не считал себя опытным пловцом. А спасение девушки, скажем,
из огня более целесообразно поручить специалистам, то есть пожарникам.
Проходили недели, и в конце концов Женя убеждался, что все это было
ненастоящим. В такие минуты он мог бы даже позавидовать Митяю со своими
нумерованными письмами и встречами раз в году. Вероятно, это и называется
любовью.
   Пламя костра погасло. Подернутые золой, тлели продолговатые угли,
похожие на раскаленные гвозди в кузнечном горне. Остывали они медленно, и
долго еще бегали вокруг синие тревожные огоньки.
   - Так вот и у Митяя получается, это самое... - нарушил молчание Лева,
кивнув на костер. - Еле заметное горение. А он говорит - любовь.
   Митяй не возражал. Не хотел вести пустую беседу - слишком уж запросто
спорить о самом сокровенном. Неглупый парень Левка, а не понимает, что
есть у человека в душе - или как ее там назвать? - маленький уголок, куда
нельзя пройти в сапогах и калошах. Не всегда между друзьями обсуждаются
эти вопросы, и напрасно Женя призывает на помощь писателей, доказывая, что
любовь должна быть космической и тысячеградусной.
   Видно, Митяй был прав. Все придет в свое время. Пусть тлеет глубоко от
любопытных глаз спрятанный в золе неугасимый уголек. Настанет день, и
вспыхнет пламя. Нужно ли торопиться?
   Женю одолевали иные вопросы. Личные, касающиеся только его самого.
   Трудно жить молодому: столько неясностей, мучительных загадок,
неразрешимых задач! И все они не похожи на формулы. Их не выведешь, как в
математике, не найдешь в учебнике, не спросишь у профессора. Кто
подскажет, можно ли сейчас писать Наде Колокольчиковой? Совместимо ли это
с высокоэтическими нормами поведения, которые Журавлихин считал для себя
обязательными?
   Если бы оставался Багрецов в Москве, то почему бы не писать Наде
ежедневно, тем самым побивая рекорд, поставленный Митяем? Но, как
выяснилось в день отъезда "поисковой группы", обиженный парень бесследно
исчез, причем никто из его друзей даже не знал, в каком направлении.
   Надя обещала навести самые подробные справки о Багрецове, так как ему
должен быть известен маршрут экспедиции Толь Толича. Если что-нибудь
выяснится, пошлет телеграмму.
   Женя собирался на почту. Ему было не ясно, стоит ли отправлять Наде
заготовленное еще в поезде ласковое письмецо. Багрецова нет в Москве. И
все же, положение неравное. Понятно, что он, вдвойне обиженный - из-за
гордости и оскорбленного самолюбия, Наде писать не будет. А если так, то
удобно ли воспользоваться этим обстоятельством и настойчиво бомбардировать
ее письмами?
   Дело тонкое, щекотливое, требует такта. Здесь не помешали бы искренние
советы друга. Но что могут подсказать первокурсники?
   Молча Лева смотрел на задумавшегося Женечку, как он привык его
называть, потом взглянул на дремавшего Митяя и, комично шмыгнув носом,
сказал:
   - Ты, Митяй, не обижайся на меня... Насчет исходящих номеров я не со
зла говорил. Почем знать, может, это самое... мне завидно... - он стыдливо
опустил глаза. - Хочется мне послать письмо одной... ну, скажем,
студентке, да вот не знаю, как тут быть... - Он вопросительно посмотрел на
Женю, затем на Митяя.
   - Пустой ты парень, - неожиданно заключил Митяй. - Разве об этом
спрашивают? Если можешь не посылать, значит; и не посылай.
   - Конечно, могу, но... это самое...
   - Дальше и разговаривать не о чем. Значит, пока несерьезно. Ты вот тут
насчет пламени распространялся. Бывают, конечно, пожары... А у тебя сердце
- как коробок спичек. Много их, но каждая спичка горит недолго, да и пламя
маленькое, тусклое.
   Лева молчал. Правильно сказал Митяй. Вероятно, с ним согласился и
Женечка.
   Отойдя в темноту, чтоб не видели друзья, Женя вытащил письмо, разорвал
его на мелкие части и бросил в воду.
   Закружились белые бумажки, как лепестки кувшинок. Упав в реку, они
поплыли по бледной лунной дороге, исчезая вдали.
 
 
   * * * * * * * * * *
 
 
 
   Все тот же берег Волги. Месяц отражался в черной воде, как раскаленная
добела подкова.
   Усиков бегал по берегу, чтобы согреться. Женечка ушел на почту, за
телеграммой от Колокольчиковой; кроме того, ему необходимо было поговорить
с Москвой. В комитете комсомола с нетерпением ждали результатов поисков
"Альтаира". Ясно, что ничего утешительного Женя сообщить не мог. Вот уже
несколько часов прошло с тех пор, как ребята стали дежурить на берегу, но
на сером экране не было ни малейшего проблеска, никакого намека на
передачу.
   За эти часы проходило много судов. Лева насчитал их не менее сорока.
   Почти все они шли груженые, вниз по течению. Станки, краны,
электромоторы, кабели, насосы, автомобили посылала столица на
строительства, сельскохозяйственные машины на поля.
   Сияя огнями кают, плыли по реке красавцы теплоходы, ползли низко
осевшие самоходные баржи, проплывали буксирные пароходы с цепочкой барж,
груженных лесом. Этот лес, как говорили рыбаки, буксиры тащили с
Рыбинского моря.
   Ревели гудки катеров, бесшумно скользили плоты, проносились моторные
лодки. Где-то - на теплоходе, катере, барже - стоял ящик с "Альтаиром".
   Может быть, он сейчас проплывает мимо, а Лева стоит на берегу и
равнодушно провожает глазами уходящие вдаль сигнальные огни.
   Неподалеку послышался плеск весел. Заложив руки в карманы, Лева втянул
голову в плечи - так было теплее - я, подпрыгивая, побежал к тому месту,
где обычно приставали рыбачьи лодки.
   Возле самой воды на кольях сушились сети. Усиков чуть не запутался в их
сложном лабиринте и выбрался оттуда уже после того, как лодки приткнулись
к берегу.
   Рыбаки словно не замечали шустрого и юркого городского парнишку. Он
настойчиво старался заговорить с ними, помогал вытаскивать мокрые сети,
тащил весла и всячески хотел быть полезным старикам. Для него это были
новые люди, о которых он читал лишь в газетах и книгах. Лева не видел
жизни, а потому каждая встреча с незнакомыми людьми его особенно волновала.
   Интересные старики, поговорить бы с ними. Наверное, пережили не меньше
трех войн - и в Левиных глазах заслуживали несомненного уважения.
   Рыбаков было четверо - небольшая бригада из стариков, неугомонных,
любящих свое дело.
   Но что случилось с радушными стариками? Почему они не разговаривают с
Левой? Еще несколько часов назад приютили у костра московских гостей и с
жадным вниманием слушали их рассказы о последних достижениях науки, о
новых московских улицах и линиях метро, о завтрашней Волге и всяких других
чудесных делах. Чем старики недовольны - совершенно непонятно.
   Все так же молчаливо они развесили сети, вытащили на берег лодки, свой
небогатый улов и, кряхтя, подошли к костру погреться.
   Митяй, каким-то образом почувствовав нависшую тучу, отполз в тень -
норовил, чтоб его не заметили. Левка не мог с этим смириться. Конечно,
самое простое - спрятаться в тени, но если ты можешь чем-то помочь людям,
в данном случае успокоить их, разогнать дурное настроение, то это нужно
сделать немедленно.
   Но прежде всего необходимо выяснить, на что сердятся старики. Почему
самый веселый из них, бородатый Прохор Кузьмич, еще недавно потешавший
ребят шуточками да присказками, сейчас сидит угрюмо, сосет потухшую трубку
и зло посматривает на Леву из-под желтых клочковатых бровей?
   Почему его брат Сидор Кузьмич хмуро поглаживает морщинистый подбородок
и смотрит в огонь прозрачными голубыми глазами? Что он видит там? О чем
думает?
   Двое других рыбаков, не поднимая глаз, сосредоточенно чистят картошку.
   - Разрешите, я помогу? - робко говорит Лева, доставая перочинный ножик.
   Старики взглядывают друг на друга и ничего не отвечают. Усиков
вздыхает, с замиранием сердца вытаскивает мокрую, скользкую картофелину.
   Митяй опасливо наблюдает за ним, уверенный, что из Левкиной затеи
ничего не получится. Бедному Левке просто-напросто никогда не приходилось
заниматься столь несложной и не очень интересной работой. Он сам
рассказывал, что даже в пионерском лагере его всегда освобождали от
дежурства по кухне, так как он должен был либо оформлять стенгазету, либо
подготавливать самодеятельный концерт. "А зря", - думает Митяй, глядя на
Левкины попытки справиться с непокорной картошкой: она все время
выскальзывает у него из рук. "Ну и срамота!.. Не так берешься, чудак, не с
этого бока. Тоньше срезай", - мысленно подсказывает Митяй, затем не
выдерживает, осторожно, чтобы не заметили старики, подползает, как
медведь, к Левке и берет у него начисто искромсанную картофелину, похожую
на кристаллографическую фигуру, вроде призмы.
   Вытирая руки носовым платком, Усиков размышляет о слишком затянувшемся
молчании. Пора выяснить причину.
   - Я думаю, Сидор Кузьмич... это самое... - наконец говорит Лева, -
скоро ваше родное дело совсем перестанет зависеть от удачи. Через
несколько лет уже не окажут: пошли, мол, ловить рыбу. Зачем ее ловить,
если она сама идет, куда ей положено? Идет по направлению электрического
тока.
   Опыты показали...
   - Знаем мы ваши опыты, елки-моталки! - перебивает его старик, досадливо
сплевывая. - Приехали сюда с электричеством, - он неприязненно кивает
головой в сторону телевизора, - всю рыбу распугали. Химию развели - тоже
отрава, куда от нее денешься! Возьмешь иную рыбину, а она синяя-пресиняя,
аж глядеть противно, с души воротит.
   - Постойте, дедушка! - искренне удивляется Левка. - Мы-то здесь при чем?
 
   - А при том! Нечего над рыбой измываться. Ежели наука против
государственного плана пошла, то и на нее управу можно найти.
   - Чего ты на них взъелся? - обрывает рассерженного старика другой рыбак.
   - Кому надо, тот и разберется.
   - Нет, уважаемый, - Митяй бросает картошку в ведро и выпрямляется во
весь рост, - разберемся вместе. Туману напускать нечего. Никогда еще
советская наука против народа не шла. Да это вы и сами понимаете.
   Далее Митяй очень убедительно рассказал о телевизоре: для чего он
предназначен и почему, так же как и радиоприемник, он ни на какую рыбу не
может действовать. Пользуясь случаем, тактично намекнул о преимуществах
современного рыболовецкого хозяйства, о том, как наука заботится о
разведении ценных пород рыб, как она охраняет их.
   - По-хозяйски страна заботится о нашем рыбном богатстве, - закончил
Гораздый. - И в этом ей помогает наука.
   Похоже было на то, что старики обо всем этом слыхали, но все же им
доставило удовольствие еще раз убедиться в значительности своей рыбацкой
миссии на земле.
   - Мы, конечно, не против науки, - рассудительно заметил Прохор Кузьмич,
вынимая изо рта трубку. - Но вот химия... от нее весь вред идет.
   Усиков хотел было последовать примеру Гораздого и прочитать небольшую
лекцию в защиту химии, однако Митяй предупредил его, чувствуя, что здесь
дело касается каких-то практических явлений, связывающих столь разные
науки - химию и ихтиологию.
   - Так почему же вы жалуетесь на химию? - спросил он. - Чем она вредная?
   Рыбаки оживились. Видно, вопрос попал в самую точку. Перебивая друг
друга, позабыв почтенный возраст и степенность, они поведали комсомольцам
о своей искренней, причем вполне обоснованной неприязни к химии.
   Неподалеку от этих мест, где расположился рыболовецкий колхоз,
протекает небольшая речушка, когда-то очень богатая рыбой. Примерно два
месяца назад на ее берегу появилась маленькая химическая фабричка. Что она
вырабатывала - старикам было неизвестно, но отходы ее продукции прежде
всего заметили достойные представители рыбьего царства. Некоторые щуки,
окуни, лещи и подлещики, а может быть, и другие какие рыбы глотали краску,
превращаясь в диковинные создания, которых нельзя было найти даже в самом
полном атласе промысловых рыб СССР.
   Иногда в сети попадалась лиловая щука, будто выкупанная в чернилах,
карминовый ершишка и ярко-зеленая плотва. Возможно, что за последние
недели опытный цех фабрики "Химкраска" осваивал новую технологию
какого-нибудь красителя.
   Лева подумал, что подобное разнообразие не отвечало насущным интересам
холоднокровных обитателей маленькой речки. Они не привыкли менять свой
природный цвет, как некоторые представительницы человеческой породы,
превращаясь то в блондинку, то в рыжеволосую.
   Пришлось рыбам покинуть гостеприимные заросли родных камышей, уютные
уголки под корягами, мягкое, илистое дно. Но даже в широкой, многоводной
Волге возле устья родной речушки бедные раскрашенные судаки и щуки
чувствовали ненавистный им запах "вредной химии".
   - Но почему же ваш председатель артели не поехал на фабрику?! -
воскликнул Усиков. Он был искренне возмущен. - Почему... это самое... не
потребовал установить специальные фильтры?
   - А его туда и не пустили. Только сказали, что краска ихняя безо
всякого вреда для рыбы. Доказано наукой.
   - Какая тут к лешему наука! - в сердцах крикнул Прохор Кузьмич. - Вся
рыба уйдет!
   - Значит, надо в газету писать, - горячился Усиков, суетливо ерзая на
месте. - Комиссию должны прислать, проверить, выяснить...
   - Эх, милок, - старик соболезнующе похлопал его по плечу, - пока
выяснять будут, рыбы совсем не останется. Тут каждый день дорог.
   - Да и председателя нашего, холера ему в бок, не раскачаешь, -
пожаловался другой рыбак. - Случайность, говорит.
   Лева уже не слушал их. Он почувствовал, что здесь необходима его помощь.
   Снова, как и всегда в таких случаях вопиющей несправедливости, в нем
возникло горячее желание сейчас же, сию минуту, действовать. В самом деле,
что могут поделать несколько стариков во главе с ленивым председателем,
когда им доказывают, опираясь на науку, что химическое производство не
имеет никакого касательства к плохому улову. Пройдут недели, а может быть,
и месяцы, прежде чем авторитетные люди заставят специалистов с фабрики
признать свою ошибку.
   Усиков уже начал подсчитывать, какой убыток понесет рыболовецкий
колхоз, а с ним и государство, если вовремя не предупредить ретивых
экспериментаторов. Ему казалось, что только он, комсомолец, человек с
беспокойным, горячим сердцем, студент, имеющий опыт исследовательской
работы, может помочь рыбакам, он не имеет права пройти мимо.
   - Ночью фабрика тоже работает? - быстро спросил Лева, обращаясь к
Прохору Кузьмичу.
   - А как же! Еще не всю Волгу закрасили. Вон ихний огонь горит.
   Старик тяжело приподнялся и указал на противоположный берег. Там еле
заметно тлел красноватый огонек.
   Усиков решительно застегнул воротник.
   - Лодку можно взять?
   - Это к чему же?
   - Хочу, чтоб судаки были... это самое... нормальными, а не голубыми, -
пошутил Лева, протягивая руку к ведру. - Митяй, помоги найти такого.
   - Ты что еще придумал? - сурово спросил Митяй, отодвигая ведро. - А
дело позабыл? - он выразительно посмотрел на чемодан телевизора.
   - Об этом после поговорим. Женечка не будет возражать, - спокойно
заметил Усиков.
   В глубине его души таились искренний гнев и обида на Митяя. Как ему не
совестно напоминать о их личном деле, когда речь идет о других, куда более
серьезных вещах!
   Молчат старики, но, вероятно, думают, что московский комсомолец
поступает правильно. Хоть и мала надежда на успех, но почему же не
попытаться!
   Прохор Кузьмич улыбнулся беззубым ртом и прикрыл его бородой.
   - Шустрый ты парень. Может, и вправду, чего выйдет. Ты им там
по-научному растолкуй: дескать, крашеную рыбу на базе не принимают.
   Старики хлопотливо собрали в дорогу ходатая по общественным делам.
   Кто-то достал из ведра голубого судака и завернул в газету. Другой
объяснил Усикову, как ближе всего пройти к фабрике. Прохор Кузьмич
вызвался перевезти его на тот берег, но Лева отказался, чтобы не
заставлять старика ждать там. Сам как-нибудь справится.
   Митяй спокойно смотрел на эти проводы, считая Левкину затею наивной и
бесцельной, уверенный, что Журавлихин ничего подобного ему не разрешит.
   Любитель строгого порядка, Митяй избегал вмешиваться не в свои дела.
Да, он прекрасно сознавал, что голубых или розовых судаков не должно быть.
   Это - непорядок, нарушение общепринятых норм, и вполне понятно, что
раскрашенная рыба не может приниматься на государственных базах. Но почему
именно там не поднимут этот вопрос? Почему не вмешается райсовет?
   Неужели приезжие студенты должны быть дальновиднее и умнее уважаемых
лиц, которым поручено следить за порядком в районе?
   Все это он неторопливо и убедительно высказал Левке, предусмотрительно
отведя его в сторону. К чему свидетели во время такого серьезного
разговора, тем более что Левка обязательно начнет спорить!
   Митяй не ошибся. Когда он спросил у него, стоит ли так горячо принимать
к сердцу судьбу судаков, если еще не найден аппарат, за который в ответе
лично он, Усиков, посмотрели бы, что с ним случилось!
   - Ты сам судак! - прошипел Лева, вытаращив глаза. - Рыбья кровь! Да
разве можно спокойно относиться к такому делу!
   Несомненно, Митяй обиделся. Правда, Левка попытался смягчить свою
непроизвольную вспышку и стал, как всегда, защищать свой жизненный
принцип, доказывать необходимость активного вмешательства в подобные дела,
так как он комсомолец и должен бороться за торжество справедливости. Но
все это было давно знакомо Митяю. Он не принимал всерьез Левкиных
принципов, и часто сам Левка казался ему театральным героем, размахивающим
картонным мечом.
   Митяй молчаливо ждал "начальника поисковой группы", чтоб убедить его в
своей правоте, - тогда Левка останется с носом. Ясно, что Женя его не
поддержит.
   Но плохо знал Митяй своего старшего товарища. Он не только разрешил
Усикову пойти на фабрику, но и сам пожелал это сделать.
   Стремление к абсолютной самостоятельности, характерное для Левки,
привело к тому, что Журавлихин остался у телевизора, а Усиков получил
милостивое разрешение защищать судаков. "Что ж, пусть идет инспектором, -
вздохнув, решил Митяй. - Такова воля начальства. Ему виднее".
   Не скрывая усмешки, Митяй смотрел, как Левка мечется по берегу, ищет
какие-то бутылки, взял две водочные у рыбаков, но этого оказалось ему
мало, подбежал к своему чемодану, вытащил флакон с тройным одеколоном и
без сожаления вылил его.
   Укоризненно покачивая головой, глядел на это Митяй, понимая, что флакон
понадобился новоиспеченному химику, чтобы взять пробу воды возле фабрики.
"Ну к чему такое кустарничество? - думал он. - Приедут специалисты с
пробирками, с колбами, возьмут пробы в разных местах, не торопясь, как
этого требуют настоящие исследования. А тут - детские забавы. Стыдно даже
глядеть".
   И Митяй досадливо отвернулся.
 
 

                                   Глава 8 

   ОШИБКА "ИНСПЕКТОРА СПРАВЕДЛИВОСТИ"
 
 
   Усиков шел по узкой тропке вдоль заросшей камышами речки и видел перед
собой дальние огоньки фабрики, где ему предстоял серьезный разговор если
не с директором, то по крайней мере с главным инженером. В брючных
карманах позвякивали монеты, бились о стекло бутылок, которые на случай
крайней необходимости уже были наполнены водой из "разноцветной речки".
   В эту необходимость Лева не очень-то верил. Почему бы директору и
главному инженеру не прислушаться к предложению московского студента и не
поставить фильтры? Зачем отправлять бутылки в Горький или Москву и там
просить защиты для рыбьего населения: спасите, мол, его от проклятой
краски?
   Леву особенно удивляла ее способность так действовать на рыбью чешую,
что она приобретала явно выраженный не свойственный ей цвет. Какой может
быть в реке раствор краски? Ничтожный. Даже самые расточительные хозяева
не могли выливать ее тоннами.
   Кто-кто, а Лева понимал в красителях. Мог составить любой колер для
стен и табуреток. Умел красить марлевые занавески, перекрасил свою голубую
рубашку в лиловую (с сиреневым галстуком очень красиво). Правда, руки
отмылись через неделю. Но ведь это была сильнейшая консистенция.
   (Слово-то какое! Мысленно не выговоришь!) А в реке - прозрачная вода!
   Как же получился голубой судак, которого он сейчас прижимал к груди?
   Скользкая рыбина доставляла Леве немало беспокойств.