бно расспрашивать профессора о
его деятельности, но они узнали, что Набатников занимался не только
наукой, но и партийным воспитанием, как секретарь партбюро.
   Журавлихин - совсем молодой комсомольский работник, впервые его выбрали
в комитет. Ему еще многому надо учиться, например, у такого интереснейшего
человека, как Набатников, тем более что он не расстается с ребятами.
Видно, и вправду они ему полюбились. Каждого расспрашивал о жизни,
интересовался их стремлениями, наклонностями, и это была не простая
вежливость, не от скуки занимался разговорами. Как-то однажды он сказал,
что терпеть не может, когда перед молодыми гражданами приседают на
корточки и, тая от нежности, засматривают им в глаза: "Какие вы
замечательные, умные! Куда уж нам, старикам!"
   Обняв Журавлихина за худые плечи и глядя на береговые огни, Набатников
говорил неторопливо, густо окая:
   - Вот вы, Женечка, жалуетесь: трудно, мол, нам, молодым. Шагнешь и
оглядываешься: так поступил или нет? В этом нет ничего плохого. Гораздо
хуже, когда не по годам развивается самоуверенность. Плевать, мол, мне на
советчиков, сам с усами. Идет и шлепается в лужу. - Уголки его губ тронула
усмешка. - Но чаще всего самоуверенные молодцы идут не прямо, а выбирают
обходную тропинку. Хитрят - и, к сожалению, нередко добиваются успеха.
   - Понятно, Афанасий Гаврилович, - сказал Женя. - Ребята всякие бывают.
   Но в нашем институте честные. Не поманю, чтобы обманывали. Персональных
дел почти не было.
   - А шпаргалки?
   - Встречались. Но мы о них на всех собраниях говорим. Вот и Усиков
скажет.
   Лева отвел глаза.
   В откровенном разговоре с Афанасием Гавриловичем Женя не мог не
вспомнить об одной печальной Левкиной затее, когда он придумал
"радиошпаргалку". Особой нужды в ней не было - Лева честно готовился к
зачетам, - но желание удивить ребят своим изобретением заставило Усикова
соорудить крошечный приемничек, от него тянулся тоненький, еле заметный
проводник к уху с запрятанным в нем миниатюрным телефоном (Левка достал
его от аппарата для тугоухих). Телефон был прикрыт кусочком ваты.
   Передатчик находился на скамейке, рядом с Митяем. Глядя в учебник, он
должен был подсказывать Левке по радио. Но все дело поломалось. Митяй
обозлился и предупредил, что выведет его на чистую воду. Комсомольское
собрание, учитывая искреннее признание Усикова, а также отсутствие в его
затее корысти и злого умысла, Леву простило, обошлось без взысканий.
   Лева подарил опозорившиеся аппараты радиокружку Дома пионеров, где им
нашли другое применение, общественно-полезное.
   Над этим изобретением Набатников смеялся до слез. Потом вновь заговорил
о наболевшем, что его всерьез беспокоило:
   - К шпаргалкам некоторые комсомольцы относятся в шутку. Дескать, о чем
речь, явление абсолютно "нетипичное"! Пусть так, но ведь это ложь. Кого
человек обманывает? Профессора, принимающего зачет? Нет! - в глазах
Афанасия Гавриловича появился неласковый блеск. - Прежде всего -
государство. Недоучки ему очень дорого обходятся. Кроме того, он лжет
коллективу, а не Ване или Мане, хотя и за это в детстве его по головке не
гладили. - Он нервно похлопал себя по карману, достал спички. - Но разве
только в шпаргалках дело? - Зажег спичку, она погасла на ветру, профессор
не заметил этого и продолжал: - А штурмовщина? Человек месяцами ничего не
делает, развлекается. Подходит сессия. Аврал!
   Свистать всех наверх! Три ночки не поспит - и все уже знает. А мы-то,
дураки старые - профессора, методисты, - пыхтели, составляли графики,
рассчитывали, за сколько часов молодой человек может усвоить предмет, да,
избави бог, не велика ли нагрузка для организма. Советовались с медиками,
спорили с директором, обсуждали все это в парткоме и комитете комсомола. В
конце концов, получалось, что только при ежедневной подготовке человек
будет знать требуемый материал. И вдруг - полнейший переворот в
педагогике! Нашлись новаторы, опрокинули все нормы и разработали, по
примеру токарей-скоростников, "скоростной метод"
   подготовки к экзаменам.
   - Вот и получается, - продолжал Набатников, глядя на погасшую спичку, -
снимают они только верхнюю тонкую стружку, а до глубины добраться некогда.
Где уж там думать об отшлифовке. Поверхностный подход. Вместо солидных
трудов эти "новаторы" еле-еле успевают прочесть популярные брошюрки да
беглые свои конспекты. Обман это или нет? Как хотите, друзья мои, но
думаю, что чистейший! Не обижайтесь, я прав. Покопайтесь в своей памяти.
   Да, все это было, Набатников не ошибался. Женя не раз выступал и в
комитете и на общих собраниях по поводу неуспеваемости, сурово громил
двоечников, которые покорно ждали своей участи и готовились к взысканиям.
Осуждал штурмовщину. Ведь это вполне понятно: если студент сейчас не умеет
нормально работать, то что с ним будет на производстве?
   Там постановка другая: инженеры не рассчитывают на выполнение
квартального плана за три дня. Женя выступал против зубрил и начетчиков,
против легкого отношения к труду, против ложно понятой взаимной выручки,
когда староста группы "не замечает" отсутствующего на лекции приятеля. И
Женя впервые осознал, что все эти пока еще не изжитые болезни в институте
надо оценивать гораздо суровее, чем он делал. Все-таки прав Афанасий
Гаврилович, есть прямое слово - обман. Пусть мелкий, иной раз
неосознанный. В самом деле, ведь сдал экзамен; мало ли как я готовился,
одному нужно десять раз прочесть, а другой на лету схватывает. И это
неправда. Нет предела человеческому знанию. Никогда не скажешь, что знаешь
все. Ты способен, умен, с тебя и спрашивается больше.
   Шаг за шагом Женя припоминал свою работу в комитете комсомола и
чувствовал свою вину. Болтовни было много, а прямоты недоставало.
   Он поднял голову и посмотрел в туманно-сизое окно. "Горьковский
комсомолец" подходил к дебаркадеру, где, освещенная фонарем, виднелась
надпись: "Васильсурск".
 
 
                              ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  

                                 Глава 1 

   НА АЭРОДРОМ!
    
 Прав был инженер Пичуев, утверждая, что не может быть у нас
изобрететелей-одиночек, что любая сложная задача решается творческим
коллективом института или завода, а чаще всего обоими вместе. Так же прав
был Пичуев, говоря, что особо важные проблемы решаются параллельно в
нескольких институтах, конструкторских бюро и заводских лабораториях.
   А потому, если бы всего лишь несколько дней назад ему сказали, что
дальность действия телевизионного передатчика можно увеличить в десятки
раз, обратившись к работам молодого конструктора, который даже не видел
телецентра и не умеет читать радиосхем, то Вячеслав Акимович посмотрел бы
на шутника с привычным ему насмешливым скептицизмом.
   Ясно, что молодой конструктор, о котором идет речь, не одиночка, за его
спиной - мощный коллектив специального конструкторского бюро, но и в этом
коллективе вряд ли нашелся бы инженер, знающий хотя бы формулу
распространения ультракоротких волн над земной поверхностью. Значит, как
это часто бывает в жизни научных коллективов, решение задачи увеличения
дальности телевидения пошло по новому, не радиотехническому пути. В этом
не было ничего необычайного, если вспомнить десятки и сотни случаев, когда
представитель совсем другой профессии подсказывал радистам или химикам
новое, неожиданное решение.
   Годами сидит инженер над расчетами в каком-нибудь электротехническом
институте, исследует разные схемы, тяжело, как бы по ступенькам,
забирается на кажущуюся ему огромной высоту. И вдруг в один прекрасный
день инженера вызывает директор института и протягивает ему две странички
и фотокопию чертежа. "Ваше мнение?"
   Взглянет инженер на чертеж - и в глазах потемнеет. Просто, необычайно
просто! Великолепный прыжок! А он-то, слепой и бездарный, ежегодно
поднимался на крохотную ступеньку, и там, вытирая пот, радовался своему
ничтожному успеху. Но в конце концов решил задачу не он, а какой-то
техник, предположим, из торфяного института. Он советует использовать
метод, широко применяемый в торфяной промышленности.
   Начинается новый этап. Неизвестного электрикам техника вызывают для
реализации своего предложения. Работает он вместе с опытным
инженером-электриком, который когда-то шел по маленьким ступенькам, а
сейчас избрал новый путь, подсказанный изобретателем другой специальности.
Всем известна история, как изобретатель Игнатьев придумал
самозатачивающийся инструмент. Сколько бы им ни резали, ни сверлили, он не
тупится, как и зубы грызунов, Игнатьев не специалист-инструментальщик. Что
он понимал в технологии стали и резцов?
   А может быть, и не нужно понимать? Иногда исследователю, конструктору,
инженеру следует посмотреть на свою работу со стороны, позабыть все, что
он знал о ней, и взглянуть глазами ученого другой специальности: нельзя
ли, мол, подойти к решению иначе, используя достижения совершенно не
родственных ему наук? Вот почему сегодняшний советский инженер должен быть
всесторонне образованным. Вот почему большие дела одновременно решаются
разными институтами, часто очень далеких друг от друга специальностей.
   С этим весьма положительным явлением, характерным для советской
исследовательской мысли, и встретился инженер Пичуев, когда познакомился с
метеорологами.
   Получилось это так.
   Метеорологи разрабатывали новые аппараты для автоматической
радиопередачи сигналов погоды, то есть температуры, влажности, направления
ветра и так далее. Радиостанции с этими приборами (сокращенно - АРМС)
устанавливались в разных местах страны, чаще всего в горах, на островах, в
малодоступных местностях. Ежедневно в определенные часы радио
автоматически передает нужные синоптикам сведения, на основании которых
составляются специальные карты погоды. Но метеорологи оказались жадными и
требовательными (впрочем, так же, как и многие другие ученые). Им было
мало сведений, посылаемых радиостанцией. Они захотели видеть собственными
глазами, как выглядят облака над пустынным островом, где никого нет, и
только торчат одинокие мачты антенны. Им нужно было знать, что это за
облака. Перистые или кучевые? Нет ли вдали грозового фронта? А если так,
то не могут ли уважаемые специалисты телевидения сделать простой аппарат,
который несколько раз в день показывал бы состояние неба.
   В Институт электроники и телевидения приехал старый радиоинженер Борис
Захарович Дерябин. После недолгого разговора с директором Бориса
Захаровича привели в лабораторию к Пичуеву.
   Это было на другой день после того, как Гораздый и Усиков приходили к
нему за помощью.
   Непонятное, двойственное чувство испытывал Пичуев, встречая старого
инженера. Еще студентом слушал его лекции, учился по его учебникам и
втайне завидовал человеку, когда-то работавшему в Нижегородской
лаборатории, где были созданы первые в мире мощные радиолампы. На волжском
берегу начиналась советская радиотехника.
   И вот сейчас перед Вячеславом Акимовичем сидит старик с усталыми
глазами, прикрытыми стеклами очков, дрожащей рукой пощипывает редкие седые
усы и тусклым голосом говорит о цели своего посещения.
   Ничто его не трогает. Все осталось позади - и слава и смелые дела.
   Учебники Дерябина устарели. Написаны новые, возможно его бывшими
учениками. Некоторые из его студентов стали видными учеными, докторами и
кандидатами наук, руководителями лабораторий, вроде самого Пичуева. А
старый инженер уже давно бросил кафедру в радиоинституте, где читал
телемеханику, удалился на "покой", в маленькую лабораторию, и сейчас
возится потихоньку с радиозондами и метеоприборами. Скучная судьба!
   Вячеслав Акимович относился к старику Дерябину с чувством искреннего
уважения за прежние дела, но в то же время жалел его, как неудачника.
   Такое блестящее начало - и такая бездарная, серенькая жизнь! Двадцать
лет молчит Дерябин: ни одной напечатанной работы в журнале, ни книги,
ничего. Иногда в юбилейные даты в какой-нибудь статье вспомнят старика как
сподвижника знаменитых русских радиоинженеров, причем многие читатели так
и не знают, живет ли на белом свете Борис Захарович Дерябин или давно уже
нет его.
   - Извините, я вас перебью, - мягко проговорил Пичуев, когда
представитель института метеорологии стал подробно излагать пункты
технических условий. - На каких волнах должна работать установка?
   Дерябин снял очки и удивленно взглянул на молодого инженера: "Шуточки
изволите шутить!"
   - По-моему, я выразился достаточно определенно. Никто не разрешит нам
занять широкую полосу на коротких волнах.
   - Согласен. Значит, речь идет об ультракоротковолновом диапазоне?
   - Да, в первом варианте. Затем подумаем о дециметровых волнах.
   - Но вы подумали о дальности?
   Борис Захарович смерил недовольным взглядом дерзкого юнца. Не успел в
инженеры вылупиться, а уже старшим указывает, подсмеивается... Да если бы
он, Дерябин, не думал о дальности, то разве пришел бы сюда с заказом?
   "Ах, эта молодежь!" - подумал он, точь-в-точь как тридцатилетний
Пичуев, когда разговаривал со студентами-изобретателями.
   - Вы что-нибудь слыхали о конструкции Пояркова? - спросил в свою
очередь Дерябин.
   - Впервые слышу эту фамилию. Насколько я помню, она не встречалась в
радиолитературе.
   - Вот то-то и оно, что в литературе! Кстати, вы у нас в метеоинституте
когда-нибудь бывали?
   Пичуев вздохнул. Смешной старик! Сейчас будет рассказывать о
каком-нибудь технике из метеоинститута, который вдруг ни с того ни с сего
решил проблему дальности телевидения...
   - Видите ли, - начал Вячеслав Акимович, приглаживая торчащий вихор на
затылке и думая о том, как бы не обидеть гостя, - мы получаем отчеты из
смежных институтов, близких нам по специальности, но интересоваться, что
делается в области... ну, допустим... предсказывания погоды или...
   консервирования продуктов - что тоже дело не маленькое, - нам как-то не
приходилось. Вы же понимаете, - подбирал он слова, - не наше дело.
   - Наконец-то я вас узнал! - с невидимым облегчением проговорил Дерябин,
вновь надевая очки. - Думаю - где же я встречал этого молодого человека?
   Ума не приложу. А когда сказали "не наше дело", сразу вспомнил.
   Признавайтесь: телемеханику мне сдавали?
   - Очень давно.
   Пичуеву не хотелось поддерживать этот разговор. Ну, сдавал. Ну, тройку
получил... Очень странно напоминать взрослому человеку о мокрых пеленках
его детства! Мало ли что бывает в этом возрасте...
   - Виноват я перед вами, - строго глядя на молодого инженера, говорил
Дерябин. - Каюсь. Не сумел, старый хрыч, требовать. Студент вы были
старательный и способный. Математик. Теорию передающих устройств знали.
   Приемники знали. Все основные дисциплины сдавали на пятерки. А как дело
дойдет до прикладной радиотехники или, скажем, механики, технологии,
химии, то, прошу прощения, спустя рукава относились вы к этим предметам.
   Не родные они вам были, пасынки.
   - Однако я все-таки занимаюсь телевидением, - чуть усмехнувшись,
возразил Пичуев, поднося спичку к трубке. - Прикладная радиотехника! Да
еще какая! Обнимает десятки дисциплин. Правда, метеорология и высотные
зонды меня мало трогают. Что ж теперь делать! Человек я земной, скучный.
    
 - Допустим, - согласился Дерябин и, заметив, что его бывший студент
недовольно передернул плечами, сказал в оправдание: - Старики не всегда
гладят по шерстке. Прошу извинения. Вам, наверное, кажется, мелким и
неинтересным делом я занимаюсь - погодой.
   - Нет, почему же? - равнодушно заметил Вячеслав Акимович, - Как всякий
труд...
   - Можете не продолжать, - старый инженер резко оборвал ненужную фразу,
сказанную Пичуевым из вежливости. - Не о том речь идет. Я бросил
лабораторию в крупнейшем институте страны, расстался с кафедрой и
студентами вовсе не затем, чтобы смирно доживать свои дни в тихой обители,
где седобородые старички колдуют над приборами и предсказывают на завтра
дождливое утро или ясный день.
   Пичуев удивленно посмотрел на вдруг помолодевшего старика. Есть,
оказывается, в жизни даже у самого скучного, сухого человека одна большая
любовь, которую он никогда не сможет скрыть от других. Это любовь к своему
делу.
   - Я к вам не лекции пришел читать, - размахивая очками, продолжал
Дерябин. - Но должен напомнить, молодой человек, что многие загадки
дальнего приема телевидения объясняются погодой. Полезно, значит, приехать
к нам в институт или нет? Полезно. Но это частность. А если бы вы меня
спросили, почему я, потомственный радист, возился еще с искровыми
разрядниками, - и вдруг на склоне лет пошел в оракулы?
   Вячеслав Акимович выпустил вверх облачко дыма.
   - Зря вы обижаете своих коллег. Прогнозы все-таки точны.
   - Вот именно "все-таки"! А они должны быть абсолютными. Мы пока еще не
привыкли к точности диагноза в медицине и прогноза в науке о погоде. Из
всех ученых чаще всего ошибаются врачи и метеорологи.
   - Верно подмечено. Напрашивается вывод, что труднее всего изучить
человеческий организм и явления воздушной стихии.
   - Которые, как правило, рождаются на земле, - добавил Дерябин. - Это
понятно. И дожди, и ветры, и туманы - все от нее, матушки. Знаете, как
изучают местные грунты? Бурят скважину и специальными наконечниками
достают из подземных глубин так называемые керны - столбики породы. На
одной глубине находится песок, на другой - глина разной структуры, разной
влажности. Дошли до воды - тоже берут пробу. Во многих местах надо
проследить грунтовые воды. А разве мы, метеорологи, не занимаемся тем же
самым? Не изучаем движение влаги, но только в другой среде - в атмосфере?
   - Но, кроме этого, вас интересуют и ветры, и температура, и давление.
   - Так же как и гидрогеологов движение песков, нагревание почвы и так
далее. А практически и нас и их интересует вода. Мы изучаем облака, как
гидрогеологи исследуют водоносные пески. Мы берем из различных глубин
атмосферы пробы воздуха, а они - породы из недр. Если хотите, мы тоже
ставим буровые вышки: луч радиолокатора как бы просверливает толщу неба, и
тогда мы видим на экране дождевую тучу, то есть опять-таки скопление воды,
движущееся в определенном направлении... Не знаю, сколь убедительны мои
примеры, но я себя чувствую представителем одной науки - гидрологии.
   Вячеслав Акимович задумался. Он понял, что этот старик с трясущимися
руками принадлежит к тем людям, которые настолько влюблены в свой труд,
свою профессию, настолько убеждены в ее особой полезности, что пытаются
рассматривать ее не как одну из многих отраслей науки, промышленности,
культуры, а совсем иначе, с новой, подчас необычной точки зрения. Так
художник смотрит на картину прямо и сбоку, издали и вблизи, днем и
вечером, при разном освещении. Он подтащит ее к окну, затем спрячет в
глубине комнаты, посмотрит из двери. И кажется ему, что видит он в этом
творении все новые и новые особенности.
   Дерябину далеко за шестьдесят. Он пришел в незнакомую для него область
науки и с грузом годов и с теми знаниями, которые, казалось бы, трудно
использовать в изучении воздушного океана. В чем сила старого
радиоинженера? Нет, конечно, не только в большом опыте и глубоких
теоретических познаниях. Кое-какой опыт и вполне приличное знакомство с
теорией были и у самого Пичуева. Без ложной скромности он мог в этом
признаться.
   "Чего же мне не хватает? - спрашивал себя Вячеслав Акимович, слушая
своего бывшего преподавателя. - Старик инженер, или, как он себя называет,
"потомственный радист", приходит в незнакомый институт, где люди оперируют
понятиями, ничего общего не имеющими с радиотехникой:
   циклон, антициклон, изобары. Приходит гостем, а вскоре чувствует себя
как дома. Он придумывает новые радиозонды, буравит небо радиолокаторами,
посылает в заоблачные высоты управляемые ракеты. Он, как говорится, "свой
человек" в атмосфере, и она для него так же известна, доступна, как земля,
по которой он ходит. Геология - одна из самых старых наук.
   Наука об атмосфере родилась недавно. Но Дерябину все равно, он увер