ередачу трижды с получасовыми интервалами.
   Это был старый  книжный  код  на  базе  антологии  немецких  народных
сказок. Передач, зашифрованных цифровым кодом СД. не последовало.  После
третьего повтора я включил двадцативаттную лампу  над  столом  и  впился
взглядом в маленькую неряшливую тетрадь радиожурнала.
   КОЛУМБИЯ НАЗНАЧАЕТ ПАНАМЕ РАНДЕВУ 22 АВГУСТА В 2.40 ТАМ  ГДЕ  БЛЕДНАЯ
СМЕРТЬ ПОСЕЩАЕТ ЛАЧУГИ И КОРОЛЕВСКИЕ ДВОРЦЫ ПОД СЕНЬЮ ПРАВОСУДИЯ.
   В тесной радиорубке было жарко и влажно - воздух, лениво втекавший  в
крохотные  иллюминаторы,  вонял  дизельным   выхлопом,   дохлой   рыбой,
отбросами, разогретыми горячим дневным солнцем и душным ночным воздухом,
но, пока я читал  и  перечитывал  текст,  моя  кожа  покрылась  холодной
испариной..
   Я ни на секунду не поверил,  что  Панама  -  Мария  -  встречается  с
Колумбией в 2.40 завтрашнего утра, но место свидания  было  выбрано  как
нельзя удачнее. Судя по всему, Колумбия решил, что мы с Хемингуэем убили
Марию, а теперь он, вероятно, заподозрил, что мы вдобавок разгадали шифр
СД.
   В любом случае мне следовало показать Хемингуэю  этот  текст,  как  и
предыдущие,  и  мы  должны  были  присутствовать  в  точке  смертельного
"рандеву", как при высадке обреченных немецких агентов.  Только  на  сей
раз никто из немцев не погибнет.
   Утром в пятницу  мне  пришлось  долго  уговаривать  Хемингуэя.  Я  не
рассказал ему о последнем  радиоперехвате.  Мы  сидели  во  "Флоридите",
заправляясь крутыми яйцами и дайкири. Кроме нас, в баре был единственный
посетитель, спавший на табурете у дальнего конца стойки.
   - Послушай, - сказал писатель, - "Южный крест"  отплывает  не  раньше
воскресенья. Зачем нам выходить в море сегодня ночью?
   - У меня предчувствие, - чуть слышно произнес я. - Будет лучше,  если
вы увезете отсюда мальчиков на выходные.
   Хемингуэй посыпал  солью  яйцо  и  нахмурился.  За  лето  его  борода
отросла, но там, где она кончалась, на коже виднелся солнечный ожог. Его
поврежденное ухо почти зажило.
   -  Лукас,  если  ты   собираешься   устроить   какое-нибудь   дешевое
представление...
   - Просто хочу несколько дней заниматься "Хитрым делом", не  тревожась
о вашей и своей  безопасности.  Мне  будет  намного  легче,  если  вы  с
мальчиками и приятелями не станете путаться под ногами.
   Во взгляде Хемингуэя все еще читалось сомнение.
   - Вы можете доплыть до Ки-Параисо или до самого Конфитеса и подождать
яхту там, - добавил я. - Соннеман сказала,  что  "Южный  крест"  обогнет
Кубу с востока...
   -  Вряд  ли  ее  можно  считать  надежным  источником,  -   проворчал
Хемингуэй.
   - Что из того? Даже если они поплывут на запад,  вы  успеете  догнать
их, прежде чем они доберутся до Кингстона.
   Я отправлю ваших оперативников  следить  за  "Южным  крестом",  и  мы
радируем вам в обычном морском диапазоне либо свяжемся  с  Гуантанамо  и
попросим капитан-лейтенанта Бойля переправить вам наше послание через их
мощные передатчики.
   - Значит, ты хочешь залечь  на  дно  на  недельку-другую?  -  спросил
Хемингуэй.
   Я помассировал глаза:
   - Мне нужен отпуск.
   Хемингуэй рассмеялся.
   - Это точно, Лукас. Ты дерьмово выглядишь.
   - Gracias.
   - No hay de que! - Хемингуэй  выскреб  из  скорлупы  остатки  яйца  и
потянулся за другим. - Что ты  станешь  делать,  если  тебе  потребуется
помощь здесь, в Гаване?
   - То же самое, - ответил я. - Вызову вас по  рации  из  Кохимара  или
попрошу у Боба Джойса разрешения воспользоваться станцией Гуантанамо.
   - При помощи шифра? - У Хемингуэя разгорелись глаза.
   Я покачал головой.
   - У Саксона нелады с  шифрами.  Мы  придумаем  наш  собственный  код,
который вы сможете понять.
   - Например?
   - Хм-мм... - протянул я, - если мне потребуется  помощь,  я  передам,
что кошки чувствуют себя одиноко  и  их  нужно  покормить.  Если  захочу
увидеться с вами, но не здесь,  то  назначу  встречу  там,  где  кубинцы
поднимают свой флаг.
   - На Кейо Конфитесе.
   - Да, - ответил я. -  Поскольку  вы  отплываете  ночью,  вам  следует
поторопиться. У вас много дел.
   - Но зачем ночью? - спросил Хемингуэй. -  Зачем  выходить  в  море  в
темноте?
   Я допил свой дайкири.
   - Я хочу, чтобы никто не узнал о вашем отплытии, по крайней мере,  до
завтра. Этой ночью мне нужно многое сделать.
   - И ты, конечно, не расскажешь мне, что именно.
   - Расскажу позже, - ответил я.
   Хемингуэй заказал еще две порции коктейля в высоких бокалах  и  новую
корзинку яиц.
   - Так и быть, - произнес он. - Я вызову Волфера  и  остальных,  и  мы
отправимся с наступлением  темноты.  Мы  будем  ждать  "Южный  крест"  у
Конфитеса. Большая часть снаряжения и провизии  уже  на  борту,  поэтому
выйти в море сегодня ночью не составит особого  труда.  Но  мне  это  не
нравится.
   - Вы отправляетесь всего на день  раньше  запланированного  срока,  -
заметил я.
   Писатель покачал головой.
   - Мне не нравится вся эта затея, - сказал он. - Она дурно  пахнет.  У
меня чувство, что мы никогда больше не  увидимся,  Лукас.  И  что  очень
скоро кто-нибудь из нас, а то и оба погибнем.
   Моя рука с бокалом замерла на полпути к губам.
   - Типун вам на язык, - негромко произнес я.
   Хемингуэй внезапно улыбнулся и притронулся своим бокалом к моему.
   - Estamos copados, amigo, - сказал он. - К черту их.
   К черту их всех.
   Я чокнулся с ним и выпил.

Глава 27

   "Сementerio  de  Cristobal  Colon"  -  один  из  крупнейших  в   мире
некрополей.  Кладбище  занимает  территорию,  равную  десятку  городских
кварталов, в некотором отдалении от района отелей, между районами Ведадо
и Нуэво Ведадо.
   Я добрался до него ночью, проехав  вокруг  порта,  по  южной  границе
Старой Гаваны и замкнув петлю с запада, мимо Кастилло дель Принсип.
   Кладбище было заложено в 60-х годах  XIX  века,  когда  в  катакомбах
церквей Гаваны не осталось места для  захоронений.  Хемингуэй  рассказал
мне, что проект некрополя был выбран на основе конкурса, который выиграл
молодой  испанец  Каликсто  де  Лора  Карадоза.  Архитектор  спланировал
кладбище на средневековый манер с узкими проездами, идущими  под  прямым
углом;   их   смыкающиеся   перекрестки   разделяли   похороненных    по
общественному положению и классам.  Расположенное  к  западу  от  Старой
Гаваны, ширина улиц которой едва позволяла  разъехаться  двум  повозкам,
кладбище казалось продолжением города живых в город мертвецов. Хемингуэй
сказал, что, завершив проект и воплотив его на  местности,  Каликсто  де
Лора Карадоза умер в возрасте тридцати двух лет и стал одним  из  первых
обитателей кладбища. По всей видимости, эта история забавляла писателя.
   У главного входа на  каменной  плите  был  высечен  латинский  девиз:
"Бледная смерть посещает лачуги и королевские дворцы".
   Рандеву было назначено на 2.40. Я оставил "Линкольн"
   Хемингуэя в боковом проулке и подошел к восточным воротам чуть  позже
часа ночи. Все ворота кладбища были на  запоре,  но  я  отыскал  дерево,
росшее вплотную к железной изгороди,  и  перебрался  через  нее,  тяжело
спрыгнув на траву по ту сторону. На мне  были  черные  куртка,  брюки  и
шляпа "федора", низко надвинутая на глаза. На  моем  бедре  в  кобуре  с
вытяжным ремешком висел "магнум", свой складной нож  я  сунул  в  карман
брюк, а в карман куртки положил мощный  фонарь,  взятый  с  "Пилар".  На
плечо я  набросил  свернутую  бухтой  десятиметровую  веревку,  также  с
"Пилар". Я сам не знал толком,  зачем  мне  веревка  -  чтобы  связывать
пленников, устраивать ловушки, перебираться через заборы,  -  но  решил,
что будет нелишне захватить ее с собой.
   Несколько месяцев  назад  Хемингуэй  упомянул,  насколько  причудливо
выглядит кладбище - состоятельные семейства Гаваны на  протяжении  почти
восьмидесяти лет соперничали друг с другом,  возводя  все  более  пышные
склепы и монументы, - однако  я  не  ожидал  встретить  целые  кварталы,
заполненные образчиками надгробной  архитектуры.  Я  держался  вдали  от
пустынных тихих проездов,  рассекавших  кладбище,  и  пробирался  узкими
дорожками и тропинками между памятниками. В лунном свете  мне  казалось,
что я очутился в каменном лесу - распятые  Иисусы  в  предсмертной  муке
взирали на меня сверху  вниз,  вокруг  высились  замысловатые  греческие
часовни с  фресками  и  белоснежными  колоннами,  над  могилами,  словно
кружащие стервятники, парили ангелы,  серафимы  и  херувимы;  в  темноте
похожие на завернутых в саваны женщин маячили Мадонны с воздетыми кверху
пальцами, которые напоминали револьверы, нацеленные в  небо,  готические
мавзолеи с железными воротами  отбрасывали  черные  тени  поперек  моего
пути, тут и там виднелись урны, сотни дорических колонн, в тенях которых
могли скрываться убийцы, и повсюду в прохладном ночном воздухе  носилось
зловоние гниющих цветов.
   Накануне вечером я заглянул в местное туристическое агентство и купил
дешевую карту кладбища. Я сверился с ней при свете луны, не рискуя  хотя
бы на мгновение включать фонарь. Я оказался именно  в  той  ситуации,  в
которую агентов ОРС учат  никогда  не  попадать  -  пришел  на  встречу,
которая практически наверняка является ловушкой, на территории врага, не
зная, сколько человек меня поджидают, полностью  предоставив  инициативу
противнику.
   "К черту", - подумал я и, сложив карту, двинулся вперед.
   Я отыскал саркофаг с лежащей навзничь фигурой человека в  натуральный
размер и статуей собаки у его ног.  За  ней  полутораметровый  шахматный
слон стоял на страже у каменной плиты,  под  которой  покоились  останки
одного из величайших шахматистов Кубы. Все верно, именно так указано  на
карте..,   отсюда   было   несколько   сотен    шагов    до    памятника
студентам-медикам. Я обошел темный монолит и увидел, что это надгробие в
форме кости домино с двумя тройками. В пояснении на карте было  указано,
что здесь лежит женщина,  фанатическая  поклонница  домино,  умершая  от
сердечного приступа, когда  во  время  важной  партии  ей  не  досталась
тройка-дубль.  Я  свернул  налево.  Неподалеку  от   доминошницы   стоял
приземистый памятник, буквально утопающий  в  цветах.  Это  была  могила
Амелии де ла Хоц. Хемингуэй с  удовольствием  поведал  мне  ее  историю.
Амелию похоронили в 1901 году, а ее  ребенка  -  в  отдельной  могиле  в
изножье  памятника;  несколько  лет  спустя  труп  по  какой-то  причине
эксгумировали и обнаружили дитя  в  объятиях  скелета.  Кубинцы  обожали
подобные  легенды.  Хемингуэй  -  тоже.  Эта   могила   стала   объектом
паломничества женщин со всего острова, отсюда и громадный  холм  цветов.
Они благоухали, словно все похоронные процессии, в которых я  когда-либо
принимал участие.
   Памятник студентам-медикам  находился  в  старейшей  части  кладбища.
Здесь сходились несколько проездов. В 1871 году восемь кубинских  юношей
были казнены за осквернение могилы испанского журналиста, критиковавшего
буржуазное  движение  независимости.  Над  памятником  была  воздвигнута
высокая   статуя   Правосудия,   однако   на   ней   не   было   повязки
беспристрастности, а весы в руке явно покосились на одну сторону.  "Там,
где бледная смерть  посещает  лачуги  и  королевские  дворцы  под  сенью
Правосудия", говорилось в радиограмме.
   Было 1.40  ночи.  Мне  казалось,  что  я  целую  вечность  искал  это
надгробие, и еще больше времени мне потребовалось, чтобы найти место для
укрытия. На пешеходной дорожке, ведущей от памятника  студентам-медикам,
стоял  мавзолей,  похожий  на  Тадж-Махал  в  миниатюре,  высотой  около
двенадцати метров. Он  был  украшен  резными  нишами,  на  всех  фасадах
высечены ангелы и горгульи, еще несколько  ангельских  фигур  стояли  на
двух крышах, расположенных уступом, и один ангел в хитоне возвышался над
сводом, напоминающим купол мечети. Если бы я  сумел  забраться  по  углу
здания на нижнюю крышу, то  спрятался  бы  за  резным  парапетом  и  мог
наблюдать за памятником студентам-медикам, пустыми проездами и  широкими
перекрестками, за узкими дорожками и тропинками на подходах к монументу.
Разумеется, когда убийцы вступят в игру,  я  окажусь  на  десятиметровой
высоте,  имея  возможность  обстреливать  их,  но   лишенный   путей   к
отступлению.., впрочем, тут-то и пригодится веревка. Я обвяжу ее  вокруг
одной из угловых статуй  и  соскользну  вниз  за  считанные  секунды.  Я
похвалил себя за предусмотрительность, вошел в тень громадного  мавзолея
и начал подъем.
   Он занял десять минут и стоил мне дырки на колене брюк,  но  в  конце
концов я подтянулся на руках и  перевалился  через  парапет.  Здесь  был
трехметровый уступ и еще  одна  стена,  которая  поднималась  к  куполу,
сиявшему в лунном свете. Надо мной вздымались статуи ангелов и святых  с
воздетыми руками.
   Парапет никак нельзя было назвать крепостной  стеной  -  от  верхнего
края  мраморного  ограждения  до  прозаического  асфальта   с   гравием,
устилавших крышу, было всего около метра, - но я мог спрятаться за  ним,
сев на корточки и глядя через прорези орнамента. В случае  необходимости
я мог  бы  гусиным  шагом  обойти  крышу  и  вести  наблюдение  во  всех
направлениях.
   Я обвязал веревку вокруг двухметровой статуи на юго-восточном углу  и
спрятал узел веревки за стеной. Потом я опустился  на  колени  у  южного
фасада с видом на открытое пространство у  памятника  студентам-медикам.
Сотни мраморных и гранитных  статуй  взирали  на  меня,  словно  бледное
воинство мертвецов. С севера надвигалась буря. Луна еще  не  потускнела,
но над Гаваной время от времени вспыхивали молнии и разносились  раскаты
грома. Было 2.00 ночи.
   В 2.32 я бросил взгляд на часы и услышал  позади  негромкий  звук.  Я
начал поворачиваться, но в ту же секунду к моей шее прикоснулось  что-то
холодное и круглое.
   - Не двигайтесь, сеньор Лукас, - сказал лейтенант Мальдонадо.

***

   "Отличная работа, Джо", - подумал я, решив, что это последняя  мысль,
которой суждено промелькнуть в моем мозгу, прежде чем за  ней  последует
пуля  из  пистолета  кубинца  с  рукояткой,  украшенной  пластинками  из
слоновой  кости.  Меня  угораздило  забраться   в   снайперское   логово
Мальдонадо, я не проверил заднюю часть крыши,  не  расслышал  его  шагов
из-за неумолчного рокота грома. Ну и дурака же я  свалял.  Выстрела  все
еще не было. Чего он ждет?
   - Не двигайтесь, -  шепотом  повторил  лейтенант.  Я  услышал  щелчок
взводимого  курка  "кольта"  и  почувствовал  чесночный  запах   дыхания
кубинца. Он еще крепче прижал дуло пистолета к мягкой ложбинке моей шеи,
ощупал меня с ног до головы левой  рукой,  вынул  фонарь  и  "магнум"  и
бросил их к дальнему краю крыши. Очевидно,  нож  показался  ему  слишком
маленьким, чтобы опасаться его. Дуло "кольта" отодвинулось от моей  шеи,
но я чувствовал, что оно наведено мне в затылок.
   - Медленно повернитесь и сядьте  на  свои  руки,  сеньор  специальный
агент Лукас.
   Я  сделал  то,  что  было  ведено,  не  отрывая  ладоней  от   грубой
поверхности крыши. Сегодня  Мальдонадо  надел  гражданское  -  такие  же
темные костюм и шляпу, что и я, но  с  синей  рубашкой  и  галстуком.  Я
заметил,  что  кубинцы  недолюбливают  обычную,  неофициальную   одежду;
Хемингуэй всегда шокировал их своими шортами и неряшливыми лохмотьями.
   "Думай, Джо, думай". Я заставил свой неповоротливый ум  отвлечься  от
размышлений о той отсрочке,  которую  мне  дал  громила  полицейский.  Я
увидел, что Мальдонадо в одних носках. Должно быть, он оставил туфли  по
ту сторону купола, чтобы подобраться ко мне как можно незаметнее. Он мог
не тревожиться об этом - раскаты грома были такими сильными,  что  можно
было подумать, будто бы батарея Двенадцати апостолов замка Эль Морро  на
противоположном берегу залива начала обстреливать город.  Луна  все  еще
светила, но тучи быстро закрывали ее.
   Мальдонадо опустился на корточки и встал на  одно  колено,  вероятно,
для того, чтобы иметь  возможность  смотреть  поверх  парапета  за  моей
спиной, самому оставаясь  невидимым  с  земли.  Либо  ему  было  удобнее
застрелить меня сидя, чем выпрямившись во весь рост.
   "Сосредоточься. Ты зачем-то нужен ему живым. Он без обуви - это  дает
тебе определенное преимущество, если начнется схватка".
   Какую-то часть моего сознания  занимала  иная  мыслю  "Ты  сидишь  на
собственных ладонях, а он  целится  тебе  в  лицо  из  крупнокалиберного
"кольта". Тебе нипочем не удастся приблизиться к нему и завязать драку".
   "Заткнись!" Я заставлял себя думать, хотя мое тело вел себя так,  как
обычно, когда меня брали на мушку: мышцы  в  паху  сжались,  кожа  пошла
пупырышками, меня охватило неодолимое желание спрятаться за  чем-нибудь.
За чем угодно.
   Я мысленно подавил реакцию плоти. Сейчас было  не  время  праздновать
труса.
   -  Вы  здесь  один,  сеньор  специальный  агент  Лукас?  -   прошипел
полицейский. В  тени  полей  "федоры"  были  видны  только  его  длинный
подбородок и белые зубы. - Вы пришли сюда в одиночестве?
   - Нет, - ответил я. - Хемингуэй и его приятели остались внизу.
   Мальдонадо улыбнулся, и его зубы сверкнули в лунном свете.
   - Вы лжете, сеньор. Я велел вам прийти одному, вы так и сделали.
   "Он ждал только меня". Я едва успел унять сердцебиение, и  оно  вновь
участилось.
   - Вы не Колумбия, - сказал я.
   - Кто? - без особого интереса спросил Мальдонадо.
   Я улыбнулся.
   - Ну да, конечно, вы не  Колумбия.  Вы  грязный  мексикашка,  который
получает приказы и подачки. Такой же, как все остальные "pendejos".
   Его губы дрогнули и заулыбались еще шире.
   - Вы стараетесь меня  рассердить,  специальный  агент  Лукас.  Зачем?
Хотите быстрее умереть? Не беспокойтесь.., это произойдет очень скоро.
   Я пожал плечами.., по крайней мере, попытался.  Это  было  не  так-то
легко сделать, сидя на собственных руках.
   - Хотя бы расскажите, кто приказал вам  убить  меня,  -  произнес  я,
подпустив дрожи  в  свой  голос.  "Это"  оказалось  совсем  нетрудно.  -
Дельгадо? Бекер?
   - Я ничего тебе не скажу, американская свинья, -  отрезал  лейтенант,
но даже в тускнеющем свете луны я заметил, как  при  упоминании  фамилии
Бекера мускулы вокруг  его  губ  чуть  заметно  дрогнули.  "Стало  быть,
Бекер".
   - Свинья? - переспросил я и, выждав секунду, добавил:
   - Чего же ты ждешь, Бешеный жеребец?
   - Не смей так называть меня, - сказал Мальдонадо. - Иначе твоя смерть
будет намного мучительнее, чем это необходимо. - Ударил гром.  Я  видел,
что теперь молнии пляшут среди приземистых зданий Старой  Гаваны,  менее
чем в миле к северо-востоку.
   "Какие у меня козыри?  -  подумал  я,  заставляя  себя  углубиться  в
хладнокровный, бесстрастный анализ. - Их немного.
   Крупнокалиберная пуля мгновенно прикончит меня на такой дистанции,  а
Мальдонадо наверняка успеет дважды нажать спуск, прежде чем я  преодолею
разделяющее нас расстояние.
   Но он стоит на одном колене, и это затруднит его  действия  в  случае
быстрого развития событий. Он привык запугивать и убивать пьяниц, юнцов,
трусов и непрофессионалов".
   "К какой из этих категорий относишься ты?" - спрашивала другая  часть
моего сознания. Я разочаровал самого себя.
   Уже не впервые в своей жизни и карьере  я  гадал,  сколько  миллионов
людей погибли, в последнюю  секунду  перед  смертью  проклиная  себя  за
глупость. Я подозревал, что эта традиция восходит к пещерным дикарям.
   Я  следил  за  приближением  грозы.  Она  разворачивалась  за  спиной
Мальдонадо. Я слышал гром, но не видел, насколько близко от нас сверкают
молнии и стоит стена дождя. Я посмотрел на темнеющий купол  над  головой
лейтенанта, но не заметил там молниеотвода. Может быть, Мальдонадо убьет
небесный огонь, прежде чем он застрелит меня.
   "Это едва ли не единственная твоя надежда, Джо". Я почувствовал,  как
гравий впивается мне в ладони, и сжал пальцы обеих рук, собирая  камешки
в кулаки. Сидеть на согнутых пальцах было больно,  вдоб