что лейтенант Мальдонадо и Теодор Шлегель шесть раз встречались
в номере Шлегеля в этом отеле. Каждый раз лейтенант Национальной полиции
уходил с тяжелым чемоданом. Девушка  из  салона  красоты  дважды  прошла
следом за Мальдонадо до банка "Финансеро Интернасиональ" на улице Линеа.
Оставшиеся  четыре  раза  за  лейтенантом  успешно  проследил  один   из
оперативников Хемингуэя, известный только по кличке Агент 22. Я не знал,
кто этот человек, но он вел наблюдение весьма умело, хотя его письменные
доклады были составлены с такими ошибками и таким плохим  почерком,  что
казалось, будто бы их автор -  десятилетний  ребенок.  Бывший  испанский
аристократ,   ныне   состоявший   в   Совете    директоров    "Финансеро
Интернасиональ", сообщил, что у Мальдонадо нет частного  вклада  в  этом
банке,  но  имеется  специальный  счет  некой   "Оришас   Инкорпорейтед"
(дословно - "Боги  Инкорпорейтед"),  и  Мальдонадо  внес  на  этот  счет
шестьдесят тысяч американских долларов,  а  его  шеф  Хуанито  Свидетель
Иеговы - еще тридцать пять.
   Зачем Абвер платит Кубинской национальной полиции?
   Уж конечно, не для того, чтобы откупиться -  я  был  уверен  в  этом.
Правоохранительные органы острова и без того делали  вид,  будто  бы  не
замечают сторонников нацизма, фалангистов  правого  толка  и  германских
агентов на Кубе.
   Но потом на горизонте возникло ФБР. Официант из китайского  ресторана
"Пасифик" дважды видел у своего заведения Бешеного жеребца с американцем
по имени Ховард Норт.
   Слепой старик с Парк-Сентрал знал звук мотора "Крайслера"
   Норта и сообщил, что в обоих случаях тот уехал  на  северо-восток  по
Прадо, направляясь к Малекону. Во второй раз наш неустрашимый  Агент  22
каким-то образом умудрился проследить "Крайслер" от  Квинта  Авенида  до
портового города Мариэль, а потом с близкого  расстояния  наблюдал,  как
лейтенант Национальной полиции и сеньор Ховард  Норт  шагают  вдвоем  по
пустым докам. Норт передал Мальдонадо маленький  коричневый  чемоданчик.
По сообщению нашего человека в банке, вечером  того  же  дня  Мальдонадо
внес на счет "Оришас" пятнадцать тысяч американских долларов. При первой
встрече Мальдонадо с Нортом счет пополнился на такую же сумму.
   Ховард Норт был специальным агентом гаванского отделения Федерального
бюро расследований.
   Я не стал просить Дельгадо  подтвердить  этот  факт.  В  среду,  пока
Хемингуэй находился в архипелаге Камагуэй, я принес недельный  доклад  в
посольство Бобу Джойсу и мельком  поинтересовался,  не  появились  ли  в
городе новые агенты.
   - Откуда вы узнали? - спросил Джойс, читая доклад, который я составил
специально для него, изложив только самое важное. Потом он поднял  глаза
и улыбнулся. - Реймонд Ледди, один из заправил  Бюро  и  куратор  нашего
посольства, очень недоволен тем, что ему подсунули еще одного  человека.
Специальный агент Норт. Его прислали из Вашингтона  десять  дней  назад.
По-моему, его никто сюда не вызывал, и он здесь не нужен.., в  Гаване  и
без него действуют шестнадцать сотрудников.
   - Его прислали  с  каким-нибудь  важным  заданием?  -  спросил  я.  -
Разумеется, если это не тайна. Мне просто стало любопытно, не связан  ли
он как-нибудь с операцией Хемингуэя.
   -  По-моему,  Норт  вовсе  не  собирается  участвовать  в  каких-либо
операциях, - ответил Джойс, усмехнувшись. - Он кто-то  вроде  счетовода.
Вот почему Ледди и другие ребята из гаванского отделения так раздражены.
Они  полагают,  что  Норта  прислали  сюда  проверить  их   гроссбухи..,
удостовериться, что все пенни и песо учтены как положено.
   - Кто-то ведь должен этим заниматься, - сказал я.
   Десятки  тысяч  долларов,  которые  Национальная  кубинская   полиция
получает от Теодора Шлегеля и ФБР. Что происходит,  черт  побери?  Можно
было  предположить,  что  взятки  Абвера  имеют   прямое   отношение   к
разведывательным операциям "Южного креста", но чего добивается бухгалтер
ФБР, финансируя Бешеного жеребца и его босса? И, что  самое  любопытное,
местное отделение Бюро ничего об этом не знает.
   В третью неделю  июня,  незадолго  до  возвращения  Хемингуэя  и  его
приятелей из секретного похода, я вызвал Агента 22.
   Он явился 23 июня, во вторник. В тот день я находился в финке и сидел
в тени с доктором Геррерой Сотолонго, беседуя с  ним  о  "Хитром  деле".
Разумеется, доктор был в курсе шпионской деятельности Хемингуэя,  но  не
пожелал принять в ней участие, как его брат.
   - Эрнесто настаивал, - сказал доктор, - но я отказался.
   Он даже придумал мне кличку - Малатобо, - но я рассмеялся и отказался
вновь.
   Я тоже рассмеялся. "Малатобо" - это разновидность бойцового петуха.
   - Ох уж этот Эрнесто и  его  клички,  -  задумчиво  произнес  доктор,
потягивая джин с тоником. - Известно ли вам, сеньор Лукас, что  в  своей
шпионской игре он называет себя Агентом 08?
   Я  продолжал  улыбаться.  Я  знал,  что  Хемингуэй  подписывает  свои
донесения этим именем.
   - Но почему вы отказываетесь ему помочь, доктор? - спросил  я,  зная,
что Геррера ненавидит фашизм больше, чем любой  из  тех  людей,  которые
отправились с Хемингуэем на "Пилар".
   Спокойный,  невозмутимый  доктор  отставил  свой  бокал  и,  к  моему
изумлению, хватил кулаком по подлокотнику кресла.
   - Я не хочу быть полицейским! - по-испански  воскликнул  он.  -  Черт
возьми, я уже был солдатом и не желаю вновь им становиться! Я никогда не
любил ищеек и шпионов.
   Мне нечего было сказать. Доктор вновь взял бокал и  посмотрел  мне  в
глаза.
   - А теперь Эрнесто окружают шпионы. Люди, которые хотят  казаться  не
тем, чем являются на самом деле.
   Я выдержал его пристальный взгляд и негромко спросил:
   - О чем вы?
   Геррера Сотолонго допил джин.
   - Этот миллионер.., его друг... Уинстон Гест.
   Я растерянно моргнул:
   - Волфер?
   Доктор фыркнул.
   - Ох уж эти клички, которыми нас награждает Эрнесто!
   Это словно болезнь. Известно ли вам, сеньор Лукас,  что  сеньор  Гест
заявил Фуэнтесу и другим малообразованным членам экипажа Эрнесто,  будто
бы он, Гест, - племянник Уинстона Черчилля?
   - Нет, - ответил я.
   - Так вот, это истинная правда, - сказал  доктор.  -  Сеньор  Гест  -
известный в Британии игрок в поло. Также он участвовал вместе с  Эрнесто
в охоте на крупных животных.
   Вы ведь знаете, что они познакомились  в  Кении..,  кажется,  в  1933
году?
   - Да, сеньор Хемингуэй упоминал, что они познакомились в Африке.
   - Истинная правда также и то, - продолжал Геррера, - что сеньор  Гест
- "niuy preparado". Вам известно это выражение?
   - Si, - отозвался я. - Человек высокой культуры. Хорошо образованный.
   -  Эрнесто  даже  не  догадывается,  насколько  он   "preparado",   -
пробормотал доктор. - Сеньор Гест - шпион.
   - Волфер? - переспросил я с тем же глупым видом, как в первый раз.  -
На кого он работает?
   - На Британию, разумеется. В Гаване нет ни одного  человека,  который
бы не видел его...
   В это мгновение к нам подошел десятилетний мальчишка  в  лохмотьях  и
приложил пальцы к виску. Чуть позже я сообразил, что он отдавал честь.
   - Ну, чего тебе, парень? - негромко  спросил  я,  узнав  того  самого
мальчишку, который бежал впереди меня, когда я впервые явился в усадьбу.
Если кто-нибудь из людей Хемингуэя прислал свой доклад с ребенком, этому
человеку нужно будет прочесть лекцию по безопасности и осторожности.
   - Меня зовут Сантьяго Лопес, сеньор  Лукас,  -  сказал  мальчик.  Его
рубашка без пуговиц была распахнута, под ней отчетливо виднелись  ребра.
Можно было подумать, что парень голодал несколько дней. С чем бы  он  ни
пришел, я собирался отправить его на  кухню  и  велеть  Марии  и  другим
слугам  хорошенько  накормить  мальчишку,  прежде  чем   отпустить   его
попрошайничать на гаванских улицах.
   - Так что же? - как можно мягче спросил я, стараясь не напугать его.
   - Вы вызывали Агента 22,  -  произнес  он  твердым  голосом,  хотя  я
заметил, как дрожат его ноги.
   Я посмотрел на доктора Сотолонго и закатил глаза. Мое  удовлетворение
эффективностью "Хитрого дела" Хемингуэя испарилось без  следа  при  виде
ребенка, которого посылают с донесением.
   - Почему он или она не явился лично?
   - Он или она явился, сеньор Лукас, - сказал мальчик. - Я пришел.  Как
только мне передали ваш приказ.
   Я вновь посмотрел на доктора, и тот ответил мне мудрой, но утомленной
улыбкой. Я отвел Агента 22 в тень фикуса и принялся расспрашивать его  о
действиях убийцы, лейтенанта Мальдонадо.

Глава 17

   На протяжении следующих нескольких недель в  "Хитром  деле"  наступил
застой; Хемингуэй занимался улаживанием семейных неурядиц.  Зато  потом,
думая об июне и июле как о затишье перед бурей - правда, тогда я даже не
догадывался, какие невзгоды нас ждут, и ждут ли вообще, -  я  вспоминал,
что каждый день  был  наполнен  напряжением,  знакомым  каждому  моряку,
который спешит в родной порт, глядя на грозовые тучи,  собирающиеся  над
горизонтом.
   21 июля 1941 года Хемингуэю исполнилось сорок три.  Эту  и  следующую
ночь мы провели с ним, беседуя в рубке "Пилар".
   Мы отправились в  шестидневное  плавание  с  целью  поиска  подводных
лодок. На борту были сыновья  Хемингуэя  Патрик  и  Грегори,  Мышонок  и
Джиджи, как их называл отец, но из членов экипажа присутствовали  только
Фуэнтес, Уинстон Гест и я. Мы трое суток гонялись  за  "Южным  крестом",
совершавшим морские испытания, которые представлялись нам бесконечными и
бесцельными, слушали радио, время  от  времени  перехватывая  искаженные
помехами голоса капитанов субмарин,  переговаривавшихся  друг  с  другом
по-немецки; мы держали связь с маленькой базой на Кейо Конфитес, а нашей
главной целью было дождаться, когда огромная яхта фонда "Викинг" наконец
приступит к действиям. На четвертый день разыгралась сильная буря, и  мы
потеряли корабль из виду.
   Однако, воспользовавшись данными пеленгатора и информацией  подлодки,
радировавшей из района Ки-Романо, на пятый день мы отправились туда.
   Мы приблизились к Ки-Романо  в  сумерках;  Хемингуэй  помогал  мне  в
сложных навигационных расчетах. Первым делом мы  пересекли  устье  Пунта
Пратикос, пока не поравнялись с маяком Матерниллос на Ки-Сабинал.  Тогда
мы убавили обороты  двигателя  до  минимума  и  с  черепашьей  скоростью
поползли по коварному Старому Багамскому каналу. Фуэнтес стоял на  носу,
внимательно высматривая рифы и песчаные отмели.
   Оказавшись  внутри  архипелага,  мы  двигались  по  мелким   проливам
зачастую менее метра глубиной -  многие  из  них  вливались  в  ручьи  и
маленькие реки, бравшие начало на островах.  В  крохотной  бухте  стояла
деревушка Версаль - с  полдюжины  домов,  почти  все  на  сваях,  добрая
половина пустующие. Мы бросили якорь  у  мыса  под  названием  Пунта  де
Мангле и трое суток  исследовали  на  "Крошке  Киде"  ручьи  и  протоки,
расспрашивая местных рыбаков, не видели ли они в главных каналах большую
яхту  или  катер,   и   пытаясь   запеленговать   источник   шифрованных
радиопередач.
   День рождения Хемингуэя прошел довольно удачно, во всяком случае, для
той ситуации, в которой мы оказались, - на борту "Пилар",  затерянные  в
глуши среди мангровых зарослей.
   Патрик и Грегори привезли для отца подарки в ярких обертках,  Уинстон
Гест преподнес Хемингуэю две бутылки очень хорошего шампанского, Фуэнтес
вырезал маленькую деревянную фигурку, вызвавшую бурный восторг писателя,
и в тот же вечер мы устроили праздничный ужин. Я, разумеется, ничего ему
не подарил, но поднял бокал шампанского в его честь.
   На закуску подали миску спагетти. Фуэнтес привез с собой целый  пучок
макарон и, прежде чем опустить их в кипяток, разломил пополам.  В  ящике
со льдом хранились цыплята, и он  приготовил  их  в  особом  бульоне  из
говяжьих и свиных костей.  Когда  цыплята  сварились,  Фуэнтес  процедил
бульон, добавил к цыплятам осадок,  оставшийся  в  дуршлаге,  посолил  и
мелко нарубил. К этому времени  по  маленькому  камбузу  распространился
такой замечательный запах, что я был готов немедля сесть за стол.
   Фуэнтес взял немного ветчины и хоризо - испанские сардельки - и также
превратил их в  фарш.  Смешав  его  с  куриным  мясом  и  залив  кипящим
бульоном, он добавил паприки и тушил на медленном огне.  Вынув  спагетти
из кипятка, он посыпал их щепоткой  сахара.  Выложив  соус  в  отдельную
миску, он расставил блюда на столе и трубным голосом велел всем  бросать
свои дела и нести свои задницы в камбуз, дабы наполнить тарелки.
   Пока  мы  поглощали  чудесные  спагетти,  Фуэнтес  закончил  готовить
главное блюдо. Тем утром он поймал меч-рыбу, загодя вырезал из нее шесть
крупных ломтей и замариновал их.
   Мы доедали спагетти, разговаривали и пили славное вино, а Фуэнтес тем
временем растопил фунт сливочного масла  и  обжарил  ломти  меч-рыбы  на
маленьком огне. Продолжая болтать с  нами,  он  поливал  куски  лимонным
соком   и   непрерывно   переворачивал   их,   чтобы   они    равномерно
подрумянивались.
   Запах был восхитительный, намного  лучше,  чем  при  жарке  отбивных.
Потом Фуэнтес выкладывал ломти на тарелки,  добавлял  свежего  салата  и
припущенных овощей. Для Хемингуэя он поставил блюдечко с  особым  соусом
из перца, петрушки, кинзы и каперсов, приготовленным в сковороде  вместе
с мелко нарезанной спаржей.
   - Мне очень жаль, Эрнесто, - сказал наш кок и первый  помощник,  пока
мы поглощали яства. - Я хотел приготовить  свежих  крабов  под  лимонным
соком и фрикасе из осьминога, но за эту неделю мы не поймали ни  крабов,
ни осьминогов.
   Хемингуэй хлопнул Фуэнтеса по спине и налил ему высокий бокал вина.
   - Я в жизни не ел ничего вкуснее твоей меч-рыбы,  "сотrado".  У  меня
королевский день рождения.
   - Si, - согласился Фуэнтес.

***

   В ночь после дня рождения Хемингуэя мы вдвоем стояли "собачью вахту",
и у нас выдалась самая долгая беседа за время нашего знакомства. Сначала
это был диалог - мы  обсуждали  шансы  вновь  напасть  на  след  "Южного
креста", размышляли, что будем делать,  если  найдем  его,  обменивались
осторожными замечаниями о тех странных перипетиях,  которые  постигли  в
минувшие недели "Хитрое дело",  потом  столь  же  осторожно,  но  уже  с
горечью поговорили об уехавшей жене писателя - Геллхорн  отправилась  на
Карибы по заданию "Кольерса" -  и  наконец  разговор  стал  монологом  в
темноте, которую рассеивали только приглушенный  свет  лампы  компаса  и
сияние медленно движущихся звезд, раскинувшихся над нами, словно  полог.
Они не гасли, даже опускаясь к горизонту, а  продолжали  светить  сквозь
ветви и мангровые корни, обступившие крохотную бухту.
   - Что скажешь, Лукас? Сколько продлится эта война?
   Год? Два года? Три?..
   Я  пожал  плечами  в  темноте.  Мы  пили  пиво  из  бутылок,  которые
сохранились холодными в ледяном ящике "Пилар".
   Ночь была жаркая, и бутылки запотели.
   - Я думаю, она затянется на пять лет, - продолжал Хемингуэй негромким
голосом, вероятно, не желая разбудить мальчиков и двух спящих мужчин, но
скорее он попросту устал, был немного пьян и, в сущности, обращался  сам
к себе. - А то и на десять. Или навсегда. Все  зависит  от  того,  какие
цели мы поставим в этой войне. Одно несомненно  -  она  обойдется  очень
дорого. Соединенным Штатам это бремя под силу.., мы даже не  прикасались
к своим резервам.., однако государства, вроде  Англии,  будут  разорены,
даже если Германия не захватит их. Такая война способна  обанкротить  их
империю, даже если она выйдет победителем.
   Я молчал, глядя на писателя в тусклом  свете.  Две  последние  недели
Хемингуэй отращивал бороду - он сказал, что  солнце  слишком  раздражает
его  кожу,  чтобы  бриться,  и  его  лицо  покрылось  густой   пиратской
растительностью. Я подозревал, что Хемингуэй бросил бриться  в  основном
ради романтической внешности.
   - Мне тоже приходится вносить свою часть платы за войну, которой я не
хотел, - продолжал писатель с  отчетливой  артикуляцией,  подсказывавшей
мне, что он изрядно захмелел. - Пришлось занять двенадцать кусков, чтобы
заплатить сто тридцать тысяч долларов налога за прошлый год. Извини, что
я упомянул о деньгах. Я никогда о них не говорю.
   Но, черт возьми - сто тридцать тысяч  налога!  Представляешь,  Лукас?
Кого бог захочет погубить, тому  он  сначала  поможет  преуспеть  в  его
занятиях . Я имею в виду, что, заплатив эти поборы, буду вынужден
вкалывать изо всех сил следующим летом, следующей  зимой  и  так  далее,
чтобы не оказаться полностью разоренным, когда  вернусь  с  этой  войны.
Если, конечно, отправлюсь на эту проклятую войну.
   Он допил пиво и откинулся на подушки. В мангровых зарослях в тридцати
ярдах за кормой запела ночная птичка.
   - Моя  вторая  жена  Полин  ежегодно  получает  от  меня  пять  тысяч
долларов, Лукас. Пять тысяч, с которых не взимается налог. В этом году я
мало работал.., черт побери,  я  вообще  почти  ничего  не  сделал..,  и
выплаты Полин - изрядная  брешь  в  моих  капиталах.  За  десять  лет..,
сколько это будет? Шестьдесят тысяч. Меньше чем через пять лет  я  пойду
по миру. Как видишь, судьба известного писателя не очень-то сладка.
   Якорный канат "Пилар" скрипнул, и  Хемингуэй,  тяжело  поднявшись  на
ноги, проверил кормовой якорь, после чего вернулся в рубку и  сел  рядом
со мной. Лампа компаса освещала его темные глаза  и  обожженный  солнцем
нос.
   - Марти совершенно не разбирается в  денежных  делах,  -  медленно  и
негромко  произнес  он.  -  Трясется  над  каждым  центом   и   бездумно
расшвыривает огромные суммы. Она относится к деньгам, как ребенок, и  не
понимает,  что,  становясь  старше,  человек  должен  обеспечивать  себе
безбедное существование между выпусками  новых  книг,  а  с  годами  эти
промежутки становятся все длиннее, Лукас.  Во  всяком  случае,  если  ты
пишешь только хорошие книги.
   Несколько минут прошло в молчании, которое нарушали только плеск волн
о борта яхты и негромкий скрип - неизбежные звуки на любом малом судне.
   - Кстати, - заговорил наконец Хемингуэй, - ты видел золотую медаль за
стрельбу, которой наградили Джиджи?
   - Нет, - ответил я.
   - Чертовски внушительная штука. - Голос Хемингуэя  повеселел.  -  Там
написано: "Джиджи  в  знак  уважения  от  членов  стрелкового  клуба  де
Казадорес дель Серро". Господи, Лукас, жаль, что тебя  там  не  было  на
прошлой неделе. В девять лет он  победил  двадцатичетырехлетних  мужчин,
прекрасных стрелков, многие из которых - настоящие снайперы, попадают  в
летящих голубей. А ведь Джиджи стрелял из легкого ружья, в то время  как
его соперники - из крупнокалиберных винтовок. Вдобавок стрельба по живым
голубям - куда более серьезное  дело,  чем  по  неподвижным  мишеням.  У
каждой птицы своя повадка. А ты должен не просто попасть в нее, а убить,
причем на определенной дистанции. Кстати,  Патрик  стреляет  по  голубям
даже лучше Джиджи. Но он держится так  скромно  и  тихо,  что  этого  не
замечает никто, кроме букмекеров и самых опытных снайперов, зато  Джиджи
уже величают в газетах "eljoven fenomeno Americano"  ,  а  накануне  нашего  отплытия..,  если,  конечно,   я   не
ошибаюсь..,  в  какой-то  статье  его  назвали  "el  popularisimo  Gigi"
.
   Помолчав минуту, Хемингуэй повторил:
   - "El popularisimo Gigi". Теперь мне приходится говорить:
   "Сходи  на   почту   за   письмами,   "popularisimo".   Пора   спать,
"popularisimo". He забудь почистить зубы, "popularisimo"".
   Небо от зенита до горизонта  прочертил  метеор.  Несколько  минут  мы
сидели молча, запрокинув головы, дожидаясь следующего. Небо не  обмануло
наши надежды.
   - Хотел бы я увидеть,  как  кто-нибудь  из  поджигателей  этой  войны
пойдет драться на фронт, прежде чем туда пошлют меня и  моих  парней,  -
чуть слышно произнес  Хемингуэй.  -  Бэмби..,  это  мой  старший..,  ему
придется воевать. Он  купил  подержанную  машину.  Когда  он  был  здесь
весной, мы только о ней и говорили.