в парте Усикова вспыхивал красный свет и гудела
сигнальная сирена. Напрасно Лева доказывал, что он тут ни при чем -
виноваты плохие контакты или заедание шестеренок, - в школу вызывали маму.
   Дома происходил разговор вежливый, но вполне категорический. Мама
требовала, чтобы Левины игрушки никогда не появлялись в классе, достаточно
с нее домашних неприятностей. Каждый день перегорают пробки, в кухню войти
нельзя - жестянки, щепки. В ногах путаются какие-то колючие проволоки,
чулки рвут. Разорение в хозяйстве!
   Мама - старший бухгалтер. Как-то она подвела годовой баланс и
припомнила Леве все убытки. Перегоревшие пробки - пустяк. Левка их чинит
сам по всем требованиям пожарной безопасности - легкоплавкой проволокой.
Чулки чинить не умеет, так же как и свои штаны, прожженные кислотой. Этот
убыток надо списать. В истории с кислотой опять подвела техника.
   А дело было так. Посудите сами, разве мог Лева мириться с явным.
   несовершенством карманного фонаря! Вот уж где разорение - батарейки.
   Недели не пройдет - покупай новую. Мама ворчала: "Ужасный расход, по
смете не предусмотренный, на одних батарейках прогоришь". А так как Лева
использовал их не только в фонарике, но и для всяких опытов, то вполне
были понятны опасения матери. В тонких волосках малюсеньких лампочек, в
моторчиках и фарах движущихся моделей сгорали не копейки, а многие рубли.
   Изобретатель Усиков подсчитал экономию от замены батареек
аккумулятором, в последний раз попросил у мамы некоторую сумму "на
капитальные вложения", то есть: на приобретение маленького аккумулятора,
сделал выпрямитель для его зарядки - и был счастлив. Отныне опыты Левы
никак не будут отражаться на домашнем бюджете.
   Конечно, прежде всего, надо заменить батарейку в карманном фонаре. Для
него Лева сделал из жести другой корпус, побольше, выкрасил бронзовой
краской, подобрал к аккумулятору плотную резиновую пробку... ну, в общем,
предусмотрел все, обеспечил абсолютную надежность своего нехитрого
предприятия.
   Направляясь в школу, Лева чувствовал в кармане приятную тяжесть новой
конструкции, экономичной и совершенной. На улице встретился с ребятами, но
фонарик не показывал, предвкушая удовольствие продемонстрировать его в
классе. Разговор шел о разных вещах, но только не о нем. Лева даже позабыл
о фонаре, вспомнив лишь в раздевалке. Сунул руку в карман, и она
скользнула до самого колена. Фонарик исчез, провалился сквозь дыру,
прожженную кислотой. На втором уроке дыра обнаружилась не только в
кармане, но и в самих брюках, суконных, праздничных.
   После чистосердечного признания родителям Лева на некоторое время
охладел к технике и отдал все свои помыслы искусству живописи. Правда, это
высокое искусство он понимал весьма своеобразно. Отдавая дань школьной
стенгазете, где был главным рисовальщиком карикатур и писал красочные
заголовки, Лева тяготел, если так можно выразиться, к монументальным
формам.
   Большое счастье - орудовать кистью маляра, закрашивать в свои любимые
цвета огромные поверхности, а не заниматься мелкой графикой - рисуночками
и виньетками. В квартире семьи Усиковых был ремонт. Лева ходил по пятам за
малярами, до тонкости изучил всю их технологию, а потом, когда через два
года встал вопрос о побелке и покраске квартиры, Лева упросил родителей
доверить это дело ему.
   Родители уехали в санаторий, а по их возращении пришлось перекрашивать
всю квартиру. Нет, не потому, что молодой маляр не сумел как следует
положить клеевую краску. Стены были покрашены мастерски, без подтеков и
грязных разводов. Дело в том, что его художественный вкус резко отличался
от общепринятого. Представьте себе комнату ядовито-зеленого цвета, с
желтым потолком. Или спальню фиолетово-черного тона, на стенах которой
золотом выписаны пионерские горны. Лева объяснял этот декоративный мотив
символикой: горн напоминает, что скоро вставать. А вообще, прекрасное
сочетание: лиловое с золотом.
   За время отпуска родителей Лева выкрасил, в самые яркие цвета
табуретки, кухонный стол, полки, оконные рамы. Квартира напоминала
внутренность калейдоскопа, если бы его увеличить во много раз.
Единственно, с чем примирилась мама, так это с окраской кухни. Странно, но
стены все же оказались белыми, а наверху вместо бордюра Лева серебряной
краской изобразил танцующие ложки, вилки и ножи, что-то вроде хоровода.
   Лева не мог ограничиться ролью домашнего живописца. Его душа требовала
простора, широкой деятельности. В школе стенгазета выходила редко,
праздников в году, когда требовалось Левине искусство, тоже не очень
много. Он заведовал художественным оформлением школы: рисовал плакаты,
писал лозунги на кумаче и вместе с ребятами украшал елками или цветами
(смотря по сезону) школьный зал и сцену.
   И вот однажды, после того как очередная стенгазета была разрисована и в
ней не осталось ни кусочка белого поля, Лева сдал ее редактору, а сам,
оставшись в классе, занялся украшением своей парты. На черном глянцевом
поле чудесно ложились масляные краски. Расцвели на парте ромашки и
колокольчики. Возле чернильницы полыхал мак, а место для ручек и
карандашей украсилось нежными ландышами и полевой гвоздикой. Лева был
твердо убежден, что, во-первых, это красиво, а во-вторых, полезно при
изучении ботаники: тут тебе и сложноцветные, и лилейные, гвоздичные.
   Из-за этих гвоздичных Леве не поздоровилось. Порча школьного имущества!
   Правда, керосин и тряпка сделали свое дело - бесследно исчезли с
Усиковой парты и ромашки и васильки. Однако спустя несколько месяцев эта
история вспомнилась, когда Усикова принимали в комсомол.
   С аттестатом зрелости у Левы тоже не все оказалось гладко. Аттестат был
подпорчен тройкой по химии. Серебряная медаль, о которой Лева подумывал
всерьез, осталась только на рисунке в его альбоме. Отец расстраивался.
   Сам он работал на химзаводе - и вдруг у сына тройка по химии!
   Все лето Усиков готовился к конкурсным экзаменам в радиоинститут.
   Выдержал если не с блеском, то во всяком случае как полагается. Получил
только на два очка меньше возможного. Он уже чувствовал себя студентом, но
на него совсем неожиданно обрушилось несчастье. Претендентов оказалось
невероятно много, а потому были приняты лишь те, кто выдержал экзамены на
круглые пятерки.
   Собственно говоря, за всю свою восемнадцатилетнюю жизнь Лева не
испытывал большего горя, чем этот отказ. Он не хотел идти ни в какой
другой вуз, потому что, начиная с седьмого класса, его влекла к себе
радиотехника. В энергетическом институте, институте связи, где тоже
готовили радиоспециалистов, все вакантные места уже были заполнены, и Лева
Усиков остался не у дел.
   Вот когда он помучился. Ежедневно ездил в радиоинститут, где бесцельно
бродил по двору, с завистью смотрел на счастливчиков, оформляющих свои
документы, и ждал чуда.
   Чуда не было. В конце концов Леву зачислили на заочное отделение, а
вскоре - когда он показал свои знания и незаурядные радиолюбительские
способности, получил премию на городской радиовыставке и его, в порядке
исключения, приняли в научное общество - Усиков Лева был переведен на
основное отделение.
   Так бы и жить: сдавать экзамены на пятерки, хоть это и трудно ему было,
работать в комсомоле, строить телевизоры, понемножку рисовать, ходить на
выставки и в театры, болеть за "Спартака"... Все было бы прекрасно, но
"Альтаир"...
   Если Лева его не найдет, жить невозможно, совесть замучает.
 
 
   * * * * * * * * * *
 
 
 
   Поздним вечером в радиоинституте состоялось экстренное заседание
комсомольского бюро первого курса. Присутствовали даже члены комитета
комсомола. Вопрос - был важный и не совсем обычный: как найти ценный
аппарат, потерянный в результате преступной небрежности
студентов-комсомольцев Гораздого и Усикова?
   Именно - как найти? Это было самым главным и неотложным. Об
ответственности виновников перед коллективом разговор пойдет несколько
позже, когда "Альтаир" будет возвращен в институт.
   На бюро явились специально приглашенные члены научного общества:
   создатели аппарата, директор института - пожилой спокойный человек - и
инженер Пичуев.
   Он вызвался помочь комсомольцам в поисках "Альтаира", причем твердо
держался мнения, что найти его должны сами конструкторы... Пусть докажут,
на что они способны в трудную минуту. Не только за лабораторным столом
решаются научные проблемы. Нам нужны молодые специалисты, готовые к любым
жизненным испытаниям, они должны уметь применять свои знания на практике.
   - Вот вам живой пример, - говорил он, рассеянно стряхивая пепел с
рукава. - Надо найти решение довольно сложной технической задачи. Под силу
она Гораздому и Усикову? Думаю, что да.
   - Дорогой Вячеслав Акимович, - мягко обратился к нему директор,
отодвигая в сторону толстый портфель, - я охотно соглашаюсь с вами. Но
поймите: передатчик, созданный студенческим обществом, - это плод годового
труда многих наших студентов. Есть серьезные опасения, что мы навсегда
потеряем "Альтаир", если будем надеяться только на Гораздого и Усикова, -
он недовольно взглянул на поникших ребят. - Можно ли им доверить поиски?
Пусть решает коллектив.
   Выступил секретарь комсомольской организации первокурсников. Поминутно
ощупывая стриженую голову, он говорил, что впервые за истекший год бюро
рассматривает столь сложный и неприятный вопрос. Гораздый и Усиков -
примерные комсомольцы, за ними никогда не водились подобные проступки,
поэтому подходить к решению этого вопроса надо осторожно.
   - Конечно, - доказывал он, глядя на директора, - легче всего наложить
взыскание, отстранить от участия в поисках и попросить дирекцию передать
это дело своему хозяйственному аппарату. Пусть ищет кто-либо из
снабженцев. Но правильным ли будет это решение?
   - Нет, абсолютно неправильным! - горячо поддержала его одна из
студенток, член комитета. - Ребята серьезно виноваты, и мы им этого не
простим. Но коллектив вправе разрешить Гораздому и Усикову исправить свою
ошибку и тем самым восстановить наше доверие.
   С этим согласились все. Директор предложил "усилить поисковую группу",
то есть, кроме Гораздого и Усикова, поручить это дело еще нескольким
комсомольцам.
   Никто не возражал, но оказалось, что большинство ребят разъехались.
   Долго перебирали фамилии членов научного общества, но так ни на ком и
не остановились. У каждого студента были свои планы, свое задание. Кто
направлялся в подшефный колхоз, кто на практику, кто в экспедицию. Три
члена комитета с завтрашнего дня должны были ехать на строительство новой
радиостанции. Получилось так, что Гораздый и Усиков, члены научного
общества, которым еще раньше было поручено испытать "Альтаир", сейчас
представляли всю "поисковую группу".
   Некоторые из ребят доказывали закономерность такого явления. Задание
остается заданием, но значительно более сложным я ответственным. Если бы
разговор шел о рядовых членах научного общества, то вряд ли комсомольцы
доверили бы им практические испытания телепередатчика. Но кто же из
однокурсников не знал Митяя или Леву Усикова, их упорство и настойчивость,
изобретательность и, главное, преданность своему делу!
   Комсомольцы были убеждены, что их друзья справятся с новым заданием,
чего бы это им ни стоило, оправдают доверие коллектива.
   Далеко за полночь горел свет в окнах комитета комсомола. Составлялся
подробный план поисков аппарата.
   В третий раз поднимался на крышу продрогший Лева Усиков, сидел там с
телевизором в тщетной надежде принять передачу. "Альтаир", видимо,
находился далеко.
   Потирая руки от холода, Лева сейчас спустился вниз и, чувствуя себя
почему-то особенно виноватым, уныло и несвязно пробормотал насчет малой
высоты шестиэтажного дома и о справедливости закона распространения
радиоволн.
   Вячеслав Акимович взглянул на него с доброй усмешкой, потом вновь
позвонил знакомому инженеру с двадцать второго этажа, договорился, что тот
проведет студентов на верхнюю площадку.
   Не успел Пичуев положить трубку, как раздался звонок. Кто-то, несмотря
на поздний час, звонил в комитет.
   Секретарь с удивлением принял трубку от Вячеслава Акимовича.
   - Кто?.. Журавлихин? Тебя-то нам и не хватало... Понимаешь, какое
дело... Уже известно? Брось ерунду городить! - Секретарь, сердился, из-под
насупленных бровей поглядывая на Усикова. - У тебя путевка пропадает...
Обойдутся. Мы им уже поручили. - Он долго слушал, вероятно, какие-то
возражения, хмурился, наконец решил: - Ладно, приезжай, обсудим.
 
 

                                   Глава 5 

   ДВОЙНОЕ ЗРЕНИЕ
 
 
   Город еще спал, когда наши друзья поднялись с телевизором на верхнюю
площадку высотного здания.
   Прекрасны утренние часы. Улицы пусты. Гулко стучат по асфальту шаги
одинокого прохожего. Легко прошелестит удаляющаяся машина, и снова все
затихнет... Горят отблеском утренних лучей стекла в верхних этажах.
   Открыты двери балконов, ветер лениво шевелит прозрачные занавеси.
   Воскресный день. Люди еще не просыпались. Распустив длинные струи, как
огромные седые усы, плывет по асфальту "машина чистоты"...
   На высокой площадке, где сейчас стояли студенты, уже давно наступило
утро. Солнце пришло сюда гораздо раньше, чем на улицы. В Москве его лучи
сначала появляются на Ленинских горах, на золотом шпиле университета,
потом на шпилях высотных зданий, на вершине телевизионной башни, в окнах
двадцатых этажей, постепенно спускаясь вниз.
   Светится розовая дуга Москвы-реки, перерезанная мостами. Золотыми
огоньками блестят звезды Кремля. От него, как лучи, разбегаются улицы...
 
   В поисках "Альтаира" наши испытатели встретились с необыкновенным
явлением - двойного зрения. Они были вынуждены ездить по городу, чтобы не
упустить движущийся аппарат за пределы радиуса его действия. Они видели
московские улицы с разных точек зрения - из окна лаборатории Пичуева, из
окошка машины, с самой верхней площадки высотного здания - и в то же время
видели эти улицы на экране телевизора.
   Машина с ящиками переезжала в разные места. Вероятно, Толь Толич
последовательно нагружал ее, чтобы все имущество экспедиции сразу свезти в
одно место.
   Женя Журавлихин, несмотря на серьезную неприятность, которая постигла и
его и всех ребят из научного общества, несмотря на неудавшуюся поездку в
санаторий, пребывал в состоянии какого-то радостного возбуждения, словно
перед началом больших, интересных дел.
   Он стоял сейчас на верхней площадке, возле башни, венчающей здание, и,
облокотившись на барьер, смотрел вниз. Рядом примостились Гораздый и
Усиков - возились с телевизором и, как всегда, спорили, в данном случае по
поводу наивыгоднейшего направления антенны.
   Женя снял пиджак, потом галстук, сунул его в карман и расстегнул
воротник. Здесь, на этой высоте, хотелось вздохнуть особенно глубоко.
   Ему казалось, что никакой горный воздух Кавказа, куда впервые в жизни
должен был ехать студент Журавлихин для поправки своего здоровья, не
сравнится с целебным воздухом "Московских вершин".
   Так убеждал себя Журавлихин. К тому были особые причины. Прежде всего,
ему совсем не хотелось встречаться с врачами, хотя они и настаивали на
этом. После недавно перенесенной болезни легких врачи из студенческой
поликлиники рекомендовали Журавлихину подлечиться в горном санатории, где
он будет находиться под наблюдением их коллег.
   Общество врачей и больных абсолютно не устраивало Журавлихина. Он не
был уверен в крайней необходимости санаторного лечения, поэтому потерянный
аппарат явился весьма уважительным поводом к тому, чтобы возвратить
путевку. Второй причиной, почему он с радостью отказался от поездки, было
непреодолимое желание участвовать в испытаниях "Альтаира". Женя готов был
целый месяц сидеть у волжского устья или на берегу Черного моря, где
угодно, только бы доказать практическую ценность нового аппарата.
   Была еще и третья причина, о которой никто ничего не знал, даже сам
Женя плохо разбирался в ней, - какая-то подозрительная неясность. Прощаясь
по телефону с лаборанткой Колокольчиковой - а это было вчера, - он вдруг
почувствовал, что железнодорожный билет совсем не доставляет ему радости,
беспокоит его и кажется тяжелой, свинцовой плиткой в боковом кармане.
   Возвращая билет в кассу, Журавлихин испытывал буквально физическое
ощущение легкости.
   Настало время передачи. "Альтаир" включился, и на экране появилась
улица. Женя по-своему воспринимал этот неожиданный калейдоскоп
впечатлений. Ему не приходилось видеть Москву столь необычным, двойным
зрением. Город раскрывается во всем своем величии и неповторимой прелести.
Еще бы! Ты видишь его огромные пространства с высоты новостройки и в то же
время рядом, на экране телевизора, видишь этот город снизу, во всех
знакомых и милых твоему сердцу деталях.
   Вторым зрением на экране Женя видел бегущую кромку тротуара, а над ней
мелькающие витрины. Магазины были еще закрыты, людей нет, и только вещи,
привычные с детства, скользили по экрану.
   За стеклами витрин, как в аквариумах, проплывали остромордые осетры и
шестиногие крабы. Будто по конвейеру, бежали консервные банки, за ними
картонные окорока, колбасы, чучела куропаток, тетеревов, промчался
поросенок, корзина с фруктами - все, что было выставлено в витринах
"Гастронома". Пытаясь определить место, где сейчас проходила машина, Женя
боялся пропустить необходимые ему детали, которые могли бы подсказать
направление движения пропавшего аппарата. Только пять минут Женя видел его
путь. Улица была незнакомой. Проплывали шляпы и шарфы в витринах, куклы
смотрели немигающими глазами. Книги и приемники, часы и велосипеды
уносились в сторону. Может быть, по вывескам узнал бы наблюдательный Женя
эту улицу, но они висели высоко, "Альтаир" не мог их показать.
   Вот прошла девушка, чем-то похожая на Надю. Это почтальон - сумка
набита газетами. Дворник тащит резиновый шланг. Все было обыденным, с
детства привычным, но сейчас, на экране, приобретало новое и неожиданное
значение.
   Снова, как и всегда, очень быстро пробежали пять минут, и экран погас.
   Митяй щелкнул выключателем и, чтоб не выдать волнения, небрежно затянул
шнурок своей праздничной украинской рубашки.
   - За час далеко укатит.
   - Не дальше вокзала, - старался успокоить его Лева. - А мы почти все
вокзалы видим. Вон, смотри, два высотных здания, - указал он вдаль. -
Рядом Комсомольская площадь. Там целых три вокзала. Вполне возможно, что с
одного из них отправится экспедиция.
   - Обрадовал!
   Не хотелось Митяю и думать об этом. Нельзя допустить, чтобы "Альтаир"
   очутился на вокзале. Поезда уходят часто. Можно и не успеть до второго
звонка. Он был уверен, что если аппарат останется хотя бы в течение
нескольких дней в пределах Окружной железной дороги, то можно его
выручить. Зная Москву, легко догадаться, по какой улице проезжает машина.
Только бы определить район, где сейчас находится "Альтаир", а там нетрудно
и отыскать его, пользуясь направленным действием антенны.
   Правда, сейчас. антенна указывала два направления: север и юг, то есть
сигнал передатчика мог прийти и с той и с другой стороны, - но это
все-таки лучше, чем ничего. В данном случае исключаются запад и восток.
   Однако Митяй сознавал, что это ему нужно лишь для успокоения. Все его
домыслы грешат как против хорошо изученной им теории распространения
ультракоротких волн, так и против практики. Волны отражаются от домов,
охотно бегут по проводам, поэтому в городе иной раз довольно трудно
определить направление, откуда они приходят.
   Хотел было Митяй чуть-чуть повернуть антенну, но Лева категорически
запротестовал. В спор вмешался Журавлихин.
   - Если Лева не понимает, то объясни, докажи ему, - резонно заявил он. -
Ведь это наука.
   - Наука не пиво, в рот не вольешь, - лениво возразил Митяй и отошел к
барьеру.
   "Пусть Левка сам принимает следующую передачу, - с обидой подумал он. -
Слишком много на себя берет. Подумаешь, профессор!"
   Многих первокурсников удивляла поистине стра