бесследно,   и
встретились в трудную минуту, и выручила, много для него  сделала.  Возник
порыв и прошел, связь случайная и для него, и для нее, они оба о том знали
с самого начала.
   Да и не было времени думать о Люде. Весь день в рейсе,  отрабатывал  не
одну смену, а самое меньшее - полторы, перевыполняя план. К тому же  между
сменами часто устраивали митинги, политчасы, Саша  старался  их  избегать,
делал лишнюю ездку, приезжал часа на два позже. После рейса  надо  путевку
оформить, помыть машину, и повозиться с ней приходилось - не новая,  потом
душ принять, переодеться, вот и вечер - кафе закрывается.
   Ни с кем на автобазе Саша не сдружился, отношения поддерживал только  с
Глебом. Он кончил покраску автобусов, получил деньги, поделился с Леонидом
- тот устроил ему эту работу "Ничего, найдем другую, - не унывал  Глеб.  -
Работа не волк, в лес не убежит". Славный парень, сокрушался,  что  прошла
зима, а Саша так и не увидел, как он катается на коньках,  хвастал,  будто
два года назад выиграл первенство области, но диплома не показывал,  играл
на пианино и на  баяне,  обожал  Вадима  Козина,  к  Лещенко  относился  с
прохладцей - "не то...".
   Брал несколько  аккордов,  подражая  Козину,  пел:  "Отвори  потихоньку
калитку", растягивая при этом  слово  "потихо-о-о-нь-ку",  и,  не  отрывая
пальцев от клавиш, смотрел на Сашу.
   - Чувствуешь, дорогуша, _откуда_ вдет? Ну кто тут устоит, дорогуша,  ни
одна женщина не устоит, уверяю тебя.
   Саша смеялся.
   И снова Глеб брал аккорды  на  стареньком  пианино,  где  на  кружевной
дорожке стояли белые  слоники  и  одна  педаль  висела,  свидетельствуя  о
дряхлости инструмента. Такой же дряхлой была и его хозяйка,  родная  тетка
Глеба, чистенькая старушка с испуганными глазками. Глеб обращался к ней на
"вы", когда она  заглядывала  в  комнату,  брал  за  локоток,  усаживал  в
креслице: тетушка любила послушать, как поет племянник.
   И домик был старенький, но прибранный, все заперто, закрыто, и  входная
дверь на огромном крюке, и калитка на засове - старушка  боялась  воров  и
хулиганов. А во  дворе,  огороженном  высоким,  но  тоже  ветхим  забором,
виднелись аккуратные грядки с зеленью.
   У Глеба было полно знакомых в городе, но к себе в дом никого  не  звал,
делал исключение для Саши. Пить он мог всюду - в столовой, куда  запрещено
приносить спиртное, примостившись на парапете набережной,  в  магазине  со
случайным собутыльником, отхлебывая водку по очереди из горлышка, но  дома
не пил, и когда однажды Саша прихватил с собой бутылку, Глеб  отрицательно
мотнул головой:
   - Нет, дорогуша, у меня правило: при тетушке ни грамма.  Я  тебе  лучше
спою. Хочешь под Вертинского?
   Слух у него был абсолютный, имитировал он прекрасно.
   - Слушай, Глеб, - говорил Саша, - ты мог бы выступать перед публикой.
   - Я все могу, дорогуша, - отвечал Глеб серьезно, - вот, гляди.
   Он показывал эскизы декораций к "Гамлету", "Прекрасной Елене", "Свадьбе
Кречинского", которые, по его словам, хвалил  Акимов.  Прислонив  листы  к
спинке стула, отходил, смотрел, склонив голову набок.
   Саше нравилось. Красиво.
   - Правильно, - без ложной скромности согласился Глеб, - я  был  влюблен
тогда в одну женщину, а талант, дорогуша, вдохновение,  мастерство  -  все
оттуда...  Творческая  энергия  -  это  переключение  половой.  Вот   так,
дорогуша! Любовь - источник вдохновения.
   - Особенно это чувствуется в "Бурлаках" Репина, - смеялся Саша.
   - Дорогуша! - восклицал Глеб. - Ну зачем же так. Ты мою мысль пойми:  в
основе всего потенция, вот о чем я говорю. Кончилась потенция  -  кончился
художник.
   - Тициан прожил сто лет и работал до самой смерти.
   - Ну и что?
   - До ста лет сохранял потенцию?
   - Дорогуша! Мой дед женился в восемьдесят два года и  прижил  от  этого
брака троих сыновей. Тициан, дорогуша, умер от чумы, а не  будь  чумы,  он
прожил бы еще не знаю сколько. А Рафаэль? Да, да, Рафаэль! Кто в  живописи
выше Рафаэля? А умер в тридцать семь лет.  Отчего?  От  работы?  Нет!  Все
великие художники работали, как волы. Хотя и говорят, что Рафаэль умер  от
простуды, поверь мне, дорогуша, врут! Рафаэль умер от полового истощения в
объятиях своей Форнарины,  у  него  был  бешеный  темперамент,  вот  и  не
выдержал. Коровин бросал свои кисти и кидался на натурщицу. А  Брюллов?  А
Делакруа, аристократ, всю жизнь болел желудком, стонал, но не пропускал ни
одной натурщицы, ни своей, ни чужой.
   Глеб знал десятки подобных историй, любил их рассказывать, любил выпить
за чужой счет, был скуповат,  но  маскировал  это  улыбочками,  шуточками,
восторгами. Легкий парень! Ни о чем не расспрашивал, ни  о  ком  плохо  не
отзывался, видно, знал что-то и о Люде, но молчал.  Хотя  болтал,  болтал,
врал, смеялся, обнимал Сашу за  плечи.  Но  как  только  разговор  касался
предмета, о котором он не хотел говорить, например о  политике,  мгновенно
замолкал и тут же переводил беседу на другое, опять шутил, смеялся, врал.
   Однажды, роясь в своих бумагах, Глеб показал Саше афиши  Ленинградского
Театра драмы, где Акимов еще в двадцатых годах оформлял  спектакли  "Конец
Криворыльска", "Бронепоезд 14-69", "Тартюф".
   - А я-то думал, что он ставил спектакли в Москве, - признался Саша.
   - Было одно время, в конце двадцатых и начале тридцатых годов, а теперь
он,  знаешь,  кто?  Художественный  руководитель   Ленинградского   Театра
комедии. Во как!
   Выходит, не во всем врал Глеб.
   Как-то он привел Сашу к своим знакомым,  в  приличный  дом.  По  дороге
расписывал достоинства дочерей хозяйки:
   - Мадонны! Обрати внимание на осанку! На ногах не устоишь! Колоссаль!
   На ногах, однако, Саша устоял.
   Две анемичные девицы, с косами до пояса, с круглыми бровками  и  умными
глазами, обрадовались Глебу, благосклонно поздоровались с Сашей,  потащили
их к себе в комнату показать свое последнее приобретение. В вощеную бумагу
был завернут журнал "Россия" с "Белой гвардией" Булгакова.
   - Дорогуши! - изумился Глеб. - Сейчас такое достать, это потрясающе!
   - А вы "Дни Турбиных" видели  во  МХАТе?  -  поинтересовалась  младшая,
обращаясь к Саше.
   -  Видел,  но  мне  было  тогда  пятнадцать  лет,  помню,  Яншин  играл
Лариосика.
   - А правда, Яншин женат на цыганке?
   - Чего не знаю, того не знаю.
   Из столовой позвали пить чай.
   За столом сидели две пожилые женщины, на столе - засахаренное варенье и
домашние коржики, испеченные к приходу гостей.
   Потом музицировали, девицы сыграли в четыре  руки  "Осень"  из  "Времен
года" Чайковского, по просьбе Глеба  сыграли  Шуберта  и  Шопена.  Глеб  к
инструменту не подходил, улыбался, мило шутил.
   Возвращаясь, восторгался:
   - Какие люди! Интеллигенция высшего класса! Где найдешь  таких  в  наши
дни? Живут, правда,  скромно,  но  заметил  чайный  сервиз?  Императорский
фарфоровый завод!
   В сервизах Саша ничего не понимал, но семью похвалил: "Приятные  люди",
хотя девицы оставили его равнодушным.
   - Чего ж ты не женишься? - спрашивал он Глеба.
   - Жениться? - искренне удивлялся Глеб. - Да ты что, дорогуша? Художнику
жениться?!
   В другой раз взяли водки, и Глеб повел его к другим своим знакомым. Две
тетки  лет  тридцати  с  чем-то,  продавщицы  из  магазина   "Канцтовары",
гостеприимные, веселые, выставили  закуску  Выпили.  Глеб  снял  со  стены
гитару, украшенную красным бантом, перебрал струны: "Мы все пропьем,  баян
оставим и всяких сук плясать заставим..."
   Лихо пропел. Однако продавщицы запротестовали: "Не надо блатного".
   - Не надо, так не надо, - согласился Глеб, - споем другое.

   Зачем насмешкою ответил,
   Обидел, ласку не ценя?
   Да разве без тебя на свете
   Друзей не будет у меня?..

   Дела нет мне до такого до речистого,
   Был ты сахарный, медовый, аметистовый,
   Но в душе пожара нету, тускло зарево,
   Пой, звени, моя гитара, разговаривай.

   Ведь ты мне был родней родного,
   Дороже, чем отец и мать.
   Тебя, как недруга лихого,
   Пришлось от сердца оторвать.

   Дела нет мне до такого до речистого,
   Был ты сахарный, медовый, аметистовый,
   Но в душе пожара нету, тускло зарево,
   Пой, звени, моя гитара, разговаривай.

   Не отрываясь, смотрел Саша на Глеба, будто пел он про него и про  Варю.
Ах, тоска, тоска, никогда с такой  силой  она  на  него  не  наваливалась.
Хотелось домой, в Москву, на Арбат, увидеть Варю,  прижать  к  себе.  Черт
возьми все! Не может он жить без нее, и плевать на бильярдиста,  какое,  к
черту, отношение имеет к ним бильярдист. "Зачем насмешкою ответил, обидел,
ласку не ценя..." Неужели он ее обидел? Обидел. Поэтому таким упавшим  был
Варин голос в конце их разговора.
   Саша встал, попрощался, ушел и Глеб.
   - С тобой каши не сваришь. - Шагов десять  прошел  молча,  потом  опять
заулыбался, не умел долго сердиться. - Хочешь жить анахоретом? А  на  х...
это? Слышал такое?
   - Слышал, слышал.
   - И все-таки скажу тебе, дорогуша, много ты  сегодня  потерял.  Бабенки
покладистые,  неважно,   что   продавщицы,   в   постели   не   жеманятся,
распоряжайся, как хочешь, тебе еще спасибо скажут.
   Иногда они ходили в  городской  сад.  Играла  музыка,  на  танцевальной
площадке возле  барьера  толпились  фабричные  девочки  с  "Пролетарки"  и
"Вагжановки". Новые западные танцы только  докатывались  до  провинции,  а
Саша танцевал их хорошо.
   Он  высмотрел  среди  девочек  одну,   прилично   танцующую,   подошел,
пригласил, она была тоненькая, гибкая, с ней было  приятно  танцевать,  на
них смотрели. Звуки джаза напоминали Саше Москву и "Арбатский подвальчик",
и встречу Нового года, напомнили Варю, такую же тоненькую и легкую, как  и
эта незнакомая  беленькая,  простенькая  девочка,  которая  сейчас  с  ним
танцевала.  Он  приглашал  ее  еще  несколько  раз  на  фокстрот,   танго,
вальс-бостон, румбу. Она не все умела, но была легка и понятлива.
   - Дорогуша, - сказал Глеб, - а ты здорово танцуешь. Колоссаль!
   Глеб кивнул на Сашину партнершу, она стояла рядом с подругой, выжидающе
смотрела на Сашу.
   - Проводим?
   - Нет настроения.
   - Капризничаешь, дорогуша, капризничаешь. Ладно! Идем, познакомлю  тебя
с Семеном Григорьевичем.
   - Кто такой?
   - Наш главный балетмейстер.
   - Зачем он мне?
   - Хочет с тобой познакомиться.
   - А я ему зачем?
   - Дорогуша, ну что ты заладил, "зачем", "зачем"? Понравилось  ему,  как
ты танцуешь.
   - На кой хрен он мне нужен?
   - Дорогуша, он мой шеф.
   - Как так?
   - Преподает западноевропейские танцы, а я аккомпанирую.
   - Тогда пойдем.
   Они пересекли площадку, подошли к скамейке, на  которой  сидел  крупный
мужчина  лет  пятидесяти,  с  тщательно  уложенными,   вьющимися   черными
волосами, в темном костюме, белой рубашке и галстуке  бабочкой.  Руки  его
опирались на набалдашник трости. Он чуть приподнялся, здороваясь с  Сашей,
элегантный, представительный, этакий столичный маэстро.
   - Хочу сделать вам комплимент, вы превосходно танцуете.  Вы  где-нибудь
учились?
   - Нет, нигде не учился.
   - У вас прекрасный шаг, вы уверенно ведете даму.
   Саша улыбнулся:
   - Как умею.
   - Приходите к нам на занятия, - пригласил Семен  Григорьевич.  -  Глеб,
приводите своего товарища.
   - Приведу, - пообещал Глеб.



15

   Итак, агент ЕЖ-13, по кличке  Фермер  -  генерал  Николай  Владимирович
Скоблин, один из руководителей Российского Общевоинского Союза с центром в
Париже. Агент по кличке Фермерша  -  жена  генерала  Скоблина,  знаменитая
певица Надежда Васильевна Плевицкая.
   Шарок несколько раз перечитал дело.
   Николай Владимирович Скоблин родился 9 июня 1893 года в городе Нежине в
семье отставного  полковника.  В  1914  году  окончил  Чугуевское  военное
училище, выпущен в действующую армию в 126-й Рыльский  полк.  Отличился  в
боях с немцами и австрийцами. После Октябрьской революции молодой  капитан
Скоблин, командир Корниловского полка, сражался  с  красными  на  Северном
Кавказе, а в мае 1919 года, назначенный командиром Корниловской дивизии, в
составе Добровольческой армии Май-Маевского участвует в походе на Москву.
   Надежда Васильевна Плевицкая  родилась  17  января  1884  года  в  селе
Винниково  Курской  губернии  в  семье  крестьянина   Василия   Абрамовича
Винникова.  Одиннадцатый   ребенок.   Истово   религиозная   мать   отдала
послушницей в Троицкий девичий монастырь в Курске. Из монастыря сбежала  в
бродячий цирк, пела в кафешантанном хоре, перешла в балетную  труппу,  где
вышла замуж за  артиста  балета  Эдмунда  Вячеславовича  Плевицкого  и  из
Винниковой превратилась в Плевицкую. Со  временем  стала  одной  из  самых
популярных исполнительниц русских народных песен,  разъезжала  по  России,
пела перед царем. После революции  летом  1918  года  выступала  в  частях
Красной Армии, газеты называли ее "рабоче-крестьянской певицей", очутилась
в Одессе. При отступлении красных из Одессы, 4 сентября в селе Софроновка,
попала в плен к корниловцам.
   Шарок отметил, что весь период мировой и гражданской войн в  материалах
жизни Плевицкой неясен: мелькает много мужских имен - новый жених  капитан
Шангин, большевик Шульга, второй муж штабс-капитан Юрий Левицкий, командир
2-го Корниловского полка полковник Пашкевич...  Есть  только  одна  точная
дата: сентябрь 1921 г. Турция, Галлиполи - свадьба с  двадцативосьмилетним
генералом Скоблиным.
   Из Паллиполи Скоблин и Плевицкая уехали в Болгарию, где 1 сентября 1924
года генерал Врангель объявил о преобразовании белой  армии  в  Российский
Общевоинский  Союз.  Скоблин  сохранил  генеральское  звание  и  должность
командира корниловцев. Потом опять смутные данные: Болгария,  гастроли  по
Прибалтике, Польше, Чехословакии и, наконец,  Берлин.  После  Берлина  все
сведения более точные и  ясные.  В  Берлине  Скоблины  близко  сходятся  с
богатым  коммерсантом  Марком  Яковлевичем  Эйтингоном,  братом  нынешнего
генерала НКВД Наума Эйтингона. Артистическая карьера Плевицкой за  рубежом
стремительно идет вверх. Со Скоблиным они объезжают  весь  мир:  Брюссель,
Белград, Америка, наконец, Франция - здесь поселяются. 1926  год  -  Новая
триумфальная поездка в США - май 1927-го - возвращение  в  Париж.  В  1928
году Главнокомандующий  РОВС  -  генерал  Кутепов  привлекает  Скоблина  к
активной деятельности в РОВС.
   В деле лежало написанное в 1930 году заявление Скоблина в  ЦИК  СССР  о
персональной амнистии и даровании  советского  гражданства.  На  следующей
странице  Постановление  ЦИК  СССР  о  персональной  амнистии  Скоблину  и
Плевицкой. И указание о ежемесячной выплате агенту ЕЖ-13 двухсот долларов.
Было это вскоре после похищения генерала Кутепова, однако прямых данных об
участии Скоблина в этой акции Шарок в деле не нашел.
   Кроме  регулярных  донесений  Скоблина   о   действиях   белоэмигрантов
(переброска диверсантов, вербовка агентуры и тому подобное),  много  места
занимала информация о борьбе за руководство РОВС, результатом которой были
назначение Скоблина в апреле 1935 года  руководителем  "внутренней  линии"
РОВС, то есть его Чека, его ОГПУ. Задача: борьба с проникновением в РОВС и
вообще в белую эмиграцию агентуры НКВД. После этого назначения НКВД  стало
легче вести там работу.
   Чем же их заманили? - думал Шарок.  Двумястами  долларов  в  месяц?  Не
может  быть.  Плевицкая  пользуется  успехом  среди   русской   эмиграции.
Эмиграция  велика,   миллионы   людей.   Плевицкая   много   зарабатывает.
Разочаровались в _белой_ идее и поверили  в  _красную_?  Молодой,  боевой,
заслуженный генерал, в  двадцать  шесть  лет,  не  имея  высшего  военного
образования, уже командовал дивизией - зачем ему  _красная_  идея?  Хорошо
понимает, что военной карьеры в Москве не  сделает,  а  ведь  талантлив  и
честолюбив. Мотивы Плевицкой яснее: старше своего красавца-мужа,  влюблена
в него, куда он, туда и она. К тому же уверена, что успех на родине  будет
большим, чем за границей.
   Но Скоблин, Скоблин?! Не понятно. Семь  лет  назад  его  амнистировали,
вернули гражданство, а в Союз не пускают ни его, ни Плевицкую,  держат  за
границей и долго будут держать, там он нужен, а в Советском  Союзе  делать
ему нечего. Значит, обрекли себя на эту роль до  конца  дней  своих.  И  в
случае провала могут поплатиться многолетним тюремным  заключением.  Между
прочим,  в  эмигрантских  газетах  последних  лет   мелькали   намеки   на
предательскую роль этой пары. К обвинителям присоединился даже  знаменитый
Бурцев, в свое время разоблачивший многих  провокаторов  царской  охранки.
Кстати, Бурцев считает, что главный агент - Плевицкая,  связанная  с  НКВД
через Марка Эйтингона. Однако Скоблин ловко выходил  из  самых  щекотливых
ситуаций, доказывая, что все обвинения -  результат  интриг  внутри  РОВС.
Кроме того, и обвинителей, и уличаемых объединяла неприязнь к  главе  РОВС
генералу Миллеру, на чем Скоблин тоже мог сыграть. И все равно,  долго  ли
сумеют продержаться Скоблин и Плевицкая, коль уж попали под подозрение?
   И почему Слуцкий и Шпигельглас именно сейчас так в них  заинтересованы?
В том же РОВС есть  агенты  не  такие  высокие  по  званию,  но  не  менее
осведомленные. Почему Ежов придает  такое  значение  Скоблину,  когда  все
усилия НКВД сосредоточены на  процессе  Радека  -  Пятакова  и  подготовке
процесса Бухарина - Рыкова?
   В феврале аппарат НКВД был потрясен неожиданной  новостью  -  арестован
начальник  секретно-политического  отдела   Молчанов,   главный   человек,
готовивший процессы Зиновьева - Каменева и Пятакова  -  Радека.  В  начале
марта арестовали начальника особого отдела Гая, его заместителя  Воловика,
начальника транспортного  отдела  Шанина  и  еще  кое-кого  из  работников
аппарата.
   21-23  марта  в  клубе  НКВД  Ежов  провел  совещание  актива  Главного
управления Госбезопасности. Речь  наркома  была  грозной.  Он  клеймил  не
только  троцкистско-зиновьевско-бухаринских  выродков,  но  обрушился   на
Ягоду, Молчанова  и  других  подлецов,  учивших  своих  подчиненных  вести
следствие в "лаковых перчатках". Выяснилось: на протоколах допросов  Ягода
писал - "чепуха", "ерунда", "не может быть",  "неверно",  пытаясь  вывести
подследственных из-под удара.
   После Ежова выступил его первый заместитель Агранов с теми же  гневными
речами в адрес Ягоды и Молчанова:
   - Неправильную, антипартийную линию заняли Ягода и Молчанов... Молчанов
старался опорочить и тормозить следствие... Ликвидация троцкистской  банды
была бы сорвана, если бы в дело не вмешался товарищ  Сталин...  Именно  на
основе указаний Сталина удалось вскрыть троцкистско-зиновьевский центр...
   В голосе Агранова звучал металл, но все сотрудники знали, что его  жена
уже несколько месяцев находится в подвалах Лубянки. Открещиваясь от  Ягоды
и славословя Сталина, Агранов тешит себя надеждой и дальше усидеть в своем
роскошном кабинете на втором этаже.
   Однако после собрания его арестовали.
   Арестовали  секретаря  Ягоды  Буланова,  начальника  украинского   НКВД
Кацнельсона,  застрелился  начальник  горьковского  НКВД  Погребинский,  3
апреля  арестовали  Ягоду,  затем  его  бывшего  заместителя   Прокофьева,
Артузова, Балицкого, Дерибаса, Фирина и многих  других  видных  работников
НКВД, _знавших слишком много_,  и  заменили  их  или  совсем  новыми,  или
сравнительно молодыми из  аппарата,  к  ним  Шарок  относил  и  себя,  или
малоизвестными работниками из  провинции.  Ежов  вдруг  обнаружил  в  НКВД
"чекистский заговор" и решительными мерами его ликвидировал.
   Больше всех пострадал  возглавляемый  Молчановым  секретно-политический
отдел, особенно первое отделение, где  раньше  работал  Шарок.  Арестовали
Вутковского,  застрелился  его  заместитель  Штейн.  Пошел  на   повышение
лейтенант Виктор Семенович Абакумов. Этого Абакумова  в  прошлом  году,  в
числе других технических работников, взяли из системы ГУЛАГа для  подшивки
дел. Он и подшивал дела, ворочал  папки,  теперь  уже  д