должен отдать свою?
   Нет, и все-таки он не потянет руку Постарается уклониться  от  митинга.
Не выходить на работу? За прогулы теперь судят. Словчит как-нибудь. Выедет
пораньше, вернется часам к восьми.
   Он пришел на автобазу за час до смены, еще ворота не открывали. Но их и
не открыли, путевок не выдавали, всю утреннюю смену водителей, ремонтников
и служащих конторы согнали на митинг во двор.
   В кузове грузовика стояли секретарь парторганизации Чекин и  заведующая
кадрами автоуправления Кирпичева, сверлила толпу злыми глазами.
   Запинаясь  и  неправильно  ставя  ударения,  Чекин  прочитал  вчерашнее
сообщение и новое, сегодняшнее, - приговор: всех расстрелять. Потом  начал
читать передовицу "Правды": "Сокрушительный удар по фашистской разведке".
   Пока Чекин читал, Саша с тревогой и ужасом думал, что  приближается  та
минута, когда Чекин, или  Кирпичева,  или  кто-нибудь,  кому  это  заранее
поручено, предложат резолюцию, требующую расстрела Тухачевского  и  других
военачальников. И если он поднимет руку "против",  тут  же  примут  вторую
резолюцию: "Осудить пособника врагов - Панкратова" - и уведут  в  НКВД,  а
завтра напишут в газете, и начнут выяснять,  как  он  попал  на  автобазу,
докопаются и до обкома, до Михайлова и  его  референта.  Многих  людей  он
потянет за собой. Нет, голосовать "против" нельзя. Но нельзя голосовать  и
"за". Если он потянет руку, то никогда не простит себе этого. Как же можно
жить после такого?
   Из нагрудного кармана Саша вытащил пачку папирос,  достал  спички.  Как
только  начнут  голосовать,  он  закурит,  прикрывая  ладонями  огонек,  а
следовательно, и лицо.
   Чекин кончил читать и сказал:
   - Слово для предложения имеет товарищ Барышников.
   Барышников,  председатель  профкома,  зачитал  короткую   резолюцию   с
требованием расстрела: "Мы, работники автобазы N_1..." и так далее.
   - Кто за? - спросил Чекин.
   Все подняли руки.
   Саша сунул папиросу в зубы, зажег спичку и, прикрываясь ладонями, начал
закуривать.
   Стоявший рядом Леонид вдруг ткнул его в бок.
   - Ну, ты чего?
   Саша отвел ладони от лица, огляделся, все стояли  с  поднятыми  руками,
взгляд его остановился на трибуне.
   Чекин, Кирпичева и Барышников в упор смотрели на него.
   Саша поднял руку.



26

   Собрание кончилось. Ремонтники разошлись по  рабочим  местам,  служащие
отправились в контору, машины выезжали на  линию.  Саша  получил  путевку,
тоже выехал.
   Работал он сегодня на мебельной фабрике, вывозил  на  товарную  станцию
готовую продукцию - столы и  стулья.  В  больших  ящиках,  между  дощечек,
торчала крупная стружка. Грузили вручную, работали - не торопились. И Саша
не подгонял. Даже из кабины не выходил. Сидел, опустив голову на сложенные
на руле руки.
   Вчера  он  не   поддержал   электрика   Володьку   Артемкина,   сегодня
проголосовал за смерть людей, которых всю свою сознательную жизнь уважал и
суда над которыми фактически не  было.  Завтра...  Что  же  будет  завтра?
По-видимому, то же самое, что и сегодня. Прав оказался Всеволод  Сергеевич
- потянул Саша руку вверх.
   "Вы не будете подличать, - говорил  Всеволод  Сергеевич,  -  не  будете
выскакивать и тыкать в кого-нибудь пальцем, называя его врагом, но идти  в
ногу со всеми  вам  придется,  хотите  вы  того  или  не  хотите".  Так  и
случилось. Его заставили шагать в общем строю, держать равнение. Раньше он
делал это добровольно, свято верил: "тот, кто не с нами, тот против  нас".
Сегодня он уже так не думает, но  шагает,  держит  равнение,  голосует  из
страха, из боязни, из  трусости,  плетью  обуха  не  перешибешь.  То,  что
происходит сейчас, - неизбежное следствие  того,  что  происходило  тогда.
Тогда он сам требовал от других победных гимнов, теперь того же требуют от
него. Ему бы в перевозчики,  паромщики  на  какую-нибудь  реку,  жить,  не
слушая радио, не читая газет, звонить только маме, паромщики, наверное, не
голосуют. А может быть, и их таскают голосовать в речное управление.  Всех
повязали одной веревкой, и  сильных,  и  слабых.  Многомиллионная  страна,
поющая, орущая, проклинающая  вымышленных  врагов  и  прославляющая  своих
палачей. Стадо мчится с бешеной скоростью, и тот, кто замедлит бег,  будет
растоптан, кто остановится, будет раздавлен. Надо мчаться вперед и  реветь
во всю глотку, во всю силу своих легких, ибо на тех, кто молчит, обрушится
карающий бич, нельзя ничем выделяться, нужно безжалостно топтать  упавших,
шарахаться от тех, кого настигает петля  отловщика.  И  кричать,  кричать,
чтобы заглушить в себе страх. Победные марши, боевые, бодрые песни и  есть
этот крик.
   Теперь и его место в этом стаде, теперь  и  ему  предназначено  мчаться
вперед и орать во всю силу своих легких, топтать  упавших,  шарахаться  от
тех, кого отловили, и кричать, чтобы заглушить в себе страх.
   Грузчик забарабанил в кабину:
   - Эй, заснул?! Погрузили тебя, мотай на товарную.


   Принимая вечером его путевку, диспетчер покачал головой:
   - Четыре ездки всего?
   - Грузили медленно.
   - Акт бы составил.
   - Подпишут они акт?!
   Во дворе гаража стоял Глеб, увидел Сашу, помахал рукой  и,  когда  Саша
загнал машину в мойку, подошел к нему.
   - Здоров, дорогуша!
   - Здравствуй!
   Саша вышел из кабины, открыл кран, поднял шланг, направил струю воды на
кузов.
   - Что делаешь сегодня? - спросил Глеб.
   - Ничего.
   - Может, сходим куда?
   - Устал, спать лягу.
   - Выпьем по рюмке.
   - Денег нет.
   - У меня есть.
   Иногда Глеб расплачивался за себя, но чтобы платить за двоих, такого не
бывало.
   - Получил проценты в банке?
   - Вот именно.
   - Куда пойдем?
   - В "Селигер", я думаю.
   Саша  с  удивлением  посмотрел  на  Глеба.  "Селигер"  -   единственный
настоящий ресторан в городе, и ресторан дорогой.
   - Пустят меня в сапогах?
   - Со мной и босиком пустят.
   - За что такая честь?
   - Есть за что.
   Он был сегодня серьезен, не улыбался, только раз сказал "дорогуша",  но
сильно хотел выпить, по глазам видно.
   Заказали бутылку водки.
   - Может, по котлетам ударим, - предложил Глеб, - разнообразим меню, они
хорошо котлеты готовят.
   - Как скажешь.
   Глеба тут, действительно, знали.
   - Работал я здесь, - объяснил он Саше, - в оркестре,  пианистом,  потом
надоело, все вечера заняты.
   Они выпили, закусили.
   - К Людмиле заходишь?
   - Давно не видел.
   - А почему?
   Саша пожал плечами.
   - Что значит "почему"? Так  складывается.  Зайду  в  кафе  поужинать  -
увижу, нет - не вижу.
   - Она хорошая девка, своя в доску, и на тебя здорово упала, но, -  Глеб
посмотрел на Сашу, - мужской разговор?
   - Конечно.
   - Есть у нее человек, понимаешь... В Москве. Крупная  фигура.  С  женой
разошелся,  квартиру  меняют,  как  разменяют,  Людку  в  Москву  заберет.
Перспектива у нее, понимаешь?
   - Ну что ж, прекрасно, - искренне сказал Саша, - я рад за нее.
   Он действительно был рад за Люду. В Москве ей легче  будет  затеряться.
Могла, между прочим, все это сама ему объяснить.
   - Ты меня не выдавай, - предупредил Глеб.
   - Договорились. Честно тебе скажу: я искренне рад за нее.
   - Но к тебе она хорошо относится, - Глеб налил себе и Саше, - не просто
как к мужику, а сердечно относится.
   - Да, - подтвердил Саша, - отношения у нас хорошие.
   - А ее подружку Лизу знаешь?
   - Что за Лиза?
   - В милиции будто работает.
   - Понятия не имею.
   Почему вдруг заговорил об Елизавете-паспортистке,  что  стоит  за  этим
вопросом, случайно или не случайно спросил?
   Глеб  отвел  глаза,  повернулся  к  боковой  двери,  оттуда  вышли  три
музыканта в белых рубашках, с черными бабочками, в темных  брюках,  черных
лакированных туфлях. Увидев Глеба, приветливо покивали ему.
   - Бывшие коллеги, - усмехнулся Глеб, - Беня, Семен  и  Андрей.  Хорошие
музыканты, но не судьба, - он показал на бутылку, - сам понимаешь. Клиенты
музыку заказывают, а это пятерка, а то и десятка,  любит  русский  человек
покуражиться. Один вальс закажет, другой камаринскую, третий  -  лезгинку,
сам и спляшет, потом музыкантов угощают, как откажешься? "Ты что? Меня  не
уважаешь?" Ну и пошло, и поехало. Уважаешь не уважаешь, и ползешь домой на
карачках. А вот и наша прима.
   Из той же боковой двери вышла крупная  женщина,  крашеная  блондинка  в
длинном платье, улыбаясь, поднялась на эстраду. Ей захлопали.  По-прежнему
улыбаясь, она поклонилась, послала в зал воздушный поцелуй.
   -  Был  когда-то  голос,  был...  К  бутылке  не   прикладывается,   но
понюхивает. Пока держится в ресторане, скоро в какой-нибудь хор перейдет.
   Оркестр заиграл песню из "Веселых ребят"; "Легко  на  сердце  от  песни
веселой..." Саша ее уже знал, знал он теперь и другие  современные  песни.
Слушал по радио: "Песня такого-то из кинофильма такого-то".  И  просмотрел
все картины, которые вышли, пока он сидел в Мозгове, - и "Юность Максима",
и "Три товарища", и "Последний табор", и  "Семеро  смелых",  и  "Цирк",  и
"Дети капитана Гранта", и "Искатели счастья", и новые:  "Бесприданницу"  и
"Возвращение Максима". И надо ж такое, - все неизвестные ему песни были из
кинофильмов. Теперь уж на этом не попадется.
   Ресторан шумел, люди танцевали фокстрот и танго,  плохо  танцевали,  но
оркестр играл без перерывов.
   - А притащи-ка  ты  нам  пару  огурчиков  малосольных,  -  сказал  Глеб
официанту.
   Тот принес.
   - Ну, давай, - Глеб налил рюмки, - какой-то ты сегодня смурной.
   - Я? Наоборот, мне кажется, ты чем-то озабочен, - возразил Саша.
   Что-то тревожное, казалось ему, мелькнуло в глазах Глеба, и угощает  не
случайно.
   Первый раз за этот вечер Глеб наконец рассмеялся:
   - Ладно, Сашка, не будем темнить. У  меня  к  тебе  предложение:  Семен
Григорьевич,  балетмейстер  мой,  сматывается  на  гастроли  в   глубинку,
куда-нибудь в Азию, просвещать аборигенов.  Меня  приглашает  пианистом  и
баянистом, нужен еще ассистент. Хочешь?
   - Интересно, вот уж никогда не думал об этом.
   - Подумай!
   - Но ему нужна, скорее, ассистентка, чем ассистент.
   - Ассистентка есть.  Поедем  официально,  по  командировке  концертного
бюро, там у него знакомый, все будет,  как  положено,  отчисления  всякие,
проценты. И в паспорте отметка: поставлен на  учет  в  концертно-эстрадном
бюро. Соображаешь, дорогуша?
   Саша задумался. Мечтал уехать куда-нибудь паромщиком,  перевозчиком,  а
тут еще свободнее, еще вольнее. Но паромщик, перевозчик  -  это  _работа_,
там бы он зарабатывал свой хлеб пусть невидным, но честным  трудом,  также
как зарабатывает его сейчас. А танцы - это  халтура,  жучки  вроде  Семена
Григорьевича стригут глупеньких  овечек,  загребают  монету.  Конечно,  на
автобазе он _под колпаком_,  но  не  ведут  ли  проверку  кадров  и  среди
балерунов, тоже, наверное, сгоняют на всякие собрания и митинги.  Конечно,
опасно в его положении задерживаться на одном месте, но ведь не трогают, и
если придется уехать из Калинина и устраиваться в новом городе, это  будет
выглядеть естественно: работал шофером и поступает шофером.  А  наниматься
на автобазу как бывший ассистент преподавателя западных танцев? Смешно!
   С сегодняшнего утра, подняв  руку  на  митинге,  он  покорился  судьбе.
Сопротивление бесполезно. Дадут ему работать -  хорошо,  опять  посадят  -
будет сидеть. И незачем петлять, как зайцу, все равно  догонят  и  прижмут
мордой к земле.
   А музыка играла, певица после популярных песен из  кинофильмов  перешла
на репертуар Шульженко и Эдит Утесовой. Публика танцевала под эту  музыку,
под эти песни.
   - Нет, Глеб, - сказал Саша, - не годится это мне. Есть профессия,  есть
работа, куда я помчусь, к каким аборигенам?
   - Калинин нравится? - осклабился Глеб.
   - Нравится, чем плох. Хороший город.
   - Брось, Сашка... "Хороший город"... Москва хуже?
   Саша в упор смотрел на него:
   - Что ты хочешь сказать?
   - Ладно, друзья мы или нет? Ведь "минус" у тебя.
   - Кто сказал?
   - Какая разница? Леонид сказал.
   Саша поковырял вилкой в тарелке, подцепил ломтик жареной картошки.
   - Допустим, ну и что?
   Он сразу вышел из состояния апатии. Ясно: Глеб ему предлагает смотаться
из-за "минуса". С чего  вдруг?  Выполняет  поручение  Леонида?  Если  Сашу
посадят, к Леониду привяжутся, он устроил Сашу на автобазу,  настаивал  на
его приеме, теперь хочет, чтобы Саша смылся, и концы в воду?
   - Что из того, что у меня "минус"? Не у одного меня  "минус".  Таких  в
Калинине полным-полно.
   - Дорогуша, - заулыбался Глеб, - что ты лезешь  в  бутылку?  У  тебя  -
"минус", сегодня Калинин не режимный город, завтра - станет режимным. А  я
тебе предлагаю жизнь посвободнее.
   - Как твоя собственная?
   - Вроде. Ты ведь не рисуешь... Не играешь на рояле... Да,  вроде  моей,
сейчас на танцах люди загребают, дай Бог!
   - И когда вы собираетесь ехать?
   - Дня через три.
   - Куда именно?
   - Еще точно не решили, - устойчиво ответил Глеб.
   - Я никуда не поеду. Давай допьем!
   Они допили бутылку. Попросили счет. Саша заплатил половину суммы.  Глеб
не возражал.



27

   Глеб - болтун, трепач, а все же надо бы проверить, что конкретно сказал
ему Леонид.
   Повод нашелся.
   На Доске почета вывесили список ударников за май  -  июнь.  Саша  своей
фамилии опять не нашел, спросил у Леонида:
   - А почему меня здесь нет?
   - Не понимаешь, что ли?
   - Слушай, Леня, может, мне лучше уйти отсюда?
   Он пытливо вглядывался в лицо Леонида. Хмурое, хмурое, а все же кое-что
на нем можно прочитать.
   - Уйти? - Леонид поднял брови. - Из-за  чего?  -  он  кивнул  на  Доску
почета. - Тебе это нужно?
   - Дискриминация, понимаешь? Держат на кирпиче, хорошей работы не дают.
   Леонид пожал плечами:
   -  Ну,  тут  уж  сам  соображай,  сам   с   кем   надо   договаривайся.
Дискриминация?! - он засмеялся. - Брось! Наладится. А уходить?..  Думаешь,
на новом месте лучше будет? То же самое.
   Говорил искренне. Значит, никакого поручения Глебу не  давал.  Разговор
Глеб  затеял  по  собственной  инициативе,  хотел  сманить  его  к  Семену
Григорьевичу.  Свинья  все-таки!  Мог   бы   просто   предложить,   а   не
спекулировать на "минусе". Друг называется! А может, из других  источников
что-то узнал? О Люде спросил, о паспортистке Елизавете. Но если что-нибудь
Саше  угрожает,  Люда  первая  бы  его  предупредила.  Глеба   инициатива.
Собрались  с  Семеном  Григорьевичем  на  халтурку,  нужен  еще   человек,
_ассистент_, как они его именуют, Глеб и взялся Сашу уговорить.
   Саша опять работал на кирпиче. На мебельную  не  послали  -  не  привез
оттуда план, пусть на кирпиче пылится.
   Диспетчер подсчитал рейсы,  подписал  путевку,  протянул  Саше  голубой
листок.
   - Тебе.
   Оказалось - повестка с приказанием  явиться  завтра  к  девяти  утра  в
отделение милиции, при себе иметь паспорт.
   Никакого дорожного происшествия, никаких нарушений за ним не  числится.
И за нарушения вызывают в ГАИ.
   - Что это? Зачем?
   - А я откуда знаю, - ответил диспетчер, - приходили из милиции,  велели
в книге расписаться.
   - Так ведь в рейс опоздаю.
   - Что сделаешь? Может, мобилизация какая?  А  какая?  Посевная  прошла.
Уборочная не наступила.
   Дома Саша нашел такую же повестку. Старуха сказала:
   - Приходил участковый, оставил повестку,  велел  в  книге  расписаться.
Спрашиваю: чего  наделал-то,  парень  смирный,  не  пьет.  А  он:  все  вы
непьющие, знаем мы вас. Завтра ровно в девять чтобы явился с паспортом.
   Собрать  вещи,  что  ли?  На  всякий  случай.  А  какой  случай?  Хотят
арестовать - сюда пришли бы. Узнали, что паспорт по  знакомству  выписали,
завели дело на Елизавету? Вряд ли... Люда бы знала.
   Уехать  сегодня,  немедленно?  Но  на  новом   месте   начнутся   новые
осложнения; где справка с предыдущего места работы? Почему в паспорте  нет
отметки  об  увольнении,  о  выписке  с  предыдущего   места   жительства?
Подозрительные документы!
   Как  же  крепко  опутан  советский  гражданин  всеми  этими   бумагами,
справками, документами! Никуда не спрячешься!
   Ладно, пойдет в милицию. Будь, что будет.


   Многие пришли  раньше,  чем  он,  теснились  в  коридоре,  на  крыльце.
Выяснилось: в  Калинине  вводится  паспортный  режим,  все  лица,  имеющие
паспортные ограничения, обязаны покинуть город  в  двадцать  четыре  часа.
Саша даже удивился: только в одном районе  оказалось  так  много  людей  с
судимостью. Очередь делилась на три потока, по буквам: А-Ж, З-О,  П-Я.  Он
встал в свой поток, больше часа прошло, пока  протиснулся  к  барьеру,  за
которым сидели милицейские работники.
   Лейтенант просмотрел Сашин паспорт, под штампом "прописан" поставил еще
один: "выписан", нашел в списке Сашину фамилию, поставил рядом галочку:
   - Распишитесь!
   Сзади напирала толпа. Саша  едва  успел  прочитать:  "Предупреждение  о
выезде из города Калинина". И расписался против своей фамилии.
   - На работе получите расчет, - сказал  лейтенант,  -  увольнение  ввиду
убытия из города Калинина. Администрация предупреждена. В случае  невыезда
в двадцать четыре часа подлежите уголовной ответственности. Следующий!
   Из  милиции  Саша  отправился  на  автобазу.  Там  действительно   были
предупреждены. Дали в конторе обходной лист. С ним  пошел  в  гараж,  сдал
машину механику  Хомутову.  Хомутов  машину  смотреть  не  стал,  подписал
обходной, сказал только:
   - Мало ты у нас поработал.
   - Так уж получилось.
   Кладовщик тоже расписался в обходном,  и  диспетчер  расписался  -  все
путевые документы  сданы,  и  в  профкоме  расписались  -  ссуды  в  кассе
взаимопомощи не брал.  Все  это  закрепил  своей  подписью  Леонид,  хмуро
спросил:
   - Куда теперь?
   - Не знаю еще.
   Саша вернул обходной листок в бухгалтерию,  там  уже  насчитали  ему  к
выдаче семьдесят восемь рублей двадцать четыре  копейки,  двадцать  девять
рублей двадцать три копейки за неиспользованный  отпуск,  каковые  Саша  и
получил. Секретарша поставила в паспорте штамп - "уволен такого-то числа",
отстукала на машинке справку  о  том,  что  Саша  работал  на  автобазе  в
должности водителя, взысканий не имел, уволен в связи с убытием из  города
Калинина...
   Вручая  справку,  секретарша  не  смотрела  на  него.  И  все,  с   кем
сталкивался он сегодня на автобазе, не смотрели ему в лицо. Только механик
Хомутов произнес: "Мало у нас поработал" и Леонид спросил: "Куда  теперь?"
Остальные не произнесли ни одного _человеческого_ слова.
   Из автобазы Саша сразу отправился к Глебу. Долго стучал в дверь,  никто
не открывал. Подтянулся на заборе, увидел тетушку - копалась в огороде.
   Саша окликнул ее, спросил, где Глеб.
   Она, прищурившись, смотрела на него:
   - Нету Глеба. Уехал.
   - Куда?
   - Не знаю. Может, в Ленинград, может, еще куда. Не  знаю.  Сказал,  что
напишет.
   - Баян взял с собой?
   - Баян... - старуха помедлила с ответом - Да, взял... Кажется...
   Итак, Глеб смотался с Семеном Григорьевичем.
   Только теперь Саша понял, почему Глеб предлагал  ему  уехать.  "Сегодня
Калинин - не режимный город завтра - режимный", значит, пронюхал  каким-то
образом, что  предстоит  введение  паспортного  режима.  Почему  прямо  не
сказал? Потому что такие вещи не говорятся. Если Органы узнают,  что  Глеб
осведомлен, не отпустят, пока не дознаются, от кого получил эти  сведения.
Акцию готовили тайно,  чтобы  застать  всех  подрежимных  врасплох,  одним
ударом  очистить  город.  Глеба  кое-кто  предупредил,  и  он,   наверное,
поклялся, что дальше это  не  пойдет,  потому  и  не  рассказал  Саше,  но
намекнул.
   Теперь Саша жалел, что не принял его предложения. Он, конечно, не успел
бы оформиться на автобазе, но мог выехать им вдогонку, знал  бы  адрес,  и
работа была бы на первых порах, хоть и ассистентом преподавателя  западных
танцев.
   А сейчас куда ехать? Снова скитания.
   С этими мыслями возвращался Саша домой. Особенной  радости  он  в  этом
городе