овторял знакомые числа, в то же время
обдумывая, как лучше всего начать разговор с Дерябиным насчет своего
предложения.
   Ясно, что оно покажется ему дерзким. Из института уже привезли
передатчик, его необходимо срочно установить в диске - и вдруг какой-то
ничего не смыслящий в телевидении техник нагло заявляет: везите, мол, свою
бандуру обратно, обойдемся.
   Рядом послышался тихий смех. Бабкин поднял голову.
   Перед ним словно из-под земли выросла лаборантка Колокольчикова.
   - Принимайте в свое подчинение, товарищ Бабкин... Тимофей Васильевич,
кажется? - сказала она, не скрывая ядовитенькой улыбки. - Рады?
   На этот вопрос Тимофей мог бы ответить отрицательно, но пока еще ничего
не понимал. Неужели Борис Захарович назначил его командовать этим рыжим
созданием? Слабое, капризное существо! Ведь она отвертку не умеет держать
в руках. Как же ей поручить мужскую работу, - скажем, протаскивать кабель
сквозь дырки в лонжеронах? Чепуха получается...
   А Колокольчикова наслаждалась замешательством Бабкина. В свете
сигнальных фонарей диска ее красно-каштановые волосы казались пламенными и
трепетали на ветру, как огоньки костра.
   Бабкин бросил на нее недовольный взгляд, нахмурив брови, снова
углубился в блокнот. "Невежа! - подумала Надя. - Впрочем, что можно
ожидать от Бабкина?"
   Она его недолюбливала, что объяснялось довольно просто: как самый
близкий друг Багрецова, он знал о его увлечении Надей и относился к этому
весьма скептически: "Так, чепуха, пустая блажь, зря Димка страдает". А
кроме того, что было с его стороны большой неосторожностью.
   Бабкин препятствовал встречам Вадима и Нади главным образом потому, что
догадывался об истинном отношении легкомысленной девчонки к своему другу.
Никогда она его не полюбит. Это же сразу видно, не нужно быть психологом.
   Надя испытывала странное удовольствие, наблюдая за поведением
влюбленного Вадима. Ей нравилось его постоянное внимание, смешная
рыцарская услужливость, тайные вздохи и стихи, которые он посылал ей.
   При встречах Надя зло вышучивала каждую строчку.
   Она привыкла к нему и, несмотря на то, что за последнее время сердце ее
все чаще и чаще билось при мысли о Жене Журавлихине, не могла расстаться с
Димкой. Еще бы! Лестно и приятно чувствовать себя любимой. Надя понимала,
что отношение ее к Вадиму эгоистичное, пожалуй немножко нечестное. Сказать
ему о Жене? Но это значит - навеки потерять друга:
   Димка ужасно самолюбив.
   Однако и Надя ему не уступит. Совсем недавно Димка попросту обнаглел, о
ч„м нельзя вспоминать без гнева. Сначала все было хорошо. Достал билеты на
"Аиду" (не какой-нибудь четвертый ярус, а партер). Надя, конечно,
принарядилась, надела длинное вечернее платье, в котором встречала Новый
год. "Ну, - думала она, - теперь уже Димке конец, с ума сойдет".
   Однажды, когда они слушали "Кармен", Димка не на сцену смотрел, а
только на соседку, на нее, Надю, не признавая "никаких испанцев". Что ему
дон Хозе, Эскамильо и прочие? Даже сама Кармен, кстати, действительно
молодая и ужасно красивая, померкла рядом с лаборанткой Колокольчиковой.
   И на этот раз она была уверена, что "Аида" послужила Димке лишь поводом
для встречи. Надя никогда не отказывалась от оперы, причем, вопреки
довольно многочисленной категории девушек, ценила в ней прежде всего
музыку, восхищалась хорошими голосами, и не только тенорами, хотя у них и
наиболее выигрышные партии.
   Но какое печальное разочарование! "Аида" не доставила Наде никакого
удовольствия. А дело оказалось не в опере. На сцене все было хорошо,
однако Надя ушла бы после первого акта, если б не сочла это бестактностью.
Кто же тому причиной? Конечно, Димка. Собственно говоря, ничего
предосудительного он не сделал. Но это смотря на чей взгляд.
   Когда Надя, обычно приезжающая за несколько минут до увертюры, отыскала
свое место, навстречу ей поднялся Вадим и познакомил с миловидной, пожалуй
даже интересной женщиной. "Ольга, - сказала она, протягивая руку. - Я о
вас уже слышала". Какое дело оскорбленной Наде, слышала она о ней или не
слышала? Но это еще ничего, а главное, что Димка вел себя отвратительно,
ужасно: все внимание отдавал приезжей гостье. Правда, они старые друзья,
встречались где-то в Девичьей Поляне. Ольга там главный агроном и приехала
в Москву в командировку. Но при чем тут Надя?
   Конечно, она должна была улыбаться, расспрашивать агронома насчет
озимых и яровых, но разговор абсолютно не клеился. Димка с агрономом
занялись всякими воспоминаниями, а Надя хлопала глазами. Нечего сказать,
ужасно весело провела время!
   Никакого ревнивого чувства Надя не испытывала. Димка для нее был просто
покладистым товарищем, безропотным, готовым исполнять все ее капризы.
   Вдруг появляется незнакомая женщина, и Димка весь вечер только с ней и
говорит. Кому это понравится! Надя светски улыбалась, делала вид, что
очень рада встрече, и прятала в глазах колючие снежинки. Она понимала, что
Ольга тут ни при чем, у нее и Вадима теплые, дружеские отношения; в них
Надя верила и знала, что Ольга счастлива с мужем, у нее замечательный
мальчик - она показывала его карточку. А кроме того, Надя была убеждена,
что крепкая и бескорыстная дружба между мужчиной и женщиной встречается
гораздо чаще, чем об этом думают.
   Она не учитывала лишь одного; дружба и любовь - чувства глубокие,
сложные, горе тому, кто посмеется над ними. А Надя смеялась. Простим ей
многое: молодость виновата. Кому из девушек не хотелось бы нравиться,
чувствовать на себе постоянное внимание всех юношей, всех мужчин, вызывать
у них восхищение, радость! Приятно щекочет самолюбие и зависть подруг,
незлобивая, но все же зависть. На школьном вечере, даже если там будет
мало "мальчиков", хочется показаться в самом лучшем платье. Все это
невинные девичьи радости. Простим их всем, простим и Наде. Но когда эти
ничтожные радости, щекотание самолюбия, чувство женской власти овладевают
всем твоим существом, как это случилось с Надей, когда ей уже доставляет
удовольствие видеть приниженных, несчастных, друзей, пользоваться их
преданностью и высмеивать их робкую любовь, то вряд ли это можно простить.
   Не прощал этого и Тимофей. Он видел милую Надюшу насквозь, не то что
ослепленный ею Димка, и считал, что поступает по-дружески, желая вылечить
его от слепоты. Но не Тимофею бороться с упрямым девичьим характером. Надя
не уступала, она легко обводила Бабкина вокруг пальца, и если, например,
Тимофей собрался идти с Димкой в кино, то почти всегда эта затея
оказывалась неудачной. Бабкин долго ждал Димку у входа, а потом стоял у
кассы и уныло предлагал лишний билет. Поздно вечером к Бабкину приходил
Вадим, извинялся и тут же, восторженно размахивая руками, рассказывал о
своем необыкновенном счастье. Как же, Надя сама пригласила в Зеленый
театр! Ясно, что он не мог отказаться... Тимофей злился, не разговаривал с
Димкой целый день, потом снисходил к его слабости, протягивал руку и тут
же придумывал воскресную поездку по Московскому морю. Димка соглашался, а
в результате друг его опять приставал у кассы: "Возьмите два билета на
"Радищева". Сейчас отходит".
   Теперь уже два, так как без Димки ехать не хотелось, скучно и, главное,
обидно. Откуда Колокольчикова каждый раз узнавала о намерениях Тимофея,
ему и в голову не приходило, но факт оставался фактом - она утаскивала
Димку именно в те вечера и дни, когда Бабкин на него рассчитывал.
   Перед отъездом Вадима в экспедицию Тимофей несколько раз встречал
коварную девицу вместе с каким-то незнакомым студентом, но Димке ничего не
сказал. Не хотел сплетничать, на этот счет у него были свои суждения.
    
 Сейчас лаборантка Колокольчикова стояла перед Бабкиным, заложив руки в
карманы светлого клетчатого пальто, и терпеливо ждала приказаний, всем
своим видом подчеркивая покорную дисциплинированность: "Ничего не
поделаешь, такова воля руководителя лаборатории. Я тут ни при чем".
   Конечно, Надя могла бы многое сказать технику Бабкину по поводу его
новой роли бригадира монтажников, но толстокожего парня ничем не проймешь.
К тому же не время.
   - Я жду, товарищ Бабкин, - холодно, официально сказала она. - Каковы
будут распоряжения?
   А он, не поднимая головы, перелистывал розовые от света сигнальных
фонарей листки и думал, что если сейчас не решится поговорить с Борисом
Захаровичем, то в самом деле придется командовать рыжей девчонкой. Он
представил себе, насколько все упростится, если будет принято его
предложение. Никакие лаборантки не нужны. Вс„ по-новому. Он чувствовал
сосущую боль под ложечкой и холодок на спине, будто готовился прыгнуть в
ледяную воду.
   Он знал, что мысль его о новом способе повышения дальности телевидения
осуществится не сразу, потребуется тщательная проверка расчетов и, может
быть, консультация самых знаменитых ученых страны. Нет, надо повременить,
посоветоваться с друзьями. Эх, Димки здесь нет! Он нутром чувствует
новизну технической идеи. Талант особый к этому.
   Надя уже успела проявить инициативу. Она убедила Вячеслава Акимовича и
Дерябина, что выгоднее всего установить телепередатчик рядом с
радиостанциями астрофизиков, а не метеорологов, как это предполагалось
ранее, - удобнее вести кабель к антенне. Именно об этом она сейчас и
доложила своему бригадиру Бабкину.
   Тимофей не стерпел. Надо же такую ерунду придумать и, главное, сунуться
с ней к инженерам, не спрашивая его мнения! Да ведь только он знает,
сколько дыр придется просверлить в перегородках, чтобы протянуть сквозь
них кабель питания. В данном случае его придется тащить от мощного
генератора, установленного чуть ли не в противоположной стороне диска, то
есть очень далеко от кабины, где помещаются радиостанции астрофизиков.
   Не скрывая раздражения, Бабкин все это объяснил не по возрасту
самоуверенной лаборантке. Она лишь сейчас познакомилась с летающей
лабораторией, а Тимофей излазил там все закоулки, ползал на коленках в
самых узких трубах. Пусть бы попробовала, прежде чем предлагать всякие
глупости...
   Надя не привыкла, чтобы с нею разговаривали подобным тоном, и никогда
не слыхала столь резких возражений, пусть даже справедливых, но по форме
совершенно недопустимых. Подумаешь, какой-то техник, а гонору в нем на
десять инженеров хватит.
   - Очень жаль, что Вадим уехал, - небрежно заметила Надя, глядя в
зеркальце и поправляя волосы, растрепавшиеся на ветру. - Мальчик никогда
не спорит без толку. С ним бы я могла работать.
   - Еще бы! - насмешливо согласился Тимофей. - Когда он у вас на
побегушках.
   Упрек попал по адресу. Надя демонстративно отвернулась. Чувствуя победу
и стараясь закрепить ее. Бабкин торопливо высказал все, что за последнее
время накопилось в сердце. Разве, всячески третируя Димку, Надя поступает
по-комсомольски? Он бегает за ней, как послушная собачонка, потерял
самолюбие, превратился в безвольное и препротивное существо.
   Несомненно, что Бабкин чересчур преувеличивал Димкино несчастье,
вероятно потому, что самому Тимофею были непонятны внешние проявления
чувств. Он глубоко скрывал их даже от Димки. И Надя никогда бы не узнала,
что думает о ней Тимофей, но технический спор вывел его из равновесия,
разозлил, а тут еще она сама подлила масла в огонь, вспомнив о Димке. Ну и
пошло, поехало...
   До боли закусив губу, Надя выслушивала очень неприятные истины. Чего
только Бабкин ей не наговорил! Будто она таскает за собой Димку ради
жалкого тщеславия: смотрите, мол, какой послушный, что прикажу, то и
сделает! Это не по-дружески, глупо, отвратительно, жестоко. Так поступали
бездушные кокетки в каком-нибудь восемнадцатом веке...
   - Но это еще не вс„, - предупредил Бабкин, заметив ее протестующий
жест, - С кем я вас видел перед отъездом Димки?
   Надя залилась краской, сжала в карманах кулачки.
   - Что за допрос? Кто вас научил этому?
   - Не знаю. Наверное, дружба.
   - Вы ее потеряете, вмешиваясь не в свои дела.
   - Нет, это мои дела, и я не позволю...
   - Ого, каким вы языком заговорили! Довольно! Все это мне надоело ужасно.
    
 Надя быстро выдернула руки из карманов, чтобы придержать поднятые ветром
волосы. Прическа стала гладкой, - будто прилизанной. Ядовитая девчонка
вызывала у Бабкина не только гнев, но и отвращение. Никогда с ним не
случалось такого, человек он по натуре мягкий, добросердечный, а тут вдруг
вышел из себя. Эх, Димка, на что ты толкаешь своего преданного друга?! Чем
это кончится?
   Надя не успокаивалась. Ее затронули за живое, обидели, а девушки редко
прощают обиду, что известно не только Бабкину. Она вплотную подошла к нему
и откровенно посоветовала оставить заботы о ней и Димке.
   - Это угроза? - спросил Бабкин.
   - Нет. Думаю о вашей дружбе с Вадимом. Она не вечна.
   Бабкин чуть не задохнулся от ярости. До чего же самоуверенна эта девица!
   Неужели она думает, что по ее глупому капризу, по ее желанию Димка
отвернется от старого друга? Никогда еще кошка не пробегала между ними, не
встанет на пути и девчонка. Пусть попробует!
   - Итак, договорились? - с ласковой улыбочкой сказала Надя, протягивая
руку в белой перчатке. - Я довольна.
   Тимофей рассеянно прикоснулся к ее ладони. Он не ожидал такого поворота.
   Ну и характерец! Ноготки у ребенка словно бумажные, а ножом режут.
   Бедный Димка!
   Чуть приподняв рукав пальто, Надя посмотрела на часики.
   - Долго они там возятся с кабелем. Неужели вы у себя в институте не
могли выписать? Должны бы побеспокоиться.
   Подобное замечание не могло понравиться бригадиру Бабкину. Удивительная
непоследовательность! Запретила ему вмешиваться в Димкину судьбу, даже
если он погибает, а сама в чужие дела вмешивается. Да еще в чужом
институте... Помолчала бы лучше!
   Он выразил свое неудовольствие в более сдержанных тонах, но
Колокольчикова не забыла предыдущего разговора и колко заметила:
   - Впрочем, я, вероятно, помешала вашим сложным расчетам? - она взглядом
указала на блокнот, который Бабкин все еще держал в руках. - Трудно
определить длину кабеля. Охотно сочувствую.
   Бабкин не стерпел и выпалил:
   - Если хотите знать, можно совсем обойтись без кабеля и вашего
передатчика. Кстати, и без вашей помощи.
   - В последнем я не сомневалась, - скромно потупившись, улыбнулась Надя.
   - Откажитесь от неспособной лаборантки. Но при чем наш передатчик? У
вас есть лучше?
   Колокольчикова явно высмеивала техника. Портативный телевизионный
передатчик "СТП-40", который сейчас привезли на аэродром, считался в
инженерных кругах высшим достижением отечественной радиотехники. Разве
Бабкину его оценить? Что он понимает в телевидении? Но тут непонимающий
Бабкин не на шутку удивил Надю своим безапелляционным заявлением:
   - Знаю, ваш "СТП-40", машина, конечно, умная. Но есть другие, более
подходящие.
   - Например?
   В пылу спора Бабкин не заметил, как попался на удочку. Он не хотел,
чтобы ехидная лаборантка узнала о его предложении, в котором сомневался
сам, но произошло непоправимое.
   На вопрос Нади о "подходящем передатчике" Бабкин невольно поднял руку и
указал на гигантский рефлектор нового радиолокатора. Рядом с серпом луны
его сигнальные огни напоминали созвездие Большой Медведицы. В шутку Бабкин
называл эту конструкцию "Большим Медведем".
   Да, именно о нем думал Тимофей, проверяя свои расчеты.
   Надя посмотрела на него вопросительно - не шутит ли? - и, убедившись,
что техник серьезен и даже взволнован своим открытием, уточнила:
   - Отражение?
   В знак согласия Бабкин закрыл глаза и в ту же секунду услышал
приглушенный смех торжествующей Нади. Вот оно, свершилось! Во второй
половине двадцатого века техник Бабкин изобрел швейную машинку, и первой
узнала об этом самая ненавистная ему, мстительная девчонка. Теперь уж
отыграется! Сердце заныло от боли.
   Радовалась Надя, щурила глаза-щелочки, подпрыгивала от удовольствия на
тонких каблучках.
   - Мистер Смит шлет вам привет.
   - Какой Смит? - Тимофею было все равно.
   - Ну, не знаю. Может быть, Джонс или Джемс. Кто-то из этих ученых
американцев взбудоражил весь технический мир своим будто бы абсолютно
реальным проектом. Неужели вы ничего не слыхали насчет отражения?
   Бабкин уныло покачал головой. Мало того, что он изобрел давно всем
известное, - это еще полбеды, - но за всю свою недолгую
"научно-техническую деятельность" Тимофей Бабкин никогда не предлагал
невозможного. "Наверное, девчонка путает. Может, и языка не знает? -
подумал Тимофей для собственного успокоения. - Нет, Колокольчикова здорово
вызубрила английский. Хвасталась еще перед Димкой... Даже начала
заниматься с ним, но пришлось воспрепятствовать. Какие уж тут занятия,
если Димка смотрит не в тетрадь, а на девчонку, будто на лбу у нее
выписаны все труднейшие английские глаголы!"
   Тяжко, нехорошо Бабкину. А Надя кошачьим, терпеливым взглядом следила
за всеми его движениями. Вот он сунул блокнот в карман, затем нерешительно
вытащил обратно и посмотрел на Дерябина, стоявшего рядом с Вячеславом
Акимовичем.
   Заметив неотступное внимание Нади, Тимофей поднял голову, как бы
залюбовавшись луной.
   - Мне жалко вас. Бабкин! - притворно вздохнув, сказала она. - Ужасное
разочарование! Но, если не верите, спросим у Вячеслава Акимовича. - Она
круто повернулась и протянула Бабкину руку, как бы приглашая следовать за
собой.
   Этого еще недоставало! Тимофей представил себе Надину радость при столь
интересном для нее разговоре. Он будет краснеть, запинаться, повторяя
бредни Смита, Джонса, неизвестно кого. Таков уж характер.
   Дипломированные и разрекламированные ученые могли кричать на весь мир о
вздорном, чепуховом проекте, а он, Бабкин, совестится говорить о своей
идее даже шепотом.
   - Погодите, - остановил он Надю, когда та потянула его за собой, и
грубовато спросил: - Вы-то что знаете насчет отражения?
   Она смерила Бабкина торжествующим взглядом, как бы говоря. "Вот так-то
лучше. Советую запомнить на будущее".
   - Я уже рассказывала Вадиму, - небрежно начала она, расстегивая пуговку
на перчатке. (Тимофей почувствовал, что насчет Димки Надюша сказала
неспроста.) - Мы с ним часто спорим по техническим вопросам...
   "Еще один семинар у Багрецова, - иронически подумал Бабкин. - Мало
английского - теперь радиотехнический организовала, Ловко плетет паутинку".
   А Надя, все так же подчеркивая свои деловые взаимоотношения с
Багрецовым, без которых он якобы не может обойтись, продолжала:
   - Вадим просил меня помочь в постройке телевизора. ("Который он так и
не сделал. А все из-за тебя. Времени не хватило", - мысленно уточнил
Тимофей.) Зашел разговор о дальности приема, - все так же, с нарочитой
небрежностью, рассказывала Надя. - Пришлось прочесть лекцию
любознательному товарищу.
   Тут она усмехнулась, словно напоминая, что лекцию вынуждена повторить -
и, главное, для кого? Для зазнавшегося Бабкина, который совсем недавно,
при постройке телевизора, считал Надину консультацию излишней.
   - Вам, конечно, знакомы работы советских ученых, впервые доказавших
возможность радиолокации луны и других планет, - говорила Надя, чувствуя
свое превосходство, будто перед ней стоял не техник, а какой-нибудь
пятиклассник. - Точными расчетами они определили, что таким образом можно
измерять расстояние до небесных тел.
   Все это было давным-давно известно Бабкину. Но выдержка какова!
   Спокойно, не перебивая, он слушал Надю, будто впервые узнал, что
американцы ухватились за эту идею, мощным радиолокатором послали сигнал на
Луну и через две с половиной секунды приняли его отражение. Разве это
новость? Он знал также, что практические янки потом сделали вывод: "Ага,
значит, можно послать на Луну сигналы телевидения. Отраженными их примут
на всем полушарии". Кричали, кричали, наконец скисли. До практического
решения вопроса было слишком далеко.
   Надя помахала перчаткой, спрятала улыбку и, будто невзначай, заметила:
   - Эту же ошибку повторил техник на другом полушарии. Вероятно, был не в
ладах с математикой. Но что вы смеетесь, Бабкин?
   А он