оть сию минуту. Не желаете ли свои претензии
высказать ему по радио? Будьте добры, он давно ждет вашего вызова. Ах, не
работает? Как же это вы, молодой человек, опростоволосились? Отрываете
время у занятых людей, себя мучаете.
   Нехорошо, очень нехорошо!"
   Примерно так, начальственным баском, Толь Толич хотел бы пожурить
"цыпленка", но, пораздумав, ничего не сказал и на цыпочках, тихонько,
словно боясь потревожить больного, ушел в палатку составлять проект
докладной записки на имя начальника экспедиции товарища Набатникова о
необходимости удаления посторонних лиц с территории лагеря.
   Медоваров понимал, что неудачная демонстрация аппарата Багрецова таит в
себе опасные последствия. Сразу он его не наладит, тем более что прошло
уже два часа с тех пор, как радист начал вызывать Афанасия Гавриловича.
   К Вадиму несколько раз прибегали Женя и Митяй (Левка благоразумно
прятался), возились с "керосинкой", стараясь ее наладить. Наконец,
убедившись, что "дело дохлое", как сказал Митяй, сдались и попросили
Набатникова дать им время до завтра. Тот был искренне огорчен, в сомнении
покачал головой, но согласился.
   Над Багрецовым тучи постепенно сгущались. Назавтра, после замены
некоторых ламп в радиостанции, он с помощью друзей повторил испытания на
дальность связи. Несмотря на прямую видимость, аппараты еле-еле
перекрывали ничтожное расстояние, не более километра.
   Усиков от волнения потерял свою тюбетейку, бегая за Вадимом, словно
побитая собачонка. Сегодня утром, после бессонной ночи, Лева наконец
признался, что перекалил лампы, и теперь всеми силами хотел загладить свою
вину.
   От Митяя ему досталось здорово. Лева оправдывался, говорил, что хотел
вроде как вылечить Вадимову "керосинку", да ошибся.
   - Ошибся, - передразнил его Митяй. - Один лекарь тоже ошибся, хотел
вырвать зуб, а оторвал ухо. Видеть тебя, шкоду, не могу! - Плюнул в
сердцах и ушел.
   Но виноват был не только Лева, а и сам изобретатель. Отправляясь на
такие ответственные испытания, он захватил с собой далеко не полный
комплект радиоламп. В Москве трудно было достать одну из недавно
выпущенных ламп, Багрецов страшно торопился, а потому махнул рукой,
понадеявшись, что лампа не понадобится, но вышло иначе. Хотел найти ее
здесь, однако ни у радистов, ни у телевизионщиков, ни у радиофизиков, ни у
кого в лагере такой лампы не оказалось.
   Вместе с Левой Багрецов принялся за переделку радиостанции, пробуя
заменить в ней испорченную редкую лампу какой-либо другой из имеющихся под
рукой. Журавлихин и Митяй хотели тоже принять в этом участие, но были по
горло заняты установкой и проверкой "Альтаира" с новой антенной.
   Дело в том, что скрытая в ящике антенна здесь не годилась, она должна
быть выставлена наружу (иначе нельзя получить большую дальность) и к тому
же быть достаточно прочной, на случай, если до нее долетят падающие
осколки породы.
   Выждав время и убедившись, что Багрецов окончательно завяз с переделкой
радиостанции, Толь Толич пришел в палатку к Набатникову и почтительно
протянул ему докладную записку.
   - Неудобно получается, Афанасий Гаврилович. Болтаются тут у нас
некоторые молодые люди без дела. Отвлекают народ на всякие пустяки, лампы
выпрашивают, приборы цыганят.
   Набатников пробежал глазами записку, сурово взглянул на склонившуюся
фигуру Толь Толича.
   - Правильно, конечно. У нас здесь не радиокружок. Малый совсем
запутался... Жалко.
   - Жалеть нечего, Афанасий Гаврилович. Насчет Багрецова меня в Москве
предупреждали. Из молодых, да ранний, подхалтурить любит. Выдает себя за
изобретателя, носится по всей Москве со своими "керосинками". А что
получается на деле? Пшик. Видимость одна и хвастовство.
   - Вы хотите сказать, что Багрецов обманул нас?
   - Нет, зачем же! - с мягкой улыбочкой возразил Толь Толич. - Не нас, а
вас, Афанасий Гаврилович. Я-то его давно раскусил. Ох, и жучок! Он на нас
еще в суд подаст, взыщет командировочные...
   Набатников сделал нетерпеливое движение, как бы желая отвести эти ни на
чем не основанные подозрения, но Толь Толич предупредил его:
   - Положитесь на меня, Афанасий Гаврилович. Из этой аферы у него ничего
не выйдет. Ведь я отменил командировку еще в Москве.
   - Но почему же он тогда приехал?
   - Были свои соображения, - уклончиво ответил Толь Толич. - Парень
далеко пойдет. Выклянчил у меня дорогой сто рублей, обещал здесь отдать,
да, видно, это не в его манере. Я-то не обеднею, а вот студентов он прямо
обкрадывал. Ел и пил за их счет, с товарища Гораздого последний пиджак
снял. Сам видел, как Багрецов щеголял в нем. Не беспокойтесь, Афанасий
Гаврилович, это - тот мальчик.
   Не терпел Набатников подобного жаргона, спросил сердито:
   - Что значит тот? Потрудитесь выражаться точнее.
   - Так говорится. - Большой рот Толь Толича растянулся в подобострастной
улыбке, - Я хотел сказать, что мальчик своего не упустит.
   - И очень хорошо сделает. Но вы упомянули не о своем, а о чужом.
   - Вот именно! - Толь Толич гнул свою линию, всячески стараясь очернить
Багрецова. - А из этого все и проистекает. Он сам знал, что радиостанции
его игрушечные, на далекое расстояние не работают. Хотел втереть очки, но
просчитался. Да вы спросите товарища Журавлихина - была у них радиосвязь,
когда Багрецов уходил в санаторий? Я же помню, он кричал, кричал, все без
толку. Спрашиваю: что, мол, случилось? А тот мозги мне туманит.
"Интерференция, говорит, явление рефракции в горной местности".
   Попробуй, возрази.
   - Найдите мне Багрецова и Журавлихина, - бросил Афанасий Гаврилович и,
отвернувшись от Толь Толича, забарабанил пальцами по столу.
   Вадим воспринял вызов к Набатникову болезненно. "Вот оно, свершилось, -
мелькнула беспокойная мысль, - Выгонят". В руках у него был паяльник,
впопыхах он не знал, куда его положить. Так с дымящимся паяльником и
пришел в палатку начальника экспедиции.
   - Скажи, Багрецов, - обратился к нему Афанасий Гаврилович, - до отъезда
из Москвы ты испытывал радиостанции за городом?
   - Я же вам говорил, - растерянно прошептал Вадим. - Получалось десять
километров. Можете Бабкина спросить.
   - Бабкин далеко. Лучше мы Женю спросим.
   Афанасий Гаврилович грузно повернулся к нему и подробно расспросил об
условиях испытаний в тот день, когда Багрецов пытался наладить радиосвязь
из санатория.
   Ничего утешительного Женя сказать не мог. Расстояние было сравнительно
небольшим, горы не экранировали, а связаться так и не удалось.
   - Усиков говорит, что перекалил лампы, - пояснил Журавлихин.
   - Но и до этого он ничего не слышал? - Афанасий Гаврилович сказал это
полувопросительным тоном, испытующе взглянул на Женю.
   Тот промолчал, после чего профессор обратился к Вадиму.
   - Видишь ли, друг, тебе предъявляется серьезное обвинение. Вольно или
невольно, но ты меня обманул. Не просто товарища Набатникова, а
руководителя, которому государство доверило большое дело. Я тебе поверил,
поверил рекомендациям твоих начальников, парторга метеоинститута. Все они
говорили, что парень ты серьезный, вдумчивый.
   Радиостанции, которые ты делал в свободное время, им не нужны, но могут
пригодиться в каком-либо другом хозяйстве. Я не спрашивал у тебя
протоколов испытаний с подписями и печатями. Не все ими определяется.
   Моим старшим товарищам - директору института или министру - часто
бывает достаточно моего слова, не скрепленного никакими бумажками. Видимо,
я заслужил это, как ученый и коммунист, никогда не обманывающий их
доверия. Ошибался ли я? Конечно. Но ошибка ошибке рознь... Тебе я поверил
как способному технику и комсомольцу. Но скажу по совести - сомневаюсь я,
что неудача с аппаратами произошла случайно. - Афанасий Гаврилович поднял
руку, заметив протестующий жест Вадима. - Погоди, не торопись... Я не хочу
тебя обвинять в умышленном обмане. Скорее - в легкомыслии... Тяп да ляп,
кое-как провел испытания и сразу потащил свои игрушки Набатникову. Тот
разахался - уж очень понравились - и в результате сел на мель. Где теперь
искать маленькие радиостанции?
   Медоваров самодовольно улыбнулся.
   - Найдем, Афанасий Гаврилович. Уже запрос сделали.
   - Сделали, сделали! - недовольно пробурчал Набатников и указал на
Вадима. - А с этим молодцом что делать?
   - Придется авансировать. - Толь Толич погладил пятнышки усов, в глазах
его блеснул злой смех. - Жесткий вагон с плацкартой. Письмецо о возврате
вынужденной ссуды отправим по месту работы.
   Во время этого разговора Журавлихин молчал, искал способ, как помочь
Вадиму и уговорить Афанасия Гавриловича оставить его здесь, но в голову
ничего не приходило. Из этого мучительного состояния вывел его Толь Толич.
"Бездушный чурбан, - разозлился Женя. - У него человеческая судьба, честь,
долг - все решается авансами и ссудами. Будто только в них дело". И, еле
сдерживаясь, он заговорил:
   - Афанасий Гаврилович! Вы когда-то поверили Багрецову. Поверьте и нам
троим. Мы хоть немного, но все же разбираемся в радиотехнике. Мы такие же
комсомольцы, как и он. Поверьте нашему комсомольскому слову: аппараты его
должны работать нормально и будут работать. Мы вместе с ним отвечаем за
это. А что касается всяких бухгалтерских дел, то, - он повернул
покрасневшее лицо к Толь Толичу, - пусть это вас не тревожит. Обойдемся
без писем в Москву.
   Багрецов был от души благодарен Жене за помощь. Друзья не оставят в
беде. Он растрогался, защекотало в носу, и чуть было не навернулись слезы,
но вдруг все прошло. Последнее замечание насчет бухгалтерских дел Вадиму
показалось несправедливым, оскорбительным. Он получил немного в счет
аванса по командировке и вовсе не желает быть каким-то иждивенцем даже у
друзей - самолюбие не позволяет. Хотел было возразить, искал подходящие не
обидные слова, но его предупредил Набатников.
   - Я понимаю и тебя, Женя, и твоих товарищей. Поступок правильный.
   Другого и быть не могло. Но помните, что это не игра в благородство. Вы
взрослые люди и знаете цену словам. Багрецов останутся, но не на птичьих
правах, а будет получать за свой труд то, что ему положено от государства.
Нечего попрошайничать, брать в долг у того же товарища Медоварова,
который, конечно, не откажет, но поморщится.
   - Как в долг? - Вадим побледнел от негодования, взялся за острие
горячего паяльника и не почувствовал боли. - Попрошайничать?.. Я никогда
не просил... Товарищ Медоваров сам предложил получить аванс.
   - Запамятовали, золотко, - Толь Толич говорил ласково, укоризненно, как
с ребенком. - Вы попросили взаймы. Какой там аванс - сто рублей, сами
понимаете. А командировочку мы еще в Москве аннулировали.
   Вадим раскрывал рот, задыхался, слова не слезали с языка. Никак не мог
прийти в себя от неожиданной наглости.
   - Удостоверение у меня взяли... Говорили... расчет надо сделать...
   Помните, еще в санатории?..
   - Ах, золотко, какие могут быть расчеты по пустой бумажке? Я же вас
предупредил.
   - Ложь! Ложь! - в ярости, уже не помня себя, закричал Багрецов. - Как
вам не совестно! Пожилой человек, в два раза старше меня... Я учиться у
вас должен. А чему? Лжи, подлости?
   Набатников стукнул ладонью по столу.
   - Замолчи!.. Мальчишка! Кто тебе дал право кричать на старших? Как ты
мог оскорбить человека - ведь он тебе в отцы годится! Он всю жизнь работал
на тебя. На деньги его, мои, миллионов других людей ты учился.
   Человеком стал. - Гнев его постепенно нарастал, но голос был сдержанным.
   - Забыл, где находишься? Здесь не просто палатка, а мой кабинет... И
это место ты должен уважать. Сюда вызвал тебя руководитель, облеченный
доверием твоего государства. Подумай об этом.
   У Багрецова дрожали губы. Невидящими глазами смотрел он на Афанасия
Гавриловича, и стыдно было перед ним, а сердце словно окаменело.
   Женя наливал воду из графина, горлышко стучало о край стакана. Что
теперь будет? Выгонят отсюда Вадима с позором, а когда приедет на работу,
там в бюро комсомола письмо дожидается. Ребята смогут обсудить его только
в присутствии Вадима. Персональное дело о недостойном поведении
комсомольца Багрецова в командировке. Женя вздохнул и протянул ему стакан
воды.
   Афанасий Гаврилович перехватил его и выплеснул на земляной пол.
   - Незачем. Не кисейная барышня. Солдаты без валерьянки обходятся. Итак,
Багрецов, извинитесь перед товарищем Медоваровым за истерику и возьмите
свои слова назад.
   Во время этой сцены Толь Толич стоял к нему полуобернувшись, и даже
спина его выражала благородное негодование. Услышав последние слова
Афанасия Гавриловича, Толь Толич внутренне усмехнулся, скосил глаза на
мальчишку, ожидая, когда он подойдет и смиренно попросит прощения.
   В душе Вадима боролись два чувства. Он понимал, что своей вспышкой,
нелепой и дурацкой, прежде всего, оскорбил человека, к которому его
влекло, к нему он питал, может быть, по-детски наивную, но искреннюю
любовь. Таким хотел быть. Он видел в Набатникове чудесное сочетание
ученого, преданного своему делу, руководителя и человека, наделенного, как
ему казалось, лучшими свойствами характера, подчас противоречивыми, но
пленившими Вадима честностью и прямотой.
   Афанасий Гаврилович требовал извинения. Разве можно не покориться?
Вадим готов выполнить все, что он ни пожелает. Но в то же время большая
правда настоящего коммуниста, правда, которую Вадим особенно ценил в нем и
старался воспитать в себе, подсказывала совсем другое. Не может
признаться, что ошибся, когда этого не было. Кроме того, во весь голос
заговорило присущее ему упрямство.
   Он машинально поправил галстук и шагнул к столу.
   - Простите меня, Афанасий Гаврилович. Перед вами я особенно виноват. И
перед вами, - Вадим приблизился к Медоварову, исподлобья глядя на его
спину. - Если я вас оскорбил.
   - Как так "если"? - возмутился Набатников.
   - Правда никогда не может оскорбить, - упрямо сказал Вадим. - А я
говорил правду... За резкость простите... Не сдержался.
   - Идите, - Афанасий Гаврилович глазами указал Вадиму на выход. - Вы
тоже свободны, - повернулся он к Жене. - Помните о вашем обещании.
   Вадим и Женя ушли. Толь Толич посмотрел в пластмассовое окошко и,
убедившись, что они далеко, злобно заговорил:
   - Вот она, нынешняя молодежь. Обувшись, в рот лезут. Конечно, мы этого
дела не оставим, напишем куда следует. Мальчишка, щенок - и вдруг
осмеливается подрывать авторитет старших, и, главное, в вашем присутствии!
Какая наглость!
   Набатников молча перебирал бумаги, затем поднял строгие глаза.
   - Вы о своем авторитете заботитесь? Боитесь, как бы его не подорвали, -
зло усмехнулся он, - а сами подрываете веру в людей. И это посерьезнее.
   Взять хотя бы историю с Багрецовым. С детства в нем воспитывали эту
веру. Учили любить и уважать старших, они, мол, справедливы, твердо держат
слово... А что у вас получилось?
   - Помилуйте! - Толь Толич обиженно заморгал. - Есть всякие
хозяйственные соображения, финансовая дисциплина. Разве он в этом
что-нибудь понимает?
 
   - Нет. Но он отличает правду от лжи.
   - Очень даже странно, Афанасий Гаврилович. Вы кому верите - мне или
мальчишке?
   - А почему вы считаете, что мальчишке нельзя верить?
   - Но ведь он уже обманул вас. Привез игрушки, которые годны лишь для
забавы. Шарлатан! Если изволите, я вам это докажу.
   - Вряд ли. Радиотехника не ваша специальность. А вас я попрошу, не
сейчас, а как-нибудь на свободе, помочь мне разобраться в истории с
командировкой Багрецова.
   Набатников встал, считая, что разговор окончен.
   С этой минуты Толь Толич потерял покой и самочувствие его было скверное.
   Секретарь партбюро 1-го отдела Набатников пользовался в институте и
любовью и уважением как со стороны дирекции, так и всех сотрудников.
   Если он узнает все подробности, связанные с командировкой техника
Багрецова, выяснит, какую неприглядную роль здесь играл Медоваров, то не
избежать тому неприятностей. Главное, чего особенно боялся Толь Толич, -
может вскрыться истинная причина, почему вместо кандидатуры
техника-изобретателя Багрецова, рекомендованной начальником экспедиции,
выплыла никому не известная радистка. Дознаются, что она племянница того
самого Аркадия Михайловича, который устраивал Медоварова в институт.
   Аркадий Михайлович и не заикался насчет племянницы, это уж сам Толь
Толич захотел выслужиться перед ним. Так сказать поблагодарить за заботы,
выразить признательность Аркадию Михайловичу.
   "Не получилась ли медвежья услуга? - ночью спрашивал себя Медоваров,
мучаясь от бессонницы. - Аркадий Михайлович за такую глупость по головке
не погладит. Не только не заступится - отшатнется. Скажет: "Знать не знаю,
ведать не ведаю". В другой раз и на порог не пустит. Эх ты, шляпа с пером!
- горько корил себя Толь Толич. - Опять на изобретателе засыпался. Тот
хоть мастером был, все-таки должность. А этот - что?
   Воробей".
   В душе Толь Толича было погано, как в осеннюю слякоть, - темень,
пронизывающая сырость и никакого просвета. Конечно, все это пустяки, ну,
ошибся, грешен. Не из таких бед выкручивался. Но чем черт не шутит!..
   Он видел свое единственное спасение в неудаче Багрецова. Если вторичные
испытания "керосинок" будут безуспешны, то о чем может быть разговор?
   Правильно поступил помощник начальника экспедиции. Правильно отменил
командировку лжеизобретателя. Правильно сделал, что оформил новую
радистку. Умеет распознавать людей. Честь ему и хвала за это!
   Но когда вот уже целые сутки сам Багрецов и трое студентов, пришедших
ему на помощь, возятся с аппаратами, когда их консультирует опытный радист
с узла связи экспедиции, то вряд ли поверишь в счастливый исход.
   Наладят они радиостанцию. Упорные, дьяволы.
   Медоваров ловил быстроногого Левку - он бежал с каким-нибудь
миллиамперметром, взятым напрокат у физиков, - и озабоченно спрашивал:
   - Чем порадуешь, молодец? Скоро?
   Лева отвечал, что приемник почти отладили и передатчик уже на очереди,
но этому вовсе не радовался Толь Толич, а лишь плотнее сжимал тонкие
побелевшие губы.
   Митяй степенно проходил мимо. От него узнавал Толь Толич, что
передатчик налаживается плохо.
   - По капле, по миллиамперу, приходится выжимать ток в антенну, -
пояснял Митяй. - Ничего, отрегулируем. Не беспокойтесь.
   А Медоварову казалось, что это из него по капле выжимаются проклятые
миллиамперы, они - как кровь, которую он не отдаст попусту. Рушилось
годами накопленное благополучие. Он уже видел себя в кабинете директора
института. "Прошу вас, Анатолий Анатольевич", - указывает ему на кресло
академик. Здесь же сидит секретарь партбюро одного из самых важных отделов
института, Набатников. "Сожалею, очень сожалею, - говорит академик, нервно
теребя седую бородку. - Но мы вынуждены с вами расстаться".
   "Нет, конечно, это слишком, - убеждал себя Толь Толич. - Я человек
честный, под судом не был. Берег государственную копейку. Считался хорошим
организатором. Умел ладить с людьми. Сколько одних благодарностей на своем
веку получил! Сохранились все выписки из приказов".
   Заканчивались последние приготовления к небывалому опыту. А маленький
человечек, которому доверили участвовать в этом большом деле, думал совсем
о другом. Он принимал грузы, составлял графики работ, механически отдавал
распоряжения, а голову сверлила все та же неотвязная мысль: "Эх, если бы у
него ничего не вышло! Проклятый мальчишка!"
   А у мальчишки выходило. Толь Толич вежливо желал ему успеха, шутил,
улыбался и ждал развязки. О, если бы он мог раздавить своим сапогом
хрупкую коробочку радиостанции! Нет, он не так воспитан. Это хулиганство,
бандитизм. Сейчас Багрецов работал с батареями, и Толь Толич знал, что
стоит только прикоснуться кончиком провода, идущего от анодной батареи к
контакту, соединенному с нитями ламп, как в них промелькнут веселые
искорки и радиостанция замрет. Трудно будет заменить перегоревшие лампы,
Багрецов уже использовал единственный запасный комплект.
   Но если б даже у Толь Толича нашлась возможность тайно прикоснуться к
контакту коварным