а это будет рано или поздно, -
поймешь, сколько горя и унижений испытывали твои ни в чем не повинные
друзья.
   Все было известно Афанасию Гавриловичу. Не случайно Вадим ходил с
ввалившимися от бессонницы глазами после того, как читал письма,
адресованные Жене. Надя просила их показать - а зачем? Она могла назначить
встречи - одному на Пушкинской площади, другому на площади Маяковского.
Вадим ждал, а Надя проходила мимо с Женей, будто не замечая. Разные случаи
припоминал Афанасий Гаврилович и спрашивал у Нади:
   - Кто тебя научил, глупая, этому дрянному, пошлому искусству?
   Надя тихонько всхлипывала, сморкалась, уши горели, будто надрали их, и
думала она: почему никто не сделал этого раньше?
   Машина прибыла по вызову, давно уже стояла у подъезда. Бабкин хотел
позвать Надю, но Стеша догадалась, что на балкон его пускать нельзя. Там
разговор серьезный. Ненароком заглянула в дверь. Отвернувшись от
профессора, Надя смотрела в зеркальце. "Ну, ясно, - решила Стеша, -
всплакнула девчонка. Теперь глаза красные и нос распух. С такой
физиономией не покажешься".
   Улучив минутку, когда студенты прошли в кабинет, она вытянула Надю с
балкона и увела в ванную. Надо же ей привести себя в порядок.
   Прощалась Надя в прихожей, где свет был не так ярок. Вероятно, никто и
не заметил ее слез. Впрочем, как знать?..
   Женя и Вадим одновременно подошли к Наде. Вадим пригласил:
   - Пойдемте с нами, Надюша. Последние теплые дни, бабье лето. Не
пожалеете.
   Надя отказалась - плохо спала, ужасно каблуки высокие. Да, возможно,
она и не пожалеет, но и не допустит, чтобы ее жалели. Этого Надя, конечно,
не сказала, лишь подумала, спускаясь по лестнице.
   Пичуев, растерянный от счастья, молчаливо провожал гостей. Вышли на
улицу. Тихо в этот час. Недавно был дождь. Тротуары блестят, как
лакированные, в них отражаются желтые фонари. Опавшие листья прилипли к
асфальту, кажутся золотыми, рисованными по черному китайскому лаку.
   Рассматривая эти осенние рисунки, Афанасий Гаврилович шел рядом с
Пичуевым и прислушивался к разговору студентов. Они шли впереди, еле-еле
переступая ногами, чтобы продлить удовольствие прогулки. Их было четверо.
Посередине старшие - Женя и Вадим, длинные, почти одинакового роста, а по
бокам малыши - Лева и Митяй.
   Раньше Митяй издевался над Левкой - придумал себе "счастливую звезду" и
потерял. Но в конце концов понял Митяй, что звезда оказалась счастливой и
вроде как путеводной. В погоне за ней ребята увидели большой, беспокойный
мир. нашли новых друзей: Набатникова, Зину, Пичуева, Димку Багрецова,
потом участвовали в работе экспедиции. Конечно, это счастье.
   Но об этом Митяй никому не сказал, пусть каждый понимает как хочет.
   Зато Вадим дал волю своим чувствам, говорил с воодушевлением,
размахивая шляпой, свободной рукой готовый обнять не только троих друзей,
но и всю улицу, весь мир.
   - Ведь это же страшно интересно, - восторгался он, - видеть страну и
чужие края! Видеть жизнь как она есть. Вячеслав Акимович рассказывал, что
скоро будет испытывать новые "Альтаиры", установленные в поездах, на
теплоходах, на самолетах. Представьте себе программу, составленную из
путешествий. Сидит режиссер на телецентре. Перед ним несколько контрольных
телевизоров. Один принимает передачи из экспресса, который сейчас идет
мимо Байкала. Другой принимает с борта самолета Москва - Баку. Третий...
Ну, и так далее.. Режиссер выбирает самые интересные моменты, и
телезрители, сидя дома, путешествуют по стране. Когда мы это увидим,
Вячеслав Акимович? - спросил Вадим, оборачиваясь.
   - Какой быстрый! Не раньше, чем Лева и Митяй окончат институт.
   Испытывать будем вместе.
   - Значит, скоро. Они поспешат ради этого дела. - Вадим улыбнулся с
наивным добродушием. - Мне хочется большего. Видеть весь мир. Но не то,
что показывают американские телевизионные компании. Не фабрику поцелуев на
площади, а простую фабрику, где делают мыло, калоши или карандаши. Но они
ее никогда не покажут - хвастаться нечем. Я хочу посмотреть, хотя бы из
окна вагона, на маисовые и хлопковые поля, на табачные плантации. Как там
работают люди, чем живут?
   Лева все время хотел перебить его, но Вадим говорил, волнуясь, без
передышки. Наконец замолчал, и Лева этим воспользовался.
   - Конечно, это сплошная фантастика, - заранее оправдывался он. - На
такое дело они не согласятся.
   - Кто это - они? - решил уточнить Митяй.
   - Кому невыгодно... Не мешай, а то мысль нечеткая делается... Идея,
следовательно, такая. Мы с Митяем, конечно, ротозеи - потеряли "Альтаир".
   Митяй недовольно пробурчал:
   - При чем тут ротозеи? Вспомнила бабушка девичий вечер...
   - Я говорю - были ротозеи. Понимаешь, были? - поправился Лева, но,
видимо, неудачно. - Вдруг... это самое... мы его опять теряем, - выпалил
он. - Новый "Альтаир", усовершенствованный.
   - Нет уж, дудки. Перестань ты со своими дурацкими идеями. Был ведь
разговор. - Митяй подтянул галстук и обернулся назад. - Вы простите меня.
Даже слушать не хочется.
   - Дай досказать, - рассердился Левка. - Развить идею. Говорю же -
фантазия, вымысел. Итак, теряем мы "Альтаир"... (Митяй взялся за голову).
Случайно с каким-нибудь грузом он попадает на океанский пароход и
переплывает океан, - продолжал Лева, не обращая внимания на явное отчаяние
Митяя. - Дальше едет поездом или машиной. Короче говоря, при благоприятных
стечении обстоятельств Бразилия или какая-нибудь другая страна - прямо как
на ладони, и видим мы ее дома, по телевизору. Но это все пустяк,
случайность. А что, если... это самое... пустить по белу свету тысячи
таких ящиков? - Он зажмурился представляя себе эту картину.
   - Поплывут они по Волге и Миссисипи, по Днепру и Темзе, пересекут в
экспрессах континенты. Будут выгружать их на платформах и полустанках.
   Можно видеть разных людей, слышать их, и тогда все, кому это нужно,
убедятся, что у народов есть одна общая мечта - мир. - Лева вздохнул и
виновато оглянулся на Афанасия Гавриловича. - Так хочется что-нибудь
сделать для этого! Но ничего не придумаешь.
   Прислушиваясь к словам Левы, Женя не мечтал о тысячах путешествующих
"Альтаиров". Что они могут сделать? Все, что когда-то волновало его
воображение, - все его мечты о покорении космических пространств, о первых
людях на Марсе, о том, что будет на Земле через сотню лет, - все это
меркнет перед великой мечтой о мире, о счастье. Короленко говорил, что
человек создан для счастья, как птица для полета. Но человек не птица, он
не может быть счастлив в одиночку.
   Женя отстал от ребят, шагал медленно, низко наклонив голову. Вышли на
бульвар. Свет фонарей пятнами падал на песок, исчерченный тенями голых
ветвей. Думалось о самом главном. Хочется сделать что-то особенно нужное
для общего счастья.
   Он подождал, когда с ним поравняются Набатников и Пичуев, затем спросил
о том, что его волновало. Люди постарше много сделали для мира. А
советские студенты? Нет, Женя не говорит о делегатах всемирных фестивалей
молодежи, о студентах, которые принимают в этом непосредственное участие,
А как же остальные? Они могут только учиться?
   Вячеслав Акимович не возражал, Набатников тоже. Услышав его голос,
Вадим, Лева и Митяй остановились. Разговор стал общим.
   Вадим чувствовал перед ребятами некоторое превосходство. Его никто не
назовет "аккумулятором", он полноправный труженик, не только копит, но и
отдает свою энергию. Правда, Женя, Митяй и Лева уже приносят реальную
пользу, что было блестяще доказано "Альтаиром".
   Но разговор не о них, а о многих, и продолжался он всю дорогу, начиная
от метро "Аэропорт" до самого Белорусского вокзала.
   - Будем откровенны. - Набатников перекинул пальто на левую руку,
готовясь к обстоятельному разговору. - Только без обид. Вы же знаете мою
слабость: люблю я вас, чертей, хоть многие и не заслуживают этого. Мир,
счастье - слова-то какие хорошие! Они пахнут весной, юностью. Вы мечтаете
о счастье, а мы его делаем. Мы помогаем народам всем, чем можем. У нас
огромные дела и тысячи всяких забот. Снимите с нас хотя бы часть. Сколько
тревог за ваше будущее! А мало ли среди вас таких, кто заставляет нас
горевать? Да еще как! - Он помолчал, по лбу его пошли усталые морщины. -
Развернешь комсомольскую газету - и видишь, что среди множества прекрасных
дел попадаются и не очень красивые. Этим отличаются и некоторые студенты.
Разве нам не горько? Да, вы учитесь. Знаю, что это не легко. А мы делаем
вс„. Вс„, чтобы сохранить вашу жизнь, чтобы небо над вами никогда не
темнело. Так не мешайте же нам разгонять тучи и строить "прекрасное
человеческое жилище". Подумайте, сколько энергии и здоровья тратят на вас
отцы и матери, весь народ, переживший не одну войну! Сейчас мы должны
спокойно работать и радоваться, глядя на вас. Но так бывает не всегда.
Понимаете ли вы, сколько из-за некоторых ребят погибло трудовых часов?
Сколько осталось несозданных машин, несделанных открытий, ненаписанных
книг? Все это они отняли у нас, а значит, и у своего будущего. Нам не
нужны тихони и паиньки, что глаз не могут поднять. Открыто смотрите на
мир, радуйтесь весне, зелени парков, садов, но помните о тех, кто вырастил
эти сады. Помните, что вы - наше будущее, наша надежда.
   Набатников замолчал. Молчал и Вячеслав Акимович, полный ощущением
своего личного счастья; сейчас оно накрепко связано с мыслью о будущем, о
счастье земли.
   О чем же думали молодые герои? Немало они выслушали справедливых и
горьких слов. Но люди, кому они обязаны жизнью и счастием, верили и верят
им. И пусть каждый из них будет достоин этой веры.
 
 
   1950-1954
 
 
   sf.nm.ru