нная дружба Гораздого и
Усикова. Уж очень они разные, никакого сходства характеров. Единственно,
что объединяло их - это практическая радиотехника. Оба любили повозиться с
приемниками, вместе строили "Альтаир", не раз выезжали с телевизором в
колхозы, организовывали радиовыставку в институте. Вот, пожалуй, и все
точки соприкосновения Усикова и Митяя. Учились они в разных группах, не
очень часто встречались на общих комсомольских собраниях, жили в разных
районах, причем Митяй в общежитии, а Лева дома.
   Митяй, в отличие от своего друга, не мог похвастаться сладостью жизни.
   По его же собственному выражению, Митяй "знал, почем фунт лиха". Рано
оставшись без матери, стал помогать отцу по дому, нянчился с братишкой,
готовил обед, убирал комнату, даже белье стирал. Мечтал он в то время о
велосипедном заводе, где еще до войны отец работал инструментальщиком.
   Семья Гораздых жила в Харькове. Вернувшись с фронта, отец долго болел,
Митяй учился в ремесленном, потом исполнилось его желание - поступил на
велозавод.
   Только невероятное упорство Митяя и завидное здоровье позволили ему
работать в цехе, ухаживать за больным отцом, . воспитывать озорного
братишку в страхе и повиновении, наконец подготовиться к экзаменам в
Московский радиоинститут, что было желанием отца. Он уже чувствовал себя
хорошо, мог обойтись без помощи старшего сына, пусть Митька получит
столичное образование.
   А тому не хотелось расставаться и с отцом и с родным городом. С грустью
он думал, что придется прощаться с заводом, где над воротами на вывеске
красовался настоящий, а не нарисованный велосипед. Но что поделаешь, коли
увлекся он - и, видимо, навсегда - куда более сложной техникой, чем
велосипед и даже автомобиль, - техникой телевидения. Это он, Митяй
Гораздый, одним из первых в Харькове построил телевизор для приема
любительского телецентра. Это его вызывали в Москву на конференцию
радиолюбителей-конструкторов, где вручили, как участнику заочной выставки,
денежную премию и диплом. Кстати сказать, таких денег Митяй никогда еще не
держал в руках.
   Прошлым летом на радиолюбительской конференции Митяй встретился с Левой
Усиковым. Собственно говоря, Лева и натолкнул Митяя на мысль, что можно
поступить в Московский радиоинститут, хотя в Харькове тоже готовят
радиоспециалистов.
   Лева так расписывал достоинства московского института, рассказывая о
лабораториях, опытных цехах, профессуре - он уже успел облазить весь
институт, - что, возвратившись домой, Митяй согласился с отцом и решил
получить "столичное образование".
   Вторично Митяй встретил жизнерадостного Леву Усикова во дворе
радиоинститута (это было еще до того, как Лева знал. что его не приняли по
конкурсу, за отсутствием мест). Вместе сдавали экзамены, вместе получили
тройки по химии. Это их сблизило: как же, товарищи по несчастью!
Радовались пятеркам по всем другим предметам. В конце концов, у Левы и
Митяя оказалось равное количество очков.
   После заседания приемной комиссии вывесили список зачисленных на первый
курс. В нем был Гораздый Дмитрий Иванович, а Усиков Лев Петрович
отсутствовал. Лева глазам своим не верил. Как так? Ведь он же москвич, ему
не нужно никакого общежития, он - дома. Неужели ему из Москвы ехать
учиться в Харьков? Смешно! Это ошибка?
   Не было ошибки. Кандидатуры Усикова и Гораздого комиссия изучила
всесторонне. У Гораздого больше прав. Отец - инвалид Отечественной войны,
а сын, несмотря на свою молодость, уже работал на заводе.
   Настойчивый парень, толк из него выйдет, если он в таких тяжелых
условиях сумел сдать на аттестат зрелости и на конкурсных экзаменах
оставить далеко позади тех ребят, которые, кроме учения, ничего в жизни не
знали. Честь ему и хвала! Принять Гораздого обязательно!
   Митяй как только мог утешал Левку, чувствовал себя виноватым, готов был
бежать в приемную комиссию, доказывать их несправедливость: "Отдайте мое
место товарищу Усикову, а меня направьте в харьковский институт". Но когда
он заикнулся об этом Леве, тот разозлился: "Это еще что за
самопожертвование?! Во-первых, глупо и наивно. Кто тебя, дурака,
послушает? А во-вторых, ненавижу жалостливых друзей".
   На том и расстались. Могли бы на всю жизнь рассориться, но судьба -
вернее, Министерство высшего образования - снова столкнула вместе
Гораздого Дмитрия Ивановича и Усикова Льва Петровича.
   Когда Лева узнал, что его зачислили на заочное отделение, а потом
обещали перевести на основное, он поймал Митяя и потащил в
"Кафе-мороженое" отпраздновать это счастливое событие. Выпили по стакану
кагора, заели его несколькими порциями мороженого - Лева меньше трехсот
граммов не ел, - и мир был восстановлен.
   Мир оказался непрочным. Достаточно было пустяка, чтобы Левка вспыхивал,
как елочный бенгальский огонь, негодовал, пылал, рассыпая вокруг себя
трескучие искры. А искры только слегка покалывали, не жгли. Через минуту
от бенгальского огня оставался лишь тлеющий уголек.
   Митяй стоял у барьера, ждал очередной пятиминутки, когда заработает
"Альтаир", Женя был занят какими-то своими мыслями и, не обращая внимания
на друзей, ссутулившись, шагал по площадке. Лева скучал, томился возле
телевизора, но включать его было рано, и потом - Журавлихин отдал
приказание не крутить ручки, чтоб не сдвинуть настройку.
   Московское праздничное утро вступило в свои права. Люди ехали отдыхать
за город, на пляжи, водные станции, в лес. Звенели трамваи, рычали
троллейбусы, пыхтели машины. На утренней розовой, проснувшейся реке
появились белые, как чайки, юркие катера - речные трамваи.
   Митяй снисходительно посматривал на Женю, догадываясь, что нетерпение
его и взволнованная походка объяснялись не только ожиданием передачи с
"Альтаира", но и ожиданием консультации по данному поводу. А кто же
консультант?
   И это было известно Митяю, впрочем, так же, как и Леве Усикову.
   Журавлихин сообщил им, что опытная лаборантка Института электроники и
телевидения Надя Колокольчикова милостиво согласилась помочь студентам в
поисках "Альтаира".
   Можно не обладать наблюдательностью Митяя, чтобы заметить, как
изменился Женя за последние дни. Дело, конечно, не в разговорах о
необыкновенных талантах лаборантки Колокольчиковой, чем он особенно
удивлял своих друзей, а в гораздо более важном.
   "Какой нормальный и уважающий себя парень из СНОРИТа стал бы думать
сейчас о девчонке и даже назначать ей свидание на крыше, когда решается
судьба "Альтаира"? - спрашивал себя Митяй, с сожалением поглядывая на
Журавлихина. - Левке и то непростительно".
   - Надя обещала приехать с аппаратом для измерения напряженности поля, -
наконец заговорил Женя. - Пичуева будто бы интересуют эти испытания. Мне
кажется, он что-то задумал. Не правда ли?
   Ничего не ответил Митяй. Инженеру легко, он может задумывать все, что
хочет. Его аппараты спокойненько стоят в запечатанной лаборатории, и ни
один из них не бродит по неизвестным улицам. "Эх, не до шуток рыбке, коль
крючком под жабры хватают!"
   Усиков тоже молчал, загадочно поглядывая на Женю.
   - Надя уверена, что измерение силы сигнала поможет нам определить
расстояние до передатчика, - продолжал Журавлихин, наклоняясь над улицей,
чтобы не видно было лица. - Она занималась этими расчетами. У Нади, я бы
сказал, прирожденный талант. Посмотрели бы, как она...
   - Верю. Можешь не уговаривать, - с кислой улыбкой прервал его Митяй. -
Даже если бы ты сказал, что се скоро выберут в действительные члены
Академии наук, я бы нисколько не удивился. Кто же может сравниться с Надей
Колокольчиковой!
   Ироническое замечание Митяя покоробило Женю. Что он сказал особенного?
И Левка почему-то ухмыляется. Странное отношение! Впрочем, что
первокурсники понимают! Он отвернулся и, прислонившись к барьеру, стал
внимательно разглядывать набережную, как бы желая увидеть машину, с
которой должна приехать Надя. Все они казались маленькими, блестящими,
точно бросили на асфальт сотни стальных шариков и те разбежались в разные
стороны.
   Проходили минуты. Митяй позвал Женю к телевизору. Вспыхнул экран.
   Закачались темные полосы, бледные, расплывчатые пятна густели, затем
деловито разместились на положенных им местах. Как из детских кубиков,
составлялась четкая картинка.
   Прежде всего, Женя увидел молодые деревца, низкорослый кустарник и
скамейку. За ними смутно различалось светлое здание с черными
прямоугольниками окон. Похоже было, что машина с "Альтаиром"
   остановилась возле сквера на одной из новых московских улиц. Невысокая
чугунная ограда вырисовывалась у самого края экрана.
   Картинка некоторое время оставалась почти неподвижной, если не считать
легкого мелькания блестящих пятен от никеля автомобилей, видимых сквозь
листву кустарника.
   Митяй провел пальцем по стеклу.
   - Узнаете, ребята, этот дом? Примерно в таком же Пичуев живет на
Новопесчаной улице. Я его там встретил. Видите, балкон, дверь, рядом окно.
   - Угол с характерным рисунком облицовки, - подтвердил Женя. - Теперь
узнаю. А вот еще...
   Он замолк. На экране показался человек, подошел к скамейке и быстро сел.
 
   Затаив дыхание, невпопад, хватая то одну, то другую ручку, Женя
старался поточнее настроиться, чтобы рассмотреть знакомого ему парня.
Где-то он его видел? Высокий, курчавый, лицо, как говорят, одухотворенное,
крылатые брови, взлетающие вверх. Одет он был в безукоризненно сшитый
костюм; гладкая рубашка с модно завязанным галстуком. Весь его облик,
удивительно знакомый Жене, почему-то вызывал досадное, горькое чувство.
   Сейчас человек на экране напряженно всматривался куда-то вдаль, причем
взгляд его был направлен мимо машины с "Альтаиром". Но вот он вскочил,
лицо расплылось, стало огромным.
   Усиков удивленно воскликнул:
   - Это он! Помнишь, Женечка! Мы еще удивлялись, почему он по вечерам
дежурит возле института.
   И Женя его вспомнил: не раз попадался на глаза у входа в институт, где
работает Пичуев. А потом видел с Надей. Но вот и она показалась на экране.
Легка на помине!
   Надя быстро шла навстречу ожидавшему ее человеку.
   - Надюша, милая, прости! - волнуясь, заговорил он, оглядываясь по
сторонам. - Я должен был встретиться с тобой обязательно. Сегодня уезжаю.
   - Но почему ты вызвал меня на край города? Что за странные причуды?
   Ужасно!
   - Все, все сейчас объясню... - Юноша подвел Надю к скамейке и торопливо
заговорил, стараясь как можно скорее высказаться: - Я узнал, что здесь
живет человек, от которого зависит вся моя жизнь...
   - Ошиблись адресом, - насмешливо перебила его Надя. - Я живу у
Белорусского вокзала. Три дня назад вы же сами, товарищ Багрецов,
доказывали, что вся ваша жизнь зависит только от меня.
   - Опять смеешься? Впрочем, к этому можно привыкнуть. На экране
мелькнула широкая, расплывчатая тень. Похоже было на то, что огорченный
парень встал и махнул рукой перед самым объективом "Альтаира".
   Женя испытывал двойственное чувство. С одной стороны, ему было обидно,
что Надя, позабыв о своем обещании встретиться с ним утром, вдруг побежала
провожать какого-то Багрецова. А с другой стороны, нельзя и не пожалеть
его: бедный Багрецов всем своим видом показывал, сколь тяжело ему слышать
насмешки от любимой девушки.
   Что-то похожее на ревность или, вернее, оскорбленное самолюбие
шевельнулось в Жениной душе, когда Надя ласково провела рукой по
склоненной голове Багрецова.
   - Ты мне так и не сказал - берут тебя в экспедицию или нет? - спросила
она.
   - Подбор кадров поручен помощнику начальника экспедиции. - Он поднял
голову и сейчас смотрел прямо перед собой.
   Жене стало как-то неловко. Ему представлялось, что Багрецов глядит на
него и удивляется бестактности некоторых студентов, подслушивающих
разговор влюбленных. Однако через минуту Женя мог убедиться, что на экране
он видел лишь одного влюбленного, так как Надя вовсе не страдала из-за его
отъезда. С равнодушной лукавинкой она щурила глаза, рассеянно смотрела по
сторонам и, вероятно, плохо слушала своего собеседника.
   А тот говорил горячо, размахивая руками, доказывал:
   - Я, Надюша, на все способен. Я должен обязательно проверить свою
конструкцию. Но только на практике, только в экспедиции. Пойми меня:
   если я сегодня не уеду, то, может быть, упущу единственный случай в
жизни... Не любишь меня? Ну что ж, слова тебе не скажу... Постараюсь
забыть, ничем не напоминать о себе...
   - Постарайся, - Надя пожала плечами. - Что я могу тебе посоветовать?
   Экран потемнел. "Альтаир" выключился, и друзья уже не слышали
дальнейшего разговора.
   - Ну и вредная девчонка! - со злостью сказал Митяй.
   - Что ж... это самое, сердцу не прикажешь, - задумчиво, чему-то
улыбаясь, рассудил Лева.
   Митяй вспылил:
   - Да я не про то! Вечно у тебя сквозняк в голове. Хорошо, если
лаборантка узнает, с какого вокзала отправляется экспедиция, а то ищи их
по всей стране... Парень он, видно, настоящий, гордый. Повернется к
Наде-капризе спиной - и поминай, как звали.
   - Об этом я не подумал.
   - А вообще, раздумывать некогда, - безапелляционно, на правах
начальника группы, заключил Журавлихин. - Надо догнать машину.
   Ему не понравилось предположение Митяя. Он и мысли не допускал, что
"Альтаир" увезут из Москвы.
   - Машина стоит где-то в районе Песчаных улиц - в этом нет сомнения. Я
останусь здесь, - распоряжался Журавлихин, - и вы вдвоем мчитесь туда.
   Может быть, еще успеете.
   - Знала бы Колокольчикова, что сейчас рядом с ней "Альтаир"... -
вздохнул Митяй, смотря на темный экран. - Вот история! Можно только
удивляться.
   - Ну и удивляйся, а я побегу. - Усиков бросился к лестнице, крикнул на
ходу: - Женечка, не пропусти передачу!
   Отставив локти, тяжело ступая, Митяй пошел вслед.
   Пожалуй, он глубже Левки чувствовал себя виноватым. Он и за него в
ответе. В самом деле, что можно спросить с Левки Усикова? Студент он
способный, трудолюбивый, на хорошем счету в комсомольской организации,
веселый товарищ, его любят все однокурсники, но по-настоящему серьезно
относиться к нему нельзя. Это было твердое убеждение Митяя. Левка мог иной
раз прихвастнуть, причем без особой выгоды для себя. Часто, рассказывая о
своих изобретательских успехах, он сам уже начинал верить в то, что
говорит, и даже реально представлял себе множество "авторских
свидетельств", которые будто бы лежат в ящике его стола.
   Друзья со смехом уличали изобретателя в "некотором преувеличении",
Тогда он, глядя на них своими живыми, как дрожащие чернильные капли,
глазами, признавался, что у него все-таки есть одно свидетельство на
изобретение "автоматической защелки в складной телевизионной антенне".
   По определению Митяя, Левка был "попрыгунчиком". Ему не сиделось на
месте, он вечно в движении. За один выходной день шустрый Левка мог
посмотреть художественную выставку, футбол и три фильма. Потом он месяцами
не ходил ни на стадион, ни в кино - некогда, да и не было желания, так как
за это время уже успел сменить увлечение зрелищами на карикатуры, которые
с успехом помещал в стенгазетах всех факультетов.
   Если разобрать Левкину натуру, как говорится, "по косточкам", то в ней
окажется много детского и, пожалуй, даже смешного. Но будем снисходительны
- Леве Усикову всего лишь восемнадцать лет. Конечно, возраст весьма
почтенный, зрелый, что подтверждается соответствующим аттестатом, выданным
по окончании десятилетки.
   Некоторые солидные юноши уже чувствуют на себе этот груз восемнадцати
лет, считая зазорным лишний раз улыбнуться. Они не будут оправдывать
поступки Левы Усикова, так же как и его друга. Уж они бы никогда не
допустили такой легкомысленной ошибки, как Лева и Митяй, если бы им
поручили испытать ценный аппарат вроде "Альтаира".
   Ну что ж, согласимся с ними. Даже в восемнадцать лет не каждый делает
ошибки.
 
 

                                   Глава 6 

   С КАКОГО ВОКЗАЛА?
 
 
   Журавлихин проводил своих друзей и возвратился к телевизору. Было
как-то нехорошо на душе. Женю не переставало беспокоить предположение
Митяя, что исчезнувший аппарат вдруг начнет бродить по просторам страны, -
тогда его уж, конечно, не найдешь.
   Эта мысль прочно засела в голове, хотя рассудок и подсказывал, будто
все обстоит не так безнадежно, как это кажется на первый взгляд. Известен
район, где пока находится машина. Вполне возможно, что ребятам удастся ее
встретить, если, конечно, она не умчится дальше. Кроме того, Женя
надеялся, что Надя поинтересуется, куда уезжает обиженный Багрецов. А если
так, то нетрудно догнать "Альтаир" у вокзала, с которого отправится
экспедиция. Женя верил, что не пройдет и часа, как Надя выполнит свое
обещание и поднимется сюда, на площадку.
   Женя ни в коей мере не ставил это себе в заслугу. Он меньше всего
надеялся, что Надю привлечет сюда его скромная персона. Надя
Колокольчикова - как-никак, а маленький ученый, интересы науки для нее
превыше всего. Ее интересует изменение интенсивности радиоволн в
зависимости от высоты подъема антенны телевизора. Путешествующий по городу
"Альтаир" - прекрасный объект для наблюдений.
   Напрасно Женя хотел упрекнуть Надю и приписать не свойственное ей
равнодушие к чужому несчастью. Если она могла так сухо разговаривать со
своим другом, уезжающим в экспедицию, то к тому у нее были особые причины.
Кто знает, не торопилась ли она помочь несчастным студентам в поисках
"Альтаира"? Вячеслав Акимович Пичуев справедливо доказывал, что только
умелое сочетание теории и находчивости поможет молодым конструкторам найти
свой "Альтаир". Надя стремилась облегчить их незавидную участь и поэтому
решила использовать прибор для измерения интенсивности радиоволн.
Несложные расчеты помогли бы студентам хоть и приблизительно, но все же
определить расстояние до того места, где в данный момент находится
работающий передатчик.
   Нервно шагая вдоль барьера, Журавлихин посматривал на мелькающие внизу
машины. Мысли его вновь и вновь возвращались к неожиданно подслушанному
разговору.
   Слов нет, созданный студентами "Альтаир" используется ими не по
назначению. "Блуждающий телеглаз" и чуткое ухо микрофона заставляют
Журавлихина и его друзей видеть и слышать то, что совсем для них не
предназначено.
   Правда, есть смягчающие вину обстоятельства. Не каждый день у
радиоконструкторов пропадают единственные в своем роде изобретения, и не
всегда они вынуждены искать их только таким способом, который советовал
применить инженер Пичуев.
   Журавлихина мучила неотвязная мысль, будто в его отношения к Наде вошло
что-то ненужное, неприятное. Он случайно узнал о Багрецове. Видно, тот
по-настоящему любит Надю, мучается, но, хотя это и трудно, старается
забыть ее. А что должен делать он, Журавлихин? Ведь он же все знает, все
видел и не мог не заметить Надиного равнодушия к Багрецову. Значит, как
будто бы у Жени совесть чиста. Девушка вольна выбирать себе друзей, как
это ей заблагорассудится, вольна выказывать им свое отношение, подчеркивая
либо рассеянное внимание, либо, как при встречах с ним, явное расположение.
   И все-таки Женя чувствовал, что между ним и Надей встала пусть
тоненькая, почти невесомая, но ясно ощутимая перегородка. Он знал, что
такие случаи бывают, хоть и никогда не сталкивался с ними. Опыт юноши,
которому лишь немногим больше двадцати, вряд ли может служить основанием
для каких-либо выводов. Да и жизненные наблюдения его весьма случайны,
поверхностны, неубедительны. В разных не очень удачных пьесах или фильмах
Журавлихин встречался с абсолютно положительным героем, - узнав о любви
своего друга к собственной невесте, тот безропотно уходил со сцены. Иные
драматурги усложняли сюжет, и кое-кто из сентиментальных зрительниц,
может, даже прослезится, когда благородный влюбленный, здоровый и умный
человек, вдруг начинает играть жалкую роль, притворяется равнодушным
эгоистом, чернит себя в глазах любимой женщины - и все затем, чтобы она
оценила по достоинству робкую любовь его друга.
   Жене казалось это и глупым и пошлым, он совсем иначе поним