о, найти
хоть маленькую неполадку, - думал он. - Тогда надо заявить, что именно
такой пустяк и заставил меня осторожничать... Нет, как же это я,
комсомолец, - и вдруг обманщик, трус? С ума сойти можно!"
   - Батарея... не обязательна, - наконец прошептал он пересохшими губами.
   - Она на всякий случай...
   Бледнея и смущаясь под суровым взглядом Бориса Захаровича, Тимофей
каялся. Это было противно, как оскомина на зубах, и, что самое главное,
болезненно стыдно. Никогда такого не повторится!
   Пичуеву хотелось поскорее забыть о неприятном инциденте, свидетелем
которого он невольно оказался. Тут, как говорится, дела семейные. Пусть
старик сам в них разбирается, а его, инженера Пичуева, сейчас интересует
другое. Если верить технику насчет батареи, то уже появляются какие-то
проблески надежды. Важно зацепиться. Нашли пятьдесят килограммов, а там
Борис Захарович еще отвоюет столько же у своих друзей метеорологов. Он
здесь почти хозяин, ему и карты в руки.
   - Завтра же проверю необходимость отдельной батареи, - говорил Дерябин,
подводя первые итоги летучего техсовещания представителей трех институтов.
- А вообще, постараемся выкроить нужные нам сто килограммов.
    
 - Может, и для нас найдете? - на всякий случай спросил конструктор
двигателя. Это была его последняя надежда.
   Даже Поярков рассмеялся. "До чего же настойчивый дядя! Трудно работать
с такими людьми, но полезно. Они тебя никогда не оставляют в покое и часто
требуют невозможного. Нет, это неточно. Лучше сказать: "почти
невозможного". Разве не так?"
   По коридору бежал человек. Под ногами упруго вздрагивал и звенел металл.
    
 - Товарищ Поярков! - гулко, как из железной бочки, послышался голос. -
От-клик-ни-тесь!..
   Бабкин поспешил ответить за него.
   В блестящей трубе запрыгала чья-то тень.
   - Вот... начальник... просил, - запыхавшись, говорил щупленький
паренек, протягивая записку конструктору. - Приказал аллюр три креста. -
Он поднял недоуменное лицо и простодушно осведомился: - Аллюр - это чего
значит?
   Поярков не слышал вопроса, несколько раз перечитал краткое послание
начальника метеоинститута, вскинул вверх упрямые брови.
   - Приказано предельно облегчить нагрузку лаборатории, - сообщил он. -
Снять все возможное и невозможное. Освободить ячейки для аппаратов
Набатникова. Перед отъездом он просил что-то проверить. Дело срочное,
важное. Испытания послезавтра. Сейчас приглашаемся на совещание.
   Пичуев растерянно взглянул на Бориса Захаровича. Все рухнуло, биллионы
будущих телезрителей, о которых мечтали инженеры, пусть набираются
терпения. До них еще не дошла очередь.
    
  
 * * * * * * * * * *
  
  
  
 Только к вечеру после памятного посещения летающей лаборатории Пичуев
приехал домой. Ему не хотелось возвращаться в свой институт. Что он может
сказать директору, когда так хорошо начавшиеся переговоры об испытаниях
телевизионной установки в конце концов не привели ни к чему?
   Удрученный он сел в свою "Победу", выехал на Ленинградское шоссе,
проскочил мимо Новопесчаной улицы, куда ему было нужно свернуть, и
помчался дальше. Быстрая езда успокаивала инженера, отвлекала от
неприятных мыслей, и после трудового дня домой он возвращался свежим, "как
огурчик", - так говорила мать Вячеслава Акимовича, встречая его на пороге
квартиры. Сегодня она не могла этого сказать. Слава - а он для нее всегда
останется человеком без отчества - выглядел усталым, озабоченным,
рассеянно поцеловал ее в лоб и прошел в кабинет.
   Машинально развязывая галстук и переодеваясь в домашний костюм, инженер
думал о сегодняшней неудаче. Разговоры с Поярковым, затем с директором
метеоинститута ни к чему не привели. Вячеслав Акимович вместе с Дерябиным
помчались в министерство. Там выслушали внимательно, вежливо, но после
консультации в техсовете все же согласились отложить испытания
телевизионных устройств. Если бы раньше сообщили насчет этих возможностей
и запланировали испытания, то, конечно, и результат был бы другой. А
сейчас надо вооружиться терпением. Вероятно, месяца через три после
дополнительных исследований, требуемых Набатниковым, после проверки
аппаратуры некоторых других институтов - они давно ждут своей очереди -
можно возвратиться и к вопросу о телевидении.
   "К тому же я не понимаю причин этой спешки, - заключил свою речь
уважаемый представитель главка. - Чем вызвана подобная скоропалительность?
Не думаю, что она будет содействовать высокому качеству испытаний.
Поставим их в план будущего года".
   Конечно, Пичуев соглашался с этим, серьезные испытания готовятся
месяцами, а не днями. Но он был настолько взволнован близким решением
труднейшей задачи, что любое промедление казалось ему смерти подобным.
   Кстати, тут примешивалось и личное. Вячеслав Акимович хотел просить
директора института изменить план лаборатории, которой он руководил.
   Работа по цветному телевидению на большом экране скоро будет закончена.
   Нельзя ли предусмотреть в плане новое задание по увеличению дальности?
   Этим Пичуев займется с удовольствием. Еще бы! Самое главное направление!
   Но эта работа только тогда займет подобающее ей место в плане, если
предварительные испытания аппаратуры на летающем диске покажут жизненность
данной системы.
   Не мог Вячеслав Акимович аргументировать этим, доказывая необходимость
срочных испытаний. Не мог он выдвинуть и еще один довод, о котором много
думал за последние дни. С точки зрения научной и практической инженера
интересовал путешествующий передатчик, потерянный студентами. Нельзя ли
его принять на большой высоте? Конечно, Пичуев не предполагал подниматься
в кабине летающего диска на высоту в двести километров.
   Современные устройства позволяют управлять приемниками на расстоянии.
   Принятые в диске сигналы телевидения - скажем, с "Альтаира" -
возвратятся на Землю через маленький передатчик. Вячеслав Акимович отлично
представлял себе эту систему и видел ее, как на чертеже. Надя будет сидеть
возле телевизора, ловить передачу с диска. На экране появится не туманное
изображение Земли с высоты ионосферного полета, а другая картинка, из
которой можно узнать, что делается перед объективом "Альтаира". Смущала
лишь его маленькая мощность, но расчеты показывали, что, если приемник
поставить в диск, прием "Альтаира" будет вполне возможен.
   Суховат был Пичуев, но доброжелателен и, конечно, хотел помочь
студентам. Жалко будет, если труды их пропадут даром и аппарат затеряется
где-нибудь на складах. А это вполне возможно. Кому же придет в голову, что
такое хитрое устройство принадлежит студенческому научному обществу одного
из московских институтов? Да не только труды пропадут, пропадет и плод
незаурядной смекалки молодого коллектива. Как известно, Вячеслав Акимович
не любил слово "изобретательство", хотя в глубине души и чувствовал, что
некоторые элементы "Альтаира" очень близко подходят под это понятие.
   Надо бы поскорее найти "Альтаир", но, как ни странно, Пичуеву хотелось,
чтобы "передающая движущаяся точка" нашлась не сразу и, если возможно,
прочертила свой путь от Москвы до Каспия. Интересы науки превыше всего.
   Мощность "Альтаира" известна, остальные данные тоже, поэтому, принимая
его на многокилометровой высоте, можно проверить все, что интересовало
Вячеслава Акимовича как с точки зрения теории, так и практического
развития новой системы "настоящего дальновидения".
   Он решительно тряхнул головой, как бы желая отбросить все эти думы, что
волновали его последние дни, и прошел в столовую, к телевизору. Аппарат
был новой, совершенной конструкции, мог принимать разные волны, и
поставлен в квартире Пичуева для контрольного приема. Инженер щелкнул
выключателем. На экране нехотя расплывалось светлое пятно, послышалась
музыка.
   Торопливо, не в силах поспеть за стремительным многообразием нашей
жизни, кинокадры показывали события последних дней. На юге началась уборка
урожая. На одном из заводов появился талантливый изобретатель.
   Выведен новый сорт хлопка. Найдена древняя рукопись. Молодой спортсмен
поставил мировой рекорд в беге на средней дистанции...
   В искусстве кино Пичуев больше всего любил хронику. За десять минут он
мог проехать в разные места Советской страны, побывать за рубежом и хоть
одним глазком взглянуть на то, что делается в мире. Поэтому ему казалась
особенно близкой исследовательская работа в области телевизионного
репортажа, которой занималась соседняя лаборатория, правда пока еще робко.
Пичуев считал, что у этой новой техники больше возможностей, чем у кино.
Хроника передается сразу же, отпадает процесс обработки и размножения
пленки. Но дальность, дальность! Вот основная преграда!
   Вячеслав Акимович вышел на балкон, заплетенный бобами.
   Цвели настурции и табак.
   Москва сияла огнями. Внизу мигали фары машин. Они то появлялись, то
исчезали за поворотом. На противоположной стороне улицы высился
многоэтажный дом. Двери балконов были открыты. Иногда в них показывались
силуэты. Люди входили и выходили, стояли, облокотившись на перила, любуясь
привычной, но всегда волнующей и новой картиной вечерней столицы. В небе
застыли созвездия кранов. На самом верху одного из них пылало голубое
пламя электросварки.
   Улица, где жил Пичуев, была тихой. Дети уже спали. Юноши и девушки
проходили мимо освещенных витрин, на минуту задерживались возле них, чтобы
поглядеть друг на друга, и вполголоса говорили о чем-то своем. За спиной
одинокого инженера говорил лишь телевизор. Маме не до разговоров, устает
она за день. А больше никого нет. Пустые комнаты.
   Начинался концерт. В программе песни мира. Пичуев знал их и многие
любил. Но сейчас, возвратившись к телевизору, воспринимал эти песни иначе.
Ему казалось, что наше стремление к миру лучше всего выражается не словами
и музыкой, а самой жизнью, пусть даже бегло показанной в кинохронике, и
видеть ее должны миллионы людей по ту сторону наших границ.
   Один певец сменил другого. Первый исполнял песню, где в начале припева
трижды повторялось слово "мир". Второй артист, уже в новой песне, повторял
это слово, но в конце припева: "Мир, мир, мир!" Это раздосадовало
инженера. Такая великая тема - и так примитивно и однообразно она
выражается в песнях! Однако тут же подумал, что песни эти слушают
миллионы. Конечно, телевизионный репортаж - более действенная форма
пропаганды идеи мира. Но как донести ее к простым людям Европы и Америки?
Пичуев думал не о фильмах, которые бы передавались из Москвы. Мы можем
решиться на смелый опыт: пусть зритель, сидя в Манчестере или Гамбурге,
видит нашу жизнь из окна экспресса Москва - Баку, с палубы теплохода,
плывущего по Волге. Пусть наблюдает людей на станциях, пристанях, в
заводских цехах, на стройках.
   Как это сделать? Сразу же вспомнился "Альтаир". Можно построить более
совершенный передатчик, поставить его телекамеру у окна вагона или каюты
теплохода. А вот и другой передатчик, в автомобиле. Он путешествует по
городам, рабочим поселкам, колхозам, показывает всему миру наши великие и
малые дела. На телецентре сидит руководитель передачи и включает то один,
то другой аппарат. Не везде еще в стране хорошо. Вы увидите и это, тогда
легче будет понять нас. Увидите новые кварталы Сталинграда. Мы их
построили не затем, чтобы опять рушились дома, как в сорок первом году.
   Плотины на Волге создаются навечно, хотя мы и помним взорванную плотину
Днепрогэса. Глядите, как сияет шпиль Московского университета! Мы не ждем
сюда чужих самолетов.
   Он выключил телевизор, пошел на балкон. Шагал взад и вперед и никак не
мог успокоиться. Опять и опять возникал вопрос об ограниченных
возможностях телевидения. Только сегодня, после знакомства с летающей
лабораторией, Пичуев почувствовал, как близок Он к практическому решению
задачи, над которой задумывались крупнейшие ученые мира. Дорого бы дал
инженер, чтоб разрешить ее, и как можно скорее.
   На балконах засуетились люди, они нетерпеливо звали оставшихся в
комнатах, указывая на небо.
   Пичуев поднял голову и среди бледных созвездий увидел кольцо рубиновых
огней. Огненное ожерелье плыло в черном небе. Это диск отправился в ночной
полет.
   Неслышно ступая мягкими туфлями, мать подходила к двери балкона. Ужин
был давно готов, но она не решалась позвать сына. Кто знает, о чем он
сейчас думает... Лучше повременить. И старушка уже в третий раз уносила
дымящееся блюдо на кухню.
   Около десяти часов раздался требовательный звонок телефона. Вячеслав
Акимович услышал его с балкона, прошел в кабинет. Звонил Дерябин. Ему
хотелось срочно увидеться с Пичуевым. Не зная, в чем дело, и не
расспрашивая, Вячеслав Акимович пригласил Дерябина к себе.
   Вскоре тот примчался прямо с аэродрома и еще в дверях радостно заявил:
   - Вы, молодой человек, в сорочке родились!
   Вячеслав Акимович хотел было сказать, что, к сожалению, не помнит
подобного факта своей биографии, но, взглянув на торжественное лицо гостя,
понял неуместность каких бы то ни было шуток. Старику не до них, и
примчался он, видно, не зря. Пичуев предложил ему поужинать, но тот
отказался, согласившись выпить стакан чаю.
   - Поярков решил повторить испытания, - рассказывал он, мягко опускаясь
в кресло. - Что-то ему не понравилось в сегодняшнем полете. Техсовет не
возражает, и завтра утром диск поднимется для предварительной проверки
потолка с минимальным запасом горючего.
   - А мы-то при чем? - удивился Пичуев. - Нам достаточно ясно сказали,
что план остается планом. "Потерпите, ребятки, до будущего года".
   Дерябин смотрел на него с загадочной улыбкой, снял не спеша очки и
положил на колени.
   - Не беспокойтесь, дорогой. О нас уже позаботились. Пробный полет будет
продолжаться два дня. За это время мы должны проверить все, что нужно.
   Вячеслав Акимович резко передернул плечами.
   - Благодарю вас. Мы даже не успеем установить аппаратуру.
   - В нашем распоряжении, - Дерябин вынул из кармана старинные часы, - ни
много, ни мало, а восемь часиков полных.
   - Но не забывайте, что уже ночь на дворе.
   Недовольно поморщившись, Борис Захарович помешал ложечкой в стакане и
заворчал.
   - Будьте серьезнее, мой молодой друг. Не все ли равно, день сейчас или
ночь? Звоните директору, потом дежурному по институту - пусть вызовет
нужных вам. техников. Надеюсь, аппаратура в порядке? Ну, что же вы стоите?
- он заметил нерешительность Пичуева. - Распоряжайтесь скорее, или я у вас
тарелки побью! - сказал шутливо, но в голосе его слышалось раздражение.
   Старый инженер вовсе не предполагал, что Пичуев заартачится. Пришел
сюда не чаи распивать и тем более не заниматься уговорами. Избалованный
народ эти молодые ученые! Вс„ им дали: и первоклассные лаборатории, и
хороших помощников. Ни в чем отказа нет, только работай. Дерябин помнил,
как туго ему приходилось в те далекие годы, когда он строил первые
передвижные радиостанции. Нетопленая комнатенка, два стола с примитивными
приборами, верстак в углу - вот тебе и вся лаборатория. В разрядниках
трещала, венеда искра, как бы напоминая о первых опытах Попова, а рядом,
обжигаясь расплавленным стеклом, неумелый стеклодув Дерябин пробовал
впаять в колбу самодельной радиолампы дополнительный электрод. "Вот это
была работа! А нынешних избаловали. Все у них есть.
   Белоручки!" - ворчал Борис Захарович, но так, беззлобно. У самого была
прекрасная лаборатория, которой он гордился.
   Пичуев уже разговаривал по телефону с директором института, понимая,
что напрасно возражал Борису Захаровичу, когда решается будущее
телевидения.
   Решается! Только так он оценивал опыт с летающим диском. Директор
предложил составить подробный план испытаний. За два дня многого не
успеешь, нужна особенная организованность, чтобы добиться высоких
результатов. Договорились обо всем. Дежурный по институту уже начал
вызывать лаборантов. Ничего не поделаешь, срочная необходимость. Никто из
них не возражал, и через час аппараты будут доставлены на аэродром.
   Возвратившись к столу, Вячеслав Акимович поделился с Дерябиным
некоторыми своими опасениями:
   - Я очень боюсь, что мои помощники долго провозятся с установкой.
   Незнакомые условия.
   - А Бабкин на что? - Борис Захарович посасывал ломтик лимона и невольно
морщил нос. - Назначим его бригадиром. В диске он каждый проводничок
прощупал собственными руками. Плохо, конечно, что уже с этих лет у него
появляются задатки типичного перестраховщика. Вспомните сегодняшнюю
историю с батареей. А дело свое знает хорошо, можно положиться на парня.
   Только глаз за ним нужен.
   Он бросил лимонную корку на блюдце и попросил разрешения пройти к
телефону.
   Пичуев проводил его в кабинет, где гость, скептически поглядывая на
коллекцию курительных трубок, набрал номер метеоинститута и попросил
немедленно разыскать техника Бабкина. Пусть пошлют курьера к нему домой.
   Дерябин знал, что у Бабкина не было домашнего телефона.
   - Возьмите машину и доставьте его в институт живого или мертвого, -
говорил Дерябин, подчеркивая шуткой важность задания.
   Машина не понадобилась. Несмотря на поздний час, техник все еще торчал
в лаборатории. Как думалось Дерябину, Бабкин остался затем, чтоб в
тысячный раз до самого утра проверять, как будут работать аппараты без
дополнительный батареи. Надо было снять с себя обвинение в перестраховке.
   Вячеслав Акимович размешивал сахар в стакане холодного чая,
прислушиваясь к телефонным переговорам Дерябина.
   Наконец тот вышел из кабинета.
   - Едем!
   За рулем машины Пичуев думал о предстоящих испытаниях. Думал сурово,
без всяких мечтаний, придирчиво оценивая каждую деталь. В его сознании
шевелилось сомнение: не представляет ли этот опыт лишь теоретический
интерес? Два дня будет работать телевизионный передатчик с повышенной
дальностью. А потом что? Опустят его на землю, и на этом все закончится.
   Летающая лаборатория, несмотря на ее грандиозность, все же непригодна
для установки в ней мощного передатчика, который должен работать каждый
день. Сколько нужно электроэнергии? Сколько горючего? Правда, горючее
можно периодически пополнять, спуская диск на землю. Но это противоречило
бы основному назначению лаборатории, которая должна сутками находиться в
воздухе, - иначе нельзя проводить систематические исследования. Размышляя
об этом, инженер вдруг почувствовал, как его мечта постепенно отдаляется,
делается туманной и расплывчатой.
   ...После полета над Москвой диск по команде с земли возвратился на
аэродром и точно уселся на свою башню. Так орел опускается на вершину
остроконечной скалы.
   Ночью диск показался Пичуеву гигантским, занимающим чуть ли не весь
аэродром. Аркой перекинулись сигнальные огни. Их красный отблеск лежал
повсюду - на траве, на взлетной дорожке, будто выложена она не бетоном, а
раскаленными чугунными плитами. Светились крылья самолетов, выстроившихся
в ряд, и озабоченные лица. Люди готовили диск к новым испытаниям.
    
  

                                 Глава 5 

   ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ПЯТИМИНУТОК
 
    
 Ни Лева, ни его друзья не знали, что сразу же после их отъезда из Москвы
там произошли некоторые события. Вячеслав Акимович Пичуев покинул свою
привычную, тихую лабораторию и вот уже несколько дней испытывает горе и
радости на аэродроме. Если бы молодым изобретателям показали на фотографии
летающую лабораторию и рядом с нею Вячеслава Акимовича, то, может быть,
случаи рекордного приема Московского телецентра нашли бы правильное
объяснение. Нашлась бы и разгадка "межпланетных передач".
   Впрочем, не будем забегать вперед и последуем за нашими
путешественниками по Волге.
   Шел косой дождь. Леве он казался желтым. В разрывах бурых облаков,
похожих на грязные овечьи шкуры, угадывались мутные солнечные лучи.
   На палубе никого не было, только Усиков бродил как неприкаянный.
   Теплоход стоял, тесно прижавшись к дебаркадеру, будто хотел спрятаться
под его крышу. Дождь не унимался. С хрипом, рассерженным клокотанием, как
бы на что-то жалуясь, вода вырывалась и