упредил ее Слава.  - До света.
Так лучше.
 - И это понимаю, - согласилась Даша. - Кузьмин вам и лошадь подаст.
 Поправила платок, застегнула жакет, протянула Славе руку.
 - Попрощаемся или...  - На мгновение запнулась и со смешочком спросила:
- Или погребуете?
 Слава  пожал  ей  руку,  несмотря на  упрямство,  она  внушала  к  себе
уважение.
 - Ну, пока, не обижайтесь.
 Даша  исчезла.   Лампа  коптила.  На  душе  было  паршиво,  миссия  его
провалилась, пережитки прошлого оказались сильнее его доводов.
 Слава вышел на лестницу.  В замочной скважине торчал ключ.  Слава запер
дверь,  внизу,  в канцелярии,  никого уже не было,  одна сторожиха,  бабка с
очками в  железной оправе,  сидела у  грубки и вязала чулок.  Слава отдал ей
ключ, сел рядом.
 - Вы к Даше приезжали? - спросила сторожиха.
 - К Чевыревой, - подтвердил Слава.
 - Сурьезная девушка, - сказала сторожиха. - Не поддалась?
 - А вы откуда знаете? - удивился Слава.
 - По вас видно, - сказала сторожиха. - Ведь вы ей начальство?
 - Допустим, - согласился Слава.
 - А то зачем бы вам приезжать?  - сказала сторожиха. - Обламывать, чтоб
не уклонилась.
 Слава промолчал.
 - А она уклонилась, - продолжала сторожиха. - Потому ей здесь жить.
 Их беседу прервал Кузьмин.
 Он улыбался,  глаза блестели,  родинка возле носа набухла, должно быть,
успел уже выпить стакан-другой первача.
 - Пошли,  Вячеслав Миколаич,  -  позвал он Славу. - Устроил я вам ночку
что надо!
 Вышли на  улицу.  Мороз.  Поздний вечер.  Мигают звезды,  одна  голубей
другой.  Хрустит  снег.  Лают  псы.  Несмотря на  мороз,  на  позднее время,
доносятся взвизги гармошки,  может быть даже от избы Чевыревой.  Село еще не
спит, слышны голоса, попадаются навстречу прохожие.
 - Хорошо, Вячеслав Миколаич? - спрашивает Кузьмин.
 - Что - хорошо?
 - Жить хорошо.  -  Кузьмин удовлетворенно усмехается.  -  Мороз,  а нам
тепло, и покушать найдется что...
 - Мы куда? - спрашивает Слава.
 - Куда надо. Да вы не беспокойтесь, в плохое место не отведу.
 - А все-таки?
 - Есть тут одна вдова - самое подходящее место.
 Идут некоторое время молча.
 - Погоди-ка, Кузьмин, а это не за тебя Даша выходит? - вдруг спрашивает
Слава.
 - Да вы что? - Кузьмин даже как будто обижается. - Пойдет она за меня!
 - А чего ж ты у нее на побегушках?
 - При чем тут побегушки?  -  Обида уже явственно звучит в его голосе. -
Первый помощник я у Дарьи Ивановны.
 - По какой же это линии?
 - По комсомольской!
 Очень уж беспечен Кузьмин для комсомольского работника.
 - Ты кем в волкоме?
 - Экправ.
 Экономическо-правовой отдел...  Та же должность, какую занимал Саплин в
Успенском.
 "Не везет нам с экправами,  - думает Слава. - В Успенском Саплин, здесь
Кузьмин.  Несерьезный какой-то!" Впрочем,  никаких грехов за Кузьминым Слава
не знает. Разве только что приехал звать его на церковную свадьбу...
 - Батраков-то у вас не очень прижимают?  - осведомляется Слава по долгу
службы,  хотя вопрос этот совсем не ко времени,  да и без ответа Кузьмина он
знает, что с охраной интересов молодых батраков у Чевыревой все в порядке.
 Кузьмин вздыхает.
 - Говорил я вам,  что не поддастся наша Дарья Ивановна. Коли что решит,
ее уже не свернуть.
 - А мы тоже решим,  - жестко говорит Слава. - Исключим за такое дело из
комсомола.
 - И глупо,  - говорит Кузьмин. - У нас, знаете, как ее слушают? И бабы,
и даже старики, вся в батьку.
 - А идет на поводу у отсталых элементов?
 - А она не идет,  -  объясняет Кузьмин.  - Только в деревне гражданский
брак еще преждевременное дело,  сойдись она просто так,  народ от  нее сразу
отшатнется.
 Вот и Кузьмин рассуждает так же, как Даша. Ее влияние, что ли? Идиотизм
деревенской жизни.
 - Пришли, - объявляет Кузьмин.
 Аккуратный  бревенчатый  дом  в  два  окна,   на  окнах  занавески,  за
занавесками свет.
 - Кто такая? - спрашивает Слава.
 - Да есть тут одна,  -  неопределенно отвечает Кузьмин.  - Мужа в войну
убили, детей нет, живет помаленьку.
 Несильно стучит по стеклу.
 Гремит щеколда, приоткрывается дверь, звонкий голос:
 - Заходите, заходите!
 Их  ждали,  в  избе  тепло,  светло,  чистенько,  стол накрыт рушником,
тарелки  с  капустой,  с  мочеными яблоками,  с  накрошенным салом,  зеленая
склянка...
 - Вам будет здесь хорошо, - говорит Кузьмин. - Раздевайтесь.
 Да уж чего лучше!
 Все прибрано, все на месте, на окнах ситцевые занавески с цветочками, в
углу над  столом иконы,  веселые,  цветастые,  на  стене картинка,  опять же
цветочки, и портрет Луначарского.
 Но  лучше всего сама хозяйка.  Может,  и  вдова,  но такую вдову всякий
мужик любой девке предпочтет. Молода, красива, приветлива. Лет двадцать пять
ей, ну, может, на год, на два больше.
 Кузьмин тоже раздевается.
 Хозяйка подает гостю сложенную лодочкой ладонь.
 - Будем знакомы.
 Кузьмин перехватывает взгляд Славы.
 - Аграфена Дементьевна, - называет он хозяйку.
 - Груша, - поправляет хозяйка. - Закусите...
 Достает из печки миску, щи заранее налиты и поставлены в печь, чтобы не
остыли, наливает в тарелку, ставит перед гостем.
 - Горяченького, с морозцу.
 - С морозцу и покрепче пойдет!
 Кузьмин разливает самогон, и хозяйка без ломанья берет свою стопку.
 Слава свою отодвигает.
 - Я не пью.
 Хозяйка тянется со стопкой к Славе.
 - Со знакомством?
 - Нет, нет, не пью, - решительно повторяет Слава.
 Хорошо бы  он  выглядел,  приехал по принципиальному делу и  пьет после
неудачи самогон!
 - Ну а мы выпьем, - радостно произносит Кузьмин, чокается с хозяйкой, и
оба с аппетитом пьют.
 Кузьмин с хрустом разламывает яблоко.
 Ест он так аппетитно, что и Слава берет яблоко.
 - Кушайте,  кушайте, - заботливо угощает хозяйка. - Сама мочила, у меня
свой ото всех секрет.
 Но  дросковский экправ  пьет  очень  аккуратно,  опрокидывает еще  одну
стопку и встает.
 - Отдыхайте, - говорит он Ознобишину. - Приеду завтра чуть свет.
 Кузьмин одевается и,  подавая Ознобишину руку,  как-то насмешливо вдруг
говорит:
 - С гражданским браком!
 Слава не  понимает,  чему он смеется,  да и  Аграфена Дементьевна тоже,
кажется, не понимает.
 - Будем стелиться, - говорит она, оставшись вдвоем с гостем.
 Кладет на лавку кошму, накрывает чистейшей простыней, стеганым одеялом,
взбивает подушку.
 - Спите спокойно, свет можно гасить?
 Задувает лампу, уходит за занавеску, там у нее кровать.
 Слышно, как раздевается.
 Минута, другая...
 Тишину нарушает томный голос:
 - Вас  звать...  Вячеслав Николаич?..  Вячеслав Николаич,  захочется на
двор, из избы не ходите, у порога ведро...
 Слава  не  спит,  и  хозяйка  не  спит.  Тишина.  Аграфена  Дементьевна
вздыхает. Тишина.
 - Вам не холодно, Вячеслав Николаич?
 До чего заботлива!
 - Нет, спасибо, Аграфена Дементьевна.
 Опять тянутся минуты.
 - А может, холодно? - еще раз осведомляется Аграфена.
 Далось ей!
 - Нет, - говорит Слава. - Мне хорошо.
 Молчание.
 - А то идите ко мне -  слышит он зовущий хрипловатый голос Аграфены.  -
Вдвоем теплее.
 Слава не отвечает.
 Теперь понятно, почему Аграфена не постелила ему постель помягче, она и
не рассчитывала, что он останется спать на лавке.
 - Вячеслав Николаич!  -  окликает его еще Аграфена. - Не заплутайтесь в
темноте...
 Слава молчит.
 Тишина.
 Аграфена громко вздыхает.
 - Ну, бог с вами...
 Обиды в ее голосе нет, скорее равнодушие.
 Слава слышит,  как  она возится за  занавеской,  как затихает.  Вот что
значат слова Кузьмина - с гражданским браком! Как все просто и... противно.
 Не  так  все  это  просто,  как кажется Кузьмину или этой...  Аграфене.
Красивая, молодая и... бессовестная. Не мог бы он жениться на такой женщине.
Где-то  в   глубине  сердца  он  начинает  понимать  Дашу.   "Ты  поступаешь
неправильно,  но  все же я  тебя понимаю".  Как это она сказала?  "В гору не
всегда  поднимаешься по  прямой,  иногда и  кругаля приходится дать".  Может
быть, она и права.
 Славе не спится.  А  за занавеской -  спит или не спит?..  Славе сейчас
очень одиноко.  Позови его Аграфена еще раз,  он пойдет к ней. Пойдет или не
пойдет? Только Аграфена заснула. Сопит. Спит.
 Какие-то голоса доносятся до него, приближаются, нависают над ним...
 - Вячеслав Николаич! Вячеслав Николаич!
 Звонкий приятный голос называет его по имени.
 Он  открывает глаза.  Над ним наклонилась хозяйка...  Чего она от  него
хочет? В комнате горит лампа. Сама Аграфена в платке и ватной жакетке.
 - Что вам?
 - Приехали за вами, пора.
 Хлопнула дверь, появился Кузьмин.
 - За вами, Вячеслав Миколаич, собирайтесь.
 Слава вскочил, торопливо привел себя в порядок.
 - Да, да, поехали.
 - Еще только светает, - певуче произносит Аграфена. - Позавтракайте.
 - Нет, нет, - отказывается Слава. - Спешим!
 - Хоть молочка выпейте. Только что подоила. Парного. Пользительно.
 Слава смущенно смотрит на Аграфену - сердится или смеется?
 Но не замечает ни того, ни другого, приветлива, ровна, даже ласкова.
 Кузьмин бросает испытующий взгляд на Аграфену, потом на Ознобишина.
 - Налей, налей, - говорит он Аграфене. - И мне, и ему.
 - А может, тебе погорячей? - весело спрашивает Аграфена.
 - Нет,  -  отказывается Кузьмин.  -  Молока. Дорога дальняя, в сон себя
вгонять незачем.
 Напились молока с ржаным хлебом, оделись. Слава полез в карман:
 - Сколько с меня?
 Аграфена отмахнулась.
 - Да бросьте вы!
 Кузьмин потянул Славу.
 - Уж мы как-нибудь сами, не вы к нам, а мы вас звали...
 Слава подошел к  Аграфене,  протянул руку,  она выглядела еще красивее,
чем вечером, - черные глаза с поволокой, брови вразлет, нежный румянец...
 - Спасибо вам, Аграфена Дементьевна.
 Она ласково пожала ему руку.
 - Заезжайте еще.
 Перед домом все те же санки, запряженные все той же парой лошадей.
 Кузьмин взмахнул кнутиком, Слава его придержал.
 - Свадьба-то у Даши когда?
 - В обед.
 - А сейчас Даша где?
 - Где ж ей быть, дома.
 - Заедем к ней на два слова.
 - А вы не обидите ее?  -  забеспокоился Кузьмин.  -  Не надо бы в такой
день.
 - Нет, нет, - заверил Слава. - Я ее не обижу.
 Подъехали к  Дашиной  избе  -  невзрачная у  нее  изба  по  сравнению с
Аграфениной,  Кузьмин забежал в дом, и тут же, кутаясь в плисовую жакеточку,
выбежала из сеней Даша.
 - Что, Вячеслав Николаевич?
 - Ничего,  -  сказал он.  -  Я только хочу...  Я понял...  -  Он совсем
запутался.  -  Одним словом...  будь  счастлива!  -  Отвернулся и  поторопил
Кузьмина: - Поехали!
 Не слышал, что ответила Даша.
 А может, и вовсе не ответила?
 Кузьмин не спеша погнал лошадей.
 Слава оглянулся...
 Рассветало,  розоватая кромка едва проступила на  горизонте.  Тоненькая
девичья  фигурка  чернела с  краю  дороги.  У  Славы  сжалось сердце,  такой
беззащитной и одинокой казалась Даша.
 Он  подумал,  что они никогда уже больше не  встретятся.  Хотя это было
маловероятно. Придется же вызывать ее на заседание укомола.
 Что будет с ней дальше?  Как сложится ее судьба?  Ничего этого Слава не
знал.  Не дано это ему знать.  Ну,  то,  что выйдет замуж, как и задумала, в
этом он  был уверен.  Но  он не знал даже,  исключат ли ее из комсомола.  Не
знал,  что  родит она  трех детей.  Не  знал,  что  через несколько лет Дашу
выберут председателем сельсовета,  а муж,  как был,  так и останется рядовым
колхозником,  что будет жить она с мужем в любви и согласии и что не пройдет
двадцати лет,  как муж Даши уйдет на войну и  не вернется,  и  что,  получив
похоронную,  Даша  стиснет зубы и  не  проронит на  людях ни  слезинки,  что
немецкие полчища смерчем пройдут по орловской земле и  Даша вместе с другими
бабами,  почерневшая и потускневшая от горя,  сама будет впрягаться в соху и
поднимать пласты  обуглившейся земли,  что  выберут  ее  бабы  председателем
колхоза, что вырастит она своих детей на радость людям и что заблестит на ее
груди Золотая Звезда...
 Ничего этого Слава не  знал,  и  не  дано ему было это знать,  но такая
нестерпимая жалость к Даше пронизала его сердце,  что даже слезы навернулись
на глаза и он варежкой смахнул их, чтобы Кузьмин не заметил его слабости.
 Утро  вполне вступило в  свои права,  начинался один из  последних дней
зимы, когда мороз, веселый, свирепый и радостный, старался показать всю свою
силу.
 В поле подувал ветерок и время от времени швырял в лицо иголочки снега.
Да,  играл еще мороз в поле,  и ветер еще обжигал,  но в порывах ветра веяло
уже чем-то весенним.
 - А зря вы все-таки обидели Дашу, - неожиданно сказал Кузьмин. - Иногда
обязательно надо со всеми согласиться, чтобы поставить потом на своем.
 - Да чем же я ее обидел? - спросил Слава.
 - Я же вижу,  - сказал Кузьмин. - Только напрасно это. Дарья Ивановна у
нас высоко летит, не девка, можно сказать, а орел.
 "Вот уж никогда не сравнил бы я Дашу с орлом, - подумал Слава. - Чем же
белобрысая эта девчонка похожа на орла?"
 А  ветер заметал в поле снежок,  а лошадки бежали себе и бежали,  все в
жизни было сумбурно и  непонятно,  и  вдруг каким-то внутренним взором Слава
увидел нечто большее,  чем  дано было ему  видеть,  и  мысленно согласился с
Кузьминым, ведь и вправду в Даше Чевыревой было что-то орлиное.
 Нет,  он  не  оправдывал ее,  сразу не во всем разберешься,  сейчас она
низко опустилась, но она взлетит, взлетит, Слава верил в нее...
 - Иногда и  орлам  приходится спускаться на  овины,  -  вслух продолжил
Кузьмин мысли Славы.
 - Откуда ты это?  - спросил Слава, в словах Кузьмина послышалось что-то
знакомое.
 - В школе проходили, - сказал Кузьмин. - Забыл уже.
 А  Слава вспомнил:  орлам приходится иногда спускаться к земле,  и куры
уверены, что так летать могут и они.
 Слава верил,  всей душой верил в  Дашу:  она  еще поднимется,  взлетит,
"орлам случается и  ниже  кур  спускаться,  но  курам  никогда до  облак  не
подняться!".


22

 Не  находилось времени обсудить вопрос:  будет ли  и,  если  будет,  то
какой,   семья  в   коммунистическом  обществе.   То   батраков  приходилось
трудоустраивать,  то налаживать занятия в школах,  учителя не справлялись со
всеми  навалившимися на  них  обязанностями,  то  проводить  с  призывниками
разъяснительную работу,  то  вести учет  земельных угодий и  урожайности:  и
земотделу, и военкомату, и прежде всего уездному комитету партии, - тут было
не до отвлеченных споров о семье, множество повседневных практических дел не
позволяло комсомольским работникам уделять внимание вопросам, представлявшим
пока что только теоретический интерес, поскольку никто из работников укомола
обзаводиться семьей еще не собирался.
 И  все  же  вопросом этим пришлось заинтересоваться,  его  ставила сама
жизнь,   Даша  Чевырева  ставила,  не  за  горами  время,  когда  окружающие
Ознобишина девчонки и  мальчишки переженятся,  и  всем им придется подумать,
как устроить свой быт,  заняться не только самовоспитанием, но и воспитанием
собственных детей.
 Слава  спустился по  деревянным ступенькам в  нижний  этаж  общежития -
здесь комнаты потемней и  потесней,  однако чище  и  уютнее,  Эмма Артуровна
редко заглядывала на нижнюю половину дома,  и ее обитатели сами заботились о
своем быте, - и постучал в дверь к Вержбловской не очень-то он расположен к
Фране, но в данном случае нелишне побеседовать с ней: что же такое семья.
 - Войдите!
 Чем она занималась? Как сидела на кровати, так и не встала.
 Она смутилась, увидев Славу, подогнула ногу, обдернула юбку.
 Розовое  пикейное  одеяло,   комодик  откуда-то  достала  с  бронзовыми
гирляндами,  должно  быть  из  помещичьих трофеев,  что  свалены  на  складе
жилищно-коммунального отдела,  зеркало на столике украшено бантами из марли,
марлю она,  конечно,  выпросила в аптеке,  в глиняном горшочке,  в деревне в
такие сметану наливают, букет бумажных цветов...
 - Можно?
 - Я рада тебе... Слава.
 Как это у нее хорошо получается: "Сла-а-ва"... Протяжно и нежно.
 - Хочу с тобой посоветоваться. По женскому, что ли, вопросу.
 - Садись.
 Она   подвигается  на   кровати,   освобождая   место,   однако   Слава
присаживается на краешек табуретки.
 - Скажи, Франя, ты читала книжку 6 том, какая будет семья?
 Она вновь удивлена:
 - Семья?
 - Какая семья будет в  коммунистическом обществе?  Мне говорила об этой
книжке Дарка Чевырева. Ей в женотделе дали.
 - Ах... - На мгновение Франя задумывается. - Ну, конечно, читала!
 Слава не уверен, что Франя читала, но она ни за что не признается.
 - А какая семья будет в коммунистическом обществе?
 - А почему это тебя интересует? - вопросом на вопрос отвечает Франя.
 Слава смущен.
 - Это же  всех интересует.  Все мы  когда-нибудь поженимся.  Актуальная
тема.  Вот  я  и  хотел тебя спросить,  как  ты  представляешь себе семейные
отношения при коммунизме?
 Лицо Франи заливает краска, бог знает что ей подумалось!
 - Ну,  я не знаю...  Будет полная свобода, - начинает Франя. - Не будут
венчаться,  никто даже знать не будет, что кто-то поженился, может быть, муж
и жена будут жить даже на разных квартирах...
 - А дети? - спрашивает Слава.
 - Дети?  - Франя краснеет еще больше и опять на мгновение задумывается.
- Детей вообще не будет!
 - То есть как не будет?
 - А зачем дети? - запальчиво спрашивает Франя.
 - Но ведь человечество должно же как-то продолжаться?
 - Ах человечество...
 Она опять размышляет.
 "Дура, - думает Слава. - Добьешься от нее толку!"
 - Детей будут родить по очереди и воспитывать в детских садах...
 Вот все проблемы и решены!
 - Я к тебе вот по какому делу, - говорит Слава. - Возьми-ка еще раз эту
книжку  в  женотделе.  Вопрос  интересует  молодежь.  Особенно  переростков.
Устроим  в  клубе  диспут  на  тему  о  том,   какая  должна  быть  семья  в
коммунистическом обществе, и ты сделаешь доклад.
 Франя разочарована, кажется, она придала вопросам Славы иной смысл.
 - Какой из меня докладчик?
 - Все мы плохие докладчики, - соглашается Слава, хотя сам о себе так не
думает. - Учись выступать - это тебе официальное поручение. Учти!
 Слава на  работе шутить не  любит,  это Фране известно,  и  ей придется
учесть...
 - Так что готовься.
 Поскольку  диспут  объявлен  и  докладчик  назначен,  Слава  заходит  в
женотдел.
 - Вы  там  давали какую-то  книжечку Чевыревой.  Секретарю Дросковского
волкомола. Что-то там о семье. Не можете ли и мне дать?
 Ему охотно дают,  в женотделе полно этих брошюр,  Слава берет несколько
экземпляров, благодарит и уходит.
 "А.Коллонтай. Семья и коммунистическое общество".
 Он  собирается выступить на  диспуте,  поэтому вечером садится за стол,
берет тетрадь, карандаш, делает для себя выписки.
 "Какая уж это семейная жизнь, когда жена-мать на работе хотя бы восемь,
а с дорогой и все десять часов!"
 "Ну  и  что  из  того?  Мама ходила на  работу,  -  думает Слава,  -  и
воспитывала нас..."
 "Семья перестает быть необходимостью как для самих членов семьи,  так и
для государства..."
 Почему? Маленькая сейчас у Славы семья, только мама и Петя, а все равно
ему тепло при одной мысли, что есть у него семья...
 "Или это пережиток,  -  думает Слава,  -  и  не  нужно мне ни мамы,  ни
Пети?.."
 И какая же ерунда дальше:
 "Считалось,  что семья воспитывает детей. Но разве это так? Воспитывает
пролетарских детей улица..."
 Ерунда!  Нет ничего крепче рабочих семей, и какие отличные люди выходят
из  этих семей!  Ленин тоже рос в  семье,  иначе он не стал бы таким хорошим
человеком...
 И что же автор брошюрки советует дальше?
 "На  месте прежней семьи вырастает новая форма общения между мужчиной и
женщиной:  товарищеский и  сердечный союз двух свободных и  самостоятельных,
зарабатывающих, равноправных членов коммунистического общества... Свободный,
но крепкий своим товарищеским духом союз мужчины и  женщины вместо небольшой
семьи прошлого...  Пусть же  не тоскуют женщины рабочего класса о  том,  что
семья обречена на разрушение..."
 И дальше:
 "Сознательная работница-мать должна дорасти до  того,  чтобы не  делать
разницы между твоими и  моими,  а  помнить,  что  есть лишь наши дети,  дети
коммунистической трудовой России...  На  месте  узкой  любви матери только к
своему ребенку должна