы  удалось
вспомнить слова ритуала соболезнования или убедительно их сымпровизировать:
   - "Когда человек в горе, он теряет слух.  Пусть  эти  слова  вернут  тебе
способность слышать". - Макси отняла руки от ушей Робина и положила  их  ему
на глаза. - "Горе закрыло от тебя солнце, и ты оказался во тьме. Я возвращаю
тебе солнечный свет". - Сняв руки с  глаз  Робина,  Макси  увидела,  что  он
пристально за ней наблюдает. Положив руки крест-накрест на  его  груди,  она
произнесла нараспев:
   - "Твои мысли целиком отданы твоему горю. Освободи  их,  не  то  ты  тоже
зачахнешь и умрешь". - Макси чувствовала, как вздымается и опускается под ее
руками грудь Робина. - "Твое горе лишило тебя сна, и  твоя  постель  кажется
тебе жесткой и неудобной. Я сделаю ее мягкой".
   Макси провела ладонями по плечам Робина и вдоль рук, потом тихо сказала:
   - Робин, Вилли обрел покой. Поста