ься и сделал с разгону несколько лишних шагов.  Совладав с собой,
он обернулся к лавочке, на которой сидели девица в светлой блузке и лениво
попыхивающий сигареткой милиционер.
     - А ты у своего кавалера спроси,  - внутренне весь сжавшись, нахально
осклабился Стекольщик. - Чай, у него будильник имеется.
     Милиционер,  словно не  о  нем шла речь,  даже ухом не повел.  Только
огонек его сигареты разгорался и  медленно тускнел в душной и благоуханной
сиреневой нише.
     - У них-то есть,  -  девица кокетливо повела плечиком,  -  только они
скрытничают.  -  И вдруг, вся подавшись к Фролу, пробасила: - Говорят, что
двенадцать, а уже небось час! Так, дядя?
     - Некогда мне тут с  вами!  -  махнул рукой Стекольщик и заспешил под
навес, где рядом с жестяной доской расписания была касса.
     Постучав  в  окошечко,  он  приобрел билет  до  Москвы  и,  сторонясь
освещенных фонарями кругов, бочком-бочком скользнул в тень. Улучив удобный
момент, спрыгнул вниз и, пригнувшись, пошел под платформой обратно. Отойдя
от опасной скамейки достаточно далеко,  вылез на волю и подался в сторону,
в   кромешную  тьму  облетающих  прилипчатым  надоедливым  пухом  тополей.
Руководствуясь больше обонянием,  чем зрением,  он отыскал обратный путь и
вскоре был уже за  магазином,  где возле склада из ящиков сидел,  намертво
вцепившись в резиновые ручки мотоцикла, кореш.
     - Где ты был? - Вит„к поминутно облизывал пересохшие губы.
     - Билет  покупал.  -  Стекольщик уже  елозил,  устраиваясь на  заднем
сиденье.
     - А разве ты...  Разве ты не со мной?  - Вит„к был явно не способен к
трезвой оценке сложившейся ситуации.  -  Я что, один с ним? - Он покосился
на коляску. - Или ты сам...
     - Вот заладил - <я>, <ты>... Поехали!
     Вит„к покорно вырулил на  дорогу.  Лишь потом,  когда они  выехали на
шоссе и понеслись к Окружной, он осмелился вновь спросить:
     - Зачем же тебе билет нужен?
     - Мне не нужен,  -  последовал ответ.  -  Ему нужен.  -  И Стекольщик
похлопал по коляске.


     Глава вторая

     ПРОИСШЕСТВИЕ

     В четверг к  концу  рабочего  дня  старший  инспектор  МУРа  Владимир
Константинович   Люсин   подумал   о   предстоящем   уикэнде.  Суматошная,
изнурительная неделя явно близилась к концу. Если не будет никаких авралов
- так и не расставшись в душе с траловым флотом, Люсин предпочитал морскую
терминологию,  - надо выбираться  на  природу.  Генрих  Медведев  вот  уже
который раз зазывает его к себе в Малино. Не худо бы, конечно, и с Юрочкой
повидаться. Но он, как это у них, писателей, говорят, весь сидит в романе,
и  лучше  его не трогать.  Пусть себе сидит.  Значит,  решено,  подаемся в
Малино.  Тем более,  что и Володя Шалаев  там  ожидается.  Расскажет,  что
нового в мире.
     С внезапной  обостренной  четкостью  представил  себе  Люсин   белый,
несущийся по течению пар над утренним озером,  глинистую пустошь, поросшую
желтой сурепкой,  и костерок под закопченной кастрюлей, в которой булькают
в  коловращении  пены,  лаврового  листа  и  черных горошин перца жирные и
сладкие  бычки.  Знаменитые  малинские  пресноводные  бычки!  Впрочем,   с
костерком,  видимо, ничего не получится. Лето стоит знойное, сухое. Того и
гляди,  опять загорятся болота и едкая торфяная мгла окутает город.  И так
дышать  нечем.  Асфальт  под  ногами  ползет.  Но бычки и на электроплитке
хороши.  Генрих небось уже бидончик пивка припас и студит в  погребе,  его
жена Лиля пирожков напечет с зеленым луком и яйцом.  Благодать!  Не забыть
бы опарышей прикупить на Птичьем рынке,  а то уж больно неохота копаться в
огороде.  Ради  одного  бледного и немощного дождевого червя целую траншею
рыть приходится...
     Свет   в   люсинском  кабинетике  померк   и   сделался  красноватым.
Крестообразная тень оконного переплета съехала с голой стены и,  скользнув
по пыльному стеклу шкафа,  с  папками и справочниками в сумрачной глубине,
улеглась  на  стальной дверце  сейфа.  В  оранжевом подрагивающем квадрате
четко вырисовывались черные оспины облупившейся краски.
     Люсин  даже  зевнул от  томления и  тоски.  Хлопотная была  неделька,
ничего не скажешь, сплошная, можно сказать, нервотрепка. Но если вдуматься
как следует, то все зря.
     Обычная   учрежденческая  текучка,   с   ее   потаенными   течениями,
привязанностями и антипатиями. А для души - ничего...
     Люсин глянул на часы,  которые, по давней штурманской привычке, носил
на  тыльной стороне запястья,  и  вновь принялся за  очередную отчетность.
Внутренним усилием  отогнал  возникшую нежданно заботу  о  резиновой лодке
<Сирена>,  которую  давно  пора  оснастить  хоть  каким-нибудь  якорем,  и
попытался сосредоточиться на  цифрах.  Неожиданно это  ему удалось,  и  он
понял,  что  закончит сегодня никому не  нужную и,  наверное,  поэтому так
надоевшую  ему  документацию.  Но  зазвонил  телефон,  и  бумага  осталась
незаконченной.
     Люсин не сразу сообразил,  какой из трех аппаратов звонит.  В который
раз  подумал о  том,  что  не  худо  бы  придать этим разноцветным убийцам
рабочего времени индивидуальные голоса,  и взял зеленую трубку внутреннего
телефона.
     - Люсин  слушает!  -  Прижав  трубку плечом,  он  пытался еще  что-то
дописать,  но  знакомый голос  начальства тут  же  заставил его  отбросить
ручку.
     - Зайди ко мне,  Владимир Константинович,  дело есть, и, кажется, как
раз по твоей части.
     - Сейчас буду, товарищ генерал. - Люсин приподнялся и, опуская трубку
на рычаг, другой рукой одернул сзади пиджак.
     <Интересно,  какое дело будет как раз не по моей части!> - подумал он
и неприязненно покосился на жидкую стопку исписанных листов.
     Спустившись этажом ниже,  он прошел до самого конца длинного коридора
и,  свернув  налево,  толкнул  обитую  черной  искусственной кожей  дверь.
Секретарша Лида меняла на своей <Эрике> ленту.
     - Отстаем, Лидона, от передового опыта! - подмигнул ей Люсин. - Разве
вы не знаете,  что Скотленд-Ярд еще в  прошлом веке перешел на двухцветную
ленту?
     - Жалкий импровизатор! - не повернув головы, отозвалась девушка.
     - Импровизатор чего? - мгновенно отреагировал Люсин.
     - Унылых шуток.
     - Не забывайтесь!  -  Люсин нахмурился и  угрожающе понизил голос:  -
Рядовой член  клуба  аквалангистов должен  с  почтением выслушивать советы
своего председателя.  -  И  вкрадчиво добавил:  -  Вы,  если не  ошибаюсь,
стремились выехать в  палаточный лагерь на сказочном мысе Пицунда да еще в
бархатном месяце августе?
     - Это уже шантаж.
     Дверь кабинета приоткрылась, и оттуда высунулся генерал.
     - И как вам обоим не надоест? Заходите, Люсин.
     - Одну  минуту,   Григорий  Степанович!  -  заторопился  Люсин.  -  В
назидание потомству... Шерлока Холмса, конечно, знаете, Лидочка?
     - Ну!  -  Девушка  поставила наконец  катушку с  лентой  на  место  и
повернулась к Люсину.
     - Тогда   советую  перечитать  рассказ  <Пестрая  лента>.   Пополните
сведения по части многоцветных лент к пишмашинкам.
     - Брэк!  -  сказал генерал, втаскивая Люсина к себе в кабинет. - Дело
вот какое... - Генерал прошел к себе за стол и грузно опустился в кресло с
подушечкой на сиденье.
     - Слушаю!  -  Люсин  сделал внимательное лицо  и  скромно устроился в
самом конце зеленого стола заседаний.
     - Садись ближе, - сказал генерал, роясь в ворохе бумаг.
     Люсин вместе со стулом переместился к  самому селектору.  По привычке
проверил зрение  на  огромном,  во  всю  стену,  электрифицированном плане
Москвы. Различались даже самые мелкие буквы. Значит, норма.
     - Итак? - выжидательно напомнил он о себе.
     - Да,  Владимир Константинович...  - Генерал отыскал нужную бумажку и
снял очки.  Лицо его  сразу же  утратило черты суровой озабоченности.  Без
очков в массивной, под черепаху оправе генерал казался человеком наивным и
недалеким.  -  Есть такой доктор химических наук,  -  он приблизил к  себе
листок с записью, - Ковский Аркадий Викторович. Не слыхали?
     - Никак нет, товарищ генерал, не слыхал.
     - Между  тем  гражданин Ковский,  согласно заявлению Ковской  Людмилы
Викторовны, является выдающимся специалистом в области химии синтетических
кристаллов... Так вот, Люсин, этот самый Ковский исчез.
     - При загадочных обстоятельствах? - тонко улыбнулся Люсин.
     - При  загадочных  обстоятельствах,   -  не  принимая  шутки,  сказал
генерал, глянув на бумажку. - Надо помочь.
     - Мужчину,  который исчезает от  жены при загадочных обстоятельствах,
далеко не всегда следует разыскивать, Григорий Степанович.
     - Не понял.
     - Точнее,  его не следует разыскивать с милицией, потому как он может
отыскаться у  другой  дамы,  что  чревато  большими осложнениями для  всех
заинтересованных сторон.
     - Хорошо излагаешь. - Генерал откинулся в кресле и покачал головой. -
Чувствуется, что закончил наконец заочный юрфак.
     - Не понял, - дерзко передразнил Люсин.
     - У вас балаганное настроение сегодня,  майор,  - холодно одернул его
генерал.
     <Старик не в духе,  раз по званию величает>,  -  спохватился Люсин и,
мгновенно перестроившись, принял подчеркнуто подтянутый молодцеватый вид.
     - Виноват,  товарищ генерал, обмолвился, - сказал он, вынимая руки из
карманов.
     - Из  заявления гражданки Ковской,  сестры  пропавшего,  -  на  слове
<сестры>  генерал  сделал  явственное  ударение,  -  следует,  что  доктор
химических наук Ковский А.  В.  исчез у  себя на  даче в  Жаворонках вчера
вечером...  Вот вам ее телефон,  созвонитесь, пожалуйста, и договоритесь о
встрече.
     - Ну,  раз сестра,  то,  конечно,  дело другое. - Люсин резко встал и
подошел к окну.
     Он с удивлением,  как бы со стороны,  следил за тем, как его заносит.
Раздражение,  которое медленно накапливалось в нем всю эту чертову неделю,
сколько он  ни  сдерживался,  ни  маскировал под плоские,  надо сознаться,
шутки,  вырвалось наружу.  И  где?  В  кабинете  у  начальства!..  Даже  в
перепалках с коллегами он и то сумел его скрыть. И вот пожалуйста.
     И  тут  же,  как нарочно,  припомнился позавчерашний разговор,  когда
генерал распек его за неправильно составленную докладную,  и  недописанная
отчетность -  тоже приказ старика -  вспомнилась и, разумеется, телефонный
звонок, оторвавший его от этого документа.
     - Когда пропал этот Ковский? - спросил он, не оборачиваясь.
     - Она полагает, вчера ночью.
     - Так-так,  - сказал  Люсин,  подергав  зачем-то  шпингалет  (он  был
целиком закрашен и поэтому не двигался). - Значит, вчера ночью. Только-то?
Эта дама полагает,  очевидно,  что ее братец не должен сметь отлучаться по
ночам... Почему мы должны так вот сразу лезть в это дело, товарищ генерал?
- Резко  повернувшись,  он  прислонился  спиной  к  подоконнику  и  крепко
вцепился в него руками,  словно борясь с соблазном вернуться на свое место
и сесть.  - А что,  если гражданин Ковский  соизволит  нынче  переночевать
дома?
     Генерал медленно надел очки  и  стал внимательно разглядывать Люсина,
как будто видел его впервые.
     - В словах ваших есть известный резон,  но почему так агрессивно? Ох,
надоел же ты мне,  Константиныч! - сказал он с сердцем и даже рукой махнул
раздраженно.  -  Глаза бы  мои на  тебя не  глядели!..  Ну,  да  ничего не
поделаешь, сам виноват, сам. Распустил вас. - И закричал: - А ну сядь!
     Люсин в мгновение ока очутился на стуле.
     Слушаю вас, Григорий Степанович, - сказал он и нервно усмехнулся.
     - Ну  и  деятель!  Ну  и  штукарь!  -  не  то с  осуждением,  не то с
восхищением покачал головой генерал и как ни в чем не бывало сухо пояснил:
- Ковский исчез из запертого изнутри дома. Дверь его кабинета была закрыта
на крючок, запоры на окнах замкнуты.
     - Следы борьбы? - машинально отреагировал Люсин.
     - Наличествуют.
     - Вещи похищены?
     - Только старый ковер.
     - Примечательные особенности?
     - Съезди и  посмотри,  -  назидательно и  вместе с тем удовлетворенно
отчеканил генерал,  перебрасывая через стол  бумажку с  адресом и  номером
телефона.
     - Будет сделано,  Григорий Степанович!  -  Люсин встал и  почтительно
наклонил голову.
     - Ты  мой  ученик,  Володя,  -  генерал снял очки и,  морщась,  потер
розоватые вмятины на переносице,  -  ты способный парень и далеко пойдешь,
поэтому я  не жалею,  что взял тебя из Мурманска сюда,  в  МУР.  Но это не
мешает мне с  горечью сознавать,  что ты  распустился.  Штукарем ты всегда
был,  и  я  смотрел на это сквозь пальцы.  Но вот как я проморгал,  что ты
докатился до хамства и равнодушия, ума не приложу.
     Люсин  покраснел,  как  мальчишка,  взъерошил  волосы  на  макушке  и
попытался  что-то  сказать,  возразить  генералу,  но  тот  остановил  его
нетерпеливым движением руки.
     - Я бы понял тебя,  будь тебе двадцать пять,  -  сказал генерал. - Но
тебе уже,  слава богу, под сорок. Остепениться пора. Службу исправно нести
надо, а не играть в нее. И если она не вдохновляет тебя, уходи... Ей-богу,
не пожалею, хотя более талантливого сыщика у меня не было и, верно, уже не
будет...
     - Ну чего ты,  Григорий Степанович... - растерянно промямлил Люсин. -
Чего ты, в самом деле! Мы же свои люди...
     - Вот именно поэтому! Ты, может, и вправду не понимаешь ничего, а мне
обидно... Выполняй приказание!
     - Да,  -  кивнул Люсин.  -  Конечно,  Григорий Степанович. Только зря
ты... Неделя, понимаешь, дурацкая, да еще эта духота...
     - Хорошо, выполняй... А духота, она, братец ты мой, для всех духота.
     Люсин неловко улыбнулся и вышел из кабинета.
     Ах,  как скверно все получилось!  И,  главное, не из-за чего! Шторм в
стакане воды. Сам неведомо отчего распсиховался и старика взвинтил.
     В прескверном настроении  возвратился  Люсин  в  свою  комнату.  Окно
выходило в затененный внутренний двор, и потому в кабинете было сумеречно.
Лишь откуда-то  сбоку  падал  косой  обессиленный  луч,  в  котором  сонно
танцевали  пылинки.  Жестко  посверкивала  инвентарная  жестянка  на ножке
стола. Хмурой свинцовой синью отливала ручка сейфа.
     Люсин выдвинул ящик и нашарил среди незачиненных карандашей, скрепок,
резинок   и   кнопок   тонкий   длинный   мундштук   из   слоновой  кости,
предназначенный для курения не то опиума, не то гашиша. Люсин купил его на
толчке в Занзибаре,  находясь в первом в своей жизни загранплавании. С той
поры  прошло  почти  двадцать  лет...   Но  изящный,  любовно  прокуренный
мундштучок был все так же мил ему и дорог.
     Уставясь невидящими глазами  на  бумажку  с  адресом  Ковских,  Люсин
посасывал свой мундштучок,  вдыхал хранимую им  застарелую сладкую горечь,
кольцами  выталкивал  изо  рта  воображаемый дым.  Вот  так  же  с  пустым
мундштуком в  зубах сидел он в  рубке полярного танкера,  где курить,  как
известно,   самоубийственно,   и   переживал  крупный  разговор  с  кепом.
Пятнадцать лет! Удивительное ощущение прожитого. Как будто вчера это было,
как  будто давным-давно,  но  не  с  ним  и  не  в  этой жизни и  вообще -
никогда... Позвонил в научно-технический отдел. Продиктовал адрес.
     Смертельно не хотелось ехать на улицу Семашко к  этой Ковской Людмиле
Викторовне.  Мерещилась вздорная пожилая  дама,  ее  высосанные из  пальца
тайны  и  ужасы,  которые  на  поверку  окажутся пшиком.  Убрал  со  стола
недописанную отчетность и  придвинул  к  себе  красный  городской аппарат.
Стараясь быть до предела экономным в  словах,  пригласил ее приехать сюда,
на Петровку.  Напомнил,  что для получения пропуска необходим паспорт. Все
равно, подумал он, придется осмотреть дачу, так, по крайней мере, избегнем
квартиры  в  желтом  четырехэтажном доме,  где  елочки  (так  значилось  в
записке) на улице Семашко.
     И  через полчаса высокая,  сухая,  как виноградная лоза,  женщина уже
рыдала в его кабинете, откинувшись на спинку стула и прижимая к переносице
мокрый платочек с затейливо вышитой монограммой.
     Люсин  налил ей  полстакана газировки из  оплетенного стальной сеткой
сифона, предложил накапать валокордина.
     - Да, - сказала женщина, - двадцать капель, пожалуйста.
     Он полез в  нижний ящик стола и  достал зеленую коробочку с  каплями,
которые с недавних пор стал употреблять от случая к случаю,  когда начинал
барахлить мотор.  Но  Людмила Викторовна,  едва  глянув  из-под  платка на
коричневую бутылочку с капельницей, зарыдала еще горше. Люсин долго не мог
понять,  в  чем дело,  и  даже по  рассеянности выпил лекарство сам,  хотя
чувствовал себя вполне сносно.
     - Это же корвалол!  - трагически прошептала она, когда обрела наконец
способность к связной, не прерываемой рыданиями речи. - Кор-ва-лол!
     - Ну и что? - недоумевал Люсин, вертя перед глазами бутылочку.
     - Это же наше, наше средство! - Она раздраженно замахала рукой. - Его
теперь всюду продают взамен валокордина, который больше не импортируется.
     - Вот как? - удивился Люсин. - А я и не заметил.
     - Бог  мой!  -  Длинным костлявым пальцем она  ткнула  в  потолок.  -
Громадная разница!
     - Значит, не будете? - огорчился Люсин, пряча пузырек в коробочку.
     - Это?  -  Она брезгливо поморщилась.  - Никогда в жизни. Мне достают
валокордин в кремлевской аптеке.
     - Видимо,  ваш  брат  -  доктор химических наук?  -  Люсин  участливо
понизил голос, деликатно призывая посетительницу начать разговор.
     - Аркаша?  -  Она отняла платочек от глаз и с неподдельным удивлением
взглянула на следователя:  -  Чтоб он когда-нибудь хоть что-нибудь достал?
Аркашенька, чтоб вы знали, самый непрактичный человек на свете.
     Она  всхлипнула,  и  Люсин,  дабы  предотвратить новый  приступ слез,
торопливо заговорил о какой-то совершеннейшей чепухе:
     - Кто же вам достает столь прекрасное средство?  - Он поморщился, так
как не  любил и  не умел лгать,  но его уже понесло:  -  А  я  так мучаюсь
этим...  -  он  скосил  глаза,  чтобы  прочесть надпись  на  коробочке,  -
корвалолом,  тогда как на меня так хорошо действует именно валокордин! Вот
бы добыть бутылку!
     <Фу,  черт,  - огорчился Люсин, - как нехорошо получилось! <Бутылку>!
Можно подумать, что разговор не о лекарстве идет, а о ямайском роме>.
     Но  на  даму его отчаянная импровизация,  как ни  странно,  произвела
совершенно успокоительное действие.
     - Вам я достану.  - Она щедро развела руки, словно готовилась принять
в объятия благодарного собеседника. - Сегодня же попрошу Веру Фабиановну.
     - Веру  Фабиановну?   -   Люсин  внутренне  насторожился,   мгновенно
припомнив хозяйку ларца,  принадлежавшего некогда Марии Медичи.  - Неужели
ту  самую?  Господи,  до  чего тесен твой мир!  Вы  случайно не  гражданку
Чарскую имеете в виду? - Люсин почувствовал, что у него пересохло во рту.
     - Как! - удивилась Ковская. - Вы знакомы с Верой Фабиановной?
     - Имел честь.  -  Люсин церемонно наклонил голову.  -  Очаровательная
женщина... Вот только не знал о ее высоких связях по медицинской части.
     - Что вы!  -  убежденным тоном произнесла Ковская.  - Вера Фабиановна
все может. Все!
     - Совершенно с вами согласен, - чистосердечно улыбнулся Люсин.
     - Для вас,  -  она проникновенно заглянула ему в глаза, - мы достанем
валокордин и  даже циклодин,  который еще только входит у  нас в моду.  Но
ради всего святого, - сложив руки крестом, она обняла свои острые плечи, -
отыщите Аркадия Викторовича!
     - Всенепременно! - с жаром откликнулся Люсин.
     Он уже знал,  он уже предчувствовал,  что начинается новая, чертовски
трудная и  интересная жизнь.  Было  ли  то  наваждением,  проистекавшим от
одного  лишь  упоминания старухи  Чарской,  или  флюиды  исходили  от  его
собеседницы,  нервной,  экзальтированной,  но,  очевидно, весьма недалекой
женщины?  Этого он  не  знал и  не  задумывался над  этим.  Непроизвольно,
вдохновенно он уже настраивался на ее волну, на ее мир, которого он еще не
видел, но который уже был интуитивно понятен и близок ему.