чти спокойно
проговорил:
   - Я могу показать письмо лаборантки Колокольчиковой. Как и первое, оно
доставлено самолетом, с которым прибыла комиссия. Колокольчикова тоже
видела вас на экране и недоумевает: почему вы оставили радиостанцию?
   - Это ей почудилось. Да все они там заодно.
   - Заговор против товарища Медоварова? Так я понимаю?
   - Как вам будет угодно. Свидетели у телевизоров. Смешно.
   Толь Толич храбрился. Ему было не до смеха, особенно после того, как
Набатников предъявил ему еще несколько писем и телеграмм. Предполагаемая
телевизионная передача заинтересовала не только специалистов из Академии
наук, отраслевых институтов и телецентров. В радиоклубах нашлись любители,
которые построили новые телевизоры, позволяющие принимать опытные
передачи, отраженные от летающего зеркала. Эти радиолюбители регулярно
сообщали в Москву свои наблюдения. И вот после пробной передачи с места
взрыва в телецентр прибыли очередные сводки.
   Большинство из них получено по телеграфу или авиапочтой.
   Такая срочность объяснялась недоумением радиозрителей, принимавших
последнюю передачу. Все они отмечали прекрасную четкость изображения,
мирились с однообразной картиной, которую в течение целого часа им
пришлось наблюдать на экране. Ничего интересного: таскали ящики, грузили
их на машину, а потом после долгого перерыва показали обыкновенный взрыв.
Передача была пробная, техническая проверка, и потому к ее содержанию
претензии не предъявлялись. Показывают же перед началом программы
испытательную таблицу. Однако техника техникой, а характер наших людей
таков, что не могут они оторвать ее от условий повседневной жизни. Так
получилось и на этот раз. Опытную передачу смотрели ученые, инженеры и
несколько радиолюбителей, один из них - вагоновожатый, другой - счетовод,
водопроводчик, шахтер, студент. Все они видели человека в белой
гимнастерке, аппарат с антенной, а потом парашютистку, которая с трудом до
него доползла. "Разъясните, пожалуйста, - писал по этому поводу молодой
шахтер. - Неужели в работе научной экспедиции может быть такая
неорганизованность? Почему распорядитель (в белой рубашке, с усами)
погрузил пустые ящики и оставил аппарат? Шляпа он, и больше ничего".
   "Наблюдал за пробным взрывом. Высылаю сейсмограмму. Возмущен странным
поступком вашего помощника. Подробности письмом".
   Эту телеграмму послал старый ученый, работающий в одном институте с
Набатниковым.
   Для Медоварова последняя телеграмма оказалась наиболее убедительной. Он
хорошо знал ее автора. Доктор наук, персональная машина. Вопрос исчерпан,
оправдываться глупо. Надо признать ошибку, чистосердечно раскаяться,
пустить слезу. "Всегда прощали, - вспоминал он разные свои прегрешения,
рассеянно перебирая письма в руках. - Дело-то, по существу, пустяковое, но
общественность вмешалась. Могут чего-нибудь пришить насчет моральных
качеств. Состряпают дельце, чертовы изобретатели. Опять на них засыпался".
   - Афанасий Гаврилович, мы с вами люди уже немолодые, - печально, с
дрожью в голосе начал Толь Толич, - кое-что видели на своем веку. Опыт
есть. А все-таки ошибаемся. Вот и у меня получился, так сказать, прокол...
Наскочил на гвоздь и не заметил. - Он, как бы обжегшись, бросил письмо на
стол. - Технику недооценивал... Недоучел, так сказать, ее бурного
развития... Кто ж его знал, что за мной следят по телевизору.
    
 - Ошибаетесь, товарищ Медоваров. - Набатников встал во весь рост. -
Следят, но без всяких телевизоров, - это случайность... Внимательно следят
и за вами и за мной, за каждым советским человеком дружеские или
ненавидящие, злые глаза. Смотрят они на нас со всех концов мира, оценивают
каждый шаг. Радуются или злорадствуют, но не могут быть равнодушными. Вот
почему и мы не остаемся равнодушными пусть даже к мелким проступкам наших
товарищей. Это как трещинки в нашем великом здании. А строим мы его на
века... Он наклонился к столу, молча собрал письма, затем, подняв голову,
сказал: - Вы свободны.
   Медоваров поежился. Ему не понравилась то ли случайная, то ли
намеренная взаимосвязь в словах Набатникова. Говорил насчет строительства,
а потом сразу: "Вы свободны". Это как же понимать?
   - Может, мне подать заявление? - решил уточнить Толь Толич. - По
собственному желанию?
   - Нет, зачем же! По их желанию. - Набатников протянул ему пачку писем и
телеграмм.
    
 
 

                                   Глава 8 

   ВЗРЫВ
 
 
   Эта ночь была для Набатникова как перед боем. Он чувствовал себя
полководцем. Завтра - решающее сражение. В успехе он не сомневался.
   Сложнейшие математические выкладки подтверждали правильность выбранного
пути. Формулы и расчеты, эксперименты на моделях, консультации
специалистов взрывного дела, огромный опыт советских инженеров, тех, кто
силой взрыва создавали траншеи для открытой разработки угля и руд,
предупреждали наводнения, возводили земляные плотины, строили каналы, -
все это говорило за то, что эксперимент Набатникова пройдет хорошо. Он
подготовлен многолетней деятельностью советских взрывников. Но
внутриядерная энергия ими никогда не применялась, великая сила атома
никогда не использовалась.
   Лежа с открытыми глазами на узкой походной койке, Набатников слушал
голоса затихающей природы, шелест листьев, тонкое журчание родника,
слышал, как над головой бьется ночная бабочка, ударяя крыльями в туго
натянутую ткань палатки. Он думал о своих предшественниках - нет, не о тех
взрывниках-строителях, которые используют обычные аммониты, а о людях,
впервые применивших на практике энергию атома.
   Величайшее открытие, подготовленное трудами многих поколений ученых,
захватила кучка жадных дельцов. Они ознаменовали начало "атомного века"
   уничтожением многих тысяч мирных людей. Набатников был ученым, он тоже,
как и другие его коллеги - в том числе полька Складовская, французы Кюри,
англичанин Резерфорд, - занимался радиоактивностью и атомной энергией.
Вместе с другими советскими учеными Набатников немало сделал для развития
этой науки, а потому не может простить заокеанским человеконенавистникам
бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки.
   Пройдут многие годы. Историки будут изучать наше беспокойное, трудное
время. Они и все человечество вспомнят тогда, как их предки от века пара и
электричества перешли к "атомному веку".
   Набатников думал о том, что впервые энергия пара была использована
человеком для облегчения своего труда. Ползунов изобрел паровую
воздуходувку, Ньюкомен - машину для откачивания воды из шахт, Черепанов -
паровоз для перевозки грузов. Электроэнергия открывала новую эпоху не
электрическим стулом, а светом Яблочкова, Лодыгина, Эдисона. Только
оказавшаяся в грязных руках энергия атома с первых же шагов своего
существования стала проклятием и пугалом человечества.
   Эта историческая несправедливость угнетала Набатникова. Честь и совесть
ученого, воспитанного на великих идеях гуманизма, ученого, рожденного в
стране Ломоносова и Менделеева, давших миру основы той науки, которая
послужила разгадке атомного ядра и привела к использованию его энергии,
взывали к справедливости.
   Набатников знал, что наряду с испытаниями атомных и водородных бомб,
необходимых нам для защиты отечества от всяких неожиданностей, мы работаем
над использованием энергии атома в нашем большом хозяйстве.
   Первая в мире промышленная электростанция на ядерном топливе построена
в нашей стране.
   Когда Набатникову предложили заняться опытами по практическому
использованию энергии атома во взрывной технике, он сразу же подумал, что
пришло его время - и вместе со своими товарищами, от лица всех честных
ученых мира, имевших и имеющих отношение к исследованию внутриядерной
энергии, он докажет практически, что атомный взрыв можно направить на
благо человечества.
   Завтра наступит этот день. Силой атома вскроются земные недра, и
человек, которому раньше приходилось спускаться в глубокие шахты, теперь
на поверхности, под ясным небом, возьмет свои богатства. Зачем подниматься
в горы и вгрызаться в них кротами, когда точными, последовательными
взрывами можно отколоть кусок горы, перекинуть его куда потребуется, а
рудный пласт уже размельченным сбросить на любую площадку? Инженеры
придумали конусообразные воронки, которые бы постепенно углублялись
взрывами. Так можно выбирать рудные богатства постепенно, слоями, не
зарываясь глубоко в стенки воронок, похожих на кратеры вулканов. Этот
способ особенно выгоден на равнинных местах, и его решили попробовать в
тундре. Прошлым летом там побывал Набатников.
   Странный он человек. Пока еще не было ни одного взрыва, и неизвестно,
насколько удачно пройдут завтрашние испытания, а он думает, что можно
сделать через несколько лет. Так и сегодняшней ночью, не смыкая глаз,
мечтает он о теплых северных городах.
   Директор института, где работает Набатников, шутливо упрекал его в
злоупотреблении методом экстраполяции. Обычно это делается так. На графике
по некоторым найденным точкам вычерчивается кривая. Но вот точки
кончились, а дальше можно продолжать ход кривой примерно так же, как она
шла до этого. Собственно говоря, Набатников пользовался таким способом
лишь в своих мечтаниях. Вот и в данном случае. У него есть несколько точек
- это успехи советских взрывников, - но недостает основной, завтрашней,
когда впервые будут применены атомные заряды. Кто знает, где окажется эта
точка? Уж не внизу ли? Тогда восходящая линия успехов сразу же упадет.
   И все же в своих мечтаниях Набатников тянул ее вверх. Сегодня ему
прислали результаты дополнительных испытаний уловителей. Путем ряда
сопоставлений он пришел к выводу, что для изготовления атомных зарядов
можно обойтись меньшей энергией, все решить гораздо проще, тогда они будут
еще дешевле. Вот почему перед его глазами вновь и вновь вставали картины
преображенного северного края.
   В тех местах, куда он ездил, редко встретишь людей. Топкие болота,
зимой скованные стужей, пурга, ледяные ветры. Короткое холодное лето.
Район вечной мерзлоты. Ничего толком не растет. Морошка да клюква,
лишайник, мох. А под ними - богатейшие руды, кругом неисчерпаемые запасы
ветроэнергии, реки, где можно строить гидростанции.
   Есть города в Заполярье, выросшие уже в годы советской власти. Живут в
них патриоты своего края, хмурой, неулыбчивой природы, разводят лимоны на
окнах, и эти золотые плоды кажутся северянам каплями солнца, редкого в
краю холодных туманов.
   Набатников мечтал построить там "теплый город", где долгим полярным
днем сияло бы солнце, где не будет туманов и ледяных ветров. На городских
улицах станут расти липы и клены, в садах созреют вишни и антоновка
(любимое яблоко Афанасия Гавриловича), зацветут на клумбах астры и поздние
георгины.
   В прошлом году Набатников встретился с одним инженером, геологом,
который открыл в тундре большие рудные месторождения. На том месте, где
должен быть гигантский выброс породы, инженер предложил построить город,
но не совсем обычным способом. Афанасий Гаврилович вначале отнесся к этому
проекту скептически, но потом ему помогла "теория мостиков".
   Говорил он с самыми разными учеными - климатологами, геологами,
строителями, всеми, кого это дело касалось. Грандиозная воронка от
атомного взрыва должна послужить основой "теплого города".
   Как и везде, города на Севере строились навечно, по строгим,
проверенным чертежам и планам. Давно известно, какие там преобладают
ветры, какова средняя годовая температура, сколько выпадает осадков. Может
быть, удастся размести тучи над тундрой Заполярья, обуздать жестокий ветер
и построить теплые города? Надо пробовать! Но никто не знает, какой климат
станет в этом городе. Сколько окажется солнечных дней? Велики ли будут
годовые осадки?
   Еще в прошлом веке русский ученый Воейков в мечтах представлял себе
полярный материк, окруженный горной стеной. Там всегда было бы тепло и
сухо. Возможно, человечество и осуществит эту мечту полностью. Но пока
советские люди попробуют возвести горы на малом кусочке своей земли. Это
не материк - мечта Воейкова, а пока еще модель, которую надо испытать.
   Есть множество разных проектов отепления Арктики, большинство из них
сложны и в ближайшие годы неосуществимы. Кто знает, не лучше ли строить на
Крайнем Севере "теплые города", как это предложил пока еще никому не
известный инженер?
   Набатников считал его идею остроумной и целесообразной, поторопил мечту
и думал о более широком фронте работ. Строить не теплые города, а целые
отепленные области. Воздвигая горы на пути холодных ветров, изменять
климат Севера на больших пространствах, не довольствуясь теплым
микроклиматом в городах.
   Правда, понятие города в данном случае следовало бы расширить. Город
должен занимать довольно большое пространство, иначе никаких климатических
изменений в нем не произойдет, будут висеть облака и туманы, так же как
дождливой осенью над крохотной долиной среди Уральских гор. В черте
теплого города нужно бы отвести участки для полевых и огородных культур,
нужны пастбища и сады. Нельзя же туда гонять самолеты с хлебом и
картошкой. Жителей много, как и в любом городе с высокоразвитой
промышленностью.
   Не так давно Набатников спорил с Пичуевым, которому очень понравилась
идея этих "арктических оазисов". Понравилась до того, что он уже стал
доказывать профессору, будто это частное решение полностью исключает все
другие пути отепления северных районов страны. Конечно, инженер Пичуев не
специалист в этой области, его дело телевидение, но все же ему кажется,
что всякие фантастические проекты, вроде использования тепла земных недр
или атомной энергии, которой можно растопить льды, поворота морских
течений, - все это действительно фантастика, ею она и останется.
 
   На это Набатников ответил:
   - Не беспокойтесь, друг мой, все будет использовано. Все найдет свое
место. Опыт у нас огромный, растет с годами. В одном месте используем
атомную технику, в другом тепло недр. А задачу будем решать общую -
превращать землю, как говорил Горький, в "прекрасное человеческое жилище".
   Система комбинированных направленных взрывов была тщательно продумана
специалистами. Взрывы должны не только вскрывать рудные пласты и возводить
горы, но и уплотнять их, чтобы предупредить осадку породы и возможные
оползни. Иначе на склонах ничего не построишь, Набатников представлял
себе, сколь высоки должны быть склоны воронки. На новой географической
карте они будут нарисованы коричневой краской, как Крымский хребет.
Действительно, надежная стена от северных ветров.
   Вполне возможно, что климатологи потребуют открыть ее с западной или
южной стороны. Тогда на карте хребет будет выглядеть баранкой, у которой
кто-то выгрыз кусок.
   Теплый город четко представлялся Набатникову, будто он видел его наяву.
   Заводские корпуса, склады, театры, кино разместились в толще горы. Как
это сделать? Надо заранее построить железобетонные коробки, способные
выдержать падающую на них землю. Таким образом, после взрывов в теле горы
окажутся пустоты, где можно разместить склады, построить заводские цехи с
окнами, выходящими на юг. На вершине южного склона вырастут здания
высокогорного санатория. А еще выше, на самой кромке хребта, протянется
цепь ветроэлектрических станций.
   И все это можно сделать энергией атома. Это будет не очень скоро,
сейчас у нас другие задачи. Завтрашний взрыв - лишь короткий сигнал к
началу больших работ во имя человека, а не его уничтожения!
   Историческая несправедливость будет исправлена, и сделают это советские
люди.
   Набатников лежал с открытыми глазами, смотрел на просвечивающую уже к
утру ткань палатки, думая о той миссии, которая ему предназначена.
   А в другой палатке неподалеку сидел Медоваров. Ему тоже не спалось, но
судьбы человечества его не волновали. Расстегнув пижаму и почесывая
волосатую грудь, он писал заявление: "Министру (копия - директору
института). Секретарю райкома (копия - секретарю парткома института) ".
   "Поведение профессора Набатникова А. Г., - каллиграфически четко
выводил помощник начальника экспедиции, - недостойно советского
руководителя и коммуниста, тем более секретаря партбюро отдела. Он окружил
себя случайными молодыми кадрами из студентов... Слабая финансовая
дисциплина... Процветает круговая порука... Производится недопустимая
слежка за старыми руководящими кадрами, для чего используются технические
средства, вплоть до телевидения... Набатников А. Г.
   превышает данные ему полномочия. Оскорбляет людей и подрывает их
авторитет... не терпит критики. Одного ответственного работника назвал
"паршивым человеком". В экспедиции создалась невыносимая обстановка.
   Воспитательная работа не ведется... Самолеты используются для личных
надобностей. Так, например, летчица Аверина З. З., прикомандированная к
экспедиции, в личных целях израсходовала горючее, чтобы слетать за
карманной радиостанцией, принадлежащей некоему Багрецову. Она же ради
него, опять-таки из личных побуждений, совершила парашютный прыжок вопреки
установленным инструкциям, повредила ногу и теперь находится на бюллетене.
Продолжать работу в экспедиции не может. Дело страдает. Сам же
Набатников..."
   Всю ночь писал Медоваров, рассчитывая этими заявлениями спасти свое
благополучие. Ему было не важно, какими методами сейчас воспользоваться -
грязными намеками или прямой клеветой.
   А тот, о ком это писалось, думал о завтрашнем опыте, о судьбах людей,
населяющих планету, и думал о нем - Медоварове.
   Трудно взрывать горы, соединять каналами реки, создавать моря и осушать
болота, но еще труднее переделывать характеры людей. Кто виноват, что в
нашей стране еще живут, а порой и благоденствуют Медоваровы - люди ловкие,
приспособляющиеся к любой обстановке, ради карьеры готовые поступиться
своей совестью, предать товарища и выйти сухим из воды? Кто виноват, что
остались еще у нас мелкие завистники, льстецы, самодуры и стяжатели?
Прежде всего, Набатников винил в этом людей равнодушных.
   "Мне-то какое дело? - думает каждый из них. - Живет себе человек, меня
не трогает. Буду я с ним связываться! Своих забот достаточно..." Это они
подписывают сдержанные, но в основном положительные характеристики,
оберегая свои нервы от прямого и честного разговора с уволенным
работником. Это они никогда не скажут "да" или "нет", а пользуются
неопределенными словами: "возможно", "вероятно", "надо полагать", "едва
ли".
   В воспитании Медоварова повинны и добряки. Есть такая категория людей.
   Однажды за какие-то провинности Медоварову попало от директора
института. Но как?
   В кабинете, куда по своим делам зашел Набатников, сидел этакий добрячок
в расстегнутой косоворотке, бывший тогда директором. Обаятельный, веселый,
ну прямо отец родной, радующийся проказам любимого сынка.
   - Слушай, милок, почему ты работаешь плохо? - ласково, потирая руки,
спрашивал он Медоварова. - Жалуются на тебя, милок. На футбол поедем?
   Набатников вспомнил случай на теплоходе, когда счастливый отец не знал,
как угодить своему избалованному отпрыску. Ребенок и пятидесятилетний
Медоваров - оба они изуродованы равнодушными и чересчур добродушными
воспитателями. "Кто же виноват? - вновь и вновь спрашивал себя Набатников.
- Все! Все мы - огромный коллектив. Это мы умиляемся, глядя на слепую
родительскую любовь, и не замечаем, как на глазах у нас растут маленькие
эгоистики, а потом делаются негодяями. Мы миримся с Медоваровыми в роли
руководителей. - И тут же подумал: - А кто это мы?
   Коллектив не безлик, и спрашивать нужно с каждого члена этого
коллектива". Так что же делать с Медоваровым? Формальных оснований для его
увольнения нет. Ясно, что найдутся сильные заступники, их у Толь Толича
хватает. Парторганизации не легко будет разобраться. Трудный случай.
   Много повидал людей Набатников, был счастлив, что окружают его люди
большой, широкой души, они живут, работают, любят и ненавидят, делают
добро и совершают ошибки. Среди лих попадается и дурн