ебя на месте невылупившегося цыпленка - однообразно желтеньким
кажется ему мир. Но вот скорлупа проклевывается, и мир во всех цветах и
ярких красках открывается перед его изумленным цыплячьим взором.
   Невольно напрашивалось сравнение: а он, Левка, много ли он видел до
своего первого путешествия, которое в конце концов привело его сюда, в
лагерь? Видел ли он города, просторы страны, часто ли встречался с людьми
необыкновенными и разными? Нет, кроме семьи, ребят в институте, никого
близко не знал. Жил как в скорлупе и думал, что мир можно познать через
книги, кино, телевизор. Цыплячье заблуждение.
   Сердце замирало и вновь стучало, нетерпеливо, властно. Что это?
   Волнение? Почему? Самый обыкновенный опыт, ничего особенного. На экране
будет виден взрыв - и только...
   Часто ошибался Лева Усиков, ошибся и на этот раз. До взрыва произошло
куда более волнующее событие.
   Впрочем, на чей взгляд. Можно по-разному его оценивать, люди не
одинаковы.
   В желтом медовом свете, наполнившем всю палатку доверху, экран казался
особенно голубым, будто вставили в рамку осколок неба. В небе этом синел
край скалы, а внизу ее тонко прочерчивались кусты, ствол сосны, камни,
положенные один на другой, и барабан от кабеля. Пройдет немного времени, я
эта хорошо знакомая Леве картина станет совсем другой. Не будет скалы,
кустов, взметнется в воздух оставленная Медоваровым кабельная катушка.
   Осядет пыль, и откроется новый пейзаж - зубчатая цепь гор.
   Лева оглянулся. Все готово, а ребята не идут, наверное, ищут
Набатникова.
   Но что это? На экране исчезла скала. Ее закрыло белое колеблющееся
пламя. Может быть, испортился телевизор? Откуда появился этот непонятный
отблеск? Лева подправил фокусировку, увеличил контрастность и совершенно
четко увидел плещущийся на ветру парашют.
   - Что за фокусы? Кто ей разрешил? - крикнул Набатников, вбегая в
палатку. - Видно? - И, оттеснив Леву, наклонился над экраном.
   Женя и Митяй прибежали вслед за Набатниковым и увидели, как парашют,
надуваясь, будто парус, скользил по экрану. Мелькали пересекающиеся линии
натягиваемых строп. Среди них показалась темная фигура в комбинезоне. Это
была Зина, ее узнали по белому шлему. Неопытная парашютистка никак не
могла совладать с ветром; он, будто забавляясь, тащил ее по камням, а Зина
неумело подтягивала стропы, стараясь погасить парашют.
   Никто из присутствующих в палатке не понимал, чем вызван столь
необдуманный прыжок. У Зины характер стойкий, она никогда не отличалась
сумасбродными поступками, вроде некоторых ее друзей (скажем, точнее:
   Левы и Вадима). А если так, то, значит, у Зины были серьезные основания
к прыжку.
   Как помочь ей освободиться от парашюта? Никого нет поблизости.
   Подчиняясь приказу, все уже давно покинули площадку.
   Усиков бросился к выходу, хотел бежать к Зине, но Афанасий Гаврилович
остановил его и по телефону дал команду дежурным взрывникам немедленно
спуститься на площадку. Им ближе всех - один из наблюдательных пунктов
находился на горе.
   Зина справилась наконец с парашютом, - он послушно улегся у ее ног, -
но когда хотела подняться, покачнулась вдруг и бессильно опустилась на
землю. Снова приподнялась и, схватившись за колено, упала.
   Все это было четко видно на экране. В полном молчании застыли студенты,
каждый из них понимал, что Зина серьезно повредила ногу, может быть,
сломала, но об этом не хотелось думать - просто растяжение жил. Однако
болью сжимается сердце, когда видишь, что Зина вновь и вновь повторяет
бесплодную попытку подняться на ноги.
   Стоя с телефонной трубкой и пристально глядя на экран, Набатников
звонил врачу и никак не мог найти объяснения поступку Зины. Всякие бывают
люди, иной выкинет такую штуку, что только диву даешься. Но Зина? Ведь ее
характер он будто бы изучил до тонкости там еще, на теплоходе. Нет, она не
способна на эксцентричную выходку. В чем же дело?
   Женя первым попытался это объяснить. Якобы Зина хотела предупредить,
чтоб повременили со взрывом.
   - Может, кто остался поблизости?
   - Ерунда! Каждый куст проверен. Кроме того, она могла бы сбросить
вымпел, дать сигнальную ракету. К чему же ноги ломать...
   Набатников раздражался, когда ему мешали работать. А сейчас так и
получилось - непредвиденная помеха, из-за которой откладывался опыт,
влекла за собой изменение дальнейших планов.
   Журавлихина поддержал Митяй.
   - Как хотите, Афанасий Гаврилович, - рассудительно сказал он, - на
такую штуку Зина могла решиться только в крайнем случае. Мы же ее знаем.
   Лева заикался от волнения, на висках его выступили капли пота.
   - Да, да... Это самое... Верите вы мне или нет, но... это самое...
   думаю... чья-то жизнь в опасности, - с трудом вытащил он из себя эти
слова, но тут же пожалел.
   Надо бы внимательнее смотреть на экран и, главное, поточнее
настроиться, что и сделал Митяй. На сером фоне скалы поблескивала антенна,
а рядом различались контуры хорошо знакомой Леве "керосинки".
   Зина силилась подобраться к ней. Волоча больную ногу и опираясь на
локоть, она цеплялась за камни, кустики травы, затем подтягивалась и снова
искала точку опоры.
   Наконец Зина у цели, торопливо, но осторожно отсоединила батареи,
сложила антенну и, сунув Димкину "керосинку" в широкий карман комбинезона,
посмотрела на часы.
   Сверху по склону спускались люди с санитарными носилками.
 
 
   * * * * * * * * * *
 
 
 
   - Хоть убей, ничего не пойму! - возмущался Набатников, сидя возле Зины
в палатке медпункта. - Неужели это ваш первый прыжок?
   Зина опустила глаза в знак утверждения. Ей не хотелось пояснять, что ни
в аэроклубе, ни потом, уже когда она стала работать в лесной авиации, у
нее не было ни малейшего желания совершить хотя бы единственный
тренировочный прыжок. Она его попросту боялась, за что сейчас и
поплатилась, приземлившись в совсем не подходящих для первого прыжка
условиях. Будь у нее опыт, не повредила бы ногу. К счастью, как определила
медсестра, это оказался не перелом, а растяжение связок, но вряд ли Зине
разрешат летать в ближайшие недели. Страшно обидно. А все-таки поступила
она правильно, и Афанасий Гаврилович должен это понять.
   - Очень больно? - спросил Набатников, поправляя подушку, где лежала
забинтованная нога. - Потерпите, сейчас Медоваров привезет хирурга.
   Простите, Зина, но такие поступки не оправдываются даже молодостью лет.
   Ох, уж эта мне романтика! У некоторых она так и прет наружу, как
перебродивший квас. Выбивает пробки, рвет бутылки. А все попусту. Ну да
ладно, потом поговорим.
   Набатников тяжело приподнялся, Зина его удержала и, морщась от боли,
призналась:
   - Что там говорить, виновата. Приму наказание по заслугам. Но я ничего
другого не могла придумать... Так же, как тогда, с золотыми зайцами.
   - Там вы ничем не рисковали. А здесь неизвестно, как бы мог закончиться
прыжок на скалы. Опытные парашютисты и то не стали бы испытывать свою
судьбу в подобных условиях. Конечно, если нет крайней необходимости.
   - У меня она была.
   - Ошибаетесь, Зина. Вы не получали от командира боевого приказа. А
здесь я командир.
   - Но бывает же, когда человек действует по своей инициативе.
   - Никто этого права у вас не отнимает. Но сейчас ваш риск никому не
нужен. Вот если бы дело касалось спасения человеческой жизни, а не
какого-то - пусть даже ценного - аппарата, то ваш поступок оправдать
можно. - Афанасий Гаврилович ласково и в то же время испытующе посмотрел
на Зину. - К слову сказать, бывает и так, когда самые загадочные поступки
объясняются... сердечными мотивами.
   Зина облизала пересохшие губы.
   - Ко мне это не относится, Багрецов для меня такой же товарищ, как и
Журавлихин, Митяй, Лева. С вами я вполне откровенна. Не считайте меня
чересчур сердобольной. Есть люди, которые ради друзей в лепешку
расшибутся, стараясь угодить. Они предупредительны, ласковы, посылают
поздравительные телеграммы и подарки, провожают и встречают, оправляются о
здоровье родственников... Ну, в общем - хорошие люди. Можно им
позавидовать. А у меня, видно, характер дурной, да и воспитание хромает.
   Всех своих одноклассниц растеряла, говорят, что я черствая,
невнимательная, не целуюсь при встречах, не меняюсь с подружками платьями,
не каждой рассказываю о самом сокровенном. Считают эгоисткой, и я им
неприятна. А я очень люблю хороших людей и никогда не требую особенного к
себе внимания. Зачем? Я знаю ему цену. Говорят, что друзья познаются в
беде. Это не очень верно. Почему только друзья, а не все, пусть даже
незнакомые, люди? К примеру, Багрецов. Я видела его раза четыре. Парень
как парень, но упорный, честный. Вы думаете, я игрушку его спасала? Труд
его? Конечно, нет. Изобретатели - народ упрямый. Еще год посидит - и
сделает аппарат в десять раз лучше. Почему же прыгнула?
   Кстати, вы не представляете себе, как это страшно! - Зина вздрогнула и
по-ребячьи, зажмурилась. - Летать могу, а прыгают пусть другие, отчаянные.
Но тут у меня был крайний случай. Пришлось спасать - нет, не жизнь, а то,
без чего не может жить человек. Честное имя!
   - Багрецова?
   - Да.
   - Смело сказано! Однако, думаю, преувеличиваете.
   - Нисколько. Допустим, после того как вы сами убедились, что аппараты
Багрецова не работают, а ваш помощник всякими правдами и неправдами
постарался его очернить, называя шарлатаном и другими нелестными
прозвищами, вдруг к вам является Багрецов и говорит, что радиостанция
погибла под обломками скалы. Вы поверите ему? Или согласитесь с
Медоваровым?
   - Вопрос резонный. Но при чем тут Медоваров? Ради спасения чести своего
товарища вы очертя голову прыгаете с самолета и тут же, не стесняясь,
походя, ставите под сомнение честное имя солидного и уважаемого человека.
   - А если я не верю вашему Медоварову вот ни на столечко? - Зина
показала кончик пальца. - Может быть, я злая и глупая девчонка, - она
покраснела от негодования, вспомнив все, что ей рассказывал Вадим о
поведении Толь Толича, - но я не могла допустить, чтобы он улыбался. И
подло... да, да, подло радовался чужому несчастью... Этой радости я никому
не прощаю...
   Она чужая, черная...
   Афанасий Гаврилович внимательно посмотрел на Зину. "Черная радость"?
   Определение довольно точное. В наш светлый мир, как черная краска,
просочилась она из прошлого. Есть еще люди, которых радует не голубое
небо, а тучи, нависшие над головой соседа. "Слыхали, Иван Иванович
поскользнулся - чего-то там недоглядел, проштрафился. Снимут. Это уж как
пить дать". И человек радуется черной, не нашей радостью.
   - Разрешите, товарищ начальник, - послышался голос Толь Толича, голова
его осторожно просунулась в палатку.
   Набатников повернулся и нетерпеливо спросил:
   - Где же хирург?
   - Не беспокойтесь, Афанасий Гаврилович. - Толь Толич вошел и
подчеркнуто вежливо доложил: - Ваше приказание выполнено. Врач уже здесь,
руки моет.
   А как чувствует себя больная? - Он приблизился к кровати. - Ножку
повредили, золотко? Где же это вас угораздило?
   Любопытство Медоварова было вполне естественным. Он ничего не знал о
прыжке Зины, так как в это время находился в нескольких километрах от
лагеря, где встречал машины с вновь прибывающими грузами. Приехав в лагерь
за несколько минут до взрыва, Медоваров сразу же получил распоряжение
Афанасия Гавриловича мчаться в Малые Курнаки за хирургом.
   Расспрашивать о несчастье было некогда, вот почему Толь Толич оказался
в абсолютном неведении, он даже не догадывался, где и как Аверина
повредила ногу. Может, упала, оступилась? Всякое случается. "Ничего, будет
умнее, - сказал он себе, нисколько не сожалея, а даже радуясь, что упрямая
девица надолго оставит свои причуды. - Слишком уж требовательна.
   Каждый день новые претензии. Теперь полежит, успокоится. Вместо
девчонки пришлют настоящего летчика, постарше да попокладистее. Он должен
понимать, что с начальством надо жить в мире. А эта глупа,
неосмотрительна". Толь Толич бросил взгляд на Зину, осторожно, из-под
бровей, боясь, чтобы не прочла она мелькнувшего в глазах торжества.
   Ни Афанасий Гаврилович, ни Зина будто и не слышали вопроса Медоварова.
   Стоит ли сейчас объяснять причину прыжка? Ничего же толком не поймет.
   Усмехнется - и все.
   - Заскочил на почту, - между тем рассказывал Толь Толич. - Захватил
телеграммы, - он протянул их Набатникову. - Лично вам есть. Из дому,
наверное, от супруги...
   Афанасий Гаврилович недовольно взял телеграммы и положил на колени. В
палатку вошла сестра в белом халате.
   - Хотят вас видеть, профессор, - робко сказала она. - Говорит - срочное
дело.
   - Кто там еще?
   - Не знаю. Молодой такой, высокий, курчавый... Беспокойный.
   - Понятно. Зовите.
   Багрецов остановился у входа. Бледный, с дрожащей нижней губой, он был
весь выражением глубокого отчаяния и невыразимой тоски. Уже ничто в мире
его не утешит. В руках он держал одинокую, теперь ненужную радиостанцию.
 
   Когда Зина поднялась в воздух, Вадим долго смотрел на исчезающую в
облаках точку самолета, затем, до боли в сердце тяжело вздохнув,
направился в лагерь. На часах было ровно два. Должно бы все закончиться,
но взрыва почему-то не слышно. Промелькнула слабая тень надежды: он еще
успеет добежать - взрыв скалы отложен. Вадим не разбирал дороги, падал,
спотыкаясь об острые камни, катился вниз по склону.
   Его задержала охрана. Напрасно он доказывал, что ему необходимо быть в
лагере именно сейчас, сию минуту. Круглолицый молоденький лейтенант-казах,
вызванный на место происшествия, очень сочувствовал технику, но не имел
права нарушить приказ - сигнала отбоя не было и взрыв мог произойти
незамедлительно.
   Так оно и случилось. В горах загрохотал гром, потемнел горизонт от тучи
взметенной земли, я сразу потемнело в глазах Багрецова. Конец.
   На несгибающихся ногах, как на ходулях, он подошел к лагерю и увидел,
что скалы нет, она осела. За ней открывалась цепь гор, похожих на сизые
облака.
   Прежде всего он должен найти Набатникова. Сказали, что начальник
экспедиции в медпункте.
   Войдя в палатку, Багрецов не заметил Зину - ее загораживала полная
фигура Медоварова. Он приветливо улыбался Вадиму и, взглядом указав на
радиостанцию, спросил:
   - Ну как, теперь наладили? Вторая тоже хорошо работает?
   - Второй... нет, - выдавил из себя Багрецов и порывисто повернулся к
Набатникову. - Разрешите уехать? Мне здесь делать нечего.
   Набатников сурово сдвинул брови.
   - Есть у вас здесь дело или нет, судить буду я. Какую дальность вы
получили?
   - Пятнадцать километров. Но доказать не могу. - Вадим протянул ему
коробочку с болтающимися наушниками. - Осталась только одна.
   Толь Толич мягко, по-кошачьи, подошел ближе.
   - А я вам что говорил, Афанасий Гаврилович? Мышка бежала, хвостиком
вильнула - и скатилось в пропасть золотое яичко. А может, взрыв виноват?
   - Толь Толич с притворной отеческой нежностью взглянул на Вадима. -
Догадался?
   - Обрадовались? - вспылил Багрецов и, как бы опомнившись, уронил голову
на грудь. - Ну да, теперь смейтесь. Теперь уже все равно. Все равно, -
механически повторял он. - Оставил включенной... там... за ящиками...
   Взрыв... Ничего не знал...
   Набатников предупреждающим жестом остановил его и обратился к
Медоварову:
   - Я же вас просил осмотреть площадку. Неужели не заметили радиостанцию?
   - Удивляюсь я вам, Афанасий Гаврилович, - обиженно проговорил Толь
Толич. - Кажется, я всегда точно выполнял ваши приказания. Никакой
радиостанции за ящиками не было. - И добавил с ласковой укоризной: -
Доверчивы вы, товарищ начальник!
   - Возможно, - хмуро согласился Набатников, затем нагнулся, открыл
дверцу белой больничной тумбочки и вытащил радиостанцию. - Действительно,
не знаешь, кому верить, - сказал он, протягивая ее Толь Толичу.
   Медоваров смотрел на нее как на привидение, переводил взгляд на другую,
в руках Багрецова, и не понимал, не верил в неожиданное воскресение. Нет
ее, нет, она погибла под обломками!
   Примерно так же смотрел на нее Вадим, только в глазах его вместе с
изумлением светилась радость. А Толь Толич не знал, куда их девать, чтоб
начальник не прочел в них страха.
   Быстро смекнув, в чем дело, Медоваров стал оправдываться:
   - Ума не приложу - почему я ее не заметил? Замотался совсем. Ну, да
ладно. Рад за вас, молодой человек, - как ни в чем не бывало похлопывал
его Толь Толич по плечу. - Видно, вам девушку придется благодарить. - Он
ловко скользнул в сторону, и Вадим очутился перед Зиной.
   Толь Толич был хитер, сообразителен. Ничего еще толком не знал, но уже
догадывался, что спасение радиостанции не обошлось без участия Авериной,
которая весьма благоволила к мальчишке Багрецову, была с ним заодно,
впрочем, так же как и почтенная троица дружков его. "Один против них не
попрешь", - думал он еще раньше, а сейчас пришлось убедиться на деле.
   Слезы выступили на глазах у Вадима. Если Толь Толич мог предполагать,
что Зина спустилась за радиостанцией по горному склону, то Вадиму было
доподлинно известно, каким путем она оказалась на площадке. Слезы радости
и боли - он увидел забинтованную ногу - мешали говорить ему.
   Слава благодарности, какие-то далекие и чужие, теснились в сознании,
подступали к горлу и тут же замирали, будто пугаясь, что здесь они лишние,
никчемные.
   Сам не зная, что делает, Вадим наклонился низко-низко, взял обе руки
Зины, исцарапанные, в желтых пятнах иода, и прижался к ним губами.
   Толь Толич понимающе подмигнул Набатникову, хихикнул в кулак: дескать,
вот оно в чем дело.
   Твердо сжимая губы, Набатников вывел из палатки все еще ухмыляющегося
Толь Толича и там, оглянувшись, не слышит ли кто, сказал:
   - Паршивый вы человек, Медоваров... Сейчас убедился.
 
 

                                   Глава 7 

   "СОБСТВЕННОЕ ЖЕЛАНИЕ"
 
 
   Заболел Лева Усиков. Щеки его горели, пульс как в лихорадке, ночью -
холодный пот и бессонница. Болезнь эта называлась нетерпением.
   Ровно через неделю - атомный взрыв. Через неделю на контрольных пунктах
института телевидения и в Академии наук люди увидят, как силой атома,,
вскрываются земные недра. А чей передатчик в этом будет участвовать?
   Студенческого научного общества, активным членом которого состоит Лева
Усиков. А кто устанавливал этот аппарат на горе? Кто проверял его и скоро
будет обслуживать первую в мире сверхдальнюю телепередачу без кабелей и
промежуточных точек? Конечно, он, Лева Усиков, и его друзья.
   Член студенческого научного общества старался быть объективным и,
несомненно, отдавал должное инженерам Пичуеву, Дерябину и лаборантке Наде,
без них ничего бы не получилось. Кроме того, в организации этой передачи
не последнее место занимал и Бабкин. Рановато еще называть до крайности
простое его предложение "системой Бабкина", но, видно, парень он
головастый, от него многое надо ждать. Кого еще следует вспомнить из
радистов? Конечно, Димку Багрецова. Разве не он помог найти "Альтаир"?
   Кроме того, преодолевая все препятствия, Димка в конце концов добился
своего, и сигнал о взрыве будет передан через его "керосинку". Не
маленькая честь для молодого изобретателя! "Кстати, надо попросить у него
схему, - завязывая на платке узелок, подумал Лева. - Разберем ее в научном
обществе. А может быть, сделаем что-нибудь похожее. Но только без ламп, на
кристаллических триодах".
   Афанасию Гавриловичу так понравился Димкин карманный телефон, что он
только им и пользовался. Телефон работал прекрасно, и где бы Афанасий
Гаврилович ни находился, он был постоянно связан с лагерем, откуда, через
специальный радиоузел, мог говорить со всеми наблюдательными пунктами и
производственными группами.
   Журавлихин томился, вроде Левки. Нельзя же по десять раз в день
проверять абсолютно надежно работающие аппараты. А другого дела не было.
   Впрочем, его не было и у физиков, и у геологов, у кинооператоров, у
всех специалистов, которые закончили подготовку аппаратуры и сейчас ждали,
когда прибудет комиссия А