круженный
всевозможными бюксами.  Люсин не знал,  на чем остановить взгляд. На столе
валялись баночки с  реактивами и препаратами,  стержни от шариковых ручек,
стертые  ластики,   огрызки  карандашей,   золотистые,   синие  и  розовые
кристаллы,  тюбики с клеем, окаменелости, образцы пород и минералов, очки,
хирургический скальпель,  логарифмическая линейка,  циркуль...  В  розетку
через  тройник  были  подключены  осветитель  микроскопа,   вычислительная
машинка и  настольная лампа.  Под  столом  громоздились рулоны  чертежей и
стояла  на  чугунной опоре  химического штатива пишущая машинка в  голубом
футляре.  По  всему  полу  в  изобилии валялись скрепки.  На  продавленной
качалке  кое-где   были   сложены  листы   гербария,   прижатые  бронзовым
пресс-папье в  виде сфинкса.  Тут же  лежали синяя пачечка дешевых сигарет
<Дымок>,  позеленевший пятак,  стеатитовая  печатка,  обгрызенная  коробка
спичек и пластмассовая мухобойка со следами точных попаданий.
     Справа от  стола  угрюмо чернело холодное жерло камина.  На  каменной
стойке  пылились  бронзовые  часы   с   черным  зодиакальным  циферблатом,
хрустальная вазочка с сухими бессмертниками и фото,  запечатлевшее молодую
улыбающуюся  пару.   Люсин  решил,   что  на  фотографии  засняты  Аркадий
Викторович и его покойная жена.
     Еще в  кабинете стояла вытертая бархатная кушетка,  на которой лежали
вышитые болгарским крестом подушечки. Над кушеткой висела картина в тонкой
золотой раме.  Она изображала странный зеленый ландшафт,  неправдоподобные
розовые облака и  стоящего на цветке человека с равнодушной,  бесстрастной
улыбкой.  Люсин  заинтересовался картиной и  подошел поближе.  Улыбающийся
человек (лицо  золотое,  одежды красные,  волосы как  синяя башенка) левую
руку вверх поднимал, а правой в землю указывал. В поднятой к луне и солнцу
руке была у него цветущая ветка,  а в опущенной долу -  чудный,  алые лучи
испускающий самоцвет. Ничего подобного Люсин в жизни не видывал, но что-то
шепнуло ему:  Будда.  И он даже не усомнился, что перед ним именно Гаэтама
Будда.  А там и память заработала -  прочитанное припомнилось, и догадался
Люсин, что стоит Будда на священном лотосе.
     Людмила Викторовна,  затаившаяся у  Люсина за  спиной,  нашла  нужным
пояснить:
     - Это  тибетская танка семнадцатого века.  Какой-то  лама писал ее  в
горном монастыре всю  жизнь.  Аркаша говорит,  что  она вдохновляет его на
поиски.
     <Вдохновляет так вдохновляет, - подумал Люсин. - Нас это не касается.
Пойдем дальше>.
     Он переключил внимание с  картины на большой аквариум,  установленный
на подставке из сварных уголков.  Вода из него испарилась на добрую треть,
а на стекле нарос коричневый налет, мешавший видеть рыбок.
     Редко воду менял Аркадий Викторович... Совсем как Юра Березовский.
     Люсин  машинально воткнул  в  розетку вилку  рефлектора,  и  аквариум
осветился.   В   зеленой  опалесцирующей  воде  плавали  усатые  гурами  и
разноцветные петушки.  На  дне,  вздымая облачка мути,  рылись в  отбросах
стеклянистые креветки. Их в аквариуме было куда больше, чем рыб.
     <Век живи -  век учись,  -  подумал Люсин.  - Оказывается, и креветки
бывают  пресноводные,   не  только  бычки.   Жаль,  мелкие.  Это  тебе  не
дальневосточный чилим, не тропические лангустины. Вот то креветки!..>
     Он выключил рефлектор и повернулся к окну, по обеим сторонам которого
стояли стулья.  Пыль на них казалась нетронутой.  Зато с  подоконника явно
были сметены следы грязи.
     - Вы  здесь ничего не  вытирали?  -  спросил Люсин на  всякий случай,
повернувшись к Людмиле Викторовне.
     - Боже упаси!
     Люсин взял увеличительное стекло и,  встав на  стул,  осмотрел каждый
сантиметр замазки. Папиллярных узоров на ней не было.
     Справа от окна,  ближе к столу, стоял еще один венский стул, а на нем
- банка  с  хитрой  откидной  крышкой.   Люсин  осторожно  тронул  пальцем
дюралевый рычажок,  и крышка стала стоймя. Едко, до боли в глазах, пахнуло
формалином.  Пять  мертвых креветок валялись на  дне.  Черные бисеринки их
глаз побелели.
     - Вы уверены, что пропал только ков„р? - спросил Люсин.
     - Уверена. Что же еще, когда вс„ на месте?
     - Мало ли... А в столе? Бумаги, записи...
     - Это может быть. Я о ценных вещах говорю.
     - Иногда бумаги ученого стоят подороже банкнот и акций.
     - Вы думаете, тут поработал шпион? - прошептала она. - Диверсант?
     - Я ничего не думаю,  - буркнул Люсин. - Ничего пока не известно. Ваш
брат курил? - В глаза ему бросилась синяя пачка.
     - Никогда в жизни.
     - Вот  как?  -  Люсин  мгновенно натянул  на  правую  руку  резиновую
перчатку и взял сигареты. - Трезвого образа жизни был человек!
     - Ну,  этого бы я не сказала,  -  задумчиво произнесла Ковская.  - Он
иногда выпивал.  Представьте себе, даже чистый спирт. Изредка, правда. Вот
ужас!
     - Это не ужас, - рассеянно покачал головой Люсин, осматривая пачку. -
Откуда у него сигареты?
     - Ах, эти... - Она улыбнулась. - Он из них настойку делал.
     - Что?! Какую такую настойку? - Люсин был озадачен.
     В  пачке,  надорванной сбоку,  не хватало одной сигареты,  и казалось
невероятным,  что  именно она пошла на  приготовление загадочной настойки,
даже если смириться с  мыслью,  что кому-то  вообще могла прийти в  голову
столь экстравагантная затея.
     - На воде. От тли... Цветы, которые нужны Аркаше для опытов, облепила
тля...
     - Понятно!  - Люсин отвернулся,  скрывая улыбку. - Ваш брат уничтожал
табачной  настойкой  тлю.  Так-так...  И  сколько  же   сигарет   шло   на
приготовление такой отравы?
     - Не знаю, право... Видимо, вся пачка? Я так думаю...
     - Но не одна сигарета?
     - Нет, конечно же, не одна.
     - Кто же тогда взял отсюда сигарету?
     - Н-не знаю!
     - Аркадий Викторович точно не курил? Ни при каких обстоятельствах?
     - Совершенно точно. Можете быть в этом уверены.
     - Но  кто-то взял сигарету...  Весь вопрос в  том,  выкурил он ее или
нет.  И где именно выкурил,  -  пробормотал Люсин и,  став на четвереньки,
заглянул под кушетку.
     Окурка не было видно, но зато он нашел обгорелую спичку.
     Отряхнув колени, прошел к качалке и, взяв коробку спичек, спросил:
     - Это ваши?
     - Наверное! Почем я знаю?
     Но спичек в коробке не было.  Вместо них там лежали ржавые бритвенные
лезвия. Возможно, они нужны были Ковскому для его опытов с растениями...
     Люсин  прочитал английскую надпись  на  этикетке.  Экспортные спички.
Значит,  довольно толстые...  Правильно, так и написано: 50 штук. Эта же -
он повертел в руках свою находку - тоненькая. Значит, не отсюда...
     Он  вынул  из  бокового кармана никелированный футлярчик и  аккуратно
уложил в него спичку.  Бросилось в глаза зеленое пятнышко под обгорелым ее
острием.
     - Разрешите войти? - послышался сзади голос Крелина.
     - Пожалуйста,   -   пригласил  Люсин.   -  Ждем.  Позвольте,  Людмила
Викторовна, представить вам моего коллегу Якова Александровича Крелина.
     - Очень приятно! - Ковская поджала губы.
     Крелин  молча  поклонился и,  увидев отпечатки следов по  рассыпанной
земле на  полу под  окном,  взялся за  фотоаппарат.  Ослепительно сверкнул
блиц. Потом еще раз.
     Люсин же в это время исследовал кушетку: искал следы пепла.
     - Я вам не мешаю, товарищи? - поинтересовалась Ковская.
     - Нисколько,  Людмила Викторовна,  - улыбнулся ей Люсин и тихо сказал
Крелину:   -   Опрыскай  здесь  люминолом...   Где  лежал  ковер,  Людмила
Викторовна? - спросил он.
     - Вон там, - показала она на середину комнаты.
     Крелин  сделал  еще  несколько снимков  интерьера и,  отложив камеру,
склонился   над   своим   чемоданчиком.    Достав   оттуда   флакончик   с
пульверизатором,  он  начал  методично опрыскивать стены и  пол.  Особенно
тщательно оросил он окно и то место, где, по словам Ковской, лежал ковер.
     Но  нигде не  вспыхнуло синее люминесцентное пламя.  Либо  вся  кровь
осталась на ковре, либо в этой комнате вообще не было пролито крови.
     - Ничего, - сказал Крелин. - Ты что-нибудь нашел?
     - Табачный пепел,  -  задумчиво нахмурился Люсин.  - Знаешь что, Яша?
Пока Глеб бродит окрест, попробуй-ка поискать одну вещь.
     - Что тебя интересует?
     - Это.  - Люсин показал глазами на пачку <Дымка>. - Если предчувствие
меня не обманывает, должен найтись окурок.
     - Выйдем на минутку, - потянул его за рукав Крелин.
     Они вышли на крыльцо. Было темно и ветрено.
     - Стоит  ли  включать  прожектор?  -  спросил  Крелин.  -  Привлекать
внимание?  Тем  более,  что  мы  облазили каждую пядь...  <Беломорку> ведь
нашли...
     - Где?  -  резко спросил Люсин.  -  Там,  где  предположительно стоял
мотоцикл?  А в саду,  в траве?..  А там,  на дороге?  -  Он махнул рукой в
сторону Западной улицы,  откуда до них долетали шаркающие по асфальту шаги
и приглушенный смех.
     - Прочесать траву мы сможем только утром,  -  твердо сказал Крелин. -
Улица -  другое дело.  Хотя совершенно ясно,  что  они  приехали и  уехали
оттуда. - Он кивнул на кусты у забора.
     - Ничего  мне  не  ясно,  -  вздохнул  Люсин.  -  На  Западной следов
мотоцикла нет?
     Крелин отрицательно мотнул головой.
     - Все равно,  Яша,  надо поискать.  Бог с ним, с садом. Ты совершенно
прав.  Подождем до утра.  Тем более, ничего тут не изменится, не пропадет.
Иное дело - улица. И так сколько времени упущено! А ведь <Дымок>, почитай,
каждый третий таксист курит...
     - Ладно,  Володя, - кротко согласился Крелин, - пойду поищу на улице.
Пошукаю трошки, как говорит наш Шуляк.
     - Пошукай!  -  потрепал его по плечу Люсин.  -  А  я  тут с  хозяйкой
переговорю. Пора узнать наконец, чем занимался ее Аркадий Викторович.
     Он раскрыл дверь,  но едва успел войти в коридор,  как она с пушечным
грохотом захлопнулась, чувствительно ударив его по спине.
     <Разыгралась непогода,  - подумал Люсин, - порывчик баллов на восемь.
Нет, не найти Яшке окурка. Унесет все, к чертовой бабушке...>


     Глава пятая

     ПОЖАР НА БОЛОТЕ

     Стекольщик продрал глаза на  рассвете.  Долго не мог сообразить,  где
находится и как сюда попал.  Начисто память отшибло.  Потом до него дошло.
Бросив  хмурый  взгляд  на  свернувшегося  калачиком  Витька,   он  сладко
потянулся и вылез из-под клеенки. Костер за ночь прогорел. Холодные черные
угли  покрылись  голубоватым инеем  пепла.  Фрол  нарвал  пучок  росистого
клевера,  попытался вытереть руки,  жирные  от  сажи.  Чувствовал себя  он
скверно. Сырое, холодное утро внушало отвращение, равно как остатки пира и
черные букашки, нашедшие гибель в стеклянной банке, из которой он так лихо
пил накануне. А тут еще туман ел глаза, першило в горле от гари.
     <Ну  и  дымище  они  развели у  себя  на  электростанции!  -  подумал
Стекольщик.  - Никакого порядка нет. Куда только охрана труда смотрит!.. А
может,  это и не электростанция вовсе,  а торф горит? Он же загорается сам
по себе, от внутреннего сугрева...>
     Стекольщик огляделся,  но  сквозь продымленный туман видны были  лишь
вышки электропередачи, смутные очертания стволов на опушке и студеная рябь
серого озера. Он сплюнул и поддал ногой пустую консервную банку. В камышах
испуганно вспорхнул куличок.
     Заворочался под клеенкой Вит„к.  Ноги его и голова оказались снаружи,
и  это  вновь  напомнило  Стекольщику  вчерашнее.   Он  долго  разглядывал
свалявшиеся волосы дружка,  в  которых застряли сосновые иглы и  волоконца
пепла,  щетину  на  глянцевитом лице  и  поношенные  ботинки,  залепленные
подсохшей болотной грязью.  Но  думал не  о  Витьке,  а  все  того  видел,
другого,  кого оставили они в  непроглядной холодной жиже.  И до того ясно
представил себе  Фрол  белые  волосы  и  шлепанцы в  пеструю  клетку,  что
жутковато сделалось.
     И  зачем  он  только влип  в  такое скверное дело!  Может,  следовало
оставить все как есть и  уйти,  не замарав рук?  Вставить стекло,  и лады.
Никто бы ничего не заметил.  Помер себе человек,  и вс„ тут. Так нет же, в
панику ударился, запсиховал.
     Вит„к хрипло посапывал во сне.  Порой его,  видно,  одолевало удушье.
Красное и  без  того лицо сильнее наливалось кровью,  отчетливее выступали
припухлости сомкнутых век, жирный лоск пористой, опаленной жаром и копотью
кожи.  Он  ежился от хлада и  сырости,  норовил упрятать голые ноги.  Одна
штанина задралась,  а  в  носок,  который совсем съехал,  впились репейные
шарики.
     Стекольщик помотал головой,  стараясь поймать промелькнувшую,  но тут
же скрывшуюся в мутном забытьи мысль.
     Ах да,  он же с самого начала решил сменить вчера всю обувь! Кажется,
они даже купили в сельпо туфли...
     Он потоптался, припоминая, и пошел к мотоциклу.
     В  коляске действительно лежали две  изрядно помятые коробки.  Картон
отсырел, и к нему прилепились истлевшие в огне хвоинки. Следы пепла были и
на затуманенном вишневом лаке мотоциклета.
     <Ишь ты, как полыхало! А ведь сгореть могли. Совершенно запросто... -
Он скомкал крышку и вытащил серую, в дырочках туфлю с широким отстроченным
рантом. - Не очень, конечно, но ничего, сойдет>.
     - Вставай, керя, - проворчал он, расталкивая Витька. - Разнежился!
     - Чо? - Вит„к ошарашенно дернулся, сел и с трудом разлепил веки. - Ты
чего, Фрол?
     - Хватит те  дрыхнуть!  Давай вот переобуйся.  -  Он запустил в  него
коробкой.
     Вит„к с ловкостью футбольного вратаря принял ее на грудь и без лишних
слов начал снимать свои некогда коричневые штиблеты.
     - Давай сюда колеса! - скомандовал Стекольщик, уныло любуясь обновой.
     Встав во  весь рост на  пригорке,  он зашвырнул один за другим старые
ботинки в камыши.  Инстинктивно метился в невидимого куличка,  который все
посвистывал себе и никого не трогал. Привыкшая к тишине птица вспорхнула и
перелетела на более спокойное место.
     Стекольщик прислушался.  Только слабая зыбь била в корневища осоки да
изредка всплескивала рыба, спасаясь от щуки.
     - Чем это так пахнет? - спросил, принюхиваясь, Вит„к.
     - Торф горит.  Может,  топят,  а  может,  сам по  себе.  Болото ежели
загорится, то всю зиму тлеть подо льдом может. Нипочем не затушишь!
     - Ишь ты! - цыкнул зубом Вит„к. - Страсти!
     - Вот те и страсти.  Мы вчерась костер не погасили, а зря! Беда могла
приключиться.
     - А это не от нас? - нахмурился Вит„к.
     - Не, - беспечно отмахнулся Стекольщик. - Нигде же ничего. И тихо.
     Но Вит„к, более чуткий на ухо, уловил все же далекий клекот колокола,
тарахтение моторов.
     - Звонят вроде.
     - А  пускай  себе,  -  безмятежно  прищурился на  встающее  за  лесом
солнышко Стекольщик.
     - Не пожар ли? Дымом-то пахнет!
     - На электростанции топят, в Электрогорске. Огня-то нет?
     - Огня нет, только как бы не того...
     - Не  нашего это ума дело,  Витя.  Мы тут ни при чем.  Если бы от нас
загорелось, мы бы первые к богу в рай попали. С мотоциклом!
     - Давай закусим, что ли, Фрол?
     - Похмеляться будешь? - спросил Стекольщик.
     Он с  отвращением думал о  вчерашней гулянке и  не собирался начинать
все сначала. Но гарь и особенно беспрерывный колокольный набат, который он
теперь тоже  вроде  бы  различал,  встревожили его.  Мучимый сомнениями по
поводу вчерашнего дела,  он  постарался скрыть от Витька страх перед новой
угрозой.  Проработав целый сезон на болоте,  он не мог не знать,  что торф
всегда загорается в  самом  неожиданном месте.  И  часто  никто  не  знает
почему.   Ведь   сохнущий  торф  подвержен  самовозгоранию.   Таинственная
деятельность  взрывообразно  размножающихся  в  нем  микробов  приводит  к
перегреву,  который  заканчивается  пожаром.  Конечно,  далеко  не  всегда
виноваты микробы.  Порой он вспыхивает,  подожженный молнией,  в неистовую
июльскую грозу,  и горит,  не подвластный обильным ливням,  которые только
распаляют сокровенный, подспудно тлеющий жар. Бывает, что фрезерную крошку
поджигает  случайная  искра,  выбитая  тракторной гусеницей  из  гранитных
валунов,  которых на болотах, порожденных отступающим ледником, не счесть.
Иногда такая искра выскакивает из выхлопной трубы двигателя. Но чаще всего
причиной пожара становится плохо  загашенная сигарета,  небрежно брошенная
на землю спичка.
     Разнесенные   ветром   горячие   угли   костра   почти   одновременно
воспламенили сохнущую крошку на втором поле Заозерья и  поленницы брикетов
на  Новоозерном участке.  Ночная  гроза  и  беспрерывное полыхание  молний
помешали вовремя заметить очаги  пожара,  поэтому к  тому  времени,  когда
Стекольщик пробудился от сна, огненная стихия уже была неуправляема.
     На  Новоозерном  очаг  все  же  сумели  локализовать.  Все  население
участка,  от начальника до сезонных работниц, вооружили лопатами и бросили
на пожар. Потушить его было невозможно, только окопать глубокой траншеей и
бросить все наличные бульдозеры на обваловку.  Этого оказалось достаточно.
Огонь  не  перекинулся ни  на  поселок,  ни  на  торфяные поля.  Почти  не
пострадало железнодорожное полотно и  лес вдоль него.  По крайней мере так
казалось в суете и неразберихе аврала.
     Караваны пылали, как танкеры, в огненном море, по которому все шире и
шире разливается горящая  нефть.  Даже  птицы  и  те  не  всегда  успевали
взлететь и комьями падали в густой одуряющий дым, сквозь который, крутясь,
летели во все стороны искры.  От этих-то искр и возникли вторичные  очаги.
Запылал  сосновый  сухостой на первом поле;  что-то загорелось в ельнике у
самой узкоколейки,  взорвалась бочка с соляркой,  небрежно брошенная  там,
где  ей  никак не полагалось лежать.  Вслед за взрывом красные нестерпимые
факелы рванулись по верхушкам деревьев вокруг Топического  озера.  К  утру
весь  участок  был  полностью  отрезан  от Электрогорска,  куда медленно и
настойчиво гнал гигантскую огневую подкову  ветер.  Потому  и  не  увидели
Стекольщик  с  Витьком  огня,  что  он  уходил от них все дальше и дальше,
оставляя за собой черный песок  и  неугасимые  угли.  Да  и  сплошной  дым
застилал все на многие километры. Можно было только гадать, уйдет ли пожар
в глубины торфяной  залежи  или,  подобно  напалму,  только  испепелит  ее
поверхностный слой.
     Деревянный поселок  с  тригонометрической  вышкой,  кирпичное  здание
посреди  второго поля и гаражи на первом были обречены.  Прорываться имело
смысл лишь в направлении Светлого озера,  откуда по узкоколейке открывался
выход на Мелижи. О том, что горит и на Новых озерах, никто не знал, потому
что пожар на лесистой окрайке уничтожил телефонный провод.
     Где  могли  только,  подняли заглушки,  и  пустили воду  из  запасных
колодцев.  Это обещало хоть какую-то передышку поселку,  где в  тот ранний
час сосредоточилось почти все население.  На полях остались только рабочие
смены  трактористов,   электрики  и  девушка-техник.   Их  положение  было
безнадежно. В поселке уже оплакивали погибших: то ли сгорели заживо, то ли
задохлись в угарном, все нутро раздирающем дыму.
     Из  Электрогорска помощи ждать не  приходилось.  За Топическим озером
уже  сомкнулся горящий по  обе  стороны насыпи лес.  Удушливые клубы  дыма
ползли стеной, за которой трещали и лопались падающие деревья.
     Прорвавшаяся со  стороны  Святого источника пожарная дрезина застряла
на Новоозерном, хотя ясно было, что горит и дальше, только неизвестно где.
С  ее помощью и  удалось притушить брикеты и уже возникшие к этому моменту
очаги в  лесу и  на окрайке болота,  где неожиданно вспыхнули вывороченные
при  расчистке поля  сухие пни.  Лишь  тогда,  когда на  Новые озера стали
прибывать  другие  спешно  оборудованные мощными  гидромониторами команды,
дрезина,  захватив фельдшера и  офицера из  УВД,  двинулась дальше.  Ехали
медленно,  задыхаясь в  кромешном дыму,  каждую минуту ожидали,  что огонь
перережет дорогу.
     На подъезде к  озеру Светлому пелена гари начала редеть,  да и дышать
стало  куд