ся без боязни.
     - Без боязни?
     - Конечно. С нами уже ничего не может случиться.
     - Допустим.
     - И мы можем теперь дружить.
     - Тебе это нужно?
     - До сегодняшнего дня я и не думала об этом,  но сейчас вижу, что да,
нужно. Во всяком случае, я бы хотела.
     - Спасибо тебе за прямоту и спасибо за то, что ты сейчас сказала.
     - И это все?
     - Честно говоря, не знаю.
     - И я рада,  что ты оказался таким, как я думала... Зачем ты пришел в
наш дом?
     - Я тебе все сказал, Мария. Ты все знаешь.
     - Все ли? Почему Марк так нервничает?
     - Но ты же сама...
     - Нет-нет!  -  нетерпеливо остановила его  она.  -  Я  о  другом.  Он
тревожится не только из-за служебных неурядиц.  Мне кажется, он нервничает
именно из-за тебя. Ты его в чем-то подозреваешь?
     - Я веду розыск,  Мария,  и этим все сказано. Мне очень жаль, что это
доставляет беспокойство ему и тебе, но ничего не поделаешь. Правда?
     - Ты не ответил на мой вопрос.
     - Я ответил, Мария.
     - Значит, он зря так волнуется?
     - Не знаю. - Люсин бросил сигарету в пепельницу. - Ему виднее. Почему
ты не спросишь у него?
     - Я спрашивала.
     - И что же?
     - Он только рассмеялся в ответ.
     - Вот видишь?
     - Конечно, вижу. Это был принужденный смех. Ему совсем не так весело,
Люсин. Он чем-то очень обеспокоен.
     - Ты  не  забыла,  что я  все-таки работник милиции?  -  Он попытался
пошутить, но шутка не удалась. - Твои слова могут невольно натолкнуть меня
на   подозрение.   Уж   не  собираешься  ли  ты  свидетельствовать  против
собственного мужа?
     - Конечно же, нет. - Она даже не улыбнулась в ответ. - Просто я очень
волнуюсь и делюсь с тобой своими заботами. Не со следователем - с тобой.
     - Ты ставишь меня в трудное положение,  Мария.  Все же я пришел к вам
именно по делу. Меньше всего я ожидал увидеть здесь тебя. Поверь мне.
     - Я понимаю.
     - Вот видишь!
     - Но одно к другому ведь не имеет отношения?  Если,  конечно,  у тебя
ничего нет против Марка.
     - По-моему, ты правильно понимаешь ситуацию.
     - Значит, все-таки что-то есть?
     - А это уж запрещенный прием.  Скажем так,  Мария: служебная этика не
позволяет мне ответить на твой вопрос.  Ни отрицательно,  ни положительно.
Наши личные взаимоотношения никак не должны мешать работе. Извини меня, но
это так.
     - Я понимаю.
     - Да,  Мария,  пожалуйста,  пойми это.  Я  не становлюсь в  позу,  не
разыгрываю принципиальность.  Но я,  как говорится, при исполнении. Строго
говоря,  мне не следовало бы даже пить этот коньяк.  Будь я  сейчас моложе
лет на пять, то вообще бы попросил перебросить меня на другой объект. Но я
знаю,  что это было бы неправильно.  В корне ошибочно. Наша с тобой дружба
не может ничему помешать.  И  если только ты веришь,  что у  меня нет и не
может быть иной цели, кроме раскрытия истины...
     - Но это же само собой разумеется!
     - Вот и ладно,  Мария.  Будем верить друг другу.  Все, что можно, я и
сам скажу.
     - Я тебе очень верю. Но верь и ты мне, моему чувству, моей интуиции.
     - О чем ты?
     - Я знаю,  что Марк неспокоен.  Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется,
что это как-то  связано со  смертью Аркадия Викторовича.  Но  Марк честный
человек, Володя, честный и чистый.
     - Ну, Мария...
     - Да-да! Я знаю, что говорю! По-моему, он очень боится, что его могут
в  чем-то  таком  обвинить.  Под  влиянием страха  Марк  способен наделать
глупостей.  Поэтому мне важно, чтобы ты понял... Одним словом, не надо его
подозревать... Ты понимаешь меня?
     - Послушай, Мария, - Люсин промокнул платком внезапно вспотевший лоб,
- я не спрашиваю тебя,  что ты знаешь,  больше  того  -  мне  бы  даже  не
хотелось выслушивать твои признания.  Если ты хочешь сказать мне что-то, я
готов тебя выслушать. Готов, но не более! Причем совершенно официально. Но
если тебе нечего сказать,  то предоставь мне самому делать выводы. Клянусь
тебе,  что никакой предвзятости по отношению к твоему  мужу  у  меня  нет.
Меньше всего я хочу обвинить его в чем бы то ни было.  Именно его,  Мария,
потому что он твой муж.  И вообще обвинять  не  моя  функция.  Мне  должно
только беспристрастно во всем разобраться, не более.
     - Но  успокоить его ты  можешь?  Сделать так,  чтобы он  не боялся за
себя?
     - Научи,  как.  Ты хочешь,  чтобы я открыл ему все материалы?  Но это
должностное преступление, Мария. Грубая ошибка в лучшем случае.
     - Ничего такого не надо. Просто скажи ему, что ни в чем плохом его не
подозреваешь.
     - И он поверит?
     - Скажи это мне, и я сумею успокоить его. Мне он поверит.
     - Ты хочешь, чтобы я сделал это сейчас? Немедленно?
     - Чем скорее, тем лучше.
     - Дай мне время,  Мария. Сейчас тело Аркадия Викторовича подвергается
судебно-медицинской экспертизе.  Давай  дождемся  ее  результата.  Хорошо?
Может быть, тогда я смогу сказать что-то определенное.
     - Я очень благодарна тебе, Володя.
     - За что?
     - За  твое обещание.  Но больше всего за то,  что ты действительно не
спешишь обвинять. Теперь я это поняла.
     Двойным   колокольным  переливом  проиграл   свою   нехитрую  мелодию
электрический звонок.
     - Марк! - Мария торопливо загасила сигарету и пошла к дверям.
     Люсин  взял  коробочку с  баргузинским соболем на  желтой  этикетке и
нашел спичку, отмеченную огненным пятнышком.
     Ее помада, частица ее...
     Бросив спичку обратно в  коробок,  он  положил его на место,  рядом с
розовой причудливой раковиной Карибского моря.
     - А вот и я!  -  сказал Сударевский,  довольно потирая руки.  - Прошу
простить,  что заставил ждать,  но мы договорились,  кажется, в семь? - Он
посмотрел на часы:  - Я опоздал всего лишь на пять минут, что, конечно, не
может служить оправданием.
     - Ну  что  вы,  Марк Модестович!  -  Люсин встал.  -  Это мне следует
просить извинения. Я пришел слишком рано.
     - Ради бога! - запротестовал Сударевский.
     - Вы меня неправильно поняли!  -  смеясь,  перебил его Люсин. - Время
пролетело незаметно,  и было бы грешно сетовать на судьбу.  Оказалось, что
мы с вашей женой давние приятели!  Каково?  - Он пожал Сударевскому руку и
ободряюще подмигнул Марии.  -  Мир  тесен!  Хоть это  и  банально,  но  он
действительно тесен, и это хорошо.
     - В самом деле? - Сударевский перевел взгляд с Люсина на жену. Он все
еще улыбался, но улыбка казалась застывшей, неживой.
     - Я ужасно удивилась! - сказала Мария.
     - Я  тоже,  -  подтвердил Люсин.  Он  не  мог  понять,  обрадовала ли
Сударевского новость или, напротив, огорчила.
     - Вот сюрприз!  - Марк Модестович указал Люсину на стул. - Что же это
мы стоим? - Скорее всего, он отнесся к сообщению безучастно. - По рюмашке?
- Он потянулся к бутылке.
     - Нет, благодарю, - решительно сказал Люсин. - Мы уже причастились.
     - Сколько там!  -  отмахнулась Мария.  - Сейчас будем обедать. Ты как
любишь мясо: с кровью или прожаренное?
     - Я прирожденный хищник, но умоляю, не надо затевать...
     - Ничего такого и  не затевается,  -  покачала головой Мария.  -  Все
куплено в <Кулинарии> на первом этаже.
     - Полуфабрикаты, - пояснил Сударевский.
     - А что делать?  -  вздохнула Мария.  -  Хозяйка я,  надо признаться,
никакая. Зато все может быть подано за пять минут.
     - Это самое главное, - сказал Люсин.
     - Может быть,  вы хотите раньше поговорить?  - Вопросительно взглянув
на мужа, она повернулась к Люсину: - Как вам удобнее?
     - Как прикажут хозяева, - незамедлительно ответил Люсин.
     - У  вас  много  вопросов,  Владимир Константинович?  -  нерешительно
спросил Сударевский.
     - Пожалуй,  что не очень.  -  Люсин озабоченно нахмурился. - Я взял с
собой ленты с потенциометра,  чтобы с вашей помощью разобраться в методике
проведения опытов.
     - Вы  по-прежнему  интересуетесь  экспериментами  с   растениями?   -
удивился Сударевский. - Вот уж никак не думал, что они вам понадобятся!
     - Отчего же?  -  без особого воодушевления возразил Люсин. - Они меня
заинтересовали.  Помните,  вы как-то сказали мне,  что барабан вращается с
постоянной скоростью.
     - Да. Ну и что?
     - В  связи с  этим у меня мелькнула идея.  По-моему,  у нас есть шанс
привязать записи на ленте ко времени.
     - Конечно,  - задумчиво протянул Сударевский. - На координатную сетку
ничего не стоит нанести равные временные отрезки.
     - И каждому пику  нервной  активности  цветка  будет  соответствовать
точное время? - быстро спросил Люсин.
     - Разумеется.   -   Сударевский  пожал  плечами.   -  Вас  интересует
абсолютное время?
     - Московское, - кивнул Люсин.
     - Но для этого необходима точка отсчета.  Вам нужно знать,  в котором
часу начался опыт?
     - Людмила  Викторовна говорит,  что  обычно  Ковский  уходил  в  свой
кабинет около десяти часов. Так?
     - Пожалуй...  Иногда  раньше,  иногда  позже,  но  большей частью  он
действительно приступал в десять.
     - И что же он делал? Включал потенциометр?
     - Нет.  Потенциометр никогда  не  выключался.  Запись  биопотенциалов
велась непрерывно.
     - С чего же тогда начиналась работа?
     - С очень простой вещи: утреннего полива растений.
     - Кто именно поливал?
     - Чаще всего сам Аркадий Викторович, иногда Людмила Викторовна.
     - И  как вело себя растение?  Вернее,  как отражался момент полива на
ленте?
     - Очень характерным ступенчатым плато.
     - Значит,    этот   факт,   простите   за   бюрократический   оборот,
документально регистрировался.
     - Да.  Полив  всегда  вызывал в  растении повышенную биоэлектрическую
активность, что весьма четко отражалось на диаграмме.
     - Спасибо,  Марк Модестович.  Это существенная деталь. Мне необходимо
отразить ее  в  протоколе.  Могу я  просить вас  повторить некоторые места
нашей беседы уже в официальной форме? Обещаю вам, что оформление протокола
займет у нас не более десяти минут.
     - Вы  полагаете,  что  я  по  какой-либо  причине могу  изменить свои
показания? Это ведь так называется, Владимир Константинович, - показания?
     - Не совсем. Сейчас я использовал вас, если хотите, как консультанта.
Но если то же самое вы расскажете мне уже в  роли свидетеля и  подпишетесь
затем под протоколом... Тогда это будут показания.
     - Насколько  мне  известно,  свидетель не  может  уклониться от  дачи
показаний?
     - Совершенно верно.  Но в своем доме, разумеется, вы полный хозяин. С
моей стороны было бы просто нетактично настаивать.  Считайте, что я только
прошу вас оказать мне любезность.
     - Какие могут быть разговоры?  Весь к вашим услугам.  Может быть, нам
лучше пройти в мой кабинет?
     - Как скажете! - улыбнулся Люсин и взглянул на Марию.
     - Пока вы изощрялись в любезностях, - она поднялась и взяла сигареты,
- я боялась слово проронить. Сидела тихо, как мышка.
     - И напрасно. - Люсин тоже встал.
     - Сиди,  -  кивнула ему Мария.  -  Можете оставаться тут, я все равно
удаляюсь на кухню.
     - Еще раз простите, Марк Модестович, - сказал Люсин, когда она вышла,
- но время не ждет.  -  Он нагнулся за портфелем.  -  Мне самому не совсем
ловко, но я ведь не в гости пришел...
     - Можете  не  объяснять.  -  Сударевский энергично потер  руки.  -  И
оставим китайские церемонии. Давайте работать!
     - Давайте. - Люсин вынул бланк протокола. - Номер паспорта помните?
     - Пожалуйста.  -  Сударевский достал  паспорт из  внутреннего кармана
обновленного сухой чисткой клетчатого пиджака.
     - Прекрасно!  -  кивком поблагодарил его Люсин.  -  Готовьтесь теперь
дать подпись, что осведомлены об ответственности за дачу ложных показаний,
- сказал он, списывая паспортные данные.
     - Трепещу, но готов.
     - Вот здесь, пожалуйста, - указал Люсин и передал бланк Сударевскому.
     - Извольте. - Он мгновенно поставил подпись.
     - Теперь я,  с  вашего позволения,  занесу сюда  резюме нашей с  вами
беседы,  и,  если моя редакция вас удовлетворит, мы продолжим разговор уже
для протокола. Идет?
     - И это все, что вам нужно?
     - На данном этапе.
     - С вашего позволения, - подмигнул Сударевский, наливая себе на самое
донышко.
     - Так будет правильно? - спросил Люсин, отложив ручку.
     Сударевский бегло пробежал глазами запись.
     - Да. В момент полива на диаграмме действительно всякий раз возникало
характерное ступенчатое плато.
     - Подпишитесь прямо под этой строчкой, и пойдем дальше.
     - Хорошо, - сказал Сударевский. - Раз у вас такой порядок.
     - Вот  именно,  -  благодарно улыбнулся Люсин,  забирая  протокол.  -
Теперь такой вопрос,  Марк Модестович.  -  Он задумался, подыскивая точную
формулировку.  - Чисто условно ваши эксперименты носили название <Любовь -
Ненависть>, не правда ли?
     - Совершенно правильно. Но это действительно не более чем условность.
     - Можно ли, в таком случае, говорить, что программа <Любовь> вызывала
у растений положительные эмоции, а <Ненависть> - отрицательные?
     - Пожалуй,  -  подумав,  согласился Сударевский.  -  По  крайней мере
реакции оказывались различными, сугубо специфическими.
     - Программу <Ненависть> осуществляли вы?
     - Да.
     - <Любовь> - Аркадий Викторович?
     - Совершенно верно.
     - Как отражалось на ленте прижигание листа сигаретой?
     - Серией зубчатых пиков ниже нулевой линии.
     - А плато полива выше нулевой?
     - Выше.
     - Отличало ли растение Аркадия Викторовича от вас, Людмилу Викторовну
- от Аркадия Викторовича?
     - Несомненно...  После  серии  прижиганий и  раздражений электротоком
растение однозначно реагировало на мое приближение.
     - Как именно?
     - Печатающее  устройство  регистрировало те  же  зубчатые  пики,  что
возникали после ожога.  Они выходили не столь четко выраженными, но тем не
менее достаточно характерными.
     - Значит,  достаточно было вам только войти в комнату, чтобы растение
испустило крик боли?
     - Я бы не решился на столь эмоциональную формулировку.  - Сударевский
попытался скрыть улыбку. - Но, по сути, вы правы. Так оно и было.
     - В  протоколе эмоций  не  будет,  -  сказал Люсин,  записывая.  -  Я
попытаюсь соблюсти академическую трактовку... Какова была реакция растения
на приближение Аркадия Викторовича?
     - Спокойная  апериодическая синусоида.  -  Марк  Модестович изобразил
пальцем пологие волны.
     - Людмилы Викторовны?
     - Реакция была схожей, но синусоида скорее затухала.
     - Людмила  Викторовна  сообщила,   что  растения  реагировали  на  ее
физическое и душевное состояние. Это верно?
     - Не  думаю.  Людмила Викторовна женщина сугубо эмоциональная,  и  ей
многое кажется.
     - Она  говорила,  что  цветок  отзывался  на  малейшие  изменения  ее
настроения.
     - Это скорее из области фантазии. Своего рода самогипноз.
     - Но когда она тяжело заболела,  разве Аркадий Викторович не поставил
у ее изголовья цветок?
     - Что-то такое припоминаю.
     - И   разве   не   совпала  кривая  ее   температуры  с   колебаниями
биопотенциалов листьев?
     - О  совпадении и  речи быть не может.  Это противоречило бы науке...
Известные соответствия,  конечно,  наблюдались,  но чтобы совпадение? Нет.
Немыслимо.
     - Значит, говорить можно лишь об отдельных соответствиях?
     - И то осторожно. Слишком мало статистики.
     - А какова была реакция на гибель креветок?
     - Однозначная. Резкий всплеск вверх. Характерный двойной зубец.
     - Всегда?
     - Почти всегда.
     - Чем вызваны отклонения?
     - Случайностью,  надо думать,  статистикой. Живые объекты редко ведут
себя со стопроцентной повторяемостью.
     - Были случаи, когда растения не реагировали на смерть креветки?
     - Я знаю пять или шесть случаев.
     - Чем, по-вашему, это вызвано?
     - Опять же статистикой.
     - Но за статистикой кроется некое явление, процесс?
     - Либо да,  либо нет. Не следует забывать, что природа в самой основе
своей статистична. Если мы обратимся к элементарным частицам...
     - Стоит ли, Марк Модестович?
     - Но в основе мироздания действительно заложены квантово-механические
процессы, где статистика...
     - Боюсь,  что здесь я  ничего не  пойму.  Извините...  Буду очень вам
благодарен,   если   вы   объясните  мне   статистические  отклонения  без
привлечения квантовой механики.
     - Это уже гадание, шаманство. Почем я знаю, по какой причине растение
вдруг не прореагировало?  Может, оно спало. Или решало какие-то свои дела.
Наконец,  просто пребывало в дурном настроении. Сами видите, какая это все
чушь. Лучше не заниматься гаданием.
     - Аркадий Викторович убивал только креветок?
     - Да. Рыб ему было жалко.
     - А  как бы,  по  вашему мнению,  могло отозваться растение на гибель
теплокровного организма?
     - Таких опытов мы не ставили.
     - И все же?
     - Я, видите ли, экспериментатор и гаданиями не занимаюсь.
     - Хорошо,  Марк Модестович,  так я и запишу... Тогда еще вопрос: если
утренний полив  соответствует десяти часам по  московскому времени,  то  и
каждое последующее событие,  отраженное на ленте,  тоже отвечает какому-то
строго определенному времени суток? Верно? Я не ошибаюсь?
     - Абсолютно,  поскольку одно вытекает из другого. Отклонения, кстати,
везде будут одинаковыми.
     - Поясните, пожалуйста.
     - Время первого полива точно не  зафиксировано.  Мы  лишь приближенно
приурочили его  к  десяти часам.  Так?  Столь же  приближенными окажутся и
остальные события.  Если опыт начался не  в  десять часов,  а,  скажем,  в
одиннадцать,  то и  ошибка в  определении времени гибели креветки составит
ровно плюс один час. Вы согласны?
     - Понял вас! Все очень логично... К сожалению, у меня кончается лист,
и я вынужден попросить вас еще раз расписаться. Не затруднит?
     - Нет проблемы, как говорят англичане.
     - Благодарю...  Когда вы в  последний раз были на даче в  Жаворонках?
Точнее, когда вы в последний раз ставили с Аркадием Викторовичем опыт?
     - За  несколько дней до того,  как случилось это трагическое событие,
Владимир Константинович,  за  несколько дней.  Насколько я  помню,  вы уже
спрашивали меня  об  этом.  Могу  лишь  сожалеть,  если мой  ответ вас  не
устраивает.
     - Не устраивает? Но почему?
     - Эх,  Владимир  Константинович,  дорогой  мой!  Я  же  не  слепой  и
прекрасно понимаю,  куда вы  гнете.  Вам  кажется,  будто вы  располагаете
убийственным доказательством против меня.  Сейчас вы достанете из портфеля
ленту и обвините меня в том, что в день смерти Аркадия Викторовича я был в
его кабинете.  Разве нет? Сначала вы своими вопросами загнали меня в угол,
а теперь вытащите вещественное доказательство и изобличите во лжи.
     - Если я правильно понял, вы хотите, чтобы я выложил карты на стол? В
принципе я не против открытой игры.  Давайте попробуем разобраться вместе.
Действительно,  у меня в портфеле лежит лента. Ориентируясь на характерный
сигнал полива, мы можем разделить ее на отрезки, соответствующие отдельным
календарным дням.  Последний  отрезок  соответствует последнему дню  жизни
Аркадия Викторовича. Лента еще продолжала разматываться, когда ваш учитель
уже  не  дышал.  Даже  после того,  как  цветок был  опрокинут и  один  из
датчиков,  отвечающий четвертому номеру на печатном устройстве,  порвался,
потенциометр все еще продолжал работать.  Опыт все еще длился, несмотря на
то  что экспериментатор был мертв.  Вот так...  Вместе с  вами мы пришли к
тому,  что на ленте зарегистрированы вполне объективные процессы,  которые
могут  быть  с  большой долей вероятности однозначно интерпретированы.  Вы
сами только что рассказали о  том,  как реагировало растение на  одно лишь
ваше  появление  в  лаборатории.  Вы  сами  подтвердили и  тот  факт,  что
программа  <Ненависть>  целиком  лежала  на  вас.  Но  на  участке  ленты,
запечатлевшей последний опыт Ковского,  мы  видим ту  самую серию зубчатых