той группой вышли три кубинца  в  морской  форме.
Один из них встал у флагштока по стойке "смирно", а офицер, посмотрев на
часы, подал сигнал третьему,  и  тот  извлек  из  ржавого  горна  каскад
хриплых нот.
   - Гляди, папа, - сказал Грегори, - только офицер носит мундир,  да  и
тот старый и обтрепанный. На остальных всего лишь шорты-хаки.
   - Ш-шш, Джиджи, - отозвался Хемингуэй. - Они надели  то,  что  у  них
есть. Какая разница, что они носят?
   Грегори пристыженно  умолк,  и  тут  же  Патрик  театральным  шепотом
осведомился:
   - Что это за рыжая веревка на плече офицера, папа?
   - Кажется, это галун, - ответил Хемингуэй.
   Три кубинца опустили флаг, надоедливая труба утихла.
   Один из солдат  понес  флаг  в  помещение,  а  офицер  и  его  второй
подчиненный в шортах смотрели, как мы бросаем якорь.
   Еще до того как он  зацепился  за  дно,  Ибарлусия,  Геррера  и  Гест
спустили "Крошку Кида" на воду и погребли к берегу.
   Десять минут спустя они отправились в обратный путь, и один взгляд на
их лица подсказал нам, что на базе для нас не нашлось ни  бутылки  пива.
Из шлюпки доносилось странное завывание, но мне  было  трудно  поверить,
что трое мужчин способны издавать такие звуки.
   - У них есть пиво? - крикнул Хемингуэй с кормы.
   - Нет! - Голоса мужчин смешивались с надсадным визгом. Казалось,  они
с чем-то борются.
   - Приказы для нас?
   - Нет, - ответил Роберто Геррера с  носа  шлюпки.  Гест  и  Ибарлусия
пытались  удержать  некий  предмет,  издававший  стоны,  будто  ребенок,
которого душат, но Геррера заслонял его.
   - Они видели "Южный крест"? - допытывался писатель.
   -  Ага,  -  откликнулся  Геррера.  Шлюпка  приблизилась  к  яхте   на
расстояние менее шести метров, и визг стал оглушающим.
   - Что-нибудь из продовольствия? - осведомился Фуэнтес.
   - Только бобы, - крикнул в ответ  Ибарлусия.  -  Двадцать  три  банки
бобов. И еще это. - Они с Уинстоном Гестом  подняли  в  воздух  визжащую
свинью.
   Патрик и Грегори рассмеялись, хлопая себя по  голым  ногам.  На  лице
Хемингуэя отразилось отвращение.
   - Зачем вы тащите ее на борт на ночь глядя? Хотите,  чтобы  проклятая
тварь спала вместе с нами?
   Ибарлусия обратил к нам сияющую улыбку. В сумерках его зубы  казались
белоснежными.
   - Если мы оставим свинью на берегу, солдаты  на  завтрак  полакомятся
беконом, а на обед - бутербродами с ветчиной,  и  вряд  ли  они  с  нами
поделятся.
   Хемингуэй вздохнул.
   - Оставьте животину в шлюпке. А ты...  -  прорычал  он,  указывая  на
Синдбада, который заливался грубым хохотом, стоя рядом с ним, - ты утром
вычистишь "Крошку Кида".

***

   Когда по соседству визжит свинья, а на яхте, занимая каждый сантиметр
горизонтальной поверхности, храпят, постанывают и  пускают  газы  девять
мужчин, уснуть не так-то легко.
   Около трех утра я поднялся по трапу на ходовой мостик;
   Уинстон Гест стоял на вахте, выпрямившись и облокотившись о поручень.
Я так и не понял, чего мы, собственно, ждем.
   Может  быть,  Хемингуэй  опасается,  что  у  рифа  всплывет  немецкая
подлодка и расстреляет кубинский барак?
   - Прекрасная ночь, - прошептал Гест. Я встал у поручня напротив. Ночь
действительно была славная: на  берег  с  шелестом  набегали  волны,  их
фосфоресцирующие  завитки  почти  сливались  с  сиянием  Млечного  Пути,
протянувшегося в черном куполе над нашими головами. В небе  не  было  ни
облачка.
   - Не спится? - спросил миллионер. Мы находились всего в  двух  метрах
над головами людей, лежавших на матрацах вокруг рубки, но плеск  волн  о
корпус яхты, ветер и шум прибоя заглушали наш шепот.
   Я покачал головой.
   - Тревожитесь из-за завтрашнего дня? - допытывался Гест. - Думаете, в
пещерах притаились подлодки?
   - Нет, - тихо ответил я.
   Гест кивнул. Даже в  тусклом  свете  звезд  я  видел  его  обожженные
солнцем щеки, и нос, и легкую улыбку.
   - Я тоже не боюсь, - сказал он. - Наоборот, хотел бы, чтобы  они  там
оказались, и мы поймали хотя бы одну.
   Тем, как Гест произнес эти слова, он напомнил  мне  ребенка,  который
хочет звездочку с неба. Если Гест действительно  агент  -  Британии  или
другой страны, - то он  чертовски  хороший  актер.  Однако,  как  я  уже
упоминал, все люди нашей профессии обладают этим даром.
   - Вы заметили, что Эрнест читает при  свете  фонаря,  пока  остальные
спят? - спросил Гест.
   Я кивнул.
   - Знаете, что он читает?
   - Нет. - Я от всей души надеялся, что речь  идет  не  о  какой-нибудь
чепухе вроде "новых распоряжений".
   - Одну из рукописей Марты, - сообщил Гест,  понизив  голос  до  такой
степени, что из-за шума прибоя я едва разобрал его слова. -  Книгу,  над
которой она сейчас работает;
   Марта  прислала  ее  из  своего  дурацкого  путешествия.   "Пурпурная
орхидея", или что-то в этом роде. Она хочет, чтобы Эрнест  прочел  ее  и
выразил свое мнение. Именно этим  он  сейчас  занимается..,  отстояв  за
штурвалом четырнадцать часов.
   Я кивнул и посмотрел на кубинский барак, сверкавший  в  свете  звезд.
После наступления темноты там некоторое время горела лампа, но маленький
гарнизон лег спать довольно рано.
   - Да, эти бедолаги застряли тут надолго, - заметил  Гест.  -  Эрнесто
сказал, что офицера загнали на этот островок за то, что он спал с  женой
командира, а остальные двое отбывают наказание за мелкое воровство.
   Я кивнул. Я поднялся на мостик не для того, чтобы почесать  язык,  но
если Гест хочет поболтать, что ж, ради бога.
   Я продолжал размышлять  о  двух  радиопередачах,  которые  перехватил
днем.
   - Кстати, о женах, - прошептал Гест. - Как она вам понравилась?
   - Кто? - Я не имел ни малейшего понятия, кого он имеет в виду.
   - Марта. Третья супруга Эрнеста.
   Я пожал плечами.
   - Должно быть, у нее стальные нервы, если она  до  сих  пор  катается
вокруг Кариб на маленькой лодчонке.
   Гест фыркнул.
   - Вы хотели сказать - стальные яйца, - чуть слышно  прошептал  он.  -
Марта всегда считала, что именно она настоящий мужчина в семье.
   Я окинул взглядом крупное тело Геста, силуэт  которого  выделялся  на
фоне  светящихся  волн,  перехлестывавших  через  риф.  После  секундной
заминки он продолжал торопливым шепотом:
   - Эрнест показал мне несколько страниц книги,  которую  она  пишет..,
роман о муже и жене, которые живут в усадьбе, похожей на финку  "Вихия".
Муж ходит босиком, в шортах, всегда грязный, слишком много пьет, говорит
одни глупости и так далее. Эта книга взбесила  меня,  Лукас.  Совершенно
очевидно, что Марта описывает Эрнеста, выставляя его в дурном  свете.  А
он, уставший как собака, с  больной  головой  после  четырнадцатичасовой
погони за субмаринами под палящим солнцем, на полном серьезе  читает  ее
стряпню и делает пометки. Марта просто использует его, вот и все.
   Я облокотился о поручень. Гест тяжело вздохнул.
   - Я знаю, мне не следовало бы все это говорить, но вы и сами живете в
финке, Лукас. Если не в самой усадьбе, то достаточно близко.  Вы  видите
Марту и Эрнеста и понимаете, что я имею в виду.
   Я промолчал, и Гест кивнул, словно я соглашался с ним.
   - За неделю до ее отъезда  в  это  дурацкое  путешествие  по  заданию
"Кольерса", - шепотом продолжал он, - Эрнест попросил  меня  отправиться
на утреннюю пробежку вместе с ней.., с  Мартой.  В  тот  день  состоялся
первый круг соревнований по голубиной стрельбе, и  он  не  хотел,  чтобы
Марта бегала одна. И я побежал вместе с ней. Из нее никудышная бегунья.
   Поэтому я опередил ее на полмили, вернулся, опять  убежал  вперед  на
полмили и опять вернулся - убедиться, что она еще  переставляет  ноги..,
ну, вы понимаете.
   Над морем в свете звезд промчалась чайка. Мы с  Гестом  проводили  ее
взглядами. Она летела совершенно бесшумно.
   Гест поднял воображаемую винтовку и целился  в  чайку,  пока  она  не
скрылась за бараком кубинцев.
   - И вдруг, когда мы вновь поравнялись,  чтобы  пробежать  бок  о  бок
несколько шагов, - зашептал Гест, - она меня спросила, что я думаю о  ее
выборе мужа. "Вы об Эрнесте?" - спросил я, и Геллхорн ответила:  "Нет..,
я имею в виду, что вы думаете о моем выборе?" - и, хватая воздух, словно
собака, которая вот-вот свалится от усталости, объяснила, что  вышла  за
Хемингуэя,  потому  что  он  очень  хороший  писатель  -  "не  великий",
подчеркнула она, "но очень хороший" - и что он поможет  ей  вырасти  как
литератору и сделать карьеру. "К тому  же,  -  добавила  она,  -  книги,
которые он уже написал, всегда будут приносить доход. Это очень удобно".
   - Меня словно обухом хватили, Лукас, - продолжал  Гест.  -  Настоящая
стерва, меркантильная эгоистичная сучонка!  Говорить  об  Эрнесте  такие
вещи в моем присутствии!
   Она ни словом не обмолвилась о том, что любит его, вы понимаете,  что
я имею в виду? Говорила только о том, что он поможет ее карьере.  Какова
мерзавка!
   Гест шептал все громче, в его голосе слышалась  нервная  нотка,  и  я
кивком указал на  спящих.  Хемингуэй  спал  в  носовом  трюме  вместе  с
сыновьями,  и  все  же  кто-нибудь  мог  услышать   возбужденный   голос
миллионера. Я приподнял бровь.
   Он виновато кивнул, и его голос упал до едва слышного шепота.
   - Вдобавок в Гаване и Кохимаре каждый человек.., все, кроме  Эрнеста,
знают, что у Марты была интрижка с Хосе Регид ором.
   - El Canguro? - изумленно прошептал я.
   -  Да,  Кенгуру,  -  ответил  Гест.  -  Красавец  игрок  хайалай.  Он
принадлежит к тому типу мужчин, которые больше всего нравятся  Геллхорн.
И считается хорошим другом Эрнеста. Мерзавец под стать Марте.
   Я с сомнением покачал головой, потом прошептал:
   - Я иду вниз. Если, конечно, вы не хотите, чтобы я вас  сменил.  День
был долгий и трудный.
   - Через полчаса на вахту заступит Пэтчи. - Гест неловко потрепал меня
по плечу. - Спасибо, Лукас. Спасибо за то, что поговорили со мной.
   - Не за что, - отозвался я и бесшумно спустился по трапу.

***

   Утром мы отправились  на  юго-восток.  Кейо  Конфитес  и  Кейо  Верде
остались за кормой, а к югу от нас на горизонте промелькнули Кейо Романо
и Кейо Сабинал - в сущности, не острова, а вытянутые участки материка  -
после чего мы продолжали  плыть  вдоль  побережья  залива,  минуя  Пунта
Матерниллос. Свинья не давала нам покоя. Ее оставили в шлюпке, но теперь
она визжала, не умолкая.
   - Давай я забью ее, опалю и соскребу щетину, - предложил  Фуэнтес.  -
Это вынудит ее заткнуться и сбережет нам нервы.
   - Я не хочу разводить грязь на палубе, - сказал  Хемингуэй,  стоя  за
штурвалом в рубке. - И не хочу останавливаться, чтобы ты занимался  этим
в шлюпке.
   Фуэнтес покачал головой.
   - Эта тварь сведет нас с ума, прежде чем мы доберемся до пещер.
   Хемингуэй кивнул:
   - У меня появилась идея.
   "Пилар" свернула на север к крохотному  островку,  казавшемуся  белым
миражем над синим морем. Он был вчетверо меньше  по  площади,  чем  Кейо
Конфитес, его высшая точка выступала из воды менее чем на  полметра.  Он
был практически лишен растительности, и подход  к  нему  не  был  закрыт
рифом. По моим оценкам, островок  находился  примерно  в  двадцати  пяти
милях от Конфитеса и в двадцати - от Кубы.
   - Его нет на картах, - сказал Гест.
   Хемингуэй вновь кивнул:
   - Я заметил его, когда мы в прошлый раз патрулировали этот район.  Он
как нельзя лучше годится для нашей цели.
   - Для нашей цели? - переспросил Гест.
   Хемингуэй оскалил зубы.
   - Нам нужен загон для свиньи. - Повернувшись к Фуэнтесу, он добавил:
   - Иди на корму, Грегорио, переправь "е1 cedro" на  "Крошке  Киде"  по
мелководью и покажи ей новый дом. Мы  захватим  ее  вечером  или  завтра
утром на обратном пути.
   Мальчики со смехом смотрели, как свинья подбежала к  воде  и,  окунув
копытца в набегающие волны, взвизгнула и  помчалась  к  противоположному
берегу островка.
   - Ей нечего есть, - заметил Грегори. - И пить.
   - Я велел Грегорио разрубить кокосовый орех и налить в  одну  из  его
половинок воды, - сказал Хемингуэй. - Тогда поросенок не будет  страдать
от жажды до нашего возвращения. А завтра мы его съедим.
   - Кого? Поросенка или орех?
   - Свинью, - ответил Хемингуэй.
   Во второй половине дня мы добрались до подозрительных пещер. Сюда нас
направила военно-морская разведка США, и, как это нередко случается, наш
поход обратился чем-то вроде шутки, а не серьезным  заданием.  Хемингуэй
причалил к деревне и спросил у местных жителей, знают ли они  какие-либо
крупные пещеры на берегу. Ему ответили, что, разумеется,  знают,  и  это
выдающийся  туристический  объект  Кубы.  Хемингуэю  дали  в  проводники
мальчика, сверстника Сантьяго.
   "Пилар" проплыла вдоль берега около мили, и он велел  бросить  якорь.
Фуэнтес остался на яхте, а остальные по очереди осмотрели малую  пещеру.
Выцветший  плакат  на  белой  полоске  пляжа,   безграмотно   написанный
по-испански, гласил:
   "ПОСЕТИТЕ ЖИВОПИСНЫЕ ПЕЩЕРЫ - ДЕСЯТОЕ ЧУДО СВЕТА".
   - Живописные пещеры...  -  мрачно  пробормотал  Хемингуэй.  Его  лицо
приняло багровый оттенок, который  нельзя  было  объяснить  воздействием
солнца. Писатель явно пребывал в дурном настроении.
   - Парень утверждает, что с начала войны в пещерах не было туристов, -
сказал Гест. - Здесь вполне могут прятаться немецкие подлодки.
   -  Да,  папа!  -  вскричал  Грегори.  -  Пещеры  напичканы   едой   и
боеприпасами!
   - Надеюсь, там найдется хотя бы пиво, - пробурчал Ибарлусия.  Он  был
настроен еще хуже, чем Хемингуэй.
   Вслед за провожатым мы прошагали по едва заметной тропинке,  миновали
нагромождение камней и вошли в самую широкую пещеру в скале. У Хемингуэя
с собой был пистолет в старой  кобуре,  Ибарлусия  нес  автомат,  Патрик
прихватил "манлихер" своей матери. Остановившись у входа  в  пещеру,  мы
могли видеть только каменный свод, исчезавший в  темноте,  но,  судя  по
эху, пешера была очень длинная. Из ее глубин  задувал  холодный  влажный
ветерок, очень приятный после долгого дня под жарким солнцем.
   - У меня есть лампа, - сказал Роберто Геррера.
   - А у нас - фонарики! - наперебой закричали сыновья Хемингуэя.
   - Они не нужны, - заявил провожатый. - Я включу свет.
   - Свет? - переспросил Хемингуэй.
   Вспыхнули  сотни  разноцветных  лампочек.  Они  опоясывали   огромную
пещеру, будто рождественские огоньки - елку,  висели  на  сталактитах  и
между ними, окружали темные отверстия, а одна гирлянда была  прикреплена
к высшей точке свода пещеры почти в тридцати метрах над нашими головами.
   - Ух ты! - воскликнул Грегори.
   - Только этого не хватало, - проворчал Хемингуэй.
   - Гляди,  папа!  -  крикнул  Патрик,  устремляясь  вперед.  -  Пещера
сужается! Это там немцы прячут свои припасы! Наверное, этот ход ведет  в
очередной крупный туннель. Не могли же они оставить свои вещи здесь,  на
виду!
   Мальчик-кубинец не знал, куда ведет  туннель,  только  то,  что  туда
любят забираться молодые парочки. Там не было электрического  освещения,
поэтому мы зажгли лампу, включили фонарики и вслед за Грегори и Патриком
прошли несколько сотен шагов по узкому петляющему коридору. На одном  из
перекрестков Синдбад поранил руку об острый камень. У Геста был с  собой
носовой платок, но остановить кровотечение с его помощью не  удалось,  и
Синдбад с Гестом Геррерой и нашим юным проводником отправились назад.
   - Принесите немецких сосисок и пива, и мы устроим пикник на берегу! -
крикнул Гест, исчезая в узком проходе.
   Патрик, Грегори, Хемингуэй и я продолжали двигаться вперед. Я смотрел
в затылок писателя, подныривавшего с лампой в руке под нависающие  камни
и сталактиты. Он пытался не отстать от сыновей. Кое-где нам  приходилось
брести по  грязи,  покрывавшей  скользкие  камни.  В  других  местах  мы
переходили  вброд  небольшие  озера,  которые  имели  глубину  несколько
сантиметров, но вполне могли соединяться с бездонным морем. Туннель  все
не заканчивался. Мы шли, ползли  и  протискивались  по  нему,  казалось,
несколько часов.
   Зачем это Хемингуэю?
   Только теперь я  начинал  понимать,  каким  образом  в  его  сознании
перемешиваются реальность и фантазия. Хемингуэй не понаслышке знал,  что
такое война,  знал,  что  ожидает  человечество.  Он  понимал,  что  его
старшему сыну придется воевать - вероятно, и младшим  тоже,  если  война
затянется надолго. В это последнее лето, перед тем  как  страшная  бойня
захлестнет Америку, он устроил  сыновьям  детское  развлечение;  "Хитрое
дело", охота за подлодками - это был способ превратить  ужасную  военную
реальность в семейную игру, беззаботную и  романтическую,  с  элементами
опасности, но без тошнотворной кровавой трагедии настоящей войны.
   Либо он был безумцем.
   Я почувствовал прилив гнева, но тут же  забыл  о  нем,  услышав  крик
Джиджи:
   - Папа! Папа! Туннель сужается. Он меньше носового  люка  "Пилар"!  Я
готов спорить, что здесь находится вход в тайный склад!
   Мы присели  на  корточки  у  узкого  отверстия  под  острым  выступом
большого камня, которое вело в  темный  наклонный  туннель  со  склизким
каменным полом. Мальчики были  правы  в  одном:  главный  коридор  здесь
оканчивался.
   - Ты сможешь забраться туда, Лукас?  -  спросил  Хемингуэй,  лежа  на
животе и рассматривая туннель в свете  фонарика.  Тесный  лаз  загибался
влево, к еще меньшему отверстию.
   - Нет, - ответил я.
   - Я могу, папа! - вскричал Патрик.
   - Хорошо, парни, - сказал Хемингуэй, возвращая фонарик младшему сыну.
- Джиджи, ты меньше, ты поползешь первым. Мышонок, ты  вытянешь  его  за
лодыжки, если он застрянет.
   - Можно я возьму пистолет, папа? - прерывающимся от волнения  голосом
спросил Патрик.
   - Твои руки должны быть свободны,  иначе  ты  не  сможешь  ползти,  -
ответил Хемингуэй. - А если ты сунешь его  в  задний  карман,  он  может
зацепиться. Если тебе понадобится пистолет, я подам его тебе.
   На лицах мальчиков отразилось разочарование, но они согласно кивнули.
   Хемингуэй потрепал их по спинам.
   - Ползите до конца, парни, - если там  есть  конец.  Желаю  удачи.  Я
знаю, вы не отступитесь. Вы отлично понимаете, как важно для  нас  найти
тайник.
   Мальчики кивнули, их глаза блестели в свете лампы. Грегори  втиснулся
в отверстие и исчез. Патрик последовал за ним секунды  спустя.  Они  оба
пробрались сквозь два первых сужения. После того, как сыновья исчезли из
виду, Хемингуэй непрерывно окликал их, но из  узкого  туннеля  доносился
только голос Патрика, да и то едва слышно. Потом воцарилась тишина.
   Хемингуэй привалился спиной к стене пещеры. Я увидел на его  щеках  и
носе лопнувшие сосуды - крохотные жилки, незаметные при солнечном свете.
Он сиял от удовольствия.
   - Что, если мальчики застрянут? - спросил я.
   Хемингуэй посмотрел на меня бесстрастным взглядом.
   - Значит, такова их судьба, - ответил он. - Но я  добьюсь,  чтобы  их
представили к награде.
   Я покачал головой. Мы оказались наедине впервые с того дня,  когда  я
перехватил две радиопередачи, но сейчас был  не  самый  удачный  момент,
чтобы заводить о них разговор. Хемингуэй без труда смешивал реальность и
выдумку, но я предпочитал разделять их.
   Десять минут спустя в  туннеле  послышался  приглушенный  звук,  и  в
отверстии появились подошвы туфель Патрика.
   Мы помогли ему выбраться наружу, и  еще  через  несколько  секунд  из
туннеля выполз Грегори. Оба были вымазаны грязью с ног до головы,  шорты
Грегори были разорваны в нескольких местах. Он снял рубашку и завернул в
нее какой-то объемистый предмет. Из узла доносилось позвякивание.  Грязь
на груди Грегори смешивалась с кровью из маленьких порезов,  а  на  руки
обоих мальчиков было страшно смотреть. Оба были чрезвычайно возбуждены.
   - У самого конца, папа! - произнес младший так громко, что его  голос
эхом отразился в темном туннеле. - У самого конца, там  так  тесно,  что
даже я не мог проползти, и уже подумал, что у нас ничего не выйдет..,  и
вдруг нашел вот это!
   - Он нашел их, папа! Я помог ему завернуть их