акле
Саломея танцует перед тетрархом не для того, чтобы соблазнить его, а  лишь
с одной безумной мыслью - получить в награду голову пророка.
   Коонен передернула плечами, как в ознобе, засмеялась.
   - Когда я вспоминаю "Саломею", я сразу  начинаю  мерзнуть.  Как  мы  не
болели, не простужались, уму  непостижимо!  Зал  не  отапливался,  зрители
сидели в теплых пальто, а мы,  по  существу,  играли  полуобнаженными.  Но
спектакль этот принес большую удачу театру, сразу поднял его  репутацию  в
глазах театральной  Москвы.  И,  по  общему  признанию,  мы  выиграли  это
соревнование у Малого театра.
   В дверях Вадим спросил:
   - Вы хотите, чтобы я вам показал интервью?
   Она улыбнулась.
   - Не надо, я вам доверяю, -  и  неожиданно  спросила:  -  Вам  нравится
сидеть в пятом ряду?
   Вадим не знал, что ответить.
   - Это самый лучший ряд.  Я  попрошу  бронировать  для  вас  семнадцатое
место.  Приходите  на  наши  спектакли.  Очень  интересно  было   с   вами
беседовать.
   Возвращаясь домой, Вадим шел по  Тверскому  бульвару  в  своей  оленьей
шапке с длинными ушами, в теплых  варежках,  связанных  Феней  из  толстой
деревенской шерсти, даже не шел, а несся вне себя от счастья, понимая, что
держит в руках клад.
   Какая  царственность,  какая  открытость,   как   поднимает   до   себя
собеседника, ни тени сомнения в том,  что  ее  слова  могут  быть  не  так
истолкованы. Да и зачем? Ведь ее слова принадлежат народу, стране. Вот  бы
воскликнуть по примеру  французов:  "Наша  великая  Алиса  получает  самое
высокое звание - народной артистки Республики!"
   А  какая  рассказчица!  Как  щедро  делится  своими  мыслями.  Истинная
щедрость таланта! Кстати, так бы и назвать интервью:  "Щедрость  таланта".
Совсем неплохо, просто хорошо.
   А чего стоит деталь насчет новейшего электрооборудования?! В голове так
и складывались  готовые  фразы:  "Что  купили  актеры  на  заработанные  в
Германии деньги - как вы  думаете,  уважаемые  читатели?  На  заработанные
деньги актеры купили в Германии новейшее  электрооборудование  для  своего
театра в Москве!" Прекрасная  деталь  -  пример  истинного,  бескорыстного
служения искусству!
   А  слова  Литвинова,  сказанные  по  возвращении  театра  с  гастролей:
"Показать советский театр в  странах,  где  нас  считают  варварами,  и  в
результате завоевать публику -  это  большая  победа."  Очень  важно,  что
первый выезд советского театра за границу оказался таким триумфальным".
   Этот политический мотив надо обязательно отметить в интервью.
   Дома Вадим сбросил пальто, прошел в свою комнату, застучал по  клавишам
пишущей машинки. Через несколько часов  забежал  к  Фене  на  кухню.  "Дай
что-нибудь перекусить на скорую руку - чай, бутерброды..."
   Вика тогда еще жила в Москве, заглянула в дверь, уставилась на Вадима.
   - А в чем она была одета?
   - Кто? - не понял Вадим.
   - Кто... Коонен, конечно.
   - В чем была одета?
   Вадим задумался. В чем-то коричневом... А может быть, в зеленом...  Или
в синем. Не помнит он. Помнит только свое первое  впечатление,  когда  она
открыла дверь: красивая, стройная и совсем без косметики,  чуть  подмазаны
губы.
   - Недоумок...
   Нарывалась на хамство, но Вадим  не  ответил.  Главное  -  не  спугнуть
ощущение радости  в  душе,  не  потерять  его  из-за  этой  дуры.  Дожевал
бутерброд и снова кинулся к пишущей машинке.
   Где-то среди  ночи  поставил  последнюю  точку,  перечитал  написанное,
встал, счастливо потянулся и  взглянул  на  часы.  Ничего  себе!  Половина
пятого утра, засиделся он, однако.
   Интервью получилось тогда великолепное, Вадима поздравляли,  заказывали
ему рецензии на спектакли Камерного театра, просили контрамарки.
   И до сих пор просят... Тот же Ершилов со своим племянником.
   Ершилов  отзвонил,  поблагодарил.  Билет  в  кассе  лежал,  как  прынца
посадили племянника в пятый  ряд  на  семнадцатое  место.  (Так  и  сказал
"прынца", а ведь интеллигентный  вроде  человек).  Доволен  был  племянник
Велел кланяться, отбыл уже в свой Саратов.
   Дней через десять встретились они с  Ершиловым  на  каком-то  собрании,
зашли потом в Клуб писателей выпить  по  рюмке  коньяку,  опять  заклянчил
Ершилов: надо достать билеты для гинеколога, который  пользует  его  жену.
Никак нельзя отказать гинекологу, сам понимаешь... На "Египетские ночи"...
   - Ты же знаменитый человек, Ершилов,  -  сказал  Вадим,  -  сам  можешь
достать билет в любой театр.
   - Нету у меня знакомств в Камерном, нету, поэтому и прошу.
   Потом он как-то еще раз звонил, просил за  своего  школьного  товарища.
Геолог на Хибинах, ищет апатиты, давно не был в Москве, хочет в  Камерный,
помоги, Вадим.
   Вадим отказал, но пообещал Ершилову, что в конце октября возьмет его  с
собой на премьеру комической оперы "Богатыри".
   - Это что, интересно?
   - Спрашиваешь!.. Во-первых, нашли затерянную партитуру  шуточной  оперы
Бородина. Уже сенсация! Ее исполнили всего  один  раз  в  Большом  театре,
когда Бородин написал оперу. Во-вторых, Камерный театр  уже  лет  пять  не
ставил музыкальных спектаклей, вся Москва ждет. В-третьих, автор  либретто
- Демьян Бедный, грубоват, на мой взгляд, но тем не менее. И, в-четвертых,
Таиров пригласил оформлять спектакль Баженова, палешанина, слыхал о таком?
   - Хорошо, - сказал Ершилов, - пойдем на "Богатырей". Договорились.



29

   Неудача Ежова с Зиновьевым и Каменевым принесла большое  удовлетворение
Ягоде.  Для  Сталина  он,   Ягода,   по-прежнему   остается   единственным
исполнителем его политических замыслов. Пока  Ежов  обдумывает  свой  план
действий, его надо опередить во что бы то  ни  стало.  Ягода  был  опытнее
Ежова и чувствовал, что, несмотря на  сопротивление,  Зиновьев  и  Каменев
измотаны, измучены и развязка близится.
   Центральное  отопление  по  распоряжению  Ягоды  включили  и  в  камере
Зиновьева. Жара стояла невыносимая, Зиновьев, астматик, мучился страшно, к
тому же у него начались колики в печени,  он  катался  по  полу,  требовал
врача, врач прописал таблетки, от которых Зиновьеву становилось еще  хуже,
врачу был дан только один приказ - следить, чтобы Зиновьев  и  Каменев  не
умерли, иначе сорвется процесс.
   Каждый час Ягоде докладывали об их состоянии,  Ягода  не  покидал  стен
НКВД, спал в кабинете, понимал: развязка может наступить в любую  секунду.
И этот момент наступил: Зиновьев потребовал, чтобы его  немедленно  принял
Молчанов.
   Очутившись у  Молчанова,  Зиновьев  попросил  разрешения  поговорить  с
Каменевым.  Молчанов  сразу  сообразил,  что  Зиновьев   обдумывает   план
капитуляции. Он позвонил Ягоде и изложил ему требование  Зиновьева.  Ягода
тоже все понял и приказал доставить Зиновьева к  нему.  Встретил  ласково,
мягко сказал:
   - Григорий Евсеевич, дорогой! Освободите себя  и  нас  от  всего  этого
кошмара. Я немедленно дам вам свидание  с  Каменевым.  Вы  будете  одни  и
можете говорить сколько вам угодно. Но,  Григорий  Евсеевич,  умоляю  вас:
будьте благоразумны!
   Затем Зиновьева препроводили в какую-то камеру,  куда  через  некоторое
время доставили и Каменева. И оставили их одних. В камере стоял стол,  два
стула и был вмонтирован микрофон, о чем Зиновьев и  Каменев,  естественно,
не знали.
   - Выхода нет, - тяжело дыша, сказал Зиновьев, - надо выйти  на  суд.  У
меня уже нет сил.
   - У меня тоже нет сил, - сказал Каменев,  -  но  это  рано  или  поздно
кончится. Надо терпеть.
   - Если мы выйдем на суд, то сохраним в живых наши семьи и семьи  других
подсудимых. Без нас с тобой процесса он не устроит, в первую  очередь  ему
нужны мы. Если суда не будет, Коба убьет не только  нас,  не  только  наши
семьи, но убьет и всех остальных, убьет и их семьи.
   Он перевел дыхание, потом продолжил:
   - Мы обязаны думать о  тысячах  наших  бывших  сторонников.  Поэтому  я
предлагаю поставить такое условие: Сталин должен гарантировать жизнь  нам,
нашим семьям, жизнь нашим бывшим сторонникам и их  семьям.  Тем  самым  он
подтвердит, что дело идет не о наказании за  свершенные  преступления,  он
хорошо знает, что их не было, а о  сделке:  жизнь  в  обмен  на  обвинения
Троцкого в терроре.
   - Он даст любые обещания и во всем обманет. Ему нельзя верить.
   - Мы будем верить не ему, а гарантиям, которые он нам даст официально.
   - На всю эту мерзость, - сказал Каменев, - можно пойти лишь  при  одном
условии: Сталин даст гарантии в присутствии _всего_ состава  Политбюро.  Я
подчеркиваю, всего состава  Политбюро.  Тогда  это  будет  не  его  личной
гарантией, а гарантией Политбюро. И  нарушить  эту  гарантию  можно  будет
только по решению Политбюро.
   - Правильно, - согласился Зиновьев.
   Это условие Каменев и объявил Ягоде, когда его с Зиновьевым доставили к
нему.
   Ягода обещал доложить Сталину.
   Впрочем, он это уже сделал за то время, пока Зиновьева и Каменева  вели
к нему. Через микрофон он слышал их  разговор  от  первого  до  последнего
слова и поторопился позвонить Сталину,  опасаясь,  что  неожиданно  явится
Ежов и, выслушав Каменева, опередит его, Ягоду.
   Ягода был доволен. Лавры победы над Зиновьевым  и  Каменевым  достались
ему и его аппарату. Сталин тоже должен быть доволен.
   Но все оказалось не совсем так, как  предполагал  Ягода.  Сталин  велел
ему, Молчанову и Миронову немедленно явиться к нему,  заставил  рассказать
все в подробностях.
   Молча выслушав доклад, он помрачнел, обвел всех своим тяжелым взглядом.
   Расселись,  довольны  собой,  прохвосты.  Торжествуют,  ликуют.  Почему
ликуют? Обеспечили процесс?  Да,  конечно,  хотят  выслужиться,  выполнили
задание. Но истинная причина другая. Ликуют, потому что спасли Зиновьева и
Каменева,  Смирнова  и  Мрачковского.  Ведь  в  обмен  на   чистосердечные
признания обвиняемые получат жизнь - _они_ им ее сохранили, на их  совести
не будет крови старых большевиков,  "соратников  Ленина",  хотят  остаться
чистенькими. Он, Сталин, помилует Зиновьева и Каменева.  Возьмет  на  себя
ответственность за последствия такого политически  ошибочного  решения,  а
эти негодяи в форме будут торжествовать - они гуманисты и человеколюбы, их
чекистская  совесть  чиста.  Не  сумели  сломать  Зиновьева  и   Каменева,
бездельники, дармоеды, барахольщики, не смогли сломать двух  человек,  уже
давно политически и морально сломленных. Теперь за них это должен  сделать
ОН?
   Сталин встал, начал прохаживаться по кабинету.
   Ягода, Молчанов и Миронов молча  сидели  у  стены,  тревожно  глядя  на
медленно и тихо ходившего по кабинету Сталина.
   - На первый взгляд это неплохо, - заговорил наконец Сталин, - но только
на первый взгляд. Хотят ли они сохранить жизнь? Безусловно. Каждый человек
стремится сохранить жизнь. Жизнь дорога каждому человеку. Хотят  сохранить
жизнь и Зиновьев, и Каменев. Конечно, есть люди, которые идут  на  смерть.
Но это  люди,  имеющие  идеалы,  готовые  погибнуть  ради  своих  идеалов.
Зиновьев и Каменев таких  идеалов  не  имеют.  Зиновьев  и  Каменев  давно
растеряли свои идеалы, и потому им не за что  идти  на  смерть.  Есть  еще
причина, ради которой человек идет на смерть, это честь, честь коммуниста,
честь большевика. Обладают ли Зиновьев и Каменев этой честью?  Безусловно,
нет. Они  столько  лет  обманывают  партию  и  рабочий  класс,  они  давно
растеряли честь и совесть. Они цепляются за жизнь, как  простые  смертные?
Нет, они себя простыми смертными не  считают.  Они  хотят  сохранить  свои
кадры. Если за все преступления им будет дарована жизнь, то что спрашивать
с их рядовых  последователей?  Вот  в  чем  их  замысел.  Сохранить  себя,
сохранить свои кадры. Вот какой гарантии они требуют. Спрашивается: почему
партия должна дать им такую гарантию?
   Он замолчал, продолжая медленно и тихо расхаживать по комнате.
   Ягода, Миронов и Молчанов молчали,  подавленные  неожиданным  поворотом
дела: Сталин изменил решение, не хочет гарантировать подсудимым жизнь.  Но
суд будет, суда ОН потребует во что бы то ни стало, и придется  добиваться
показаний от Каменева и Зиновьева другими средствами.
   Сталин вернулся к столу, сел.
   - Вы им давали какие-то гарантии?
   - Товарищ Сталин, - сказал наконец Ягода, - мы  им  не  давали  никаких
гарантий и не имели права давать какие-либо гарантии. Гарантии потребовали
они, и потребовали их не от нас, а от Политбюро. Мы  обещали  передать  их
требования Политбюро.
   - Вы обещали им сделку с Политбюро? А может ли Политбюро идти на  такую
сделку? Об этом вы подумали? Теперь я понимаю,  в  каком  направлении  шло
следствие.
   Он помолчал, потом сказал:
   - Вы обещали передать их требование  товарищу  Сталину.  А  что  должен
ответить товарищ Сталин? Что он не согласен на такую встречу Как  они  это
расценят? Как смертный приговор они это расценят.  Зачем  же  выходить  на
суд? К чему тогда ваша работа? Полгода  вы  этим  занимались,  и  никакого
результата.  Вы  совершили  ошибку,  обещав  им  передать  их   требование
Политбюро. Вы должны были выслушать и сказать, что обсудите их требование,
сами обсудите. Потом посоветоваться с  нами,  а  мы  вам  посоветовали  бы
сказать им, что передавать такое требование в Политбюро вы не  можете,  не
имеете права. И потом пусть они сами решают свою судьбу. Вот как вы должны
были поступить. Вы так не поступили.
   Он помолчал, потом продолжил:
   - Теперь встает вопрос, как исправить вашу ошибку. И я вижу только один
выход...
   Он опять обвел всех пристальным тяжелым взглядом.
   - Если мы отклоним переданное вами требование, то вы, взявшись передать
это требование, будете скомпрометированы в глазах своего  аппарата.  Этого
мы не хотим. Мы не хотим компрометировать руководство  аппарата  НКВД.  Мы
ценим и поддерживаем руководство НКВД. Только поэтому Политбюро  вынуждено
принять требование Каменева и Зиновьева. Но это первый и последний случай.
В дальнейшем вы можете _только выслушивать_ такие требования, но не имеете
права обещать _передавать_ их. Запомните это.


   В Кремль Зиновьева и Каменева доставили Молчанов и Миронов  в  закрытом
лимузине.
   За столом сидели Сталин, Ворошилов и Ежов. Ягода сидел у стены.
   Не здороваясь с Зиновьевым и Каменевым, Сталин небрежным движением руки
показал на стулья у стены.
   Зиновьев и Каменев сели, рядом сели Миронов и Молчанов. Сталин молча  и
равнодушно  смотрел  на  Зиновьева  и  Каменева,  как  смотрят  на  чужих,
незнакомых людей. Прошлое исчезло, прошлое  не  существовало,  ему  нечего
было даже вспомнить  об  этих  людях.  Две  помятые  испуганные  морды.  И
эти-ничтожества хотели  свергнуть  его.  ЕГО  низвергнуть!  Преступники  и
негодяи! Их давно следовало уничтожить!
   - Мы вас слушаем, - хмуро проговорил Сталин.
   - Нам обещали, что нас выслушает Политбюро, - сказал Каменев.
   - Вы рассчитывали, что все члены Политбюро бросят работу, оставят  свои
города и республики специально для того, чтобы на  вас  посмотреть  и  вас
послушать? Но они достаточно вас видели и достаточно вас слушали.
   Каменев посмотрел на Зиновьева.
   Сталин  перехватил  и  отлично  понял  этот  взгляд,  с  Каменевым  они
достаточно знали друг друга.  Этим  взглядом  Каменев  призывал  Зиновьева
настаивать на выполнении данного им  обещания  -  их  должно  слушать  все
Политбюро. Каменев всегда шел за Зиновьевым. Но сегодня в этой паре  более
слаб и уступчив Зиновьев.
   - Если вас не устраивает  разговор  с  комиссией  Политбюро,  -  сказал
Сталин, - мы можем закончить нашу встречу.
   Расчет Сталина оказался правильным. Зиновьев поднялся со стула.
   Раньше у Зиновьева был высокий, как бы  женский,  даже  чуть  визгливый
голос. Теперь он говорил  тихо,  медленно,  с  трудом  выговаривая  слова.
Старая баба! Всегда был бабой.  И  морда  бабья.  Даже  умереть  не  может
достойно. А ведь других пачками  отправлял  на  расстрел.  Скольких  людей
перебил в свое время в Петрограде. Никого не щадил, а себя жалеет.  Возьми
он верх, он бы товарища Сталина расстрелял, не  вступал  бы  в  такие  вот
переговоры.  И  неужели  теперь,   в   этой   ситуации   он   рассчитывает
вывернуться?!
   А Зиновьев между тем тихо, тяжело дыша, говорил:
   - Ни я, ни  Лев  Борисович  не  имели  никакого  отношения  к  убийству
Кирова... Вы это прекрасно знаете...
   Он поднял голову и посмотрел  Сталину  в  глаза.  Но  Сталин  не  отвел
взгляда.
   - Однако...
   Зиновьев опустил голову...
   - Однако от нас  потребовали,  чтобы  мы  приняли...  приняли  на  себя
моральную ответственность за это убийство... Нам  передали  ваши  слова...
ваши слова о том, что наше признание необходимо партии...
   Зиновьев перевел дыхание.
   - Мы пожертвовали своей честью и пошли на  это...  Но  нас  обманули  и
посадили в тюрьму.
   Он снова перевел дыхание.
   - Чего же вы хотите теперь? Теперь вы хотите, чтобы мы снова  вышли  на
суд, где нас, бывших членов ленинского  Политбюро,  бывших  личных  друзей
Владимира Ильича Ленина, изобразят как бандитов и убийц. Ведь это опозорит
не только нас, но и партию, партию, которой... которой... худо ли,  хорошо
ли... но мы отдали всю жизнь...
   Он заплакал. Молчанов налил ему воды.  Не  обращая  внимания  на  слезы
Зиновьева, Сталин сказал:
   - ЦК не  раз  предупреждал,  что  ваша  с  Каменевым  позиция,  ваше  с
Каменевым поведение до добра не доведут. Так и получилось... Мы вам  опять
говорим: подчинитесь партии и тогда вам будет сохранена  жизнь.  Опять  не
хотите. Ну что ж, пеняйте на себя.
   - Нас много раз обманывали, - сказал Каменев, - где гарантия,  что  нас
не обманывают и сейчас?
   - Вы требуете гарантии? - Сталин с  деланным  удивлением  посмотрел  на
Ворошилова.  -  Они  требуют  гарантии!  Гарантия   Политбюро   для   них,
оказывается, недостаточна! Они  забыли,  что  в  нашей  стране  нет  более
высокой гарантии! - Сталин снова посмотрел на Ворошилова, потом на  Ежова.
- Ваше мнение, товарищи? Мне кажется, что этот  разговор  -  пустая  трата
времени.
   Ежов пожал плечами, мол, все ясно.
   - Они вздумали сами диктовать нам свои условия, - с возмущением  сказал
Ворошилов. - Они не понимают или делают  вид,  что  не  понимают;  товарищ
Сталин хочет сохранить им жизнь. Не дорожат своей  жизнью  -  не  надо!  К
чертовой матери!
   Наступила пауза, все молчали, потом Сталин сказал:
   - Очень жаль, что Зиновьев и Каменев рассуждают как мещане. Очень жаль.
Они даже не понимают, для чего организуется процесс. Чтобы их расстрелять?
Но ведь это просто глупо, товарищи, мы можем их расстрелять  безо  всякого
суда. Зиновьев очень хорошо знает,  как  это  делается.  Судебный  процесс
направлен против Троцкого. В свое время  Зиновьев  и  Каменев  знали,  что
Троцкий -  заклятый  враг  партии,  но  потом,  поведя  атаку  на  партию,
реабилитировали Троцкого, реабилитировали из  фракционных  соображений,  а
ведь Троцкий как был, так и остался заклятым  врагом  партии.  Зиновьев  и
Каменев это  прекрасно  знают.  Встает  вопрос:  если  мы  не  расстреляли
Зиновьева и Каменева, когда они вместе с Троцким боролись  с  партией,  то
почему мы должны их расстрелять после того,  как  они  помогут  ЦК  в  его
борьбе с Троцким. И, наконец, последнее.
   В этом месте Сталин сделал паузу, задумался,  в  глазах  его  мелькнуло
что-то человеческое. И то, что он сказал, прозвучало неожиданно  искренне,
трогательно и прочувствованно:
   - Мы не хотим проливать кровь наших старых товарищей по  партии,  какие
бы тяжелые ошибки они ни совершали.
   Зиновьев опять всхлипнул. И опять Молчанов поднялся, чтобы  налить  ему
воды. Но Сталин заметил: другое лицо у Молчанова, уже не то лицо, с  каким
он вошел в кабинет, счастлив Молчанов, радуется тому, что жизни  Зиновьева
и Каменева спасены. И Миронов радуется, как им не радоваться? Они не будут
отвечать перед историей за смерть "невинных".
   А почему "невинных"? Потому что  по  их  бумажкам,  по  их  юридическим
правилам что-то там  не  сходится?  А  как