брак с Мартой Геллхорн..."
   В разделе "профессия/занятия" справка была лаконична:
   "В качестве источника средств  к  существованию  Хемингуэй  указывает
литературный труд; он является автором таких романов,  как  "И  восходит
солнце", "Прощай, оружие", "Иметь и не иметь" и "Великий Гэтсби".
   По всей видимости, Бюро всерьез  заинтересовалось  писателем  в  1935
году, когда он опубликовал в левацком журнале "Новые массы" статью  "Кто
убил ветеранов?" В статье из 2800 слов - она  была  подшита  к  досье  -
Хемингуэй  рассказывает  о  последствиях   урагана,   пронесшегося   над
Флорида-Кис в  День  труда  1935  года.  Это  была  самая  сильная  буря
столетия, и она унесла множество человеческих жизней, в том числе  около
тысячи сотрудников Федерального агентства по борьбе  с  безработицей,  в
большинстве своем - ветеранов, проживавших во  временных  поселениях  на
островах. Судя по всему, писатель одним из  первых  добрался  до  района
бедствия на шлюпке и едва ли не  с  наслаждением  описывает  трупы  двух
женщин, "обнаженные, заброшенные водой на деревья, разбухшие и воняющие,
с  мухами  между  ног".  Однако  в  основном  статья  посвящена  критике
вашингтонских политиков и бюрократов,  которые  послали  людей  в  столь
опасное место и не сумели спасти их, когда разразилась буря.
   "Состоятельные люди, яхтсмены и любители рыбной ловли, вроде Гувера и
президента Рузвельта, -  писал  Хемингуэй,  -  избегают  приближаться  к
островам Флорида-Кис в штормовую погоду, чтобы не  подвергать  опасности
себя и свои суда - их личную собственность.  Однако  ветераны,  особенно
те, кто вынужден трудиться в поте лица, - не  собственность.  Это  всего
лишь человеческие существа, неудачники,  которым  нечего  терять,  кроме
своей жизни". Хемингуэй бросает бюрократам обвинение в  непредумышленном
убийстве.
   В досье имелись и рапорты агентов, но это были копии с  донесений,  в
основном американских или коммунистических агентов - среди  них  были  и
американские коммунисты, - принимавших участие  в  Гражданской  войне  в
Испании.  Хемингуэй  упоминался  в  них  лишь  мельком.  В   1937   году
интеллектуалы левого толка слетались к  Мадриду,  словно  мухи  на  кучу
навоза, и попытка подать участие Хемингуэя в этой  войне  как  нечто  из
ряда вон выходящее показалась мне наивной. Основным источником материала
для  Хемингуэя  в  отеле   "Гайлорд"   был   Михаил   Кольцов,   молодой
корреспондент "Правды" и "Известий", и  американец,  казалось,  принимал
все, что ему скармливали коммунисты, за чистую монету.
   Гораздо больше рапортов с тревогой сообщали о причастности  Хемингуэя
к пропагандистской ленте "Испанская земля" - он писал об этом  фильме  и
выступал на коммунистических митингах по сбору денежных средств, - но  я
не  усмотрел  в  этом  признаков  подрывной  деятельности.  После   пика
Депрессии  две  трети   голливудских   звезд   и   девяносто   процентов
интеллигенции Нью-Йорка  боролись  за  звание  марксистов;  в  сущности,
Хемингуэй примкнул к этому движению одним из последних.
   Самые свежие донесения сообщали о контактах Хемингуэя с  коммунистами
и левацки настроенными американцами. Среди них был  рапорт  агента  ФБР,
следившего за писателем в прошлом месяце в Мехико-Сити. Хемингуэй и  его
жена нанесли визит американскому миллионеру в  его  мексиканском  летнем
доме. Агенты, подобные Тому Диллону, называли его  "одним  из  множества
богачей, оболваненных коммунистами". Я знал миллионера,  о  котором  шла
речь, и сам наблюдал за ним два года назад, но в совершенно иной связи.
   Его никто не оболванивал,  просто  он  был  чересчур  впечатлительным
человеком, разбогатевшим во время Депрессии, разорившей миллионы  людей,
и до сих пор искал способ искупить свои грехи.
   Последним документом в досье была записка.

   КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
   ОТ АГЕНТА ФБР Р. Г. ЛЕДДИ, ГАВАНА, КУБА
   ДЛЯ ДИРЕКТОРА ФБР  ЭДГАРА  ГУВЕРА,  ДЕПАРТАМЕНТ  ЮСТИЦИИ,  ВАШИНГТОН,
ОКРУГ КОЛУМБИЯ
   15 АПРЕЛЯ 1942 г.
   "В начале 40-х  Бюро  подверглось  нападкам  в  связи  с  арестами  в
Детройте лиц, обвиненных в том, что они нарушали нейтралитет, участвуя в
вербовке солдат для Республиканской армии  Испании.  Господин  Хемингуэй
был в числе тех, кто подписал декларацию с уничтожающей критикой в адрес
Бюро, в  связи  с  вышеупомянутым  делом.  На  матче  хай-алай  господин
Хемингуэй представил меня своему другу как сотрудника Гестапо. Я выразил
свое неудовлетворение по этому  поводу,  и  он  тут  же  поправил  себя,
сказав, что я - один из консулов США..."
   Я громко  рассмеялся.  Документ  описывал  предложения  Хемингуэя  об
организации контрразведывательной группы, недавно сделанные  им  Роберту
Джойсу, первому секретарю посольства, но Ледди вновь и вновь упоминал об
оскорблении, которое ему нанесли во время игры в  хай-алай.  Разумеется,
ФБР было ничем иным,  как  американским  гестапо,  и  этот  намек  довел
Реймонда Ледди до белого каления, хотя  он  и  скрывал  свою  ярость  за
уклончивыми двусмысленными фразами, типичными для официальной  переписки
ФБР.
   Я покачал головой, вообразив, как прозвучали слова писателя  на  фоне
зрительского рева и выкриков букмекеров. Господин Гувер был прав. Если я
не буду осторожен, то и впрямь начну симпатизировать Хемингуэю.

   - Джозеф? Джозеф, старина! То-то я  гляжу  -  знакомый  затылок.  Как
поживаешь, приятель?
   Я сразу узнал этот голос  -  отрывистый  и  вместе  с  тем  протяжный
оксфордский выговор и занудный тон человека, склонного к ироничности.
   - Здравствуйте, коммандер Флеминг, - сказал я, поднимая взгляд на его
худощавую фигуру.
   - Ян, дружище. Если помнишь, в лагере мы перешли на "ты".
   - Ян, - сказал я. Флеминг выглядел точно так же, как во  время  нашей
последней встречи более  года  назад;  высокий,  подтянутый,  с  длинным
носом, чувственными губами и завитком волос на бледном лбу. Невзирая  на
время года и жару, на нем был традиционный твидовый  британский  костюм,
который казался дорогим  и  хорошо  сшитым,  но  скроенным  на  человека
двадцатью фунтами тяжелее. Флеминг курил сигарету в мундштуке, и то, как
он стискивал мундштук в  зубах  либо  размахивал  им,  подчеркивая  свои
слова, наводило меня на мысль о том, что он подражает манерам Рузвельта.
Я лишь надеялся, что он не сядет рядом со мной в кресло у прохода.
   - Позволишь к тебе присоединиться, Джозеф?
   - Разумеется. -  Я  отвернулся  от  иллюминатора,  в  котором  зелень
прибрежного мелководья сменялась синевой глубин Залива, и бросил  взгляд
через плечо. Четыре ряда кресел за нашими спинами были свободны; самолет
шел практически пустым. Наш разговор никто не мог подслушать из-за  гула
двигателей и пропеллеров.
   - Забавно, что мы встретились здесь. Куда ты направляешься?
   - Это рейс до Кубы, Ян. А ты куда летишь?
   Он стряхнул пепел в проход и взмахнул мундштуком:
   - Возвращаюсь домой через Бермуды. Решил выкроить немного времени для
чтения.
   Куба была так же далека от его пути,  как  если  бы  он  летел  через
Бермуды в нью-йоркскую контору БКРГ, но его  слова  о  чтении  были  мне
понятны. Одним  из  самых  крупных  успехов  Британской  координационной
группы безопасности за последние три  года  была  организация  огромного
перлюстрационного пункта на Бермудах. Вся переписка между Южной Америкой
и Европой, включая дипломатическую почту всех посольств, шла  через  эти
острова. Уильям  Стефенсон  открыл  на  Бермудах  пункт  перехвата,  где
корреспонденцию вскрывали, фотографировали либо копировали,  после  чего
ее обрабатывала большая группа  шифровальщиков,  а  иногда,  прежде  чем
отправить в Берлин, Рим, Мадрид или Бухарест, в нее вносились изменения.
   Меня лишь удивило, почему Флеминг говорит об этом едва ли не открытым
текстом.
   - Кстати, Джозеф, - произнес британец, - на прошлой неделе я  виделся
с  Уильямом,  и  он  просил  передать  тебе  привет,  если  наши  дороги
пересекутся. По-моему, ты был его  любимчиком,  старина.  Самым  лучшим,
умным и все такое прочее.
   Жаль   только,   что   не   все   ваши   парни    отличаются    такой
сообразительностью Я познакомился с Яном Флемингом  в  канадском  Лагере
"X". Нас представил друг другу Уильям Стефенсон. Флеминг был  еще  одним
из тех одаренных любителей,  которых  британцы  -  особенно  Черчилль  -
предпочитали  упорным  и  методичным,  но  медлительным  профессионалам.
Флеминга "открыл" не Черчилль, а адмирал Джон Годфри,  глава  английской
морской разведки, коллега и противник Канариса, руководителя германского
Абвера. Как мне рассказывали, в 39-м, когда разразилась война,  Флемингу
исполнился тридцать один год, и он был лондонским  хлыщом,  тяготившимся
своей работой в семейной брокерской конторе. Также он слыл одним из  тех
вечных юнцов, которые ищут развлечений на горнолыжных склонах, за  рулем
скоростных автомобилей и в постелях прекрасных  дам.  Вероятно,  адмирал
Годфри увидел в этом денди творческую  жилку,  потому  что  он  присвоил
молодому брокеру звание морского офицера и  назначил  его  своим  личным
помощником по особым поручениям, после чего отпустил в свободный поиск с
заданием генерировать идеи.
   Некоторые идеи Флеминга открыто обсуждались в Лагере "X". Воплощением
одной из них стала штурмовая  группа  номер  30  -  отряд  из  бродяг  и
преступников,  которых  готовили  для  совершения  поистине  невероятных
операций в германском тылу.  Группа  Флеминга,  заброшенная  во  Францию
после того, как страну захватили фашисты, похищала целые корабли с самой
современной  военной  техникой.  Ходили  слухи,  что   Флеминг   нанимал
швейцарских астрологов, дабы убедить крайне суеверного  Рудольфа  Гесса,
будто бы лучшее, что он может сделать для своего фюрера, - это заключить
мир между Германией и Англией. В результате Гесс совершил свой  безумный
перелет в одиночку до британских островов, был  сбит  над  Шотландией  и
навсегда заключен в тюрьму, где он выдал службам  MI5  и  MI6  множество
сведений о внутреннем мире германской иерархии.
   - Главная трудность с теми парнями, которых Эдгар присылал  в  лагерь
после тебя, старина,  -  продолжал  тянуть  Флеминг,  называя  "Эдгаром"
директора ФБР,  -  заключается  в  том,  что  их  отправляют  в  поле  с
единственным напутствием  -  "пойти  и  посмотреть".  Все  парни  Эдгара
отлично умеют смотреть, но лишь немногие из них способны "видеть".
   Я скептически кивнул, хотя был готов согласиться с мнением Флеминга и
Стефенсона   о   способностях   сотрудников   ФБР   к   разведывательной
деятельности.  Невзирая  на  утверждения  Гувера  о  том,   что   мы   -
следственная  служба,  а  не  силовая,  Бюро   в   сущности   оставалось
полицейской организацией.
   ФБР арестовывало шпионов - Гувер даже  хотел  арестовать  Стефенсона,
когда выяснилось, что именно он распорядился  ликвидировать  нацистского
агента в Нью-Йорке. Этот агент передавал сведения о  маршрутах  конвоев,
на нем лежала вина за гибель тысяч тонн грузов союзников, и тем не менее
директор не желал  нарушать  законы  США.  Если  не  считать  нескольких
сотрудников ОРС, никто в Бюро не мыслил категориями разведки  и  не  был
склонен следить  за  шпионами,  перевербовывать  или  ликвидировать  их,
вместо того чтобы просто арестовывать.
   - И уж если речь зашла о способности видеть, - продолжал  Флеминг,  -
то я вижу, что этот ваш писатель, который  обретается  в  Гаване,  может
попасть в сферу наших профессиональных интересов.
   Я уверен, что мое лицо осталось бесстрастным, хотя в глубине души был
искренне изумлен. С тех пор, когда Хемингуэй впервые обратился со  своим
предложением в гаванское посольство, прошло.., сколько? Неделя?
   - Вот как? - произнес я.
   Флеминг вынул мундштук изо рта и бросил мне кривую ухмылку.
   - Ах да, я и забыл, старина. Если не ошибаюсь, мы говорили об этом  в
Канаде. Ты ведь не читаешь беллетристику?
   -  Я  покачал  головой.  Зачем,  черт  возьми,  он  столь  откровенно
выведывает мои  намерения?  Почему  Стефенсона  и  БКРГ  так  интересует
бессмысленное задание, которое мне поручили?
   - Джозеф, - голос Флеминга зазвучал тише, серьезнее, почти без  этого
раздражающего меня акцента, - ты помнишь  наш  разговор  об  излюбленном
приеме  Желтого   адмирала,   который   он   использует   против   своих
конкурентов?
   - Смутно. - Да,  я  помнил  эту  беседу.  Флеминг,  Стефенсон  и  еще
несколько человек говорили в лагере о потрясающей способности Канариса -
именно его называли Желтым адмиралом - столкнуть лбами  соперничающие  с
ним разведывательные службы, в данном случае -  М15  и  М16,  английские
органы внутренней и, соответственно, внешней разведки.
   - Впрочем, неважно, - сказал Флеминг, стряхивая пепел. - Недавно  мне
в голову пришла интересная мысль. Хочешь, я расскажу тебе одну  историю,
Джозеф?
   - С  удовольствием  послушаю,  -  ответил  я.  Флеминг  начинал  свою
шпионскую карьеру как любитель, но он был отнюдь не дурак -  по  крайней
мере в том, что касалось разведки, - и теперь, после трех лет войны,  он
стал настоящим специалистом своего дела. Я  ничуть  не  сомневался,  что
история,  которую  он  вознамерился  мне  рассказать,  и  была  истинной
причиной его "случайной" встречи со мной на борту самолета до Кубы.
   - В августе прошлого года,  -  заговорил  Флеминг,  -  я  оказался  в
Лиссабоне. Ты бывал в Португалии, Джозеф?
   Я покачал головой, уверенный в том, что ему известно, что  я  никогда
не покидал Западное полушарие.
   -  Интересный  город.  Особенно  сейчас,  во  время  войны,  если  ты
понимаешь, что я имею в виду. Как бы то ни было, в ту пору там находился
югослав по фамилии Попов. Я несколько раз столкнулся с ним нос  к  носу.
Тебе что-нибудь говорит эта фамилия, старина?
   Я сделал вид, будто напрягаю память, и вновь покачал головой.  Должно
быть, "история"  Флеминга  имеет  огромную  важность,  если  он  решился
упоминать настоящие имена в присутствии посторонних. Даже в  практически
пустом салоне, наполненном гулом моторов и  винтов,  я  чувствовал  себя
так, словно мы занимаемся чем-то едва ли не постыдным.
   - Совсем ничего, Джозеф?
   - К сожалению, - ответил я.
   Душан Попов родился в Югославии, но был заслан  Абвером  в  Англию  и
действовал там в условиях глубокой конспирации. Практически сразу  после
заброски Попов начал работать  на  Англию  как  двойной  агент.  К  тому
времени, о котором говорил Флеминг - в августе прошлого,  1941  года,  -
Попов передавал Германии правдивые и ложные сведения уже в течение  трех
лет.
   - Но и это тоже несущественно, - продолжал Флеминг. -  Ты  мог  и  не
знать Попова. Так вот, возвращаясь к моей истории -  я  никогда  не  был
хорошим рассказчиком, старина, и тебе придется потерпеть, - в  Лиссабоне
этот Попов, известный под кличкой "Трехколесный велосипед",  получил  от
своих работодателей на континенте шестьдесят тысяч долларов для расчетов
со своими людьми. В приступе щедрости он решил подарить эти деньги нашей
конторе.
   Я слушал нудный голос Флеминга, попутно переводя  его  слова.  Ходили
слухи, что именно Флеминг дал Попову кличку  Трехколесный  велосипед  за
то, что он, будучи поклонником женской красоты, практически  никогда  не
ложился в постель один и предпочитал делать это в  компании  сразу  двух
дам.
   "Работодателем с континента"  был  Абвер,  полагавший,  что  Попов  и
поныне руководит шпионской сетью в Британии.
   Шестьдесят  тысяч  долларов,  которые  ему  передали   в   Лиссабоне,
предназначались для его мифических информаторов.
   "Подарить деньги нашей конторе" означало, что Попов собирался  отдать
наличность службе М16.
   - Неужели? -  скучающим  тоном  отозвался  я,  сунув  в  рот  палочку
жевательной резинки. Предполагалось, что  салон  герметизирован,  однако
каждая перемена высоты полета нещадно терзала мои уши.
   - Именно так, - сказал Флеминг. - Беда в том, что, прежде чем  отдать
деньги, нашему приятелю Велосипеду пришлось  задержаться  в  Португалии.
Наши коллеги из  "пятерки"  и  "шестерки"  оказались  в  хвосте  очереди
желающих развлекать бедолагу, и в итоге  именно  мне  выпало  пасти  его
вплоть до возвращения домой.
   Перевод: службы М15 и М16 ввязались в юридическую схватку из-за того,
кто  должен  наблюдать  за  Поповым  и  проследить,  чтобы  деньги  были
доставлены по адресу. Флеминг, работавший в более или  менее  юридически
нейтральной  военно-морской  разведке,  получил  задание  надзирать   за
двойным агентом в течение нескольких дней  августа,  пока  у  Попова  не
появится возможность выехать в Англию и привезти деньги.
   - Все ясно, - сказал я. - Некто загреб в  Лиссабоне  кучу  деньжищ  и
решил передать их Англии в качестве  благотворительного  дара.  Надеюсь,
тебе доставило удовольствие показать ему Португалию?
   - Не я, а он показывал мне Португалию. Вслед за  ним  я  добрался  до
Эстроли. Слышал о таком?
   - Нет, - честно ответил я.
   -  Это  маленький  симпатичный  курортный  городок  на  португальском
побережье, - объяснил Флеминг. - Приличные пляжи и роскошные  казино.  А
уж Велосипед знал толк в игорных домах.
   Я сдержал улыбку. Попов славился своим  азартом.  Получив  деньги  от
Абвера, он посулил их службе MI6 и поставил на кон.
   - Он выиграл? - Я не забывал  об  осторожности,  но  рассказ  начинал
увлекать меня.
   - В общем-то, да,  -  ответил  Флеминг,  вставляя  новую  сигарету  в
длинный черный мундштук. - Я просидел там ночь напролет,  наблюдая,  как
Попов обирает до нитки бедного литовского графа, которого он  невзлюбил.
В один момент наш трехколесный приятель выложил на стол пятьдесят  тысяч
наличными.., несчастный литовец не смог поддержать ставку и был вынужден
с позором удалиться. Это зрелище показалось мне довольно поучительным.
   Я  не  сомневался  в  этом.  Флеминг  всегда  ценил  отвагу   превыше
большинства иных добродетелей.
   - Какова же мораль? - спросил я. Звук двигателей изменился. Мы начали
снижение перед посадкой на Кубе.
   Флеминг пожал плечами.
   - По-моему, никакой морали тут нет, дружище. Я провел  восхитительную
ночь в Эстроли за счет своей конторы. Но порой результат бывает не столь
удачным.
   - Да?
   - Ты знаком с еще одним  Уильямом,  по  фамилии  Донован?  -  спросил
Флеминг.
   - Нет, - ответил я. - Мы никогда не  встречались.  -  Он  говорил  об
Уильяме Доноване по прозвищу "Дикий буйвол", главе одной из американских
организаций по борьбе со шпионажем, Координационной службе контрразведки
(КСК) и самом грозном сопернике Гувера. Донован был любимчиком Франклина
Делано Рузвельта - именно с ним  президент  совещался  в  ночь  трагедии
Пирл-Харбора - и тяготел к образу  действий  Уильяма  Стефенсона  и  Яна
Флеминга,    экстравагантному,    дерзкому,    чуть     безумному,     в
противоположность бюрократической методичности,  которой  придерживалось
ФБР и его директор. Я знал, что Стефенсон и БКРГ все более сближались  с
Донованом и КСК, в  то  время  как  Гувер  постепенно  терял  интерес  к
сотрудничеству с британцами.
   - Тебе стоило бы познакомиться с ним, Джозеф, - сказал Флеминг.  -  Я
знаю, что тебе нравился Уильям С. Уильям Д. понравился бы тебе по тем же
причинам.
   - Имеет ли этот Уильям Д. какое-либо отношение к твоей истории, Ян?
   - В общем-то, да, - сказал  Флеминг,  глядя  поверх  моего  плеча  на
зеленый остров, который, казалось, поднимался навстречу нам. - Тебе ведь
известно  о..,  э-ээ..,  неодобрительном  отношении  Эдгара  к   методам
Уильяма, старина?
   Я пожал плечами. Вероятно, я  знал  о  ненависти  Гувера  к  Доновану
больше, чем сам Флеминг. Одной из  наиболее  успешных  операций  КСК  за
последние полгода было тайное проникновение в вашингтонские посольства -
как вражеские, так и союзные - и похищение их кодовых книг. В  ближайшие
недели Донован собирался вломиться в испанское посольство, коды которого
оказались бы настоящим сокровищем для американской  разведки,  поскол