ворит,  как  свеча
перед  Богом  в  церкви  должна  стоять".  Неграмотная  женщина,  простая,
деревенская, а вот какие значительные слова произнесла: "как  свеча  перед
Богом!"
   Молча прошли еще несколько шагов,  Плевицкая  вернулась  к  прерванному
разговору.
   - Люблю церковь и службу церковную. Вы там в России  Бога  позабыли,  и
ты, наверное, позабыла?
   Она строго посмотрела на Вику.
   - Да, - призналась Вика, - нас воспитывали неверующими.
   - Нехорошо. Без Бога в сердце жить нельзя.



10

   На автобазе секретарша была предупреждена, потребовала у Саши  паспорт,
переписала из него данные в  большую  толстую  книгу  "Учет  водительского
состава".  Имя,  отчество,  фамилия,  год  рождения,  образование  -  Саша
ответил: "среднее", - попросила справку с последнего места работы.
   - Я вам уже говорил, украли вместе со всеми документами.
   - Тогда укажите последнее место работы.
   - Я туда напишу, они вышлют, - уклончиво ответил Саша.
   Секретарша  задумалась,  не  могла  допустить  пропущенной  графы.  Все
строчки в книге должны быть заполнены.
   - Когда пришлют справку, принесете ее мне.
   - Обязательно.
   Она посмотрела в последнюю графу:
   - Адрес? - И снова открыла паспорт. - У вас нет  прописки.  Я  не  имею
права.
   - Я думал, мне предоставят общежитие.
   Секретарша встала, пошла к директору, вернулась.
   - Мест в общежитии нет.
   Понятно. Не мытьем, так катаньем.
   - Я сегодня сниму комнату, - сказал Саша, - сдам паспорт на прописку  и
тогда сообщу адрес.
   Секретарша опять задумалась. Саша видел ее  колебания,  есть  повод  не
оформлять. Но получен приказ - оформить. И она не знает, что ей делать.
   - Поверьте мне, - сказал Саша, - я вас не подведу.  Я  бы  оставил  вам
паспорт в залог, но без паспорта не пропишут.
   Она помолчала.
   - Ну ладно, хорошо. Давайте ваш военный билет.
   - Я еще не проходил военную службу.
   Она подняла на него глаза, встала и снова пошла в кабинет директора.
   Пробыла там дольше, чем в прошлый  раз.  На  столе  ее  стоял  телефон,
параллельный с директорским, и  по  его  треньканью  Саша  догадался,  что
директор кому-то звонит.
   Наконец  секретарша  вышла,  с  недовольным  видом  уселась  за   стол,
придвинула к себе Сашин паспорт и поставила на нем  прямоугольный  штампик
"принят на работу в автобазу N_I".
   - Как только пропишетесь, пойдете в горвоенкомат, встанете  на  военный
учет, потом снова ко мне. А сейчас идите к инженеру, скажите,  что  приказ
будет сегодня.
   Леонида и на этот раз Саша нашел в кузовном цехе. Стоял в той же  позе,
прислонившись к стене. И Глеб все так  же  сидел  на  корточках  на  крыше
автобуса с кистью в руках.
   - Привет, - крикнул Глеб.
   Леонид молча кивнул и вопросительно посмотрел на Сашу.
   Саша вынул паспорт и показал печать: "Автобаза N I".
   - Сегодня примешь машину, осмотрись, завтра в семь выедешь.
   Глеб спрыгнул с автобуса, вытирая руки концами, сказал:
   - Дорогуша, это дело надо обмыть. С тебя, Александр, бутылка.
   - Я готов.
   - Пойдем к Людмиле или Ганне,  -  продолжал  Глеб,  -  лучше  к  Людке,
посидим по-человечески.
   - Договорились.
   Леонид повел Сашу к механику.
   Тот важно назвал свою фамилию: Хомутов.
   - Дашь ему 49-80, - приказал Леонид.
   Машина стояла под навесом.
   - Приглядись, потом акт подпишем. Сменщика пока нет, один  поработаешь.
Какого инструмента не хватает, скажи, добавлю.
   С этими словами Хомутов ушел.
   Сумка для инструмента лежала на месте, но  оказалась  пустой.  Оставили
только заводную ручку. И запасного колеса нет. И аккумулятор сел.
   Обо всем этом Саша доложил Хомутову.
   - Раскулачили, сволочи, - выругался  Хомутов,  -  безнадзорная,  вот  и
раскулачили.
   Он  выписал  требование  на   инструмент,   запасное   колесо,   замену
аккумулятора, телогрейку и брюки.
   На складе Саша сгреб в охапку старые, замасленные телогрейку  и  брюки,
кое-где из дыр торчала  вата,  в  кабине  переоделся,  поставил  на  место
аккумулятор и запасное колесо, завел мотор, мотор работал хорошо,  проехал
по двору, скорости включались тоже хорошо,  тормоза  держали  -  ножной  и
ручной. Дел было много - помыть машину, протереть замасленный мотор и все,
что под капотом, добавить автол в двигатель,  набить  масленки  солидолом,
машина старая, запущенная, провозился  до  конца  рабочего  дня,  надо  бы
покрасить диски колес, но это в следующий раз.
   Саша  работал  с  увлечением.  Документы  в  порядке,  он  легализован,
остается жилье, прописка, но это не проблема,  настораживал  военкомат.  В
институте   изучали   военное   дело,   проходили   "высшую   вневойсковую
подготовку", и всем, кто кончил институт, дали звания младших  командиров,
по-нынешнему лейтенантов. Он тоже прошел военную подготовку, но звания  не
получил и, как обернется дело в военкомате, не знал, поэтому  в  военкомат
торопиться не будет.
   Главное - документы. Если придется отсюда смываться, то на новом  месте
не надо хлопотать о паспорте, он у него на руках, и отметка с места работы
есть.
   Не пойди он к Михайлову, ничего  бы  не  вышло.  Неужели  Михайлов  его
помнит? В заявлении он написал свой московский адрес: Арбат,  51.  Или  не
обратил на это внимания,  а  просто  внял  логике  заявления:  Конституция
гарантирует право на труд. И все-таки смелый человек! Саша вдруг вспомнил,
как его зовут  -  Михаил  Ефимович,  и  его  референт,  этот  толстячок  в
полувоенной форме, приходил с ним на Арбат, где жили  родители  Михайлова,
наблюдал, как играют в шахматы Саша и Мотя, комментировал  их  игру.  Мотя
этого не любил, и, когда толстяк как-то показал другой  ход,  Мотя  смешал
фигуры на доске: "По подсказке не играю". Отец Моги  и  Михаила  Ефимовича
держал фотоателье в их же доме, но в середине двадцатых годов закрыл  его.
И теперь Саша вспоминал, что он думал тогда об  этом:  Михаил  Ефимович  -
крупный партийный работник и ему, наверное, неудобно, что отец -  кустарь,
кустари считались мелкобуржуазной прослойкой. На этом и  кончались  Сашины
воспоминания об этой семье, они уехали с Арбата. Да, еще:  фамилия  у  них
была другая, а Михайлов - это партийный псевдоним от имени - Михаил.
   Из мастерской вышел Глеб в кожаной куртке на меху, какие носят летчики,
в руках - старый, затасканный портфель.
   - Закругляйся, дорогуша.
   Саша собрал инструмент в брезентовую сумку, переоделся, сдал кладовщику
телогрейку и штаны, инструменты.
   - Боишься, сопрут? - спросил кладовщик.
   - Машина раскулаченная, привыкли с нее таскать, - объяснил Саша.
   Потом он и механик подписали акт  о  том,  что  Панкратов  А.П.  принял
машину ЗИС номер 49-80 в порядке  и  полностью  укомплектованную.  Хомутов
подписал  акт,  не  взглянув  на  машину:  если  водитель  не  предъявляет
претензий, так и смотреть нечего.
   Саша нашел Глеба в кабинете Леонида.
   - Идите потихоньку, я вас догоню, - сказал Леонид.
   Всю дорогу говорил Глеб, Саша слушал.
   -  Тебе,  дорогуша,  понравится  в  Калинине,   ты   на   Волге   бывал
когда-нибудь?
   - Никогда не бывал.
   - У меня рыбак знакомый есть, летом съездим к нему с ночевкой,  встанем
до восхода солнца, когда над рекой  туман  стелется,  такое  увидишь  -  и
помирать можно.
   - Не рановато - помирать?
   - Согласен, подождем. Ты где живешь-то?
   - Еще нигде, надо снять комнату.
   - Найдешь.
   - Ты не знаешь, кто сдает?
   - Черт его знает, не интересовался, но поспрашиваю.
   - Будь друг, сделай.
   - Обязательно, дорогуша, обязательно, -  Глеб  оглянулся,  не  идет  ли
Леонид, - давай-ка на другую сторону перейдем, к магазину. В кафе водку не
подают, только красное. С собой  надо  принести,  Людка  нам  какое-нибудь
ситро на стол поставит, ну, сам понимаешь. Гастроном вот он!
   - Сколько брать?
   - Четыре мужика, значит, две бутылки усидим.
   - Кто четвертый-то?
   - Механик твой. Хомутов, он для тебя, дорогуша, главный человек. У  нас
тут первое дело - ставь бутылку!
   Саша пошел в магазин, вернулся с двумя пол-литрами в карманах пальто.
   - Давай сюда!
   Глеб положил бутылки в портфель.
   Появился Леонид.
   - Все наладили?
   - Порядок, - ответил Глеб, - а механик где?
   - Приползет.
   Они зашли в кафе,  разделись.  Гардеробщик,  тщедушный,  с  трясущимися
руками и спившейся физиономией, был им знаком, и они ему были знакомы,  но
внимание проявил только к Леониду, повесил его пальто  без  номерка,  мол,
ваше пальто, Леонид Петрович, мне известно, а Саше и Глебу дал по номерку.
   Глеб отправился в зал искать Люду, вернулся.
   - Пошли!
   В углу Люда готовила им столик, улыбнулась Саше; все знаю,  поздравляю,
наклонилась к нему:
   - И у меня для тебя новость хорошая, потом скажу.
   Выпрямилась, поднесла карандаш к блокноту.
   - Принеси пока  нарзан,  бо-ка-лы,  понятно,  а  мы  подумаем,  -  Глеб
рассматривал меню, - ну  что,  дорогие  мои,  милые,  селедочка  подойдет?
Огурчики-корнишончики, верно я говорю? Отбивная... Знаем мы эту  отбивную.
У свиньи отбили, нам дали. Шницель? Это будет правильно.  Саша,  посмотри,
ты - хозяин.
   Саша взял отпечатанное на листочке бумаги меню.
   - Может, еще колбаску?
   - Можно и колбаску.
   Подошла Люда,  принесла  бокалы,  тарелки,  ножи,  вилки,  две  бутылки
нарзана, предупредила:
   - Только поосторожнее.
   Саша заказал селедку с картошкой, колбасу вареную и шницель.
   - На твои гуляют?
   - А то на чьи же, - ответил за него Глеб, - на работу оформился, теперь
квартиру ищет.
   - Будет ему квартира, - загадочно улыбнулась Люда.
   - И квартиру  обмоем,  -  заключил  Глеб,  -  ладно,  Людмилочка,  хоть
селедочку дай, горит душа.
   - Вот и Хомут идет, - сказал Леонид.
   Подошел механик Хомутов, сел на свободный стул, заговорил с Леонидом  о
машинах.
   - Надо их рассадить, - сказал Глеб, - сейчас  устроят  производственное
совещание.
   Леонид и Хомутов не обратили на его слова никакого внимания.
   Глеб подмигнул Саше, придвинулся к нему:
   - Не умеет русский человек веселиться.  Целый  день  на  работе  сидят,
проблемы решают, а встретятся за рюмкой - опять про работу  талдычат.  Уши
вянут. У Хомутова этого, скажу тебе, дорогуша,  мальчонка  родился,  а  до
этого десять лет детей не было, и вдруг понесла жена.  Хомутов  с  радости
неделю не просыхал. Так расскажи,  как  мальчонка  гулькает,  как  мамкину
сиську сосет, как  он  своей  жене  запузыривает,  чтобы  теперь  девчонку
родила. Граждане, - Глеб постучал вилкой о тарелку, - отвлекитесь,  выпьем
под нарзанчик!
   Выпили.
   Глеб снова придвинулся к Саше:
   - Дорогуша, давай пари на бутылку, а хочешь, на две и на  три.  Я  тебе
сейчас наперед распишу весь их разговор: во-первых, будут ругать Прошкина,
во-вторых, будут ругать Прошкина  и,  в-третьих,  будут  ругать  Прошкина,
директора вашего, ты хари его не видел? Увидишь. Леонид  цапается  с  ним,
как кошка с собакой. Он ни уха ни рыла, заведовал пекарнями,  там  у  него
пирожки разворовывали, ночью пекут, а утром - пустые противни. Его  сняли,
кинули на автобазу, тут машину не  украдешь,  машина  большая,  а  пирожки
маленькие, куснул два раза и нет пирожка. Правильно я говорю, Леня?
   Леонид что-то буркнул в ответ.
   - А Лене, конечно, обидно, инженер,  член  партии,  знает  дело,  а  им
командует чурбан. Я как-то зашел к  нему  в  кабинет,  смотрю,  он  голову
поднял и воет, как собака на луну. Ей-Богу! Вот до чего его Прошкин довел.
   Саша рассмеялся: "Завоешь, когда терпение лопнет".
   Люда  принесла  селедку  с  картошкой,  поставила  на  стол  тарелку  с
нарезанной колбасой.
   - Когда горячее захотите, скажете. - Она  наклонилась  к  Саше  -  Есть
комната, Сашок, тут рядом, у гардеробщика нашего.
   - У Егорыча, - подтвердил Леонид, - это хорошо.
   - В полуподвале, но сухо. Проходить через хозяев, а хозяева - Егорыч да
жена его старушка. В месяц - тридцатка, платить за две недели  вперед.  За
стирку, конечно, отдельно. Кипяток  ихний.  Если  что  сготовить,  хозяйка
сготовит.
   - Хорошая квартира, - снова сказал Леонид, - и хозяева  хорошие.  Пьют,
правда, кто же теперь не пьет. А выпивши  они  тихие,  не  буянят.  Мирные
люди.
   - "Мы мирные люди, но наш  бронепоезд  стоит  на  запасном  пути..."  -
пропел Глеб.
   Этой песни Саша тоже не знал, но промолчал. Он вообще  старался  теперь
помалкивать.
   - Сашок,  ну  так  что,  договариваться?  Будешь  раздумывать,  уплывет
квартира.
   - А я и не раздумываю. Я готов.
   - Постирать бельишко  соглашайся,  а  варить  -  не  надо,  в  столовую
сходишь, - сказал Леонид.
   - Ну сидите, - Люда ласково похлопала Сашу по плечу.
   Механик задержал взгляд на ее руке, покачал головой.
   - Крутят мной, как хотят, - пожаловался он, глядя на Сашу, хотел и  его
вовлечь в разговор. - Подсовывают путевку, вижу - липа, столько ездок и на
самолете не сделаешь, а подписываю, чтобы Прошкин  мог  рапортовать.  Если
дознаются, с кого спросят? С меня спросят, зачем, мол, подписал?
   - Поехали, поехали, сели на своего конька, - вздохнул Глеб. -  Нет,  не
умеет русский человек веселиться. С чего это так, дорогуша?
   Ясно, с чего, зажат человек со всех сторон, схвачен обстоятельствами за
горло, тут не повеселишься. Со Всеволодом Сергеевичем Саша порассуждал  бы
на эту тему, а с Глебом лучше держать язык  за  зубами.  Может,  неспроста
задал вопросик, может, вызывает на откровенность.
   - Не знаю, - улыбнулся Саша, - как-то не думал об этом.
   Подошла Люда, позвала Сашу, они вышли в гардероб.
   - Егорыч, - сказала Люда гардеробщику, - получай жильца.
   Гардеробщик протянул Саше руку:
   - Алексей Егорович.
   - Мне Люда сказала про условия. Вот, - он протянул  Егорычу  пятнадцать
рублей, - сегодня можно переехать?
   - Убраться бы надо, - ответил Егорыч, пряча деньги.
   - Он съездит на вокзал в камеру хранения за  чемоданом,  а  бабка  пока
уберется, - сказала Люда.
   Саша вернулся к столу.
   - Прикончили, - Глеб приоткрыл портфель, показывая  пустые  бутылки,  -
как, дорогуша, добавим, время еще есть, магазин открыт?
   - Магазин открыт, а мы закрываемся, - возразила  Люда,  -  две  бутылки
умяли, хватит, хороши будете. - Она положила на стол счет.
   Саша расплатился.
   Все поднялись.
   - Леонид, - попросила Люда, - отведи Сашу на квартиру.
   Они вышли из кафе. Хомутов пошел домой, Леонид и Глеб  привели  Сашу  к
дому, где  ему  предстояло  жить.  Спустились  в  полуподвал,  всего  пять
ступенек, дверь открыла старушка, ее лица при свете тусклой лампочки  Саша
не разглядел.
   - Принимай жильца, Матвеевна, - сказал Леонид.
   - А-а, Леонид Петрович, проходите.
   Они  очутились  в  большой  комнате,   разделенной   пополам   фанерной
перегородкой, ветхая занавеска заменяла  дверь.  Низкие  грязные  потолки,
развалившаяся мебель, грязь, запущенность, запах  кухни,  плита  стояла  в
первой половине комнаты - малопривлекательно, конечно, но все-таки жилье.
   - Да-а, - протянул Глеб, - отель "Люкс"...
   Хозяйка показала на кушетку в задней комнате:
   - Здесь будете спать, тут вам и столик, вот, пожалуйста, табуретки, еще
принесу из сарая, если понадобится. А  это,  -  она  кивнула  на  какую-то
рухлядь, - уберу. Подмету, все чисто будет.
   - Хорошо, - сказал Саша, - я сейчас съезжу, привезу чемодан, а вы  пока
приберите.
   - Задаточек бы, - пробормотала старуха, не глядя на Сашу.
   - Задаток я отдал Алексею Егоровичу.
   Старуха выразила недовольство.
   - А почто ему отдали? Глаза заливать. Кормят его там, зачем ему деньги?
Мне отдавайте, вот как Леонид Петрович отдавал.
   - Хорошо, - сказал Саша, - буду отдавать вам.
   Вышли на улицу. Саша распрощался с Глебом и Леонидом, поехал на вокзал,
получил свой чемодан, вернулся.
   Егорыч уже был дома.
   - Спокойной ночи, - сказал Саша, проходя на свою половину.
   - Спите спокойно, - ответили хозяева.
   На кушетке лежали подушка и грубое солдатское одеяло. Ни  простыни,  ни
наволочки, придется, значит, покупать.
   Саша разделся, погасил свет, лег на  кушетку,  прикрылся  одеялом,  оно
кусалось, но ничего, уснул почти мгновенно.


   В воскресенье мама ждала его звонка, до этого следовало позвонить Варе.
Он заказал ее телефон.
   - Алло...
   Он сразу узнал ее голос.
   - Здравствуй, Варенька, это я, Саша, ты хорошо слышишь меня?
   - Да, да, хорошо, прекрасно, - торопливо ответила она, словно  боялась,
что их могут разъединить, - что у тебя?
   Ее голос рвал ему сердце.
   - У меня все в порядке, работаю на автобазе шофером.
   - Я так жалею, что мы не повидались с тобой, когда ты был в Москве.
   - Да, жалко. Но ты, наверное, знаешь, тебе,  наверное,  мама  говорила,
какие у меня дела с Москвой.
   - Да, конечно, я все знаю. Но до Калинина близко, я могла бы приехать к
тебе.
   Этого Саша никак не ожидал, не нашелся, что ответить. Но отвечать надо.
   - Видишь ли... У меня еще нет жилья.
   - Ну хотя бы просто посидеть на вокзале. Я  узнавала,  из  Москвы  есть
утренний поезд, а из Калинина - вечерний.
   - Это исключено, - сказал Саша, - днем я на работе,  бывают  и  дальние
рейсы, кстати, посылают и в Москву, я предупрежу маму, а ты оставь ей свой
служебный телефон, тогда и увидимся.
   Она молчала.
   - Алло, алло! Варя, ты куда-то пропала.
   Он едва слышал ее голос, и ему казалось,  что  это  потому,  что  плохо
работает телефон.
   - Да, - сказала она наконец.
   - Вот теперь хорошо. Как приеду в Москву,  так  позвоню  и  встретимся.
Ладно? Ты с мамой подъедешь к тому месту, где я буду грузиться.
   В трубке раздался голос телефонистки:
   - Ваше время кончается.
   - Минутку, минутку! Варя, ты все поняла?
   Упавшим голосом она спросила:
   - Ты мне больше ничего не хочешь сказать, Саша?
   Он не успел ответить.
   В трубке опять раздался голос телефонистки:
   - Ваше время истекло.



11

   Саша не ответил на ее вопрос, ему нечего  сказать,  уклонился  даже  от
встречи. Не может простить ей Костю. Ничего не знал о  нем  и  вот  -  как
обухом по голове. Да, о Косте она не писала, а что вообще она ему  писала?
Ничего особенного. И он не писал ей ничего особенного. Все читалось  между
строк, все было понятно только им двоим. Саша любил  ее,  она  чувствовала
это, она не обманывалась.  Она  помнит  встречу  Нового  года,  "Арбатский
подвальчик", как он смотрел на нее  -  такое  не  забывается,  и  тюремные
очереди тоже не забываются. Ведь в  каждом  письме  писала:  "ждем  тебя",
ждем.
   Отчаяние охватывало ее. Ну зачем  Софья  Александровна  рассказала  про
Костю? Неужели не понимала, что она любит Сашу? Теперь все рухнуло.  Из-за
чего? Костя... Боже мой! Такая ерунда! Она была тогда девочкой,  металась,
ее потрясло, как обреченно шагал Саша между конвоирами,  он  показался  ей
жалким, покорным, все было так ужасно, так мрачно, она  искала  выхода  из
этого мрака, искала независимости, думала, Костя может ее дать, и пошла за
ним, дура. Это был ее протест против всего, что творилось  вокруг,  против
того, что произошло с Сашей.
   Потом она увидела, что Костина независимость - миф, он - игрок,  шулер,
к тому же подонок. Да и Левочка с Риной тоже весьма  сомнительные  люди  -
прихлебатели при Косте. Игорь Владимирович, конечно, им не  чета,  человек
способный, порядочный, но каким ничтожным выглядел он на том собрании, где
ее принимали  в  члены  профсоюза,  овца,  и  такими  же  забитыми  овцами
гляделись и остальные, все эти хваленые инженеры и-техники.  Один  Саша  -
настоящий человек, только его она уважает и любит.
   И вот все рухнуло.  До  телефонного  разговора  с  ним  она  на  что-то
надеялась, думала приехать в  Калинин,  поговорить  хотя  бы  на  вокзале,
сказать, что любит его, честно, откровенно рассказать о Косте. Саша бы все
понял и простил. Но он отклонил их встречу, он  все  решил  для  себя,  он
отверг ее. Все кончилось. Все кончилось. Боже мой! Как она будет жить? Для
кого будет жить?
   Механически х