очему мы придаем этому
столь существенное значение.
     Кїоїсїтїрїоїв. Известны     ли     другие     случаи    использования
чувствительности растений в следственной практике?
     Кїрїеїлїиїн. Известны.    В   настоящее   время   вопрос   интенсивно
дискутируется в периодической литературе.  Мнения крайне противоречивы: от
безудержно восторженных до крайне отрицательных. Если вас интересует, могу
дать подробную библиографическую справку.
     Кїоїсїтїрїоїв. Спасибо. Вопрос интересует меня лишь в принципе.
     Дїаїнїеїлїиїя. И меня тоже. Может ли растение определить убийцу?
     Кїрїеїлїиїн. Некоторые зарубежные авторы считают,  что может.  Но для
этого оно должно находиться в комплекте с регистрирующими  приборами,  как
это имело место в нашем случае.  В отечественной литературе распространено
противоположное мнение.
     Лїюїсїиїн. Среди  полученных  нами  отзывов  есть и такие,  где прямо
сказано, что все разговоры об ощущении растений - вздор.
     Гїеїнїеїрїаїл. Вопрос  весьма  интересный,  и,  я думаю,  к нему надо
будет еще вернуться.  Мне тоже представляется бредовой идея так называемой
тайной  жизни  цветов.  Но  их  поразительная  чувствительность  ко всяким
воздействиям - воде,  солнцу,  воздуху - бесспорна и никогда  не  вызывала
сомнений. Продолжайте, Владимир Константинович.
     Лїюїсїиїн. Минус-реакция,  вызванная  поочередным   усыплением   пяти
креветок,  продолжалась,  как это видно,  девяносто с лишним минут. Лишь к
шестнадцати часам  сигнал  опустился  до  среднестатистического  значения.
Исследователи  называли  этот  участок,  ограниченный  медленно  убывающей
кривой и нулевой линией,  <областью релаксации>.  В разговоре они, однако,
говорили  о  <глубине  впечатления>.  Следуя  далее вдоль оси времени,  мы
обнаруживаем еще одну характерную реакцию растения.  Я имею  в  виду  этот
плюс-импульс,  отвечающий примерно семнадцати часам тридцати пяти минутам.
Совершенно очевидно,  что он почти неотличим от начального импульса вблизи
десяти часов утра.
     Дїаїнїеїлїиїя. Опять цветы поливал.
     Лїюїсїиїн. Совершенно справедливо.  Это вечерний полив.  Обычно,  как
показала сестра Аркадия Викторовича,  они поливали цветы между семнадцатью
и  восемнадцатью  часами.  Здесь я вижу лишнее доказательство правильности
сделанного выбора точки отсчета.  Отклонения точности в  нашем  случае  не
превышает плюс-минус тридцать минут. Теперь мы подходим к наиболее важному
моменту.  Вечерний полив - чрезвычайно интересный для  нас  рубеж.  Прежде
всего  потому,  что  он  свидетельствует  об  окончании  эксперимента.  Не
приходится сомневаться,  что после  вечернего  полива  Аркадий  Викторович
больше  к  растению  не прикасался.  Это подтверждается как свидетельскими
показаниями,  так и анализом лент предыдущих опытов.  Но в тот,  последний
день  жизни он почему-то нарушил свое правило.  Попробуем проанализировать
почему. Для начала обратимся вс„ к той же кривой. Полив и последовавшее за
ним активное насыщение влагой,  о чем свидетельствует характерное плато на
графике,  не стал последним событием в  дневной  жизни  растения.  Раньше,
проанализировав  любую ленту предыдущих дней,  мы бы обнаружили на ней еще
только два события:  одно из них - наступление темноты,  другое -  сон.  В
обоих  случаях  сигналы  получаются  достаточно характерными,  чтобы их не
спутать ни с  чем  иным.  Оно  и  понятно:  с  наступлением  темноты,  как
известно, прекращается фотосинтез, и растение переходит с одного режима на
другой.  Если днем зеленые листья  поглощают  углекислый  газ  и  выделяют
кислород,  то  в  ночное  время,  наоборот,  дышат  кислородом и выпускают
углекислоту.  Речь,  таким образом,  идет уже не о каких-то  искусственных
раздражителях,   а  о  физико-химических,  чисто  биологических,  наконец,
процессах.  Не удивительно,  что они нашли столь адекватное выражение и на
кривой потенциалов.  Итак, мы знаем достоверно, что в роковой день опыты с
растением не закончились с вечерним поливом.  Прежде чем  стало  темно,  а
темнота  в  тот  день  наступила в двадцать один сорок семь - прошу в этой
связи обратить внимание на падение импульса вблизи двадцати двух часов,  -
растению  предстояло пережить еще четыре события.  Забегая вперед,  скажу,
что и на этом не кончаются незапланированные испытания.  Последнее из  них
вскоре  прервет  сон  растения  и  в  конечном итоге его жизнь.  Но прежде
проанализируем характер первых четырех точек.  Вскоре после полива, где-то
около восемнадцати часов,  растение испытало воздействие,  характерное для
раздражителей программы <Ненависть>.  Правда,  взлет кривой здесь не столь
стремителен,  как  при  раздражении  листьев  током,  и  продолжительность
минус-реакции тоже короче,  но эффект налицо.  Раньше подобное наблюдалось
только  при  контакте с исполнителем программы <Ненависть>.  Если стать на
точку зрения экспериментаторов,  то у нас есть все основания предположить,
что и в тот день, около восемнадцати часов, Сударевский вошел в кабинет.
     Кїоїсїтїрїоїв. А что он сам по этому поводу говорит?
     Гїеїнїеїрїаїл. Отрицает. Слушаем вас, Владимир Константинович.
     Лїюїсїиїн. Я продолжаю.  Двинемся далее вдоль оси времени.  В  точке,
соответствующей  восемнадцати  часам  десяти минутам,  кривая стремительно
летит  вниз.   Экстраординарная,   нигде   ранее   не   зарегистрированная
плюс-реакция.  Профессор Ковский,  к сожалению, ее нам не прокомментирует,
старший  научный  сотрудник  Сударевский,  естественно,  тоже,   поскольку
утверждает,  что  вообще  не  был  в  тот день на даче.  Лично я не рискну
прибегнуть к лексикону исследователей и назвать это взрывом восторга.  Чем
все-таки  вызван загадочный взрыв,  последовавший вскоре за предполагаемым
приходом Сударевского? Здесь мы поневоле встаем на шаткую палубу домыслов.
Ничего  конкретного  не  известно.  Но если вспомнить все,  что мы знаем о
загадочном алмазе винно-красного цвета,  то невольно рождается  любопытное
сопоставление.  Разве  не  с  помощью  сомы-хаомы можно обнаружить истинно
шахский камень?  Легендарный <Огонь-Вино>?  Разве не с помощью  сомы-хаомы
бесцветный  алмаз  обретает окраску?  <Белая Луна> превращается в <Красное
Солнце>?  А если учесть,  что всего несколько дней назад  Мирзоев  передал
такой  камень  Ковскому,  то  все  становится на свои места,  Ковский взял
камень для физико-химического исследования,  но мог ли он  удержаться  при
этом от опыта с сомой?  Да ни за что на свете! Я совершенно уверен, что он
экспериментировал  с  цветком  и  камнем  до  тех  пор,  пока  не  получал
необходимых, скажу больше - потрясающих результатов! И когда в тот роковой
день пришел Сударевский,  он продемонстрировал  их  ему.  Опыт  безусловно
удался.  Мы можем лишь гадать,  в чем именно он заключался, но одно из его
последствий налицо:  это  невообразимый  взрыв  плюс-реакции,  который  вы
видите здесь.  Но последуем дальше.  Третий пункт на кривой следует вскоре
после того,  как импульс возрос до среднестатистического.  В  восемнадцать
двадцать  семь растение успокоилось,  а ровно через две с половиной минуты
кривая резко рванулась вверх.  Чем вызвана такая минус-реакция? По рисунку
импульса  она  похожа на те пять,  как назвал их товарищ генерал,  горбов,
которые возникали один за другим по мере  того,  как  падали  в  хлороформ
живые  креветки.  Подобное  предположение получает подтверждение еще через
восемь минут. Вновь следует всплеск негативной минус-реакции, взрыв ужаса,
как говаривал покойный Аркадий Викторович, и протеста. Да, теперь мы можем
говорить о Ковском как о покойнике.  Не  имеет  значения,  что  на  кривой
потенциалов  импульс,  свидетельствующий  о смерти человека,  неотличим от
сигнала,  который отобразило печатающее устройство, когда креветка легла в
хлороформ.  Можно  лишь предположить,  что экспериментатор,  перед тем как
упасть, возможно, пытался схватиться за подоконник, задел рычажок и открыл
банку.  Наш  свидетель  - всего лишь растение,  примитивный объект,  почти
автоматически регистрирующий  проникновение  ядовитых  паров.  Лишь  чисто
случайно  это  связано  со  смертью.  В принципе мы можем вообще отбросить
растение из нашего поля зрения.  Потенциометрические ленты говорят сами за
себя.  Мы  знаем  время,  в которое Ковский включил прибор,  и знаем,  что
выключить тумблер он уже не сумел.  В дополнение к бесспорным уликам это и
без  того  складывается  в  законченную  картину.  Таковы  факты  и таково
возможное,  видимо,  не всегда убедительное,  их  истолкование.  Обратимся
теперь  к  другим  фактам  и  к  другим  домыслам  и попробуем проследить,
насколько укладываются они в нарисованную здесь схему.
     Лїоїгїиїнїоїв. Приблизительно  в пятнадцать часов на соседнем участке
залег Зализняк и повел наблюдение. Где-то рядом был и Потапов.
     Лїюїсїиїн. Правильно.  О  деятельности  Стекольщика нам еще предстоит
говорить,  пока же будем просто помнить, что он лежит в кустах и следит за
домом Ковских. Нас в данном случае больше интересует все-таки Сударевский.
Он прибыл около восемнадцати часов...
     Кїоїсїтїрїоїв. Предположительно прибыл!
     Лїюїсїиїн. Ошибаетесь,    Вадим    Николаевич.     Мы     располагаем
неопровержимыми   уликами   пребывания   Сударевского,   которые  никакого
отношения  к  спорным  опытам  с  растением  не  имеют.  Кривая  импульсов
позволяет  лишь  уточнить  время.  Восемнадцать  часов.  С тем,  что время
определено приблизительно, я согласен.
     Кїоїсїтїрїоїв. Вы правы. Улики говорят сами за себя.
     Лїюїсїиїн. Итак,  остановимся на том,  что в восемнадцать часов  Марк
Модестович  появился в кабинете.  После того как шеф продемонстрировал ему
свои достижения,  между ними начался неизбежный обмен мнениями.  Возможно,
даже спор.
     Кїрїеїлїиїн. Научная дискуссия.
     Лїюїсїиїн. Да,  научная дискуссия... Потом случилось нечто такое, что
привело Аркадия Викторовича к обширному инфаркту  и  последовавшей  вскоре
смерти. Что же это могло быть?
     Гїеїнїеїрїаїл. Для начала ничего  особенного.  Для  меня  так  первый
звоночек прозвенел, когда я тихо-мирно квасил на зиму капусту.
     Лїюїсїиїн. Очень может быть.  Я готов допустить,  что между Ковским и
его учеником ничего не было.  Они,  как вы говорите, тихо-мирно беседовали
на научные темы,  но случился внезапный приступ и так  далее...  Доказать,
что  все  проистекало  совсем не так,  а по-иному,  я не смогу,  но это не
мешает мне высказать свою точку зрения. Я не только не согласен с тем, что
разговор на научные темы протекал тихо-мирно,  но,  напротив, убежден, что
именно тогда Сударевский сделал или,  вернее, сказал нечто такое... короче
говоря, инфаркт не был беспричинным.
     Кїоїсїтїрїоїв. Помнится мне,  вы говорили об убийстве  словом.  Яркое
выражение. Запоминается.
     Лїюїсїиїн. Я  старался  избегать  ярких   выражений,   не   допускать
эмоциональной  окраски,  которую в нашем деле не слишком приветствуют.  Но
раз уж зашла речь,  я готов повторить,  что в  нашем  случае  имело  место
именно такое убийство словом. Попробуем логически воссоздать всю картину.
     Кїрїеїлїиїн. Только не увлекайся.
     Лїюїсїиїн. Хорошо.  Я буду придерживаться фактов...  Как известно,  к
интересующему  нас  дню  резко  обострилась  ситуация  вокруг  заявки   на
открытие,  поданной совместно Ковским и Сударевским. Новое всегда рано или
поздно пробивает себе путь. Это общеизвестно. Но не секрет и другое: новое
всегда пробивается с боем.
     Гїеїнїеїрїаїл. Да еще с каким!
     Лїюїсїиїн. Такова природа нового. Такова, если угодно, диалектическая
сущность прогресса. Новое созревает в недрах старых форм и в борьбе, через
отрицание  старого,  выковывает  свой новый облик.  Эти слова не мои.  Они
принадлежат профессору Лосеву,  который читал у нас на юрфаке диамат. Я их
просто  запомнил...  Не  вдаваясь  в суть взаимоотношений авторов заявки с
коллегами и руководством  института,  экспертами  из  комитета  и  членами
авторитетных  научных  комиссий,  могу лишь сказать,  что отношения эти не
были простыми.  Виноваты здесь,  видимо,  обе стороны.  Но взаимоотношения
изобретателя с экспертом никогда и нигде не были простыми и легкими. Новое
всегда приходится,  повторяю,  пробивать.  Изобрести - это в лучшем случае
полдела.  Доказать,  пробить,  убедить  недоверчивых и сомневающихся - вот
истинная задача. Она требует от изобретателя упорства, бойцовских качеств,
не надо бояться этого слова,  оптимизма и невероятного терпения.  Оба наши
заявителя,  насколько можно судить,  ничем подобным не  обладали.  А  если
добавить  сюда  и  элементарное  невезение,  то  сами понимаете,  ситуация
получается достаточно сложная.  Я уж не говорю о том, что открытие, как на
беду,  попало  к  не  очень  порядочным людям.  Такое,  к сожалению,  тоже
встречается. Не будем закрывать на это глаза!
     Гїеїнїеїрїаїл. Что  это ты нас пугать начал?  Призываешь не закрывать
глаза, не пугаться! Тоже нашел пугливых!

                              Дружный смех.

     Лїюїсїиїн. Прошу прощения.
     Гїеїнїеїрїаїл. И вообще пора брать быка за рога.
     Лїюїсїиїн. В родео участия не принимал, но попробую взять. На острую,
чреватую  многими  осложнениями  ситуацию соавторы реагировали по-разному.
Если для основного творца это открытие было итогом всей жизни,  творческим
синтезом, в котором слились знания и увлечения, работа и хобби, то для его
ученика все обстояло не  столь  сложно.  Он  мог  взвешивать  все  <за>  и
<против>,  более  трезво оценивать как положительные,  так и отрицательные
последствия  борьбы  за  научную  истину.  Отрицательный  баланс  оказался
весомее. Помимо завистников и недоброжелателей, которые есть у каждого, на
него ополчились  и  кое-кто  из  китов.  Повисла  в  воздухе  многолистная
монография,  вылетела из сборника статья,  на которую пришел отрицательный
отзыв и так далее.  Руководство института, на которое тоже стали оказывать
некоторое давление,  видимо,  дало понять,  что дальше так продолжаться не
может.  Положение соавторов осложнилось.  Журавль в небе показался далеким
как никогда, а синица в руках начала трепыхаться и клевать пальцы - того и
гляди,  упорхнет.  Сама собой напрашивалась мысль о выборе. Ковскому с его
устойчивой научной репутацией терять было,  в сущности, нечего. В членкоры
он не лез, а профессорское звание, в котором ему отказали, не так уж его и
волновало. Зарплата от этого не зависела.
     Гїеїнїеїрїаїл. Слабый аргумент.
     Лїюїсїиїн. Даже если он и переживал из-за неожиданного афронта, то не
так сильно,  как Сударевский.  Подумаешь,  не дали профессора!  В  крайнем
случае  это  можно  рассматривать  как  болезненный укол по самолюбию,  не
более.  Другое дело докторская диссертация.  Для Сударевского  поворот  от
ворот явился куда более чувствительным ударом. Он мог воспринять его почти
как крушение.  Если не всей жизни,  то карьеры наверняка.  Сегодня вернули
диссертацию,  а  завтра,  глядишь,  забаллатируют  на  очередном конкурсе.
Поэтому, если Ковский не мог отказаться от борьбы в силу своего характера,
научной  репутации,  образа  мышления,  наконец,  не говоря уж о том,  что
терять  ему  было  нечего,  то  склонный  к  соглашательству   Сударевский
готовился при первом удобном случае капитулировать. Как мы знаем, он так и
сделал,  причем на достаточно выгодных условиях.  В разговоре со  мной  он
этого   даже  не  скрывал.  Его  не  смогло  поколебать  даже  известие  о
восторженной реакции на работу академика Берендера.  А  ведь  это  обещало
решительный перелом, почти гарантированный успех, награду за все усилия. Я
думаю, у нас в стране не много найдется таких ученых, которые поступили бы
в  аналогичных обстоятельствах так,  как Сударевский.  Любой другой на его
месте пошел бы до конца и победил.  Но он, трезво и холодно все рассчитав,
предпочел  предательство.  Иначе  его  поступок  и  не назовешь.  Особенно
теперь,  когда следовало отстаивать свою правоту ради одной лишь памяти об
учителе.  Но  в  том-то  и  беда,  что Ковский был слишком снисходителен к
ученику.  Марк Модестович во многом,  конечно,  ему помог,  но  ведь  само
открытие  сделал не он.  Это была не его работа и не его боль.  Поэтому он
так легко и  сдался.  Тем  более,  что  за  капитуляцию  говорил  и  чисто
бухгалтерский  расчет.  Что  выигрывал Сударевский,  если бы открытие было
признано? Не очень громкую славу и пару тысчонок. А что он получит теперь?
Докторскую  и  должность завлаба,  что гарантирует ему ежемесячный оклад в
пятьсот рубликов до самой пенсии.  О спокойной жизни я уж и не говорю. Вот
почему  я  уверен,  что  в  тот момент,  когда восторженный,  увлекающийся
Аркадий Викторович продемонстрировал любимому  ученику  очередной  триумф,
тот мог со спокойной душой заявить о своем отказе от дальнейшей борьбы. Не
сомневаюсь,  что сказано  это  было  самым  почтительным  тоном,  в  самых
корректных  выражениях.  Результат предугадать нетрудно.  Он налицо,  этот
трагический  результат.  Я  не  имею  оснований  обвинять  Сударевского  в
убийстве,  но я уверен,  что он убийца.  Аркадия Викторовича сразило слово
ученика.
     Кїоїсїтїрїоїв. Эффектно, но не слишком убедительно.
     Гїеїнїеїрїаїл. Я бы сказал иначе:  очень убедительно, но недостаточно
пока доказательств.
     Лїюїсїиїн. Конечно,  если рассматривать в отрыве от всех  последующих
действий.  Но  мы попробуем рассмотреть все вместе.  Вспомните,  как повел
себя Сударевский,  когда увидел, что Аркадий Викторович упал. Он попытался
помочь  ему?  Не  знаю.  Возможно,  и  попытался.  Он позвал на помощь?  С
уверенностью  можно  сказать:  нет!  Напротив,   он   действовал,   словно
действительно стал убийцей. По имеющимся уликам мы можем проследить теперь
каждый  его  шаг.  Начиная  с  того,  первого,  когда  он  наклонился  над
умирающим, а возможно, и мертвым уже учителем. Зачем он так поступил? Было
ли то проявлением естественного сострадания? Растерянности? Или он чего-то
искал? Наконец, просто захотел убедиться, что учитель мертв? Определенного
ответа мы не получим.  Попробуйте припомнить хотя бы, как он курил. Здесь,
в комнате,  возле трупа,  и там, у калитки, уже успокаиваясь и подстерегая
удобный момент,  чтобы незамеченным уйти из дома,  где его считали  своим.
Реконструируйте    эти   сцены,   и   вы   увидите   человека   безусловно
взволнованного,  но тем не менее  прекрасно  владеющего  собой,  человека,
преследующего  одну-единственную  цель,  почти  одержимого.  Что же это за
цель?
     Гїеїнїеїрїаїл. Почему этот ваш Стекольщик не опознал Сударевского? Он
же наблюдал за дачей и раньше и в тот день?
     Лїюїсїиїн. К  гостям  он  не  присматривался,  а дом Ковских посещали
многие.
     Гїеїнїеїрїаїл. Но в тот день, за несколько часов до дела?
     Кїрїеїлїиїн. По-моему, тут все ясно. Сударевский находился в доме как
раз  в  тот  промежуток  времени,  когда  Зализняк  следовал  на некотором
отдалении за Людмилой Викторовной,  чтобы своими глазами увидеть,  как она
сядет в московскую электричку.
     Лїоїгїиїнїоїв. Он даже не уследил за тем, как вышел Ковский.
     Гїеїнїеїрїаїл. И не мог уследить, поскольку тот никуда не выходил.
     Лїоїгїиїнїоїв. Простите, я неточно выразился. Он не видел, как хозяин
покинул дом,  но это его ничуть не взволновало.  Он был просто уверен, что
Ковский, как обычно, уедет вечером.
     Гїеїнїеїрїаїл. Ну и что?
     Лїоїгїиїнїоїв. Очень просто.  Зализняк навряд  ли  так  уж  бдительно
следил  за  домом  в  те  часы.  Проводив Людмилу Викторовну,  он перестал
волноваться. Все шло как надо.
     Гїеїнїеїрїаїл. Резонно.
     Лїюїсїиїн. Прежде чем продолжить анализ поведения Сударевского  в  те
часы,  точнее,  в те считанные минуты,  я хочу попросить товарища Кострова
сказать несколько слов о его взаимоотношениях с Мирзоевым.
     Кїоїсїтїрїоїв. Если мы с вами не ошибаемся,  Владимир Константинович,
то взаимоотношений,  как тако