- Но  по  одному мановению пальца Фомы Андреевича готовая отречься от
родного отца.
     - Ковский ей не отец.
     - Тем  хуже.  Одним своим существованием он  угрожает всей этой шайке
лизоблюдов и бездарей,  этим кипучим бездельникам,  которые ничего не дали
науке и никогда не дадут.
     Люсин  краем глаза глянул на  Сударевского.  Марк  Модестович уже  не
улыбался.
     - Положим,  вы правы, - Люсин подошел к Сударевскому и облокотился на
каменный подоконник,  на котором стояли горшки с растениями,  -  и Ковский
всем  здесь  мешал,  включая вас.  Но  тогда  я  иначе сформулирую вопрос:
считаете ли вы кого-нибудь из названных и не названных вами лиц способными
причинить Аркадию Викторовичу физический вред?
     - Убить, что ли?
     - Не  обязательно.   -  Люсин  попробовал  рассмеяться.  -  Похитить,
скажем...
     - Бред  какой-то!   -  махнул  рукой  Сударевский.  -  Если  говорить
серьезно,  то никто из тех,  кого я знаю, включая меня самого, не убивал и
не похищал шефа.  Склочники и  завистники мелкого пошиба редко поднимаются
до  высоты  Сальери.  Они  пишут  письма,  порой  анонимные,  сплетничают,
наушничают,  бросают черные  шары  на  ученом совете -  все  это  так,  но
физическая расправа?  Фи! На это они - вы употребили точное слово - просто
не  способны.  Ведь ко  всему они  еще и  трусы,  ограниченные,  трусливые
людишки с комплексом неполноценности и безмерным аппетитом.  Конечно же, я
шутил,   отвечая  на   ваш  вопрос.   Наши  научные  жучки  непричастны  к
исчезновению Аркадия Викторовича.  Но  вы спрашивали меня о  врагах,  и  я
назвал их.  Вы интересовались личностью шефа, и я обрисовал вам атмосферу,
в которой он работал и жил.
     - Я  так  и  понял вас,  Марк Модестович...  Покинем же  -  мысленно,
разумеется, - стены столь милого вам учреждения и попробуем выйти на более
широкий оперативный простор. Не возражаете?
     - Готов приветствовать любой мысленный эксперимент.
     - Тогда скажите мне,  не  был  ли  связан ваш шеф с  людьми,  которые
интересовались драгоценными камнями не столько в плане научном, сколько...
как бы это поточнее сказать... в потребительском?..
     - Не   продолжайте,   Владимир   Константинович,   -   остановил  его
Сударевский.  -  Я понял,  что вас интересует... Насколько я знаю, Аркадий
Викторович не имел никаких дел с  контрабандистами,  фальшивомонетчиками и
нечистыми на руку ювелирами. Здесь можете не искать, не тратьте понапрасну
силы и время.
     - Но чудес ведь не бывает...
     - Как  знать?  -  пожал  плечами Сударевский.  -  Аркадий Викторович,
например,  умел делать многое из того,  что простые люди относят к области
чудес.
     - Не скрою, что вы разбудили мое любопытство.
     - Охотно  удовлетворю его,  но  только  потом  не  жалуйтесь,  что  я
напустил туману и  сбил вас с верного следа.  К тайне запертой комнаты это
не имеет никакого отношения.
     - Какой запертой комнаты? - мгновенно отреагировал Люсин.
     - В Жаворонках, Владимир Константинович. Об этом весь институт гудит.
     - Ах,  вот как!  Ну что ж, вполне естественно... Нет тайного, которое
бы не стало явным.  Рассказывайте же,  Марк Модестович, не заботясь о том,
что  может пролить свет на  события в  Жаворонках,  а  что нет.  <Экс пэде
Хуркулем>,  как говорили древние римляне.  <По ноге узнаем Геркулеса>:  по
части  восстановим целое...  Я  жажду  чуда.  Помните  артиста  Кторова  в
<Празднике святого Иоргена>?
     - Смутно...  А чудеса,  Владимир Константинович,  творятся вон за той
дверью. Не угодно ли?
     - Вы, очевидно, подразумеваете чудеса науки?
     - А  вам хочется чего-то иного?  В  исследовательском-то институте?..
Пройдемте в лабораторию, и я покажу вам наши камеры, в которых совершается
таинство,   могущее  повергнуть  в  священный  трепет  любого  из  великих
алхимиков от Агриппы до Парацельса.
     - Это  который же  Парацельс?  -  Люсин  поспешил блеснуть эрудицией,
существенно обогатившейся в деле с ларцом. - Теофраст Бомбаст?
     - Еще и фон Гогенхейм, - не преминул уточнить Сударевский.
     - Я с удовольствием посмотрю, как растут кристаллы.
     - Это  и  в  самом  деле  интересно.   Зарождение  и  рост  кристалла
напоминают интимнейшие механизмы жизни. В наших камерах созревают странные
плоды.  Что  перед ними  гомункулус или  философский камень!  Так,  пустая
расплывчатая мечта.  В сверкании затравки, на которую беспрерывно сыплется
шихта, вам откроются неземные ландшафты. Вы услышите музыку звездных сфер.
Возможно, тогда вам станет понятнее, что я называю чудом.
     - Сен-Жермен очаровал французского короля тем,  что уничтожил пузырек
газа в бриллианте.
     - Вы   удивительно  догадливый   и   широкообразованный  человек.   -
Сударевский пристально посмотрел  на  Люсина,  но,  едва  они  встретились
глазами,   сразу  же  отвел  взгляд.  -  Говорю  искренне.  Не  в  порядке
комплимента.
     - Научно-техническая революция  затронула широкие  массы  милиции,  -
пошутил Люсин.
     - Я  не  знаю,  как  это делали Сен-Жермен и  Калиостро,  очаровавший
фокусом с  камнем весь бомонд в  Митаве,  но  мы  умеем заращивать газовые
включения.  Кристалл вырастает за  счет  присоединения к  его  поверхности
атомов питающей среды.  Это может быть раствор,  расплав, газ. В последнем
случае весь секрет сводится к тому, чтобы посадить молекулы газа на нужное
место.
     - В пузырек?
     - Именно.  Здесь  особое значение приобретает чистота опыта.  В  ряде
случаев нам приходится выдерживать и плавно изменять температуру в области
двух тысяч градусов с точностью до десятых долей.  Но это скучная материя,
голая технология.
     - Напротив!  -  запротестовал  Люсин.  -  Ваш  рассказ  исключительно
увлекателен.  Я готов согласиться, что вы с Аркадием Викторовичем и впрямь
умеете творить чудеса.
     - Умеем.  - Он устало прикрыл глаза рукой. - Все эти в высшей степени
эффектные  штучки  являются  лишь  чисто  практическим приложением  нашего
открытия... А с ним-то у нас и не благополучно.
     - Зажимают?
     - Не то слово. Поедом едят.
     - Я  не  знаю  такого случая,  когда вражда на  почтенной ниве  науки
вылилась бы в уголовное дело.  - Люсин наклонился над письменным столом и,
словно от  нечего делать,  чтобы только руки  занять,  принялся перебирать
бумаги.  - Не зарегистрировано у нас таких инцидентов, Марк Модестович. Но
все, что связано с открытием, меня глубоко занимает. Я вижу здесь реальную
возможность проникнуть во внутренний мир Аркадия Викторовича.  Где же еще,
как  не  в  борьбе,  проявляются во  всей  их  полноте  духовные  качества
человека, отличительные его особенности?
     - Боюсь,   что  вы  разочаруетесь.   Борцом  Аркадий  Викторович  был
никудышным. Поразительно непробивной человек.
     - Превосходно!  Меня,  видите ли, интересует только истина. Поэтому я
равно  приемлю  и  силу  и  слабость.   Отрицательные  качества  столь  же
привлекают меня, как и достойные подражания.
     - Что вы хотите?  -  спросил Марк Модестович, когда увидел, что Люсин
выдвинул средний ящик письменного стола.
     - Может быть,  остались какие-то заметки личного характера?  -  Люсин
бегло  пролистал толстый,  переплетенный в  коричневый ледерин  отчет.  Не
обнаружив никаких закладок, взял другой.
     - Вряд  ли  вы  здесь  найдете  что-либо  интересное,  -  Сударевский
прищурился.
     - Боюсь,  что  у  вас  составилось превратное мнение об  элементарных
розыскных действиях.  У нас иногда самая незначительная деталь,  пустяк на
первый взгляд, позволяет прийти к непредвиденным выводам.
     - Поступайте  как  знаете.   -  Сударевский  набрал  воды  в  большую
коническую колбу и  занялся поливкой цветов.  -  Конечно же,  вам надо все
посмотреть...  Просто мне  стало  как-то  не  по  себе,  когда посторонний
человек... Одним словом, обидно и жаль. Извините, если оскорбил.
     - Не оскорбили.  Я-то ведь не сомневаюсь в правомочности и, что всего
важнее,  необходимости своих действий. Лучше не обращайте на меня внимания
и рассказывайте. В чем суть вашего открытия?
     - Мы  с  Аркадием Викторовичем обнаружили неизвестное ранее  свойство
кристаллов. Любопытно, что с проявлениями его люди встречаются каждодневно
вот уже десятки тысяч лет... - Сударевский умолк.
     - Я вас внимательно слушаю,  -  подбодрил его Люсин, задвигая обратно
нижний ящик,  в  котором не  было ничего,  кроме пары резиновых перчаток и
прогоревшей кварцевой трубки. - Что за свойство?
     - Быть  может,  мы  все  же  побеседуем  после  того,  как  вы  здесь
закончите?  -  Марк Модестович раздраженно вскинул голову.  -  Или сделать
перерыв?
     - Если  вам  так  удобнее.  -  Люсин  захлопнул алфавитную книжку для
записи телефонов,  приготовился слушать.  -  Продолжайте, пожалуйста, Марк
Модестович.
     - Сыграем лучше в <спрашивай -  отвечаем>.  - Он вылил остатки воды в
последний горшок. - К монологам охота как-то пропала.
     - Хорошо,  - терпеливо согласился Люсин. - Будь по-вашему... Скажите,
это личная книжка Ковского или ею пользуется вся лаборатория?  -  Он вновь
занялся  телефонным справочником.  -  Записи  сделаны разными чернилами и,
судя по почеркам, принадлежат многим людям.
     - Мы все пользуемся ею,  -  равнодушно кивнул Сударевский.  - И много
лет.
     - По  всей  вероятности,  здесь запечатлены и  координаты посетителей
вашей лаборатории?  Всех тех, кому Аркадий Викторович отдавал распоряжения
выписать пропуск?
     - Не знаю, всех ли, но наверняка многих.
     - Вот видите, Марк Модестович, а вы говорили...
     - А  я  что?  Я  ничего,  -  миролюбиво проворчал  заметно  оттаявший
Сударевский. - Только как вы их отличите в общей массе?
     - Ничего нет  проще,  -  с  готовностью объяснил Люсин.  -  У  вашего
коменданта, надо думать, ведется журнал выдачи пропусков?
     - Об  этом я  как-то не подумал.  -  Марк Модестович виновато шмыгнул
носом. - Действительно просто...
     - Кроме  того,   нас  с  вами  должны  интересовать  не  одни  только
посетители,  но в принципе все,  с кем Аркадий Викторович поддерживал хоть
какой-то контакт.
     - Конечно!  -  Сударевский даже руками всплеснул.  -  И  как это я не
сообразил?!  Чтобы на дачу залезть, совсем не обязательно наносить визит в
НИИСК!  Вот она,  профессиональная проницательность!  Гениально,  Владимир
Константинович,  примите  мои  поздравления!  -  И  вкрадчиво заключил:  -
Телефончик-то наш злоумышленник безусловно оставил... предварительно.
     - А что вы думаете, Марк Модестович? Шансы есть, - ответил Люсин. - С
вашего разрешения,  -  улыбнулся он,  пряча  книжку в  портфель.  -  Боюсь
только, что этот, как вы его назвали, злоумышленник поторопился уничтожить
следы.
     - Каким образом? - удивился Сударевский.
     - Листочка одного недостает. На букву <М>.
     - В  самом деле?  А просто выпасть он не мог?  Поискали бы,  Владимир
Константинович, книжонка-то ветхая.
     - Я бы поискал,  только,  сдается мне,  не отыщу.  Листок не выпал. К
сожалению,  его просто-напросто вырвали...  Это очень заметно. Неизвестный
на букву <М> действовал второпях, волновался, по всей вероятности.
     - На букву <М>, говорите? - Сударевский нахмурился, но тут же просиял
и захлопал в ладоши: - Эврика! Уж не Марк ли Модестович? Ату его, ату!
     - Нет.  - Люсин побарабанил по столу пальцами. - Не получается. Буква
<С>  на  месте,  и  там  значится  Марк  Модестович  Сударевский,  Большая
Филевская улица, дом номер семь.
     - Сдаюсь!  - Сударевский поднял руки. - Вы победили нокаутом. Завидую
вашей наблюдательности.  Кроме шуток...  Закурите? - Он расстегнул халат и
вынул из брючного кармана коробку сигарет.
     Люсин хотел отказаться, но вдруг передумал.
     - Хорошо,  - одобрил он, полюбовавшись длинным коричневым фильтром, и
понюхал табак.
     - Вы ее словно сигару нахваливаете,  регалию. - Сударевский потянулся
к нему с зажженной спичкой.
     Но Люсин в этот момент раскашлялся и нечаянно задул огонь.
     - Дайте-ка я сам. - Он отер слезу и, все еще продолжая кашлять, отнял
у Сударевского коробок,  но закурить ему удалось лишь со второй попытки. -
Непрочные,  черти!  -  пожаловался он,  играя сломанной спичкой.  - И кому
нужна эта миниатюризация?  Все для лилипутов:  транзисторы,  фотоаппараты,
спички.   -  Он  закурил,  не  затягиваясь,  но,  дабы  продемонстрировать
достаточную свою искушенность, время от времени выпускал дым через нос или
пытался делать кольца. - Где вы добываете такие чудесные сигареты?
     - Жена достает.  Она у  меня в  Шереметьеве работает,  по медицинской
части.
     - Все хорошее быстро кончается. - Люсин загасил окурок.
     - В  Америке целая  исследовательская фирма работает над  тем,  чтобы
ускорить сгорание табака:  чем  скорее  сгорают сигареты,  тем  больше  их
выкуриваешь. Выгода налицо.
     - Вы же химик,  Марк Модестович!  Взяли бы да и выдумали замедлитель.
Назло монополиям.
     Сударевский вежливо улыбнулся:
     - Я подумаю над вашей идеей.
     - Но не прежде,  чем растолкуете мне свое открытие.  Остановились мы,
помнится, на том, что люди тысячи лет чего-то там не замечали.
     - Напротив, они замечали.
     - Что именно?
     - Как меняется окраска камней под действием света...  Она и  в  самом
деле  меняется.   Об  александрите  слыхали?   Этот  то  зеленоватый,   то
малиново-фиолетовый камень всякий раз поражает вас дивной изменчивостью. В
холодном блеске  рассвета он  один,  в  жарком  сиянии  дня  -  другой,  в
остывающих лучах заката -  третий.  При  электрическом свете его  кристалл
совсем иной,  нежели при свечах или под ртутной лампой. А как меняется при
нагревании  цвет  и  насыщенность  аметиста,   видели?   Каким  колдовским
фиолетовым сиянием загорается в темноте накаленный флюорит, знаете? Я могу
до  бесконечности разглагольствовать о  чарующей  изменчивости самоцветов.
Уверен,  что  именно это загадочное их  свойство и  заставило шефа всерьез
заняться физико-химией кристаллов.  Естественно,  что  постановку темы  мы
обосновывали несколько иначе.  Ни Аркадий Викторович,  ни я даже словом не
заикнулись о  том,  что  хотим  на  современном научном уровне  попытаться
решить древнюю загадку,  над которой - помните <Песнь песней>? - размышлял
еще премудрый Соломон.  Да и  не думали мы тогда,  что нам придется по уши
залезть  в   арабские  и   персидские  рукописи,   алхимические  трактаты,
гороскопы, священные книги Тибета и Индии. В своем обосновании мы напирали
на то,  что фотохромные - то есть изменяющие под действием света свой цвет
- оптические  кристаллы  могут   стать   основой  информативных  устройств
колоссальной емкости. И это чистейшая правда. Фотохромные ЭВМ не нуждаются
даже   в   электрической  схеме,   поскольку  ввод   и   вывод  информации
осуществляется  в   них   световым   пучком,   рисующим   пространственное
голографическое изображение внутри кристалла. Как-нибудь я покажу вам, как
это  выглядит в  монокристалле оптического сапфира.  Незабываемое зрелище,
уверяю...  Одним словом,  мы с  головой окунулись в древние тайны и,  одно
другого не касается,  двигали современную науку.  Могу открыть вам секрет:
прошлым по  большей части занимался Аркадий Викторович,  я  же в  основном
напирал  на   практическую  отдачу.   Эта  часть  темы  разрабатывалась  в
содружестве  с  Институтом  кибернетики,  что  требовало  частых  поездок,
многочисленных совещаний и  согласований.  Занят я  был по горло.  Но дело
двигалось. На обоих фронтах. Я получил четкую и устойчивую голографическую
запись в объеме монокристалла, Аркадий Викторович раскрыл тайну Калиостро,
как  мы  в  шутку  прозвали пресловутые пузырьки.  Перспектива перед  нами
открывалась необъятная.  Жить бы  и  жить в  таких условиях!  Мы выполняли
интересные и очень важные исследования. Средства нам отпускались буквально
по первому требованию.  Серьезных препятствий не встречалось. Чего же, как
писал поэт, боле? И тут, на свою беду, мы сделали это открытие. Мало того,
мы оформили на него заявку и отправили ее в Комитет по делам изобретений и
открытий. Каково?
     - По-моему,  это вполне естественно. - Люсин недоуменно поморщился. -
Как же иначе?
     - Как же иначе?  -  переспросил Сударевский.  -  А вот как! Сидели бы
себе тихо и помалкивали.
     - Но почему?
     - В  том-то  и  дело,  что  мы  своим  необдуманным шагом разворошили
муравейник.  Но  понять это  может лишь  тот,  кто  хорошо ориентируется в
академических сферах.
     - Прежде объясните мне, в чем сущность открытия.
     - Нам  удалось доказать,  что многие свойства кристаллов,  казавшиеся
ранее необъяснимыми,  связаны со свободными радикалами... Впрочем, вы вряд
ли знаете,  что это значит.  Да и не в том суть.  Грубо говоря, мы нашли в
кристаллах  заряженные  осколки  атомов   и   молекул:   радикалы,   ионы,
неспаренные электроны.  Все  они  излучают  сигналы,  которые  могут  быть
уловлены  на  резонансных установках.  Многие  загадки  разрешались теперь
элементарно просто.  Облучая  кристалл потоком тяжелых ионов,  мы  заранее
знали,  что  и  как в  нем происходит,  какой получится цвет,  какие новые
свойства возникнут.  Но это частность,  хотя и важная.  Об остальном же не
стоит распространяться.  В данном случае важно не существо открытия, а его
судьба.
     - Она,  как  я  понимаю,  была  плачевна?  Но  новое всегда с  трудом
пробивает себе дорогу.
     - Это  аксиома,  -  усмехнулся Сударевский,  -  но  иногда мне все же
хочется задать  вопрос:  <Почему?>  В  самом  деле,  почему  новое  всегда
рождается в муках?
     - Потому что старое не хочет уходить. Элементарная диалектика.
     - Все так.  Но  уходить все же  приходится,  хотя радикальная научная
идея  побеждает  совсем  не   потому,   что  ее   провозвестникам  удается
переубедить своих оппонентов.
     - А почему?
     - Просто оппоненты постепенно вымирают или, безнадежно старея, совсем
теряют зубы.
     - Допустим, - улыбнулся Люсин. - Что же дальше?
     - Наша беда в том,  что мы сразу затронули слишком многих. И в первую
голову -  геологов. А это дремучий народ. Все у них построено на интуиции,
на  всякого рода  <я  чувствую> или  <такого просто  не  может  быть>.  От
гуманитариев они напрочь оторвались,  а  к естественникам так и не пришли.
Физика,  химия и  тем  более математика для них -  темный лес.  Вы  всегда
говорите с  ними  на  разных  языках.  Вы  им  даете  формулу,  обобщенное
выражение,  а  они  вдруг вспоминают какой-нибудь случай в  Хибинах или на
Мангышлаке  и   требуют  немедленного  и  исчерпывающего  объяснения.   Им
невдомек,  что явление всегда шире закона и так называемые исключения лишь
подтверждают правило.  Но даже если вы,  поднатужившись, поскольку никогда
не  бывали на том же Мангышлаке и  вообще в  глаза не видали геологической
карты,  все  же  найдете решение,  притом точное,  математическое,  вам не
поверят. <Не может быть, потому что не может быть никогда>. Короче говоря,
попала наша  заявка к  геологам,  и  пошло-поехало!  Три  года бесконечных
комиссий,  рецензий,  отзывов...  Заключения экспертов, надо сказать, были
самые  благоприятные.  Но  академику Хвостову  вдруг  не  понравилось.  Он
выступил против,  хотя  ни  черта не  понял и  вообще двух  слов не  сумел
сказать связно.  Отделение пошло на  поводу,  а  дальше началась борьба за
честь мундира.  Теперь уже никто не  давал себе труда вникнуть в  существо
нашего  открытия.   Хвостов  боролся  за  свою  репутацию,  Буйнов  спасал
Хвостова,  Фоменко - совсем того не желая, мы зачеркнули плоды многолетних
трудов возглавляемого им института - вообще готов был стоять насмерть. Тут
в  ход  пошли приемы совершенно недозволенные.  И  хотя,  как вы  сказали,
научная  уголовщина не  подпадает  под  кодекс,  уголовщиной она  быть  не
перестает.  По  нас  ударили из  всех  орудий.  Инспирированные заключения
институтов  и  министерств,   подметные  письма,   угрозы,  давлен