ся  до  Штатов
через  Кубу.  Мы  можем  заманить  этих  ублюдков  в  ловушку,  потопить
субмарину и лодку, на которой они собираются  высадиться.  Или  нет,  мы
дождемся, когда они окажутся на берегу, и схватим их за "cojones".
   Хемингуэй вновь вскочил на ноги и склонился над картами.
   - Подожди-ка, - сказал он полминуты спустя.  -  Указанные  координаты
находятся за пределами кубинских вод.
   Я сейчас.
   Он вернулся с огромным  атласом.  Открыв  его,  он  принялся  листать
страницы.
   - Вот, - сказал он наконец. - Мать вашу. Святой  боже,  спаси  нас  и
сохрани.
   Я подался вперед и бросил взгляд на точку, которую он указывал,  хотя
уже видел ее в этом самом атласе, перед тем как отправиться на вечеринку
у бассейна.
   - Лонг-Айленд, - сказал я. - Очень интересно.
   - Рядом с Амангасеттом, - произнес Хемингуэй, бессильно откидываясь в
кресле. - Они могут добраться до Ниагары  и  остальных  своих  целей  на
автобусе. Будь все проклято.
   Нам не удастся перехватить их своими силами, однако... - Он взял меня
за руку. - Мы должны передать эту информацию в посольство..,  в  ФБР,  в
военно-морскую разведку. Уж они-то сумеют задержать подлодку и  агентов.
Взять их с поличным на месте преступления.
   - Да, - сказал я. - Но  есть  еще  одно  сообщение.  В  нем  указано:
"Девятнадцатое июня, четыре агента" - и координаты.
   Если не ошибаюсь, это южные воды.
   - Южные, но не кубинские, - ответил Хемингуэй и вновь  начал  листать
атлас. - Вот здесь. Побережье Флориды. Неподалеку от Джексонвилля. -  Он
взъерошил ладонью волосы и вновь обмяк в кресле. Готовясь  к  вечеринке,
он смазал прическу, и теперь  черные  пряди  встали  дыбом.  -  Господи,
Лукас, они лезут на берег, точно крысы. Мы  должны  немедленно  ехать  к
послу.
   - Это подождет до завтра, - сказал я.
   - Там есть еще послания? - Хемингуэй едва ли не  алчно  посмотрел  на
записи в блокноте.
   Я покачал головой.
   -  Нет,  но  если  преемник  Кохлера  не  изменит  шифр,  мы   сможем
перехватывать его сообщения в море.
   Писатель кивнул.
   - Значит, мы должны как можно быстрее выйти  в  плавание.  Пришли  на
борт Дона  Саксона  -  он  будет  слушать  радио  и  пеленговать.  И  мы
отправимся ловить подлодки.
   - Нам нужно решить, что делать с Марией, - заметил я.
   - С кем? С Дикаркой? А что с ней? - Хемингуэй пригладил волосы.
   - По-моему, вы правы, и Мальдонадо обязательно прочтет рапорт местных
полицейских, - сказал я. -  В  самое  ближайшее  время  Бешеный  жеребец
появится здесь и начнет вынюхивать.
   - Подумаем об  этом  утром,  -  отозвался  писатель,  по-прежнему  не
отрывая взгляда от шифровальных сеток. Внезапно  он  улыбнулся.  -  Черт
побери, если случится самое худшее, мы можем взять ее с собой.
   Я решил, что он шутит.
   - В качестве повара?
   Хемингуэй с самым серьезным видом покачал головой.
   - Наш кок  -  Грегорио.  Лучший  на  все  времена.  Дикарка  займется
штопаньем носков и будет подавать патроны, если нам придется туго.
   "О господи", - подумал я.
   Хемингуэй вскочил на ноги и крепко стиснул мои плечи.
   - Ты хорошо поработал, Лукас. Очень хорошо. Не знаю, кто ты и что  ты
на самом деле, но, коли ты  способен  поставлять  "Хитрому  делу"  такую
информацию, я рад, что ты с нами. - Он собрал записи.  -  Я  беру  их  с
собой в постель, а утром поеду к Спруиллу Брадену.
   Я кивнул.
   - Доброй ночи, Лукас, - сказал Хемингуэй  и  погасил  свет  в  старой
кухне, продолжая улыбаться. - Ты отлично поработал.

***

   Вернувшись в "Первый сорт", мы с Марией не  рискнули  включать  свет.
Пока  она  раздевалась  и  готовилась  ко  сну  в   маленькой   комнате,
погруженной во тьму, я вынул пистолет из тайника, устроенного  в  кладке
камина, проверил его,  убеждаясь,  что  он  заряжен,  но  в  стволе  нет
патрона, и сунул оружие  под  подушку.  За  окнами  царила  непроглядная
темнота, шел дождь. Я вынес койку в другую комнату,  но,  прежде  чем  я
успел забраться под одеяло, Мария втащила  свою  кровать  с  постелью  и
поставила ее рядом с моей. Я хмуро посмотрел на нее.
   - Прошу вас, сеньор, - зашептала она. - Умоляю вас.
   Я только лягу рядом, но даже не прикоснусь к вам. Мне так страшно.  -
Она забралась под одеяло. Ее койка стояла в полуметре от моей.
   - Какого черта ты делала в деревне? - хрипло прошептал я. - Нам очень
повезло, иначе Бешеный жеребец в эту  самую  минуту  уже  допрашивал  бы
тебя.
   Мария задрожала.
   - Мне было так одиноко, так плохо, - прерывающимся шепотом заговорила
она. - Я отправилась туда.., не  подумав  хорошенько.  Я  все  равно  не
смогла бы уехать домой. У меня не было денег на автобус. Я  решила,  что
как-нибудь доберусь.
   Сеньор Хосе,  больше  я  не  уйду  с  фермы,  клянусь  глазами  своей
матери...
   Я вздохнул и посмотрел  в  потолок.  Мгновение  спустя  одеяло  Марии
негромко зашуршало, и ее маленькая  ладонь  коснулась  моего  плеча.  Ее
ледяные пальцы вздрагивали. Я не протянул руку, не  сжал  их,  но  и  не
оттолкнул.
   "О господи, - думал я, прислушиваясь к звукам капель, барабанивших по
крыше, и шелесту пальмовых листьев, которые колыхал ветер. - А ведь лето
только начинается".

Глава 16

   Май сменился июнем, и у меня возникло ощущение медленно, но неумолимо
затягивающейся петли. Что это  за  петля  и  на  чьей  шее,  я  даже  не
догадывался. Тропический зной из тягостного превратился в невыносимый, и
когда не дул пассат, я чувствовал себя  так,  словно  мой  череп  угодил
между молотом жгучего солнечного света и наковальней слепящего моря.
   Вести с обоих фронтов были в основном  тревожные,  и  лишь  отдельные
события могли удержать малодушного человека от полного отчаяния.
   В начале июня Мексика объявила войну государствам фашистской Оси.
   - Ну наконец-то, - сказал Хемингуэй, когда мы услышали эту новость по
коротковолновому приемнику на борту "Пилар". - Узнав об этом,  Гитлер  и
Того выбросят белое полотенце. Уже в этом месяце  отборные  мексиканские
полки наводнят Европу и Британские острова.
   4 июля  японцы  предприняли  массированную  атаку  на  Мидуэй-Айленд.
Четверо суток экипаж "Пилар" слушал скудные сообщения о боях; все, кроме
меня, были уверены в том, что настала новая эра морской войны. Хемингуэй
утверждал, что времена боевых судов и артиллерии  миновали,  что  теперь
они - такое же архаичное оружие, как арбалеты, и отныне  решающее  слово
будет за кораблями, о  которых  мы  слушали  по  радио,  -  авианосцами,
выпускающими самолеты против вражеских  флотилий  с  дистанции  в  сотни
миль.  Судя   по   всему,   адмирал   Эрнест   Кинг,   главнокомандующий
военно-морскими силами США, придерживался одного  с  Хемингуэем  мнения,
поскольку еще до того, как определился результат сражения, он в беседе с
журналистами признал, что его исход изменит течение войны.  7  июня  ВМФ
США объявил о своей победе, но лишь  несколько  месяцев  спустя  все  мы
осознали, насколько важна была эта победа.
   В тот же день 4 июня из  оккупированной  Восточной  Европы  поступило
сообщение  об  убийстве  шефа  СС  в  Чехословакии  Рейнхарда  Гейдриха.
Убийство якобы было  совершено  местными  партизанами,  однако  по  моим
сведениям, полученным еще в канадском Лагере "X", "партизанская" вылазка
была не чем иным,  как  тщательно  спланированной  операцией  британцев,
которые  привлекли  к  ней  чешских  националистов.  Идея  ликвидировать
Гейдриха принадлежала Уильяму  Стефенсону  и  Яну  Флемингу.  Ничуть  не
удивило меня и полученное 10 июня сообщение о том,  что  в  отместку  за
гибель Гейдриха  нацисты  полностью  разрушили  чешский  город  Ледеч  и
казнили  более  1300  его  мирных  жителей.  Немцы  выбрали   Ледеч   по
одной-единственной причине - прошел слух,  что  кто-то  из  заговорщиков
провел там ночь.
   Война  разгоралась.  К  середине  месяца  генерал  Роммель  вышвырнул
британцев из Северной  Африки.  Японцы  заняли  два  острова  алеутского
архипелага и  захватили  американский  самолет,  который  потопил  шесть
японских кораблей, курсировавших вдоль этой островной  цепочки.  Вопреки
вдохновляющим словам Марлен Дитрих о мощи Советов, становилось очевидно,
что немцы продолжают оттеснять русских в степи  и  что  Севастополь,  их
главная военная база на Черном море, оказался на грани падения.
   13  июня   Франклин   Делано   Рузвельт   утвердил   создание   Офиса
Стратегических Служб,  тем  самым  концентрируя  и  укрепляя  могущество
бывшего  КСК  Уильяма  Донована.  Я  хотел  послать   Уоллесу   Филлипсу
поздравительную открытку, однако  он  уже  получил  от  меня  подарок  -
шифрованные сообщения о британских конвоях - и, хотя он  знал,  что  для
людей Донована это устаревший  материал,  все  же  выполнил  свою  часть
сделки.  Когда  я  в  конце  мая  попытался   дозвониться   Филлипсу   в
"Насиональ", мне сообщили, что коротышка  выписался  из  отеля  и  велел
пересылать корреспонденцию на его имя в Лондон.

***

   Из новостей, имевших прямое отношение  к  нашей  деятельности,  можно
упомянуть сообщение американских и гаванских газет о том,  что  29  июня
ФБР задержало на Лонг-Айленде восемь германских диверсантов.  Почти  все
подробности операции были искажены, однако это была  первая  реакция  на
храброе обращение Хемингуэя в посольство месяцем ранее.
   Хемингуэй  был  раздосадован  тем,  что  его  доклад  восприняли  без
энтузиазма. Посол Браден не скупился на похвалы,  высоко  оценив  усилия
Хемингуэя и его тайной организации, и выразил уверенность в том, что ФБР
и военно-морской флот немедленно предпримут необходимые меры, как только
его сообщение будет получено и подтверждено. Полковник Томасон  отправил
Хемингуэю с дипломатической почтой  зашифрованное  поздравление,  однако
скрытый скептицизм в похвалах полковника и посла взбесил писателя.
   Я подал свой рапорт Дельгадо и ничуть не удивился, когда  он,  прочтя
его, лишь чуть-чуть вздернул одну бровь и искривил  губы.  Только  месяц
спустя я узнал от него подробности "ареста шпионов".
   Никаких немцев на Лонг-Айленде не задерживали.
   Невзирая на обращение Хемингуэя в посольство и мой  доклад,  поданный
через Дельгадо самому Гуверу, немецкие диверсанты высадились на берег 13
июня, не встретив там ни ФБР, ни сотрудников спецслужб флота. Их высадка
прошла незамеченной, если не считать  случайной  встречи  с  новобранцем
береговой охраны по имени Джон Куплен. 13 июня он патрулировал пустынный
пляж неподалеку от Амангасетта, Лонг-Айленд, и заметил  четырех  мужчин,
которые вытягивали на берег огромный спасательный плот, борясь с сильным
прибоем. Куплен дождался, когда они выйдут на сушу. Мужчины сказали  ему
с едва заметным немецким акцентом, что они рыбаки, что их судно пошло ко
дну и они направляются в город за помощью.
   Их слова не до конца убедили  Куплена.  Помимо  акцента  и  городской
одежды мужчин, его насторожило то, что один из них, забывшись, обратился
к своему товарищу на пулеметном немецком. Вдобавок  они  были  вооружены
"люгерами",  а  в  предрассветных  сумерках  в  сотне  шагов  от  берега
отчетливо виднелась германская субмарина, пытавшаяся сняться с  песчаной
мели.
   Абверовские агенты допустили промах,  который  на  их  месте  мог  бы
совершить  любой  хорошо  подготовленный  хладнокровный  разведчик.  Они
сунули Куллену 260 долларов - по всей  видимости,  все  деньги,  которые
нашлись в их промокших карманах. Одним глазом посматривая на их  оружие,
а другим на субмарину, Куллен принял взятку и побежал в пункт  береговой
охраны, однако руководство  игнорировало  его  сообщение  на  протяжении
нескольких часов. Если бы Куллену поверили и начали действовать  еще  до
восхода, они бы обнаружили  четырех  шпионов,  нетерпеливо  дожидавшихся
поезда на станции Амангасетт железной дороги Лонг-Айленда, и увидели  бы
немецкую подлодку, которая продолжала шумные попытки сняться с  мели.  В
конце концов Куплена в сопровождении нескольких человек отправили  назад
взглянуть, какая  там  обстановка.  Агенты  скрылись,  подлодка  уплыла,
однако солдаты обнаружили следы недавней раскопки в дюнах и извлекли  из
песка мешок со взрывчаткой, детонаторами, таймерами, бикфордовым  шнуром
и запальными механизмами.  Также  там  были  ящики  с  немецкой  формой,
спиртным и сигаретами. Руководство береговой охраны, призвав  на  помощь
опыт многолетних тренировок, устроило мозговой штурм и вынесло решение о
неубедительности этих улик.
   С докладом о них можно было повременить.
   Чуть позднее в тот же день ФБР все-таки  узнало  о  высадке  от  шефа
полиции Лонг-Айленда, который утром видел, как солдаты береговой  охраны
извлекают из песка контейнеры и  мешки.  В  полдень  Бюро  приступило  к
действиям, отправив на  берег  полдюжины  отборных  агентов  с  заданием
произвести "осторожный осмотр". К их осторожному осмотру  присоединились
около тридцати гражданских  лиц,  которые  подтащили  шезлонги  к  месту
находки и наблюдали за тем, как береговая охрана завершает раскопки.
   Тем временем немецкие шпионы сели в поезд до Нью-Йорка и разбились на
две пары. Они  поселились  в  дорогих  гостиничных  номерах  и  заказали
роскошный обед. В тот же  день  директор  Гувер  засекретил  события  от
прессы, поднял по тревоге все отделения ФБР и устроил  самую  масштабную
охоту за черепами в истории Бюро. Однако абверовские агенты исчезли  без
следа.
   - Тут и началось самое забавное, - рассказывал впоследствии Дельгадо.
   Двое немецких агентов, командир группы Джордж Джон Даш и его напарник
Эрнст Петер Бюргер, независимо друг от друга, решили отказаться от своих
первоначальных намерений. Прежде чем Абвер завербовал Даша, тот прожил в
США почти двадцать лет, и его верность  Германии  оказалась  не  слишком
тверда. Бюргер попросту решил прихватить  84  тысячи  долларов,  которые
адмирал Канарис выделил для выполнения  задания,  и  удариться  в  бега.
Также он  втайне  решил  убить  Даша,  если  тот  не  пожелает  изменить
Фатерлянду.
   Они посовещались. Даш взял деньги и отправился звонить в нью-йоркское
отделение  ФБР,  чтобы  сдать  своего  напарника   и   сдаться   самому.
Специальный агент, дежуривший в тот день на телефоне, выслушал подробный
рассказ Даша о высадке на Лонг-Айленде и его готовности передать ФБР  84
000 долларов, если кто-нибудь заедет за ними.
   - Ага, - сказал агент. - А вчера нам звонил Наполеон. - И он  повесил
трубку.
   Оскорбленный, но не  обескураженный  агент  Абвера  Джордж  Джон  Даш
уложил деньги в чемодан и поехал на  поезде  в  Вашингтон,  чтобы  лично
встретиться с Эдгаром Гувером.
   Проведя всю вторую половину  дня  в  Департаменте  юстиции,  где  его
отфутболивали из кабинета в кабинет,  он  наконец  получил  пятиминутную
аудиенцию у Д. М. Лэдда. Судя по всему, его рассказ  произвел  на  Лэдда
такое же впечатление, как на нью-йоркского агента,  и  он  уже  собрался
выгнать Даша, но тот вывалил на пол содержимое чемодана.
   - Ну и дела, - сказал,  по  слухам,  третий  по  значимости  помощник
Гувера и глава отдела Внутренней разведки. - Это что - настоящие?
   Бюро допрашивало Даша восемь  суток.  За  это  время,  как  утверждал
Дельгадо, немецкий агент буквально вывернулся наизнанку,  рассказывая  о
связных своей группы, шифрах,  объектах  диверсий  и  графике  действий.
Когда интерес ФБР иссяк, Даш сообщил дополнительную информацию о военной
промышленности  нацистов,  планах   перевооружения   и   характеристиках
подводной лодки, которая доставила  шпионов  на  Лонг-Айленд.  Также  он
поведал о  высадке  в  Джексонвилле,  штат  Флорида,  которую  Хемингуэй
предсказал в своем донесении.
   20 июня в Нью-Йорке были арестованы Бюргер и двое оставшихся агентов.
У них тоже сразу развязались языки.
   Дождавшись встречи флоридских диверсантов  с  их  связным  в  Чикаго,
Гувер 27 июня арестовал всех четверых. В  тот  же  день  он  сообщил  об
операции прессе, утаив, каким образом Бюро узнало о немецких агентах. "С
этим придется подождать до окончания войны", -  официально  и  официозно
заявил представитель ФБР по связям с общественностью.  Однако,  объяснил
мне Дельгадо, в своей переписке с Рузвельтом и  во  множестве  заявлений
для газетчиков, сопровождаемых оговорками типа "не для печати",  "только
для сведения  присутствующих",  Гувер  прозрачно  намекнул  о  том,  что
специально подготовленный агент ФБР внедрился не  только  в  абверовскую
группу - он якобы учился в той же школе диверсантов, что и  незадачливые
немцы, - но и в  само  Гестапо,  и,  вполне  вероятно,  в  высшие  круги
нацистского командования. Гувер также дал  понять,  не  говоря  об  этом
напрямую, что он лично находился на местах высадки на Лонг-Айленде и  во
Флориде  и  собственными  глазами  наблюдал  за  действиями   обреченных
агентов.
   Через полтора месяца после этих событий  я  спросил  Дельгадо,  какую
награду получили Даш и Бюргер за то,  что  сдались  сами,  выдали  своих
товарищей и снабжали информацией Бюро.
   - Закрытый суд уже  состоялся,  -  ответил  Дельгадо.  -  Все  восемь
приговорены к смерти. Шестерых казнили на электрическом стуле  в  тюрьме
округа Колумбия. За заслуги перед Соединенными Штатами Бюргеру  смягчили
приговор, отправив его на пожизненную каторгу, а Даша  -  на  каторгу  с
тридцатилетним сроком.
   - С годами директор становится сентиментален, - заметил я. - Но  куда
девались "наши" донесения? Гувер действительно мог находиться на  берегу
и следить за высадкой этих слабоумных.
   Дельгадо пожал плечами:
   - Я всего лишь передаю твои бумажки, Лукас. Я не могу заставить людей
читать их.

***

   Невзирая на то что "Южный крест" стоял на ремонте и мог выйти в  море
не раньше  середины  июня,  уже  в  мае  Хемингуэй  начал  патрулировать
окрестные  воды  на  "Пилар"  и  усиленно  готовить  экипаж  для   более
продолжительных походов в июне. Порой он брал с собой всю свою команду -
"старшего офицера" Уинстона Геста, старшего помощника и  кока  Фуэнтеса,
Синдбада-морехода Хуана, Пэтчи Ибарлусию, испанского эмигранта,  бывшего
официанта из Барселоны Фернандо Меса (лично мне  он  не  внушал  особого
доверия), Роберто Герреру,  американского  морского  пехотинца,  радиста
Дона Саксона и меня.
   Я приступил  к  изучению  береговых  ориентиров,  по  которым  рыбаки
находят путь. Старый домик на берегу у Кохимара был для нас знаком того,
что мы приблизились к Хондону де Кохимар - глубокой подводной впадине, в
которой в изобилии водилась рыба. Мы называли  его  Розовым  Домом,  или
Домом  Священника.  Отсюда  было  всего  около  одной  морской  мили   -
по-нашему, "Хемингуэевой мили" - до  точки  на  расстоянии  выстрела  от
Ла-Кабана, крепости у входа в гаванский  залив.  Хемингуэй  и  Ибарлусия
утверждали, будто бы в пору сильных течений здесь много марлина,  но  во
время "тренировочных походов" нам некогда было рыбачить.
   Гольфстрим протекает мимо Гаваны в восточном направлении - гигантская
река внутри моря шестидесяти миль шириной, со скоростью течения  от  1,2
до 2,4 узла, - она тем выше, чем больше глубина. Гольфстрим имеет  более
насыщенный синий цвет, нежели окружающие его прибрежные  воды.  По  этой
синей реке плывут  гаванские  мусорные  баржи,  направляясь  к  глубоким
местам, где и сваливают свой зловонный груз. Вокруг  барж  снуют  тысячи
чаек и десятки местных суденышек,  охотясь  за  рыбой,  которая  поедает
отбросы. Иногда Хемингуэй пристраивал "Пилар" в хвост этой  процессии  -
баржи, чайки, рыбачьи лодки и мы, исследовательская  яхта  американского
Музея  естественной  истории,  зачастую  тянущая  за  собой  на   канате
"вспомогательное судно" - шлюпку "Крошка Кид".
   - Взгляни, Лукас! - окликнул он меня одним жарким солнечным утром.  -
Море дает нам все - жизнь, пищу, погоду, звук прибоя по ночам,  ураганы,
от которых жизнь становится интереснее, - и вот она, наша благодарность.
- Хемингуэй указал на огромные кучи мусора, сваливаемые через борта барж