льше
не гадала ему на картах.  Да мало ли!  Влияние этой особы,  между прочим -
сестры профессора,  сказывалось даже в мелочах.  Верочка,  которая нигде и
никогда не  лечилась,  стала  вдруг посещать какого-то  тибетского лекаря,
периодически наезжавшего в  Москву из  Улан-Удэ показать жену,  страдающую
хроническим  панкреатитом,   профессору  Туровой  в  клинике  Вишневского.
Симпатичный немногословный чудодей  был  славен  тем,  что  ни  о  чем  не
расспрашивал пациентов. Пощупав пульс, он сразу же ставил диагноз и тут же
давал  лекарство,  насыпая в  бумажные конвертики сухую  ароматную травку,
которую черпал из большого мешка палехской расписной ложкой.
     Лев Минеевич, которого Вера Фабиановна взяла с собой на первый сеанс,
позволил  себе  высказать  скептическое замечание  по  адресу  знаменитого
врачевателя,  что  чуть  не  привело  к  бурному  объяснению.  Равно  были
встречены в штыки и его попытки настроить Верочку против новой подруги.
     Выражаясь языком  Чарской,  ему  выдали такой бенц,  что Лев Минеевич
поклялся себе больше никогда не заговаривать с Верочкой на  эту  тему.  Но
академик  Ферсман  и  генетика  вывели его из равновесия.  <И куда Верочка
только лезет?  - затосковал он.  - Ведь не ее  ума  дело.  Добро  бы  хоть
гимназию закончила, так нет, удрала из дому с актеришкой>.
     - Как поживает ваша симпатия? - не утерпел бедный коллекционер.
     - О!  -  Вера Фабиановна всплеснула руками,  но  тут же сморщилась от
боли,  так  как котята,  чтобы удержаться,  вынуждены были вовсю выпустить
коготки.  -  Вы  ничего не  слышали?  -  Она  осторожно извлекла котят  из
волосяного плена и подкинула на попечение матери.
     - Нет, - насторожился Лев Минеевич. - Разве что-нибудь произошло?
     Заметив,   как  Моя  египетская  принялась  вылизывать  питомцев,  он
брезгливо поежился и отвернулся.
     Однако любопытство его было сильно задето.  Он  даже легко подпрыгнул
на  стуле от  нетерпения.  Но Вера Фабиановна молча застыла в  трагической
позе.  В эту минуту она казалась себе похожей не то на Сару Бернар,  не то
на  Элеонору Дузе или еще на  какую-то  столь же  знаменитую актрису,  чей
снимок в роли Федры видела в журнале <Нива>.
     - Неужели Людмила Викторовна захворала? - наконец не выдержал он.
     - Типун вам на  язык!  -  Вера Фабиановна скорбно поникла.  -  У  нее
страшное несчастье: пропал Аркадий Викторович.
     - То есть как это - пропал? Куда?
     - Почем я знаю?  Она звонила вся в слезах.  Места себе не находит. Не
знает, что и подумать.
     - Когда это случилось? - Лев Минеевич понизил голос.
     - Третьего дня... Представьте себе ее положение! Она уезжает в Москву
выкупить заказ в  гастрономе,  и  все,  конец,  больше она  его  так и  не
увидела. Мистика какая-то!
     - Как же это произошло? - допытывался Лев Минеевич.
     - Совершенно  сверхъестественный  случай...   Но  вы,   кажется,   не
признаете сверхъестественного? - Она насмешливо скривила губы.
     - Ваша ирония здесь неуместна,  - с достоинством сказал Лев Минеевич.
- Если бы я признавал,  как вы сказать изволили,  сверхъестественное,  тот
бандит - или вы забыли историю с вашим ларцом? - гулял бы себе на свободе!
Вместо того чтоб слезы проливать,  ей в  милицию обратиться надо,  вот что
скажу вам,  голубушка.  Как хотите!  -  Он принял вид независимый,  и даже
надменный.  -  Ради вас я готов оказать ей протекцию... На Петровке у меня
есть кое-какие связи...
     - Да знаю я их,  ваши связи! - досадливо отмахнулась она. - Один свет
в  окошке...   Что  может  сделать  ваша  милиция,  ежели  человек  исчез?
Понимаете?  Ис-чез!  Она когда утром на дачу примчалась, то чуть в обморок
не упала.  Кабинет Аркадия изнутри заперт,  а самого его нет. Испарился. И
ковер текинский вместе с ним.
     - Хороший ковер-то?
     - При чем здесь ковер,  когда человек пропал бесследно? - возмутилась
она.
     - Вы же сами сказали про ковер,  - обиженно надулся Лев Минеевич, - а
теперь кричите... Может, кража это простая! Ясно?
     - Какая же это кража,  коли пропала лишь старая тряпка?  А  у Аркадия
Викторовича,  между  прочим,  камушки  есть!  Не  чета  ковру.  У  Людмилы
Викторовны в комнате тоже драгоценности лежали, кольца... Да и как вору-то
было залезть,  когда вс„ заперто?  Кабинет-то на крючок замкнут! И никаких
концов!
     - Милиция бы  нашла,  -  с  непреклонной уверенностью откликнулся Лев
Минеевич.
     - Вот заладил -  милиция,  милиция...  Русским же  языком говорю,  не
человеческого разумения тайна эта...  А может,  Аркадий Викторович нарочно
исчез!
     - Как это - нарочно? - не понял Лев Минеевич. - На пари?
     - Совсем другое,  вы послушайте. - Она перешла на шепот: - Не простой
он человек, я это сразу поняла. Не нашего мира.
     - Марсианин, что ли? - Он пренебрежительно усмехнулся.
     - Про Калиостро слыхивали?
     - Ну, наслышан.
     - Про графа де Сен-Жермен?
     - Уж не ваш ли это Аркадий Викторович?
     - Что знаю, то знаю. - Она упрямо поджала губы. - Только признак один
есть, верный.
     - Не пойму я вас,  Верочка!  Ей-богу, не пойму, куда клоните. Признак
какой-то...
     Вместо ответа она кинулась к трельяжу, схватила шкатулку и с грохотом
опрокинула ее  на стол.  По липкой обшарпанной клеенке запрыгали пуговицы,
крючочки,  кольца,  бусы,  египетские скарабеи  из  змеевика и  халцедона,
нефритовые диски,  окаменелые фисташки и позеленевшая мелочь,  в том числе
копейки  с  двуглавым  орлом.   Чего  только  не  было  здесь:   спутанные
разноцветные мотки  мулине,  пакетики швейных  иголок,  веер  из  слоновой
кости,  наперсток,  грибок  для  штопки,  китовый ус  от  корсета,  драная
перчатка из лайки,  серебряная пудреница с алмазной монограммой, охотничий
манок на чирка и розовая игривая подвязка,  начисто запрещенная во времена
оные в институте благородных девиц.
     Нервные старушечьи пальцы в  коричневых пергаментных пятнах торопливо
выхватывали  из  этой  неописуемой  кучи  пыльные,  замутневшие самоцветы,
искусно оправленные в золото и серебро.
     - Вот  вам!  Вот!  -  Взволнованная Чарская совала драгоценности Льву
Минеевичу под  самый нос.  -  Помните мой  бриллиантик?  А  этот аметистик
видели? Хризолитовые серьги? Печатку из раух-топаза?
     - Помилуйте,  Верочка!  -  взмолился он  наконец.  -  Что вы делаете?
Зачем?  Я все давным-давно знаю,  видел не раз... Это замечательно, просто
прелестно, только...
     - Ах,  вы  ничего не  поняли!  -  Она раздраженно пошвыряла все добро
обратно в шкатулку и,  словно изнемогая,  уронила руки. - Верно, вы знаете
мои камни. Только давно их не видели.
     - Ну, и что с того?
     - Другие они  стали,  Лев Минеевич,  выздоровели.  -  Она вздохнула с
тоской. - Аркадий Викторович, пусть все грехи ему простятся, вылечил.
     - Да  что  вы  говорите?  Подумать только!  -  Лев Минеевич всплеснул
ручками. - Как же так?
     - В  алмазе пузырек был,  так он  его удалил,  аметист темнее сделал,
видите?   -  Она  поиграла  перед  его  глазами  крупным  черно-фиолетовым
кристаллом,  в  котором  кровавой точкой  догорало окно.  -  В  хризолитах
трещинки залечились,  а  топаз,  так  тот  вообще  голубым стал.  Вы  хоть
когда-нибудь слыхали про голубые топазы?
     Лев Минеевич недоуменно скривил лицо.
     - То-то  и  оно что не  слыхали.  И  никто не слыхал...  Такое только
Сен-Жермен с  Калиостро делать умели  да  наш  Аркадий Викторович.  Вот  и
смекайте теперь... А вы говорите - знак! - Она торжествующе подняла палец.
     - Это вы говорите -  знак,  - попробовал защититься Лев Минеевич. - Я
молчу.
     - Вот и молчите себе.
     - Ничего не  понимаю!  -  Он вновь всплеснул розовыми пухлыми,  как у
младенца,  ручками. - Подумаешь, дело великое сделал - камень вылечил! Так
у  него же  специальность такая!  На то он и  профессор.  Наука все может!
Космос!  На Луну теперь слетать - как в троллейбусе прокатиться, разве что
за билет платить не приходится...  Это вам не пузырьки! Тоже мне генетика!
- Он пренебрежительно покосился на кошачье семейство.
     Рыжие котята,  урча  и  смешно топорща острые куцые хвостики,  сосали
мамашу.
     - Все равно,  -  упрямо стояла на своем Чарская,  хотя упоминание про
космос  и  поколебало  тайную  ее  веру  в  магические возможности Аркадия
Викторовича.  -  Только  великий посвященный способен уничтожить пузырек в
бриллианте.  Самый  настоящий знак  и  есть.  Другого  указания мне  и  не
надобно.
     - Как  хотите,  -  пожал плечами Лев Минеевич.  -  Только ваш Аркадий
Викторович -  сестра его, между нами, очень нервическая особа - никакой не
посвященный. Простой научный работник, каких много.
     - Ах, простой?
     - Ну,  да,  простой. - Он мужественно тряхнул головой и выпрямился на
стуле.  - Обыкновенный трудящийся.  Никакой не  посвященный.  Что  это  за
посвященный еще? Во что посвященный?
     - Что с вами говорить!  -  Она пренебрежительно махнула рукой.  -  Вы
даже  Шюре  не  читали.  Капли  единой  не  испили из  вечной чаши  тайной
мудрости.
     - А вы так испили? - ехидно прищурился коллекционер.
     - Я  приобщена.  У  меня  вся  семья  такая  была  и  самое меня  так
воспитали.
     - Когда это  было?  И  разве вам  тайная мудрость помогла?  Ведь  вас
ограбили и чуть не убили!  Эх,  Верочка,  Верочка! - Лев Минеевич горестно
усмехнулся.  -  Не там вы друзей ищете. Милиция - это да, она помогла. Лев
Минеевич тоже  помог,  хотя  он  и  не  получил эдакого воспитания,  -  он
покрутил пальцем над головой, - не читал Шюре.
     Вера  Фабиановна не  захотела грешить против  очевидности и  перевела
разговор в иное русло.
     - Вы правы,  конечно,  -  польстила она ему,  -  говоря о  свершениях
науки.  Но  разве  не  возможно,  что  Аркадий  Викторович раскрыл  тайную
мудрость в своих формулах и чертежах?  Не знаю...  Да и какая, в сущности,
разница? Он же и вправду многое умеет. Вот я и думаю, что он по своей воле
исчез.
     - Зачем же ему понадобилось такие шутки шутить?
     - Очень просто.  Открыл невидимость и  исчез,  а  теперь вернуться не
может. Забыл, как это делается...
     - Вздор, Верочка, чистый вздор. Вы готовы поверить в любую чепуху.
     - Сразу видно, что вы не следите за полетом научной мысли. Пришельцы!
Наш Аркадий Викторович,  если хотите знать, заброшен из иных времен. Очень
даже свободно...
     - И что же, он домой теперь полетел или как?
     - Как хотите, так и понимайте.
     - А сестрицу свою нам подкинул, сюда?
     - Лэо Минейч! - Она вскочила и простерла указующий перст на дверь.
     - Ну,  не  буду,  не буду,  Верочка!  -  Он даже закрылся рукой от ее
гневного взора. - С вами и пошутить нельзя... Вы больше не звонили Людмиле
Викторовне?
     - Нет. Боюсь ее травмировать. Она такая чувствительная...
     - Так, может, он уже и нашелся?
     - Ой ли!  -  Чарская шумно вздохнула.  - Меня бы уведомили. - Тут она
снисходительно улыбнулась. - Да я бы и так знала.
     И  она  подробно поведала Льву Минеевичу,  как  гадала на  пропавшего
доктора химических наук.  Как раскладывала карты,  а  трефовый король,  то
есть Аркадий Викторович,  все не выходил,  в колоде терялся,  а это верный
знак, что нет его на земле.
     - И что вы на это скажете? - торжествующе спросила она.
     Но Лев Минеевич ничего не сказал, а только руками развел.
     - Отчего же в  шар не поглядели?  -  осведомился он,  кивая на черную
бархатную  накидку,   под   которой  находился  тяжелый  литой   хрусталь,
открывавший перед Верой Фабиановной, по крайней мере она так рассказывала,
поразительные видения.
     - Боюсь!  -  Она зябко поежилась.  -  Будь он простым человеком, я бы
решилась, а так боюсь. Увидишь его в нездешнем тумане, а он схватит тебя и
уволокет к себе.
     - Ух!   -   Лев   Минеевич  не   уставал  восхищаться  артистическими
способностями своей подруги.
     - Вот вам и <ух>!  -  передразнила она его. - Я так гадала однажды на
пропавшего и вдруг белье увидела, которое во дворе после стирки развесила.
И  что вы  думаете?  В  этот самый момент его соседка вместе с  веревкой и
уволокла...  Там  и  камчатная скатерть  была  с  царским  вензелем.  Тоже
пропала.
     - В  учреждение,  где  он  служит,  Людмила  Викторовна обращаться не
пробовала?  -  Льву Минеевичу в  потусторонних сферах было неуютно,  и  он
поспешил направить разговор на земные темы.
     - Не знаю, право. - Она захлопнула форточку.
     Сразу  примолк  Рэй  Коннифф,   неистовствовавший  в  окне  напротив.
Успокоился круживший по комнате тополиный пух.
     - Посоветовали бы ей. Вдруг на работе знают?
     - Едва ли...  Аркадий Викторович домосед.  Он в  своем кабинете опыты
делал.
     - Нешто можно так?  -  удивился Лев Минеевич.  -  Зарплату на  службе
получать, а опыты на дому производить?
     - Разумеется,  - уверила его Вера Фабиановна. - В научном мире с этим
не считаются. Лишь бы дело двигалось, результаты были.
     - Великая штука -  образование!  -  позавидовал он.  - Небось Аркадий
Викторович на хорошем счету у начальства, раз ему такое послабление дали.
     - Простодушный вы  человек,  друг  мой!  Разве  у  нас  умеют  ценить
одаренных людей?  -  Вера Фабиановна не только близко к  тексту цитировала
подругу,  но  даже воспроизводила непроизвольно ее  интонации.  -  Аркадия
Викторовича просто третируют,  травят!  Если бы  он  не был столь поглощен
темой,  то  давно  бы  уже  бросил этот  гадючник.  Его  с  распростертыми
объятиями возьмут куда угодно... Людмила Викторовна далеко не уверена, что
трагическое событие не находится в связи с общей обстановкой в институте.
     - Неужто сослуживцы? - испугался Лев Минеевич. - Быть того не может!
     - В  науке,  дорогой вы  мой,  -  Вера  Фабиановна покровительственно
погладила его руку,  -  интриги на  почве зависти столь же распространены,
как и  в артистическом мире.  А мне ли не знать,  что такое театр!  -  Она
молитвенно простерла руки к потолку.  -  Это моя юность, моя невозвратимая
молодость!
     Лев  Минеевич допускал,  что  Верочка,  сбежавшая некогда из  дома  с
ярчайшей звездой провинциальной сцены, действительно знает театр. Но какое
это имеет отношение к современной науке? Разве похож Аркадий Викторович на
опасного сердцееда Чарского, которому небо послало Верочку в отмщение, ибо
это она довела его до полного разорения и белой горячки? И вообще, при чем
тут театр? Но Лев Минеевич ничего не сказал и только вздохнул.
     - Отчего вы не пошли за меня,  Верочка?  - вдруг спросил он, хотя эта
некогда  жгучая  проблема  за   давностью  лет  совершенно  перестала  его
волновать. Он и сам не понимал, для чего спросил.
     - Не помню уже,  друг мой.  - Вера Фабиановна равнодушно зевнула. - О
чем это мы с вами?
     - Про интриги на поприще разных наук.
     - Верно...  Нет, Аркадия Викторовича определенно доконали завистники.
Современникам не прощают великих открытий.
     Последняя   фраза,   произнесенная  совершеннейшим  голосом   Людмилы
Викторовны, заставила его вздрогнуть.
     <Бедная Верочка,  -  втайне  огорчился Лев  Минеевич,  -  она  совсем
потеряла собственное <я>! Сделалась как та истеричка...>
     Ему   припомнились  рассказы  Веры  Фабиановны  о   переселении  душ,
почерпнутые ею из подшивки газеты с жутковатым названием <Оттуда>.
     <Видимо, не такая уж это все ерунда, если зануда Людмила Викторовна и
впрямь временами вселяется в Веру>.
     - Какое  же  изобретение сделал  Аркадий  Викторович?  Придумал,  как
драгоценные камни исправлять?
     - Что  камни?  -  Вера  Фабиановна презрительно подняла  выщипанные в
ниточку брови. - Камни для Аркадия Викторовича - пустяк, побочное занятие.
- Она   небрежно  поиграла  белыми,   как   молодая  картошка,   янтарями,
украшавшими затрапезную,  латаную-перелатаную кофту. - Если желаете знать,
он обессмертил свое имя настоящим открытием!
     - Позвольте полюбопытствовать?
     - Он доказал, что растения живые.
     - Как, разве это он доказал? - простодушно удивился Лев Минеевич. - А
мне казалось,  что это всем известно. Да я и сам так думал с детства. Коли
растут, так, значит, и живые...
     - Вечно вы все путаете, Лев Минеевич! - властно оборвала его Чарская.
- Аркадий Викторович вовсе другое открыл.  И вы себя с ним не равняйте! Он
открыл, что растения чувствуют и ощущают. Поняли?
     - Как тут не понять?  -  Лев Минеевич даже заподозрил,  что пропавший
профессор  вовсе  никакой  не  профессор,  а  самый  настоящий аферист.  -
Чувствуют - значит, чувствуют, ощущают так ощущают... Вроде нас с вами или
вон,  как они,  кошки,  -  кивнул он в сторону батареи,  где пребывала Моя
египетская со чадами.


     Глава девятая

     ВОЛНА I*

     Южная Индия. XI век

     Когда  последние пашуната  -  подвижники Шиваиты  -  покинули пещеру,
старый брахман начал  готовить владыку к  вступлению в  спальню.  Расколов
перед  статуей кокос,  он  положил в  обе  половинки дикие  яблоки бильвы,
посвященной Шиве,  и  налил в  золоченые лампадки свежего масла.  В тайном
помещении,  где  стояла круглая каменная плита,  отверстие которой пронзал
черный  столб,   отполированный  поцелуями  и  засыпанный  лепестками,  он
приступил к  вечернему обряду ради  благополучия всего мира.  Приняв асану
лотоса и впав в прострацию,  старик сосредоточился на почитании священного
слога <ОМ>,  дабы  защитить все  живое от  надвигающейся темноты и  вреда,
который несут бесы и демоны ночи.
     _______________
          * Вїоїлїнїаїмїиї индийский поэт Самадева (XI век)  назвал  главы
     прекрасной книги <Океан сказаний>.

     Раньше,  когда брахман был молод,  вечерний обряд заканчивался бурной
пляской храмовых танцовщиц.  Но  вот  уже  много лет,  как  деревни вокруг
обеднели, и все танцовщицы разбрелись кто куда. Старик не жаловался и ни о
чем  не  сожалел.  Он  был  даже  доволен,  что  в  одиночестве  выполняет
многотрудные обязанности,  которые связаны со служением в  пещерном храме.
Очнувшись  от   транса,   он  сто  восемь  раз  явственно  произнес:   <Ом
намашивая>*,  нанес тилак** и,  задернув занавесь, отправился домой, чтобы
передохнуть часок  перед  обрядом почитания стражей стран  света,  которым
положено кадить ароматным дымом.
     _______________
          * <Ом, поклоняюсь Шиве>.
          ** Тїиїлїаїк - пятнышко  на  лбу,  которое  наносят  специальной
     пастой.

     У  бога,  которому он поклонялся,  была тысяча и  еще восемь имен.  И
каждый  раз  старик  старался назвать  его  по-новому:  то  нарекал кумира
Владыкой Третьего Неба,  то Шарвой-разрушителем,  который убивает стрелой,
то  Махешварой,  что означает просто <великий бог>.  Были и  другие имена:
Амаракша -  повелитель богов  и  Шамбху Милостивый,  Истинный Повелитель и
Долгокосый,  Шамбху Могучий и  страшное имя  Бхайрава,  которое рискованно
было произносить всуе.  Но чаще всего старый жрец называл своего господина
Четырехруким,  потому что у  Храмовой статуи было четыре руки,  и Владыкой
танца,  так как бог танцевал на  поверженном карлике,  и  Трехглазым,  ибо
сияла у него во лбу огненная звезда.  Давным-давно,  когда люди и боги еще
жили  вместе,  Парвати,  жена  Владыки,  играя,  закрыла ему  глаза своими
ароматными ладонями,  и  мир погрузился в  кромешную тьму.  Тот самый мир,
ради  благополучия которого Шива выпил яд,  отчего горло его  стало навеки
синим.  Тогда-то,  дабы не оставить людей без света, он зажег свой третий,
надбровный глаз. Впоследствии в минуты гнева и раздражения он неоднократно
испепелял этим  нестерпимым светильником демонов и  людей,  других богов и
даже целые миры.
     Еще  у  него  было имя  -  Обладатель Восьми Форм,  упоминать которое
дозволялось  только  брахманам  высших  степеней,   а  также  отшельникам,
предающимся размышлениям о первопричине всего сущего и его конце. В восьми
этих формах заключалось все,  что движет мирами:  Земля -  Шарва,  Огонь -
Пашупати,  Вода -  Бхава,  Солнце -