цию до  мелочей.  Скорее  всего,  она
порождена именно той максимальной собранностью,  которую почувствовал он в
те секунды у кадки с водой, чуть в стороне от калитки... Убеждает?
     - Вполне. Но, признаться, от тебя я другого ждал, Володя. <Картинки>.
А так - анализ де люкс. Ничего не скажешь. Логика на стыке психологии. Все
чин чинарем. Только дальше что?
     - Не  торопи меня,  Яша.  Есть у  тебя материал,  вот  и  неси его  в
лабораторию. А там, как говорят, будем поглядеть.
     - Будь по-твоему.  -  Крелин взял стул и принялся заполнять бланки. -
Унылый у нас заказ получается. Одни окурки.
     - Порошок, - напомнил Люсин.
     - Да,  еще  порошок...  Ну,  до  скорого.  -  Крелин собрал бумаги и,
подхватив неразлучный чемоданчик,  направился к двери.  -  Держим связь! -
крикнул он уже из коридора.
     - Ага,  -  помахал ему рукой Люсин.  -  По радио. Семь футов тебе под
киль!
     Оставшись один,  он  подтянул к  себе городской телефон и  набрал две
цифры спецсправочной.
     - Добрый день,  это Люсин говорит,  -  сказал он.  -  Мне нужен номер
телефона  Института  синтетических  кристаллов...   Да,   НИИСК.  Приемная
директора...  Благодарю!  -  Положив и  тут же  вновь взяв трубку,  набрал
номер. - Институт синтетических кристаллов? Дирекция?
     - Вас слушают! - Голос был женский, тон сугубо официальный.
     - Говорят из  Управления внутренних дел  Мосгорисполкома.  Мне  нужен
директор.
     - Фома Андреевич занят. Позвоните попозже.
     <Когда  именно?   -   хотел  спросить  Люсин,  но  в  трубке  звучали
прерывистые гудки.  -  И  вообще,  как фамилия вашего Фомы Андреевича?>  -
подумал он раздраженно.
     Побарабанив пальцами  по  столу,  он  включил  приемник  и  прослушал
последние известия.
     - Говорит старший инспектор Люсин,  - медленно, словно диктовал текст
машинистке,  сказал  он  в  телефон.  -  Соедините  меня  с  директором...
Пожалуйста.
     - Фома Андреевич говорит по другому телефону.
     - Хорошо. Я подожду.
     - А вы по какому вопросу?
     - Это, с вашего позволения, я скажу Фоме Андреевичу.
     - Как  хотите...  Только имейте в  виду,  что  Фома  Андреевич едет в
президиум.  У него очень мало времени... Не знаю даже, сможет ли он сейчас
с вами говорить. Может быть, вы завтра с утра позвоните?
     - Нет.  Насколько я знаю, у вас пятидневная рабочая неделя, а сегодня
пятница. Поэтому я никак не смогу поговорить с вашим начальником завтра...
Кстати, как его фамилия?
     - Вы   не   знаете   фамилии   Фомы   Андреевича?    -   Официальный,
сдержанно-неприязненный тон сменило непритворное изумление.
     - Виноват. Не знаю.
     - Одну минуту!  -  торопливо сказала секретарша,  и было слышно,  как
стукнула об стол отложенная в  сторону трубка.  -  Член-корреспондент Фома
Андреевич  Дубовец  сейчас  будет  с  вами  говорить,  -  прозвучал  после
томительных секунд ожидания торжественный голос. - Соединяю!
     <Господи,  честь-то  какая!  <Ведь  я  червяк в  сравненьи с  ним,  в
сравненьи с ним, с лицом таким>, - пропел Люсин, разумеется, про себя.
     - Слушаю!
     Люсин определил голос как лениво-капризный.
     - Добрый день, Фома Андреевич! С вами говорит старший инспектор Люсин
из Управления внутренних дел Мосгорисполкома.
     - Слушаю вас, товарищ Люсин.
     - Не  могли бы  вы  уделить мне несколько минут для беседы?..  Не  по
телефону, разумеется...
     - А вы по какому вопросу?
     - Мне  нужно  получить вполне  официально некоторые сведения о  вашем
сотруднике товарище Ковском Аркадии Викторовиче.
     - Как вы сказали?  Ковский?..  Да-да, есть такой... Только я вам вряд
ли смогу быть полезным.  Вам,  товарищ... э-э... вам лучше переговорить по
этому вопросу с начальником отдела кадров.
     - Извините,  Фома Андреевич,  но мне нужны именно вы! Дело в том, что
мы разыскиваем вашего,  -  Люсин подчеркнул это,  -  сотрудника,  который,
возможно, похищен или даже убит.
     - Да-да,  мне уже звонили...  Какая-то женщина,  жена,  что ли? Очень
странная история.  Но,  видите ли,  у  нас  в  институте свыше двух  тысяч
сотрудников,  я  просто физически не могу знать каждого...  Ковского знаю,
конечно.  Доктор наук.  Но мы редко встречаемся,  он большую часть времени
работает дома,  что,  надо сказать, вызвало известные нарекания... Да. Так
что  вряд ли  чем могу помочь,  позвоните в  отдел кадров.  Если возникнут
вопросы, тогда милости прошу, давайте созвонимся и встретимся. Буду рад. А
сейчас, извините, спешу в академию.
     <Вот это фрукт!  -  вздохнул Люсин и  медленно,  словно боясь разбить
хрупкое стекло, опустил трубку. - <Картинка> возникает законченная. Ничего
не скажешь>, - и стал размышлять, как взять этого Дубовца за жабры.
     Прямой наскок тут не годится.  Не посылать  же  ему,  в  самом  деле,
официальное  приглашение,  а  тем  более  повестку?  По  закону-то  оно бы
следовало...  Любой гражданин,  независимо от занимаемого поста, титулов и
регалий, может быть вызван для дачи свидетельских показаний. Уклониться от
этого нельзя. Следователь имеет право подвергнуть уклоняющегося приводу. И
тем не менее...  Что же делать в данном,  конкретном случае,  когда имеешь
дело с капризным барином,  которому  одно  удовольствие  вежливо  обхамить
человека,  как говорится, на место поставить. Ведь он же не отказался дать
показания,  а лишь в сторону ушел, на занятость сослался. Да и что толку в
беседе  с человеком,  который не желает иметь с тобой никакого дела?  Даже
если бы он и соизволил дать аудиенцию,  много ли вытянешь из него?  Две  с
лишним тысячи...  Ишь ты!  А спроси его,  за какие заслуги он директорскую
зарплату каждый месяц получает,  если  физически,  видите  ли,  не  может,
вернее  будет  сказать  - не желает знать своих подчиненных!  Нет,  прямым
нажимом такого не взять.  Еще неприятности  наживешь.  Наверняка  вхож  во
всякие высокие сферы и может напрямую связаться с начальством. Разбираться
ведь особенно не станут; дел много важных и времени нет. Чем оно выше, тем
кругозор шире. Это для него, Люсина, данное дело - пуп Вселенной, а сверху
оно помельче выглядит... Жалоб и скандалов ведь тоже никто не любит. На то
и ум человеку дан, чтобы трудные задачи решать. Тех, кто только одно знает
- в лоб,  не без основания дубарями зовут.  Ведь с того, кто вообще ничего
не сделал,  меньше спросят,  чем с того,  кто дров наломал. И справедливо:
почему  не   спросил,   не   посоветовался?   Следователь   Бородин,   что
злоупотреблениями  на Востряковском кладбище занимался,  ничтоже сумняшеся
поднял кладбищенские документы и повесточки разослал по  тысячам  адресов.
Опросить,  видишь  ли,  родственников  понадобилось,  не вымогали ли у них
взятку при захоронении  усопших.  Дело,  конечно,  правильное,  по  свежим
следам,  иначе не докопаешься...  Только топорно,  в лоб!  А кто они,  эти
родственники,  он подумал?  В каком моральном состоянии?  Как воспримут на
другой  день  после  похорон  повестку из милиции?  Гореть бы этому дубарю
Бородину как шведу, если бы министру жалобу кто написал... <Дура лекс, сэд
лекс>  - <Закон суров,  но это закон>.  Это,  конечно,  так,  римляне были
правы,  но вместе с тем и не так.  Есть  свод  законов  и  есть  жизненная
диалектика, этические нормы, такт, наконец. Да и конкретные обстоятельства
учитывать надо.  В разных случаях один и тот же закон по-разному толковать
приходится...  Те  же  римляне говорили:  <Фиат юстициа,  пэрэат мундус> -
<Пусть свершится  правосудие,  хотя  бы  погиб  мир>.  Правосудие  -  это,
конечно,  прекрасно  и  да  свершится  оно  всегда  и везде,  но мир пусть
все-таки живет.  Не будем лезть  в  бутылку  и  посылать  Дубовцу  типовое
приглашение,  которое он, конечно же, проигнорирует, а пойдем к старику на
поклон...
     - Лида, приветик! - Он сделал ручкой. - У себя?
     - У  себя,  Володя,  проходи,  -  улыбнулась  ему  секретарша.  -  На
соревнования поедешь?
     - Ох, черт возьми! - Он хлопнул себя по лбу. - Склероз! Забыл!
     - Как ты  можешь?  Это же  первое большое соревнование по  подводному
ориентированию!
     - Региональное,  -  уточнил Люсин.  - Так что не будем волноваться. В
воскресенье?
     - Да.  В семь утра встречаемся на Ленинградском вокзале у пригородных
касс.
     - Хорошо.  Постараюсь... У меня к тебе просьба, Лидона: выпиши ты для
меня <Курьер ЮНЕСКО> на второе полугодие.
     - А не поздно?
     - Нет. Он всегда запаздывает.
     Люсин вошел в крохотный тамбур и, приоткрыв дверь кабинета, заглянул:
     - Разрешите?
     - Входи,  Владимир Константинович, - кивнул генерал, не поднимая глаз
от толстенного справочника. Палец его медленно скользил по строчкам сверху
вниз, а губы беззвучно шевелились.
     <Как он постарел! - тоскливо подумал Люсин. - Усы совсем белые стали.
Но колючие еще, щеточкой, и ежик на голове дыбом стоит, колючий>.
     - Что у  тебя?  -  Генерал заложил справочник узкой полоской бумаги и
снял очки. - Нашел что-нибудь?
     - Пока очень немногое.  Сдали в  лабораторию...  Дежурного по городу,
конечно, предупредил... И вс„!
     - Действительно,  не  густо.  Но представление уже составил?  Есть во
всем этом рациональное зерно?
     - Чувствую, есть.
     - Чувствуешь или думаешь?
     - Для дум материала пока маловато,  Григорий Степанович. Но дело это,
конечно, наше, по всему видно. Я был неправ. Извини.
     - Красиво излагаешь. И с достоинством.
     Люсин беспомощно улыбнулся и развел руками.
     - Только за этим и пришел?  - Генерал прищурился и свободно откинулся
в кресле, разглядывая Люсина.
     - Разумеется,   нет.  Этикет  рекомендует  светским  людям  улаживать
подобные вопросы как бы между прочим.
     - Не понял. Светским или советским?
     - Светским, Григорий Степанович, но это не значит, что советские люди
не могут являться одновременно и светскими тоже...  Я шучу,  конечно,  ибо
свет уже давно не тот.
     - Я  тебе,  кажется,  говорил,  что  после юрфака ты  стал мне меньше
нравиться?
     - И  неоднократно.  Но  что делать?  Университетское образование даже
мурманскому бичу придает известный лоск. Допускаю, что некоторым это может
прийтись не по вкусу.  Профессиональный юрист, даже доцент, видимо, должен
чувствовать ко мне кастовую, я бы сказал, ревность. Это кауза эффициэнс.
     - Действующая причина,  говоришь?  Так-так...  На твоем месте я бы не
стал здесь козырять латынью.  Ведь я-то знаю, что больше тройки ты никогда
не имел.
     - Зато римское право я сдал на пятерку, равно как и криминалистику.
     - <Отлично>  я,   помню,   поставил  тебе  из   милости...   Все-таки
профилирующий предмет... Говори, с чем пришел. Только быстро.
     - Нужен совет. Я нарвался на шишку, которая не пожелала меня принять.
     - Кто это?
     - Членкор  Дубовец.   У  него  работал  Ковский.   Конечно,   я  могу
порасспросить сослуживцев,  что и сделаю,  но,  боюсь,  без его по меньшей
мере благожелательного нейтралитета мне далеко не продвинуться.  Насколько
можно  судить  по  первому телефонному разговору,  обстановка в  институте
сложная.
     - Тебе поручен розыск, действуй по закону. При чем здесь обстановка?
     - <Всякое право  установлено для  людей>  -  <Омнэ  юс  хоминум кауза
конститум эст>.  Так вот,  от товарища Дубовца, кроме жалобы, мы ничего не
получим.  Мне наплевать,  но  расследованию это повредит,  причем в  самом
начале. Для пользы дела Дубовца надо нейтрализовать.
     - Пообломался, Володя? Политиком стал? - усмехнулся генерал.
     - Что делать? Учимся понемногу.
     - Вижу. Как, по-твоему, его лучше прижать?
     - Если  интуиция  меня  не  обманывает,  наиболее  действенной  может
оказаться протекция какого-нибудь вышестоящего товарища.  Фому  Андреевича
надо  попросить сделать  одолжение и  оказать всяческое содействие имярек.
Высокая протекция позволит ему,  не теряя сиятельного имэджа,  снизойти до
малых сих.
     - Хорошо. Я понял. Только не надо так длинно. И паясничать не надо.
     - Слушаюсь, товарищ генерал, и благодарю.
     - Что такое имэдж, Володя?
     - Чисто американское выражение.  Оно означает лицо человека,  как оно
выглядит в зеркале общественного мнения.
     - Общественного! - Генерал поднял палец. - Здесь же, насколько я тебя
понял, речь идет скорее о внутреннем зеркале. Так?
     - Совершенно верно.
     - Тогда все.  Иди работай,  а я тебе позвоню.  Впрочем,  постой, хочу
посоветоваться  с  тобой  по  поводу  одной  идиомы.   -  Генерал  раскрыл
справочник  и   вынул  закладку,   на  которой  были  записаны  английские
выражения. - Вот смотри...
     - Уэбстер!   -  сказал  Люсин,  наклоняясь.  -  Где  приобрели  такое
сокровище?
     - Презент,  -  смущенно  улыбнулся генерал  и,  услышав  приглушенный
гудок,  снял трубку с мигающего зеленой лампой селектора. - Никак не отыщу
вот эту фразу...  Слушаю вас, - сказал он. - Да, он у меня. Сейчас позову.
Тебя, - подмигнул он Люсину. - Дежурный по городу разыскивает.
     - Старший инспектор Люсин у телефона!
     - Привет, Владимир Константинович. Подполковник Баев тебя беспокоит.
     - Да-да! Что у тебя, Петр Кузьмич?
     - Найден бумажник с  документами на  имя того самого Ковского Аркадия
Викторовича,  о  котором ты говорил...  Паспорт,  служебное удостоверение,
бумажки всякие,  пять  рублей  денег  и  билет  четвертая зона  -  Москва,
Киевской железной дороги.
     - За какое число?! - крикнул Люсин.
     - Дата вчерашняя. Двадцать второе июня. Ноль часов с минутами.
     - Огромное  спасибо  тебе,   Петр  Кузьмич,  сейчас  выезжаю!  А  где
нашли-то?
     - На   Кольцевой  автостраде,   чуть  подальше  съезда  на  Ленинский
проспект... Инспектор ГАИ Петров обнаружил... Ну, до скорого!
     - Подкинули? - спросил генерал, когда Люсин задумчиво положил трубку.
     - Не знаю,  Григорий Степанович.  Все может быть...  Но билет этот...
Так что за фраза?  Ах,  это Range of vision, вы совершенно правы, означает
<поле зрения>, а within range - <на расстоянии выстрела>.
     - Вот это-то мне и надо!  -  обрадовался генерал.  - Больно уж статья
интересная попалась.
     В  другой раз Люсин не преминул бы найти фразу в словаре и указать на
нее  генералу,  что  называется,  ткнуть  пальцем.  Но  он  был  настолько
заинтересован этим  билетом,  что  лишь  рассеянно улыбнулся и  поспешил к
себе.
     - Гараж?  -  спросил он по внутреннему. - Люсин вас приветствует. Мне
бы машину...


     Глава седьмая

     АЛГОРИТМ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

     В субботу утром Люсин, не заходя к себе в кабинет, направился прямо в
научно-технический  отдел.  Поломав  вчера  изрядно  голову  над  графиком
расследования,   он  пришел  к  выводу,   что,   прежде  чем  окунуться  в
малознакомый научный мир,  следует подбить бабки:  как можно скорее выжать
максимум  информации из  того  немногого,  что  было  обнаружено на  месте
происшествия.
     Он позвонил Генриху Медведеву и Володе Шалаеву, объяснил, что, как ни
жаль,  встреча не  вытанцовывается -  он  не приедет.  Ловля бычков и  уха
откладывались,  таким  образом,  на  неопределенное  время.  Посетовав  на
судьбу,  решили сбежаться во  вторник ориентировочно в  Доме  журналистов.
Договариваясь  об  этом,   Люсин  почти  наверняка  знал,  что  ничего  не
получится. Впереди маячил НИИСК.
     Свой визит    в    НТО    он    решил    начать     с     лаборатории
электронно-вычислительной  техники.  Во-первых,  надо  было  дать  химикам
побольше времени на анализы, во-вторых, почерк проникновения в Жаворонках,
это было ясно с самого начала, давал в руки следствия многообещающую нить.
Да, почерк был характерный.
     Как  тут  не  пожалеть  о  легендарных временах узкой  специализации!
Может, и жить было бы легче...
     Преступный мир в  ту  далекую эпоху четко делился на <медвежатников>,
<домушников>,  <скокарей>, <кукольников>, <фармазонов> и т. п. Сыщики тоже
делились по  интересам.  Ловец дотошно изучал поле своей охоты и  зачастую
был   лично  знаком  с   наиболее  выдающимися  представителями  опекаемой
профессии.  По одной лишь манере,  с какой была взята касса,  ограблен дом
или  проведена  мошенническая  операция  с  <куклой>,   имитирующей  пачку
червонцев,  сыщик мог,  не прибегая к картотеке, определить, кто есть кто.
Назывались  три-четыре  персоны,   производилась  проверка,   и   виновник
торжества оказывался за  решеткой.  А  как протекал допрос?  Об этом поэмы
слагать можно.
     Разве  позволил  бы  себе  <классный  специалист>  тех  лет  отрицать
очевидное? Выкручиваться? Нет, у этих людей была своя, пусть воровская, но
этика,  джентльменский кодекс.  Они  встречались со  следователем,  как со
старым знакомым,  уважая в  нем  равноправного соперника,  почти  коллегу.
Право,  было в этом что-то от спортивных поединков:  сегодня ты победил, а
завтра я...
     Нет,  конечно  же,  Люсин  не  идеализировал  прошлое.  Он  прекрасно
понимал,  что  человеческое  коварство  и  подлость  существовали  во  все
времена.   Ни   он,   ни   старики  ветераны  не  сожалели  о   том,   что
профессиональная преступность в стране приказала долго жить. Напротив, вся
их деятельность сводилась именно к этому.  Другое дело,  что уход с первых
ролей   на   темной  сцене  уголовщины  <вора  в   законе>  положил  конец
сравнительно легкой персонификации преступлений.  Теперь все  реже и  реже
удавалось установить по почерку автора - это слово вошло в обиход с легкой
руки   одного  молодого  сотрудника,   который  лишь  подражал  спортивным
журналистам,   породившим   сомнительное  выражение   <автор   гола>.   И,
разумеется, не могло быть и речи, чтобы сделать это без помощи картотеки.
     Но с  распространением электронно-вычислительной техники на все сферы
человеческой жизни значительно облегчилось решение задач,  так  или  иначе
связанных с перебором вариантов, или, как говорят математики, <вычислением
вариабельности>.  Не  прошли  перемены  и  мимо  уголовного розыска.  Были
созданы исследовательские группы, приобретены машины второго поколения, на
работу  в  милицию  пришли  ребята  с  дипломами  механико-математического
факультета.  Они лихо отмели все то, что называли <романтической шелухой>,
и  принялись  за  разработку машинных  программ.  Поединок  преступника со
следователем обрел  наконец  математический эквивалент в  терминах  теории
игр, где каждое преступление было сжато до короткого, бесстрастного, как и
положено математической формуле, алгоритма.
     В  отличие  от  некоторых коллег,  которые встретили <тихие  игры>  с
откровенным  недоверием   и   даже   радовались  каждой   новой   промашке
варягов-кибернетиков,  Люсин заинтересовался новшеством.  Он понимал,  что
математическая  криминалистика находится  только  в  самом  начале  своего
долгого и,  надо надеяться,  плодотворного пути. Во всяком случае, первыми
ее  достижениями уже  пользовались все.  После нескольких лет  кропотливой
работы  картотека был  переведена на  машинную память,  и  выборку  теперь
осуществляла ЭВМ. Следователь лишь давал ей задание. Разумеется, с помощью
программиста-посредника между машиной и человеком,  без которого,  кстати,
не обходится ни один серьезный научно-исследовательский  институт.  Теперь
дотошный просмотр тысяч карточек,  который раньше бы занял несколько дней,
осуществлялся в считанные минуты.  Даже сакраментальные отпечатки  пальцев
стали отныне достоянием компьютеров.  Богатая дактилоскопическая коллекция
претерпела математическое вмешательство.  Сложный пальцевый узор  свели  к
коду  его  частных  признаков,  которые  были  занумерованы  и нанесены на
координатную сетку.  А далее дело  пошло  проторенной  дорогой.  Составили
программу  и научили ЭВМ <читать> папиллярный узор.  Теперь просмотр сотни
дактилоскопических отпечатков занимает не больше  минуты.  Впрочем,  слово
<просмотр> уже нельзя употреблять в прежнем его значении.  <Просматривает>
машина,  и время тратится тоже машинное.  Следователь по