иком.
   Женщина рассеянно поправила белый платок, усадила девочек на один стул,
поближе к двери. Дети захотели пить, она спросила бутылку воды и села
рядом.
   Зина наблюдала за этим семейством.
   Мать была одета очень просто, по-дорожному: черная суконная кофта,
широкая юбка, сапоги. Немного стеснялась своей одежды, но держалась с
достоинством, мягко поторапливая девочек.
   Крепко сжимая загорелыми ручонками стаканы с лимонадом, девчушки
уткнули в них носы-кнопки и, желая продлить удовольствие, пили медленно,
сладко причмокивая. Глаза их, огромные, черные, лукаво бегали, оглядывая
все вокруг, невиданное и прекрасное. Вот они остановились на лице красивой
тети с галстуком. Сидела она у окна. Косы ее, блестящие и тяжелые (не то,
что у девочек - мышиные хвостики), завязаны сзади узлом. Кому это она
улыбается?
   А Зина не могла без восторга смотреть на девчонок. Уж очень были
забавны! Косички торчат кверху, будто в них проволоку вставили, бантики
дрожат. Веселый народ!
   Мальчуган перестал кукситься и ревниво заметил, что к девчонкам
приковано все внимание. Это страшно обидно. Напрасно он вертелся,
исподтишка строил им рожи, показывал язык. Девочки со стоическим
равнодушием выносили эти весьма оскорбительные для них нападки: мало ли на
свете противных мальчишек! Ему принесли мороженое. Протягивая им издалека
вазочку с тающими сливочными шариками, он отправлял ложку в рот и, закрыв
глаза, будто от немыслимого удовольствия, долго ее облизывал.
   Сестры отворачивались.
   Мама задумалась, ничего не замечая. Воспользовавшись этим, они сползли
со стула и подбежали к буфетной стойке.
   Там за толстым стеклом среди удивительных вещей стояли два золотых
зайца. Шоколадные, обернутые блестящей бумагой. Рядом лежали и другие
шоколадные фигурки: серебряные рыбы, индюк, курица в корзинке, мельница с
красными крыльями и даже автомобиль, похожий на зеленого жука-бронзовика.
   Изумительные игрушки! Но зайцы, зайцы!.. Только на них смотрели
девчонки. Золотые, добрые, с широко расставленными ушами, зайцы казались
живыми, глядели сквозь стекло и чего-то ждали.
   Мальчишка не вытерпел. Весь мир принадлежал ему: и зайцы, и мельница, и
шоколадная "Победа". Для него не было ничего недоступного. Он соскочил со
стула и оттолкнул девчонок от витрины. Это еще что за новости?! Как они
смеют стоять у него на дороге! Широко раздвинув локти, чтобы девочки не
могли ничего видеть за стеклом, мальчишка прилип к нему.
   Папа улыбнулся снисходительно и полез в карман пижамы.
   - Что там выбрал, Мишук?
   - Хочу машину! - заскулил он, все еще считая себя обиженным. -
Шоколадную!
   Ну разве можно отказать? Польщенный вниманием всех присутствующих, отец
театральной походкой, в расчете на зрителей, подошел к буфету. Ему, видно,
нравилось демонстрировать свою родительскую любовь, подкрепленную вполне
приличными материальными возможностями. Пока буфетчица взвешивала дорогую
игрушку, он отсчитывал десятирублевки, презрительно оттопыривая нижнюю
губу, словно хотел этим сказать: "Подумаешь, мелочь! Почему не побаловать
ребенка!"
   Под ногами вертелись маленькие девочки - хотели вновь пробраться к
стеклу.
   - Получай, сынок, - сказал довольный папаша.
   Протягивая ему автомобиль, оглянулся на столик студентов, где сидела
красивая девушка. "Какое злое лицо!"
   А Зина и не могла скрывать своего возмущения. Собственно говоря, ничего
особенного не произошло. Каждый отец волен дарить своим детям дорогие
игрушки. Но к чему демонстрация? Перед кем? У этого будто бы культурного и
вежливого человека не хватает не только такта, но и обыкновенной любви к
людям. В ней возникало тянущее, как боль, негодование. Неужели он не
видит, как прячет глаза женщина, сидящая с ним за одним столом? Она
торопит детей, но их трудно оторвать от стекла - все еще любуются зайцами,
прижались носами и смотрят.
   Мальчишка торжествует победу, дразнит девочек, подсовывает снизу к
самым их лицам шоколадный автомобиль и кричит:
   - Что, взяли? Захочу - папа мне вон того индюка купит! Всех зайцев
купит!
   Зина видела, как мальчишка подбежал к отцу и опять стал канючить.
   Девчонок ничем не проймешь, он должен зайцев получить немедленно!
   У родителя проснулся здравый смысл. Он попытался было убедить своего
повелителя, что нельзя все сразу, "поиграй пока машиной", а зайцев он
подарит завтра, но ничего не помогало.
   - Покажи девочкам машину. Смотри, какая красивая! - уговаривал отец. -
У них такой нету.
   Лицо Зины покрылось красными пятнами. Вот это воспитание! Отец советует
мальчишке хвастаться. "У них такой нету". Как же ему не стыдно! Если бы
Зина не умела сдерживаться, она сказала бы папаше, чего стоит его совет.
   Как больно и обидно смотреть на это!
   Мальчишка добился своего. Папаша развел руками: дети, мол, есть дети, -
и вновь полез в карман.
   Зина потянулась через стол к Журавлихину и спросила шепотом:
   - Есть при вас деньги? Мои в чемодане...
   Женя удивился, достал пятидесятирублевку. Митяй даже крякнул от досады.
   Зина быстро встала из-за стола, широкими шагами подошла к буфету и
спокойно сказала:
   - Мне двух зайцев.
   Девчонки вытаращенными глазами следили за ними, прощаясь навсегда.
Когда шоколадные зайцы оказались на весах, дети, взявшись за руки,
возвратились к матери. Она потуже завязала ленточки на их косичках и
сказала:
   - Вот неслушницы! Погодите до дому, бабке все расскажу.
   Сестры обиженно заморгали - хлоп-хлоп длинными ресницами...
   И вдруг на стол прыгнули золотые зайцы.
   - Вы простите меня, - сказала маме красивая тетя, - я очень люблю таких
девчонок, а у меня их нет. Разрешите подарить им зайцев.
   Девчонки от неожиданности сползли под стол.
   Зина выбежала в коридор. Она не слышала робкой благодарности незнакомой
женщины и отчаянного рева поверженного властелина.
    
  
 * * * * * * * * * *
  
  
  
 К Ставрополю теплоход подходил уже ночью. Если несколько часов назад
возле маленькой пристани, прилепившейся к Жигулям, Женя слушал соловьев,
то здесь звучала совсем иная песня. Гудели моторы экскаваторов, с грохотом
сыпался грунт из раскрытого ковша, на рельсовых стыках стучали вагоны. У
переезда слышались нетерпеливые гудки автомашин.
   Неподалеку работала гигантская землечерпалка. Она сама напоминала завод.
   Высоко в ночное небо поднимался ее копер, двигалась бесконечная цепь с
черпаками; они скользили, как тени, и пропадали где-то в высоте. Как
исполинское чудовище, вызванное к жизни человеком, рассерженно клокотал
землесос. Свое первое практическое знакомство с гидротехническими
сооружениями Женя относит к далекому детству. Семилетним мальчишкой строит
он из песка плотину, башни на канале, пригоршнями вытаскивает жидкий песок
из реки и осторожно льет на приготовленное заранее основание плотины.
Плотно укладываются слои. Еще пригоршня, еще и еще...
   Часами возился терпеливый строитель на берегу. Не торопился, ждал,
когда стечет вода, чтобы прочнее сел новый слой. Так же создавались и
островерхие башни. Между пальцами стекал жидкий раствор на зыбкую
конусообразную крышу до тех пор, пока она не заканчивалась шпилем.
   Женя нетерпеливо всматривался в светлый туман приближающегося берега,
но мысли его все время возвращались к земляной плотине. Песчинка к
песчинке, комочек к комочку складывался нижний слой, потом другой, третий.
Крепко, как цементом, связывались они вместе. День за днем упорно
трудились люди. Вспоминая разговоры со своими друзьями, потом с Афанасием
Гавриловичем, сегодняшнюю сцену с мальчишкой, Женя как нельзя ясно
представил себе, что воспитание молодых граждан - это сложное и трудное
строительство, все равно что возведение плотины, прочной и надежной, чтобы
не рухнула она под напором вешних вод, выдержала любые жизненные бури.
Весенние разливы чувств, желаний, уйма нерастраченной энергии! Знает Женя
по себе, как трудно их сдержать. Намытая плотина должна быть стойкой,
особенно в нижних слоях. "Именно в детстве, - думал он об истории с
мальчишкой, - когда только начинает создаваться характер, должны прийти на
помощь дальновидные и умные строители. Женя когда-то был пионервожатым.
Ребята его любили, но был ли у него воспитательский талант, неизвестно.
Знания жизни тоже не хватало. И сейчас еще не созрел для того, чтобы
правильно оценивать сложные людские поступки, хотя часто ломал над ними
голову.
   Пример с мальчишкой и поведение Зины заставили его вновь серьезно
задуматься над воспитанием "молодого характера". Он не решил для себя,
правильно ли поступила Зина, но понимал, что ее подарок не
благотворительность, а резкий протест против глупого самодовольства
человека, который потакает капризам своего шестилетнего кумира.
   "А может быть, не это самое важное? - спрашивал себя Женя, рассеянно
глядя на огни пристани. - Может, отец ничего не понял и воспринял поступок
Зины как экстравагантную выходку злой девицы?"
   Женя видел, как на его лице вначале промелькнуло удивление, потом
досада, как он быстро потащил зареванного мальчишку к буфету. Зайцев там
уже не было. Вероятно, впервые в жизни юный гражданин узнал, что не все
принадлежит ему, и золотые зайцы могут радовать не только его и что мир
может быть суров и справедлив.
   Отдавая Жене деньги, Зина старалась на него не смотреть. Неизвестно,
что ее смущало, - возможно, явное одобрение "инспектора справедливости". И
Женя опять задумался: действительно, справедливо поступила Зина или нет?
   А поздно ночью, когда вместе с друзьями взобрался на вершину горы,
спросил об этом Афанасия Гавриловича.
   - Я уже посвящен, - предупредил его Набатников, тяжело дыша от долгого
подъема. - Забавная история! Рассказал о ней сам пострадавший. Он
потребовал у директора ресторана жалобную книгу и записал, что недоволен
ограниченным ассортиментом шоколадных изделий. Чудак человек! Пытался мне
доказать, будто есть злые завистницы, вроде Зины. Ужасная особа!
   Расстроила здоровье бедного ребенка и при всех оскорбила его отца.
   ...Всюду, куда ни глянешь, огни. Они и на земле, и на воде. Не поймешь,
где кончается берег. Сгрудились у причалов буксиры, пароходы, баржи.
   Светятся окна в каютах, рубках, машинных отделениях, в новых домах на
берегу. Горят огни на мачтах судов, на стрелах кранов и экскаваторов,
фермах многоковшовых погрузчиков. Бегут катера по реке. Беспокойный свет
фар скользит по дорогам. Разве тут разобрать, где вода, где земля!
   Митяй возился с телевизором. Скоро наступит время передачи. Как и Женя,
он считал, что Жигули - именно то счастливое место, куда они стремились
последние дни. Если здесь не удастся принять "Альтаир", будет совсем
скверно - аппарат исчезнет навсегда.
   Лева свинчивал вместе трубки антенны и, в отличие от своего друга, не
хотел думать о возможных неприятностях. Он считал себя оптимистом, а
потому не разделял безрадостных умозаключений Митяя. К тому же оставался
невыясненным вопрос насчет справедливости в истории с золотыми зайцами.
   Женя сомневается, а профессор уклонился от прямого ответа.
   Афанасий Гаврилович в своем неизменном светлом костюме стоял
неподвижно, как монумент, высеченный из жигулевского известняка, холодный
и неприступный. Какое ему дело до Левиных сомнений? "Что ему Гекуба?" -
вспомнил студент крылатую фразу шекспировского героя и сразу почувствовал
себя начитанным и образованным.
   - Мучительный вопрос, Афанасий Гаврилович! - шутливо начал Усиков, как
бы подчеркивая свое отношение к этому ничего не стоящему пустяку. - Права
Зина или не права?
   - Насколько я понимаю, Зина над этим не задумывалась. Как говорят,
движение души. Здесь не было ни точного расчета, ни дальнего прицела, ни
тем более эффектного жеста.
   Женя и Митяй прислушались, их это интересовало не меньше, чем Левку.
   А Набатников, опираясь на тяжелую палку и глядя вниз, на море огней,
продолжал:
   - Жалко мне молодых старичков. Есть такие среди вашего брата, не
отказывайтесь. Холодно рассчитывают каждый свой шаг, советуются только с
рассудком и никогда не доверяют сердцу. А его надо спрашивать, и надо
верить ему. Оно гораздо реже ошибается, чем вы думаете.
   Женя раскрыл рот и выронил из рук вольтметр. Кому адресуются эти слова?
   А вдруг Левка сболтнул насчет разорванного письма? В самом деле, не
слишком ли много раздумий, осторожности, глупой щепетильности? Не лучше ли
довериться чувству, как советует Афанасий Гаврилович, и написать Наде все,
что подскажет сердце? "А дальше как быть? - растерянно спрашивал себя
Женя. - Поговорить бы с Афанасием Гавриловичем, да как-то неловко..."
   Помог Митяй. Уж его никто не упрекнет в излишней чувствительности, он
твердокаменный, это все знают. Вот почему без всякого стеснения он заявил:
   - Неувязка получается в ваших словах, Афанасий Гаврилович. Я, конечно,
согласен, что нужно прислушиваться к этому... - как его? - голосу сердца.
Но это смотря когда. Мне думается, Зина поступила правильно. Тут случай
подходящий... Но я уверен, что в других, более серьезных делах она
подумает сорок раз. Например, если захочет связать жизнь с самым что ни на
есть любимым человеком. - Митяя этот вопрос неожиданно взволновал, и он
заговорил с редкой для него горячностью: - А как же иначе? Недаром
говорят: "Дай сердцу волю - заведет в неволю". Потом будешь всю жизнь
плакаться. Я считаю, что в наши годы сердце плохой советчик. Насчет этого
все классики предупреждают. С ними не поспоришь.
   - Вполне разумно! - В глазах Афанасия Гавриловича вспыхнули хитрые
искорми. - Зачем спорить, когда они писали не о вас, а о людях своего
поколения? Сейчас и жизнь иная, и любовь, как говорит Маяковский,
"пограндиознее онегинской любви".
   - Хорошо, - не сдавался Митяй, - разберем этот вопрос практически.
   Некоторые из наших ребят женились, вняли голосу сердца, пошли, так
сказать, у него на поводу и позабыли как следует обдумать свой поступок.
   Я знаю одного парня из нашей группы, ему недавно девятнадцать стукнуло.
   Как мы его ни уговаривали, ничего не помогло. Теперь мучается. Живут в
разных общежитиях, встречаются редко - некогда. На экзамене двойку
схватил. Кается, волосы на себе рвет. Ты знаешь, о ком я рассказываю? -
обратился он к Жене.
   - Как же не знать! Мы это дело обсуждали в комитете. Я могу привести и
другой пример. Он и она студенты, вначале были счастливы, все им
завидовали. Но вот родился ребенок, появились новые заботы. Жизнь стала
трудной. Студент пожертвовал будущим инженерством, поступил на какую-то
малоинтересную работу, а вечерами приходится нянчить девчонку, так как
жена продолжает учиться на вечернем отделении. Думаю, ей тоже не сладко.
   Ведь она знает, что ее любимый человек способен на большее. Все это
довольно сложно. Но, по-моему, Митяй прав: если ты решаешься на серьезный
шаг, надо спрашивать совета не у сердца, а прежде всего у рассудка.
   Во время этой речи Митяй утвердительно кивал головой, целиком
соглашаясь с мнением Журавлихина. Что же касается Левы, то он затаив
дыхание ждал ответа Афанасия Гавриловича. Неужели не возразит?
   Набатников неожиданно громко рассмеялся. Из кустов вылетела испуганная
птица.
   - Откуда у вас, ребята, такой жестокий рационализм? Не будем заниматься
метафизикой. Душа! Сердце! Рассудок! Да неужели вы не понимаете, что
примеры, которые вы привели, лишний раз говорят за то, что ваши несчастные
влюбленные были эгоистами с черствым сердцем? Какой настоящий мужчина
допустит, чтобы самое дорогое для него существо могло мучиться и страдать
от житейской неустроенности? Спроси у своего сердца: согласно ли оно на
это?
   - Значит, ждать? - спросил Женя, почему-то вздохнув.
   - Нет! Добиваться права на близкое счастье. Завоевывать его.
   Журавлихин не спрашивал о том, как это делается. Он знал настойчивых
студентов, оканчивающих институт гораздо раньше положенного срока. Знал
своих однокурсников, которые уже работали в заводских цехах. Они крепко
стояли на ногах. Это были настоящие мужчины, не то что он, Женя. Ему еще
надо стать таким - и как можно скорее. Мелькнула мысль о Наде. Слишком
странный переход - от "настоящих мужчин" и вдруг к Наде. Вот она, перед
глазами, злая, насмешливая, Такой Женя видел ее в последний раз на экране
телевизора... Нет, не надо думать о ней!
    
  

                                 Глава 7 

   ОПЯТЬ ОН!
 
    
 Афанасий Гаврилович торопился. Он еще должен встретиться с другом,
который здесь работает.
   - Возможно, и не увидимся до завтра. Впрочем, все зависит от "Альтаира".
   Где он сейчас, бродяга? Нет ли о нем сведений из Москвы?
   Женя показал Афанасию Гавриловичу вопросник телецентра, присланный
Надей, и письмо из комитета: Все это звенья одной цепи. Не только, как
говорил профессор, перекидываются мостики между различными областями
науки. Тысячи людей, будто бы далекие от настоящей науки, вроде
придуманного Левой Вани Капелькина, связаны между собой единой целью,
единым желанием - узнать как можно больше, а потом сделать что-то свое,
новое.
   Но для этого, по выражению Афанасия Гавриловича, "надо чаще ходить в
гости, храбро переплывать каналы, если пока еще не построены мосты".
   - Пусть не кажется вам непонятным язык биологов или химиков, - говорил
он, прощаясь с ребятами. - Скоро научитесь понимать их. Заглядывайте в
незнакомые книги. Я, например, твердо уверен, что ваши коллеги, приславшие
вопросник, не раз переплывали каналы и там советовались с друзьями другой
специальности. Иначе трудно объяснить столь огромную дальность телевидения.
   Женя проводил Афанасия Гавриловича до спуска с горы и загрустил.
   "Горьковский комсомолец" в Куйбышеве будет рано утром. Удастся ли
увидеть профессора? Кто знает, не придется ли сразу возвращаться в Москву?
В душе возникало странное чувство какой-то своей неполноценности. Все, что
он делал до сих пор, представлялось ему мелким, ничтожным. Наивные штучки
с "Альтаиром", который и строился всего лишь затем, чтобы наблюдать за
белками или птенцами, - разве это занятие? Пусть говорят, что любая наука,
любой труд одинаково ценится в нашей стране. Но разве можно сравнить
ученические опыты студента Журавлихина хотя бы с самыми простыми делами
моториста, механика, агронома, любого специалиста? Они действительно
работают, а ты пока еще прицеливаешься.
   Столь суровая оценка своей пока еще скромной жизненной роли вызывалась
у него своеобразным внутренним протестом. Он не хотел чувствовать себя как
на вокзале и терпеливо ждать у кассы, когда выдадут тебе билет в жизнь.
   Билетом он считал диплом. Пробьет два звонка, раздастся свисток,
тронется поезд - и лишь с этой минутой ты отправляешься в самостоятельный
жизненный путь.
   Журавлихин как-то высказал подобную мысль на комсомольском собрании в
докладе об активизации работы научного общества. Друзья не согласились.
   Учиться не легко, это не маленький труд, особенно сейчас, когда так
много требуют. "Попробуй схвати двойку, - уныло говорил один из
выступавших, - будешь бледным". Ведь двойка - брак, за это взыскивается,
как и на любом производстве. Стипендии лишишься. Значит, и ни о каком
ожидании на вокзале говорить не приходится. Студенты не ждут, а работают.
   В заключительном слове Женя горячо возражал своим оппонентам,
доказывая, что труд студента, который накапливает знания, ни в коем случае
нельзя сравнивать с трудом созидателя.
   "Студент - пока еще аккумулятор чужой умственной энергии, - говорил
Женя, пользуясь привычными всем техническими терминами. - Может быть, этот
пример кому-нибудь и покажется обидным, но я скажу, что не всякий хорошо
сохраняет эту энергию, а человек не аккумулятор и обязан е„ не только
сохранять, но и творчески умножать. Есть среди нас ребята, у которых
энергия разряжается на себя. Бывают ведь испорченные аккумуляторы, с так
называемым "повышенным саморазрядом". Пять лет заряжают, а потом, когда до
дела дойдет, глядишь, и нет ничего. Человека готовили, чтобы он шел
впереди, освещая путь другим, а света