ым жителям,  толпа  утомленных и
обозленных солдат,  нарушила мирное  течение жизни,  все  перебаламутила,  а
подполковник Шишмарев,  командующий этой толпой, почему-то должен возбуждать
у  кого-то  симпатии...  Затмение усталого ума!  Нисколько не нужен мальчику
какой-то  там  Евгений  Антонович  Шишмарев.  Мальчик  подослан.  Большевики
привлекают на свою сторону зеленую молодежь...
 Шишмарев тут же подскочил к окну, выхватил револьвер и крикнул:
 - Стреляйте же, стреляйте!
 И прапорщик Численко, и Ряжский без промедления кинулись вдогонку.
 Но мальчишка растворился во тьме и был таков!
 Шишмарев озверел:  попадись ему сейчас под руку этот милый мальчик,  он
бы его пристрелил.
 На  выстрелы  прибежал вездесущий Кияшко.  В  расстегнутом кителе,  без
фуражки.
 - Я вас предупреждал...
 На поиски не оставалось времени, на рассвете полк выступает. Речь могла
идти только о возмездии.
 Кияшко предложил сжечь Астаховых: дом, амбары, сараи - словом, все.
 В пылу гнева Шишмарев готов был согласиться,  но тут в комнату ворвался
Павел Федорович.
 - Да вы что, в уме? - возопил он. - Жечь своих?!
 Шишмарев сразу взял себя в руки.
 - Вы откуда взялись?
 - Из соседней комнаты!  -  взвизгнул Павел Федорович. - Очумели вы, что
ли? Или этот паршивец помутил вам рассудок?!
 - Вы о чем?
 - О том, что жечь хотите!
 - Подслушивали?
 - Да как же не подслушивать?! Я в своем дому, и меня жечь...
 - Это еще не решено, - сказал Шишмарев. - Ваш племянник обокрал штаб.
 - Да какой он мне племянник! - завопил Павел Федорович. - Пришей кобыле
хвост,  вот он кто мне!  Привез брат, подобрал их голодных... Какое я имею к
ним отношение?
 - А вот найдите мальчишку! - вмешался Кияшко. - Тогда поверим вам...
 - Да где ж  я его возьму?  Он рад меня сжечь!  Разве генерал Деникин за
то, чтобы жечь помещиков?
 - Но ведь вы не помещик, - сказал Шишмарев. - Вы кулак, торгаш...
 - А кулаки Деникину разве враги?
 - Не кричите, - сказал Шишмарев. - Лучше помогите найти.
 - Мне  он  не  исповедовался,  -  не  без  насмешки уже отозвался Павел
Федорович. - Спросите мать, может, она знает...
 - Правильно! - подхватил Кияшко. - А ну, Астров, позвать!
 Астров нашел Веру Васильевну в  галерее,  она  стояла и  вслушивалась в
темноту.
 Астров тронул ее за плечо.
 - Просят...
 - Да-да, - тотчас отозвалась Вера Васильевна. - Я понимаю.
 Вошла в зал, несмело улыбнулась. Шишмарев всегда любезен, а на этот раз
не предложил сесть.
 - Вы знаете, что сделал ваш сын?
 - Нет.
 - Похитил важные бумаги.
 Вера Васильевна пожала плечами.
 - Где он?
 - Не знаю.
 Тут опять вмешался Кияшко:
 - Мы поведем вас по селу, и вы будете его громко звать.
 - Нет, - сказала Вера Васильевна.
 - Значит, вы с ним заодно?
 - Нет.
 - Тогда помогите его найти.
 - Нет.
 - Да что вы заладили нет и  нет?  -  рассердился Шишмарев.  -  Он у вас
лжец, вор и обманщик!
 - Нет.
 Кияшко гадко усмехнулся.
 - А вы...
 - Ротмистр,  без  оскорблений,  -  вмешался Шишмарев.  -  Все-таки  она
женщина...
 - Она такая же предательница,  как ее сын,  - ответил Кияшко. - Астров,
выведите ее и посторожите. И вы тоже уйдите, - приказал он Павлу Федоровичу.
 Астров застыл у  двери,  шутки с Кияшко плохи.  Вера Васильевна и Павел
Федорович безучастно поглядывали на  Астрова.  Только  Вера  Васильевна ушла
куда-то в  себя,  а Павел Федорович старался не пропустить ни слова из того,
что говорилось за дверью.
 - Преступление не может быть оставлено без возмездия, - сказал Кияшко.
 Шишмарев не ответил.
 - Передайте ее в контрразведку, - сказал Кияшко.
 - То есть вам? - спросил Шишмарев.
 - Вот именно, - сказал Кияшко.
 - Она не виновата, я уверен, - возразил Шишмарев. - Она не знала.
 - Это не имеет значения, - сказал Кияшко. - Я устрою так, что мальчишка
найдется.
 - Каким образом? - недоверчиво спросил Шишмарев.
 - Очень просто,  -  сказал Кияшко.  -  Оповещу Успенское и Семичастную:
если к  десяти ноль-ноль Вячеслав Ознобишин не явится с  повинной,  его мать
будет повешена.
 - Но она не будет повешена? - спросил Шишмарев.
 - Будет,  -  сказал Кияшко.  -  Если преступник не явится, я повешу его
мать, иначе население перестанет верить в неотвратимость наказания.
 Наступило молчание,  кто-то  не  то  пальцем,  не  то  карандашом долго
постукивал по столу.
 Павел  Федорович  прислушивался  уже  совсем  откровенно,   не  обращая
внимания на скачущего Астрова.
 - Делайте как знаете, - устало согласился Шишмарев.
 - Штаб выступит на рассвете,  не хочу видеть, как будут вешать невинную
женщину, оставлю вам взвод охраны, закончите и нагоните нас в Скворчем.
 - Вот что,  Астров... - Кияшко указал на Веру Васильевну. - Отведете ее
в амбар, а ключ принесете мне.
 По  поручению Павла Федоровича Надежда отнесла Вере  Васильевне хлеба и
огурцов, просунула в щель под дверью, посочувствовала, утешила как могла.
 Вера Васильевна попросила прислать Петю.
 Громадный двор наполнен шорохами, тенями, опасностями. Петя выскочил из
дома,  осмотрелся...  Вот что наделал этот дурак Славка!  Петя не знал,  что
натворил брат.  Что-то взял,  убежал, опять какая-то новая фантазия. Но ведь
не  все же  будут относиться к  нему,  как мама.  А  маму арестовали.  Из-за
Славки.  Петя слышит,  как дышат коровы в  коровнике.  Жуют себе и жуют.  На
ступеньке у  крыльца часовой.  Даже без  винтовки.  Сидит себе и  попыхивает
цигаркой.
 - Ты что, мальчик?
 - Ничего.
 - Гуляй себе...
 Вот Петя и гуляет. Перед часовым. Тот не обращает внимания на мальчика.
Петя делает зигзаг к  сараю.  Прямо против коровника белеет амбар.  Дверь на
замке,  а ключи в кармане у Кияшко.  Петя перебегает лунную дорожку.  Обитая
железом дверь отходит внизу. Петя ложится на землю, приникает лицом к щели и
кричит шепотом:
 - Мамочка! Мама!
 - Я здесь,  здесь,  -  слышит он совсем рядом.  Мама ласковыми пальцами
притрагивается к его лицу. - Петелька мой...
 Мама может долго говорить нежности, а ведь могут подойти и прогнать.
 - Славу не поймали?
 - Ну что ты!
 - Постарайся его найти.  Сходи к его приятелям, где-нибудь он прячется.
Ночью он не мог далеко уйти.  Скажи,  чтоб не появлялся, пока белые не уйдут
из  села.  За  меня пусть не боится.  Это все пустые угрозы,  чтобы выманить
Славу.  Мне ничего не сделают. А его со зла могут убить. А если Слава выдаст
себя, это меня действительно убьет...
 Пете тоже жаль Славу, мама все очень хорошо понимает.
 - Хорошо, мам.
 - Не медли...
 Луна обмывает серебряным своим светом крыши, деревья, заборы, все такое
белое,  точно в театре,  нельзя поверить, что кому-то сейчас грозит какая-то
опасность.
 - Петелька...
 Как необыкновенно мама произносит его имя!
 - Иду, иду...
 - Погоди...
 Он подчиняется, мама притрагивается к его лицу пальцами.
 - Прощай, миленький...
 Петя пробегает мимо часового и сворачивает к Ореховым.
 Там уже знают: Славка чего-то набедокурил, и в отместку Веру Васильевну
пригрозили утром повесить.
 Коля сидит в углу, закутанный в отцовскую свитку.
 - Колька, пойдем? - зовет Петя. - Сбегаем к Ваське?
 - Никуда он не пойдет! - кричит мать. - Своего горя хватает!
 Приходится  Пете   одному  бежать  к   Левочкиным,   к   Тулуповым,   к
Терешкиным...
 Везде уже  знают,  что  Веру  Васильевну повесят,  если Славка утром не
явится с повинной.
 Домой Петя вернулся за полночь.  Проходя через площадь,  увидел солдат,
вбивавших в землю столбы.  Сперва не сообразил,  но, увидев, что меж столбов
прибивают перекладину, догадался...
 В  зале  горел  свет,   там  не  спали.   Петя  хотел  сказать  маме  о
безуспешности поисков, но едва вышел на галерею, как услышал окрик Кияшко.
 Под утро в штабе поднялась возня, выносили тюки, выступали в поход.
 - Ну,  с богом,  -  услышал Петя голос Шишмарева,  - стукнули стульями,
хлопнула дверь, и наступила тишина.
 Петя побежал на Поповку.
 Стесняться не приходилось,  постучал к Тарховым,  обошел все дома, всех
дьячков, всех сторожей...
 Напоследок заглянул к Введенскому.
 Введенский тоже не видел Славу,  но, когда Петя сказал о поручении Веры
Васильевны, попросил Петю подождать в кухне.
 Что-то разбудило Славушку,  а  что,  он не мог понять.  Тусклый рассвет
пробивается сквозь крохотное оконце.  На дощатом потолке висит большая капля
воды.
 Славушка прислушался.  Тихо.  Лишь шуршит что-то за стеной.  Ветерок ли
постукивает о  крышу  ветвями  рыжей  рыбины,  воробьи ли  шмыгают и  тюкают
клювиками по застрехам...
 Крадется кто-то снаружи.
 Андрей Модестович тоже,  оказывается, не спит. В руках у него тарелка с
хлебом и кувшинчик с молоком.
 - Как спалось? Поешьте.
 - Да я не очень...
 Хлеб несвежий, волглый, а молоко такое холодное, что озноб по телу.
 - Ничего не слышно?
 - Как  не  слышно,   -  иронически  откликается  Андрей  Модестович.  -
Приходили ночью, спрашивали - не видел ли я вас.
 - А сюда никто...
 - А  зачем им  сюда?  Никто и  не  предполагает,  что вы  можете ко мне
забрести.
 Что-то мнется Андрей Модестович, ничего не говорит и не уходит.
 - Вы что-то хотите сказать?
 - Да, - решается тот. - Пройдемте в дом...
 Совсем светло.  Зеленый бодрый мир. Травы, кусты, деревья - все покрыто
росой, все мокрое, свежее, утреннее. Осторожно пробираются по узкой тропинке
к дому.
 В столовой у Введенского беспорядок. Как всегда.
 Что-то он уж очень торжествен.
 - Видите  ли...  Степан Кузьмич запретил вам  с  кем-либо  встречаться.
Сказал  мне:  "Вы  за  него  отвечаете.  В  крайнем случае возьмите ружье  и
стреляйте, но сохраните мне мальчика".
 Славушка дергается. Его считают ребенком...
 - Я дал слово вас уберечь и хочу уберечь.  Однако бывают исключительные
обстоятельства,  и я считаю своим долгом...  Вас разыскивает брат. Он обежал
все Успенское, всю Семичастную...
 Вот в чем дело!  Быстров велел никого к нему не допускать, а Введенский
хочет сделать исключение для Пети.  Очень кстати.  Петя и передаст маме, что
все в порядке.
 - Дело в том, что вашу мать... - Андрей Модестович поправляется: - Веру
Васильевну должны сегодня повесить.
 - Что-о?!
 - После  того,  как  вы...  После  вашего побега...  В  штабе  поднялся
переполох.  Уж  не  знаю,  что там произошло,  но Веру Васильевну посадили в
амбар и объявили:  если вы утром не явитесь,  вместо вас будет повешена ваша
мать. Я считаю своим долгом довести это до вашего сведения. Лично я не сумел
бы  жить на  свете,  зная,  что  мог спасти свою мать и  ничего для этого не
сделал.  Поэтому я вас не задерживаю.  Хотите видеть брата, я позову, хоть и
не сказал ему, что вы у меня?
 - Сколько сейчас времени?
 - Казнь в десять. Сейчас восьмой...
 - Позовите.
 При виде брата Петя шмыгнул носом.
 - Слав!
 - Я все знаю.
 - Мама велела сказать,  чтобы ты ни за что не показывался. Она сказала,
ей ничего не сделают.
 - Значит, маму поведут на казнь, а я в это время буду прятаться в бане?
 Петя отвел глаза. Он не верит, что Славушка или мама могут умереть, ему
жалко обоих.
 - Иди,  -  говорит Славушка брату.  - К амбару ты можешь подойти? Скажи
маме, пусть не беспокоится. Я не приду.
 Петя умоляюще смотрит на брата.
 - Слав!
 - Иди.
 Проходит мимо Пети, открывает дверь в кухню. Введенский стоит у окна.
 - Андрей Модестович,  я  пошел,  -  торжественно объявляет Славушка.  -
Скажите Степану Кузьмичу, я не нарушил ни одного его приказа. Но на этот раз
не могу.
 Вот он и на аллее!  На последней аллее своей жизни.  Он революционер, а
революционер должен жить с чистой совестью.  Бедная мама! Думает, что они не
осмелятся.  На все осмелятся!  Шишмарев добрый,  а  ведь открыл же стрельбу,
когда Славушка выпрыгнул с планшетом.  Война есть война. Славушка прибавляет
шагу.  Кияшко  нетерпеливый человек,  всякое  может  случиться.  Славушка не
сомневается,  что исполнение приговора возьмет на себя Кияшко. Скучная какая
сейчас сирень.  Славушка уже  не  увидит,  как  будущей весной заполыхают ее
лиловые гроздья.  "Надо торопиться. Чуточку, конечно, боюсь, но маму я люблю
сильнее.  Они  обязательно спросят,  где  планшет.  Может быть,  даже  будут
пытать.  Все равно я  ничего не скажу".  Славушка не замечает,  как начинает
бежать.  Расстреляют его или повесят?  Быстров пожалеет его или не пожалеет?
Как  не  пожалеть!  Комсомольцев сейчас по  всей волости человек десять,  не
больше.  В  такое  время  каждый коммунист дорог.  Славушка сразу подойдет к
Кияшко. "Можете меня казнить, - скажет. - Вон он я, перед вами!"


27

 Появись у людей уверенность, что Советская власть не вернется, Быстрову
было бы  труднее скрываться,  но  его повсюду принимали и  прятали,  одни из
уважения к нему самому, другие из страха перед Советской властью.
 Но  как бы  там ни  было,  скрываясь и  подвергаясь опасности,  Быстров
по-прежнему чувствовал себя в волости хозяином.
 Всех коммунистов он объединил в отряд, их было немного, человек десять,
трех инвалидов отправил в  эвакуацию,  а  двое просто отбились,  оказались в
трудное время балластом.  В  общем это  было  одно  из  тех  военизированных
соединений,  из  которых  впоследствии  образовались отряды  частей  особого
назначения.
 Коммунисты,  подобно Быстрову, прятались по избам, овинам и гумнам, а в
теплые ночи - по логам и перелескам.
 Но стоило белогвардейцам где-либо пригрозить крестьянам расправой,  как
тут же  появлялся отряд Быстрова.  Большого урона белым не причинял,  но его
мгновенные появления и исчезновения порождали среди белых беспокойство.
 Впрочем,  отряд творил по временам суд и расправу:  если кто-нибудь, не
дай  бог,  выдавал семьи  красноармейцев и  коммунистов,  таким человечишкам
Быстров спуску не давал,  двоих особенно подлых доносчиков расстрелял,  а  у
других отбирал зерно,  скот,  домашние вещи и  раздавал отобранное имущество
беднякам.
 Естественно,  что Быстров был хорошо осведомлен, что и где происходит в
волости...
 Получив от мальчика планшет, Быстров уже через полчаса рассматривал его
содержимое.  Добыча была не столь значительна:  во всяком случае,  не стоила
ничьей жизни, обычная оперативная трехверстка.
 Самое  разумное было  бы  переслать бумаги  в  штаб  Тринадцатой армии,
отступающей  под   натиском   деникинцев,   могло   случиться,   что   карта
пригодится...
 Но на какое-то время забота о спасении Славушки и его матери отодвинула
на задний план остальные дела.
 Положение вещей ясно.  Полк  выступал,  это  стало очевидным с  вечера.
Однако  до  того,  как  покинуть Успенское,  решено казнить Веру  Васильевну
Ознобишину.  Ее заперли в амбаре.  На площади поставили виселицу. Быстров не
сомневался,  узнай об этом Славушка,  он явится к белым. Поэтому Введенскому
было запрещено говорить о  чем-либо мальчику.  Но нельзя допустить и  гибели
Веры Васильевны.
 Быстров приказал быть  наготове и,  когда осужденную поведут на  казнь,
попытаться ее отбить.
 Но тут вмешался заведующий земельным отделом Данилочкин, рассудительный
хозяйственный мужичок.
 - А если снять часового, открыть амбар да увезти поперек седла?
 - Там такие замки!
 - А ключи на что?
 - Ключи у белых.
 - Никогда не поверю, чтобы у Астахова не было вторых ключей.
 Так и порешили.  Быстров идет в дом,  Астахова берет на себя. Остальным
собраться за церковью. Зайцеву с лошадью ждать за астаховским овином.
 Небо  стало  сереть,  вот-вот  брызнет рассвет,  когда  Степан  Кузьмич
пробрался в кухню к Астаховым.
 - Здравствуй, тетка, - позвал он Надежду.
 Та  не  раз  видела Быстрова,  обомлела,  даже  присела на  скамейку со
страху.
 - Позови хозяина, - приказал Быстров. - Да тихо, чтоб никто ничего.
 Сила Быстрова заключалась и в том, что он умел верить людям.
 Надежда была из  тех  простых русских баб,  у  которых отчаянные мужики
всегда вызывали восхищение.
 Она прошла в  кладовую,  где ночевал Павел Федорович.  Он не спал,  все
прислушивался к тому, что происходит в штабе.
 - Дело есть, зайдите...
 Надежда зря не позовет. Павел Федорович пошел за ней на кухню и обомлел
не меньше своей кухарки.
 - Здравствуйте, - сказал Быстров. - Времени у меня мало. Понимаете?
 - Понимаю, - подтвердил Павел Федорович.
 - Перестреляю кого смогу,  но начну с вас.  Быстренько, вторые ключи от
амбара.
 - Нет их  у  меня...  -  Павел Федорович помотал головой.  -  Все ключи
позабрали.
 Быстров усмехнулся.
 - Так я вам и поверю. Хотите быть целым, несите ключи, я вас не выдам.
 Павел Федорович колебался лишь несколько секунд.
 Быстров поиграл маузером.
 - Предупреждаю еще раз:  войдет кто вместо вас,  стреляю,  а пристрелят
меня, не позднее сегодняшнего вечера Еремеев отправит вас вслед за мной.
 - Об этом можно не говорить,  -  пробормотал Павел Федорович, аккуратно
прикрывая за собой дверь.
 Надежда тоже смотрела на дверь во все глаза, забыв о своей печке.
 Но вот дверь приоткрылась, и... показался все тот же Павел Федорович.
 - Вот... - Он положил на стол два ключа. - От обоих замков. Все?
 - Все,  -  подтвердил Быстров. - Мне только одно удивительно, почему вы
сами не выпустили жену своего брата?
 - А я в чужие дела не мешаюсь,  -  возразил Павел Федорович.  - Жена не
моя, а хозяйство мое, я рисковать не намерен.
 Быстров насмешливо взглянул на Астахова:
 - Хозяйство у вас тоже не навечно...
 - Смотрите,  -  напомнил Павел Федорович.  - Я вас не видел и ничего не
давал.
 - Не волнуйтесь, - успокоил его Быстров. - Я их вам скоро верну.
 Не успел дойти до сторожки,  как возле исполкома послышался шум,  белые
выступали из Успенского.
 Постучался к Григорию.
 - Что происходит?
 - Выступают.
 - А это?
 Быстров указал в сторону виселицы.
 - Останется ихний ротмистр с солдатами, сделают свое дело...
 Быстров заторопился к церкви.
 Весь отряд в сборе.
 - Выступают.  Как пройдут примерно Кукуевку,  Семин и  Еремеев поднимут
стрельбу. Где-нибудь за почтой. Отвлекающий маневр. А ежели белым вздумается
меня преследовать, прикройте...
 Не  спеша зашагал через дорогу.  И  все же  вздрогнул от неожиданности,
едва раздались выстрелы.  Подошел к  амбару,  отомкнул один замок,  отомкнул
другой, откинул болты, позвал:
 - Товарищ Ознобишина!
 Она появилась из глубины.
 - Выходите.
 - Нет.
 - Что нет?
 - А Слава?
 - Слава в порядке.
 - Не обманываете?
 - Да выходите же!
 Вставил болты, поправил засовы, замкнул замки.
 - Пошли.
 - Куда?
 Он поволок ее за руку, на огороде к ним подбежал Зайцев, держа в поводу
Маруську.
 Быстров вскочил в седло,  подхватил Веру Васильевну, натянул узду, чуть
гикнул и галопом вынесся на дорогу.


28

 Кияшко сидит за столом.  Напротив киот,  когда-то и он молился... Вошла
Надежда,   внесла  крынку,  чашку,  поставила  на  стол.  Молоко  загустело,
вечернего удоя.  Кияшко слил  в  чашку  отстоявшиеся сливки,  выпил.  Молоко
холодное,  вкусное.  Выпил все молоко, ладонью смахнул с гимнастерки упавшие
капли. Пора приниматься за дело!
 - Гарбуза!
 Тот тут как тут.
 - Готово?
 - Так точно.
 - Двух солдат ко мне, остальным построиться.
 Но что это?..
 Выстрелы!
 - Гарбуза! Выяснить!
 Но выяснять ничего не надо. Бежит один солдат, второй...
 - Стреляют! За почтой!
 - Гарбуза! Кони оседланы. Боя не принимать. Я сейчас.
 Конечно, лучше поскорее покинуть село, но приговор должен быть приведен
в исполнение!
 Кияшко открывает один  замок.  Другой.  Выдергивает болты.  Отталкивает
дверь.
 - Эй! Выходите!
 Никто не отзывается.
 - Не бойтесь!
 Кияшко вбегает в амбар.
 - Что за черт! Да где же?..
 Но у него нет времени выяснять,  кто ее выпустил. Перед дверью Гарбуза,
Держит за уздечку лошадь.
 - Ваше благородие!
 - Кто стрелял?
 - Где-то в лесочке.
 - Мадам-то ушла, Гарбуза!
 - Как так?
 - А вот так!
 Кияшко прислушался.
 - Не стреляют?
 - Перестали чегой-то.
 - Ладно...
 Кияшко взбирается на лошадь,  он не любит лошадей, не любит Гарбузу, не
любит войну, но ничего не поделаешь!
 Взвод  охраны  построился перед  исполкомом.  Перед  бывшим исполкомом.
Перед бывшим исполкомом два столба с перекладиной. Все слажено честь честью.
 Комендантский  взвод  ест   глазами  начальство,   н