Мальчишка в длинной ночной рубашке,
озираясь, подбирается к шкафу, подвигает кресло, становится на него, шарит
по полкам. В руках у мальчишки появляется нож. Стараясь не попасть в
полосу лунного света, десятилетний герой - звезда Голливуда - крадется к
спящим. На подушке бледное лицо женщины. Громко тикают часы. И снова
дикий, леденящий крик, долгий, захлебывающийся, последний.
   Надя судорожно вцепилась в спинку кресла.
   - Неужели нормальные люди смотрят этот звериный бред?
   Борис Захарович степенно протирал очки.
   - А что поделаешь? Если другого ничего не дают, - сказал он. - Кстати,
можно ли по системе Бабкина передавать телевидение на расстояние... ну,
скажем... две тысячи километров? Как думаешь?
   Бабкин от смущения залился краской и промямлил:
   - Какая там система... Я ничего... Я даже...
   - Нет, ты скажи: Москву будет видно за две тысячи километров?
   - Будет.
   - Вопросов больше не имею.
   Инженер смотрел на Бабкина с ласковой усмешкой. Очки все время сползали
на нос, открывая добродушные глаза с красноватыми жилками. Тимофей
понимал, что Борис Захарович спросил о дальности неспроста. Вероятно, он
серьезно надеялся на успех телепередач методом отражения, но инженер не
мог не знать, что прием отраженного луча где-либо в Лондоне возможен
только на специальный телевизор. Вероятно, придется пользоваться
сантиметровыми волнами, а массовых телевизоров, рассчитанных на этот
диапазон, пока еще нигде не существует.
   - Теперь я понимаю, чем был недоволен мой американской коллега, -
сказал Борис Захарович, когда Пичуев стал искать новую станцию.
   - О ком это вы? - спросил он, следя за вспышками на экране.
   - Вспомнил старика Ли де Фореста. Почти мой ровесник, человек,
известный всему радиомиру. В свое время я следил за каждой его
напечатанной работой - и прямо могу сказать: потрудился он немало. Большой
изобретатель. Создал и усовершенствовал многие электронные приборы.
   - Кто же из нас этого не знает, Борис Захарович! Даже в нем, - Пичуев
указал на телевизор, - мы найдем его труд, так же как и других ученых -
русских, американцев, англичан, немцев. Смешно было бы подумать, что мы,
советские инженеры, не используем опыт мировой науки. Кто же из нас будет
отрицать, что Ли де Форест является одним из создателей радиолампы, что у
него есть крупные изобретения в телевидении?
   - О чем он искренне сожалеет. Мне пришлось как-то читать об этом в
американском журнале. Старик просмотрел передачи нью-йоркских
телевизионных компаний и честно заявил: очень, мол, сожалею о своей
прошлой работе в области телевидения. Коротко и ясно.
   Но старик Ли де Форест видел далеко не все. Для забавы его молодых
соотечественников, переплывших через океан, услужливые дельцы приготовили
кое-что похлеще. Они должны угодить своим хозяевам, а потому: "Позвать
сюда режиссеров и художников! Ах, вы уже здесь, шалопаи? Ну, так вот.
Сделайте вс„, чтобы гости не скучали". Так представлял себе подобную
ситуацию советский инженер Пичуев, глядя на экран телевизора, настроенного
на волну и строки как будто бы парижского телецентра (если верить
справочнику). Шла внестудийная передача на английском языке, видимо
рассчитанная на американских туристов.
   Рекламировался вновь открытый кабачок под девизом "Все там будем".
   Если б у инженера не было абсолютной умеренности в науке и намечалась
хоть маленькая склонность к мистицизму, то впечатление от увиденного на
экране было бы ошеломляющим. Сам Гофман - на что уж мастак по части
чертовщины - посовестился бы придумать столь невероятную обстановку для
встреч своих героев.
   Пичуев видел тачным инженерским глазом весьма совершенную телевизионную
технику. Несмотря на слабое освещение кабачка, телекамеры работали
великолепно.
   С предельной ясностью видно было все: низкие своды подземного склепа,
черные стены с белым орнаментом. Стоят гробы с кистями. На них расселись
лихие парни в форме американских летчиков.
   Положив ноги в тяжелых башмаках на стол, то есть на крышку гроба с
никелированными стойками по углам, гости пили вино из пластмассовых
черепов. Рядом, закатывая глаза, визгливо хохотала тощая девица, похожая
на ящерицу.
   Все места были заняты. Официанты, одетые факельщиками из бюро
похоронных процессий, разносили черепа с напитками. Орган вначале играл
погребальную музыку, но вдруг загремел джаз. Задергались танцоры, будто
нервный тик сводил им руки и ноги.
   "Зрелище явно клиническое", - подумал Пичуев и вспомнил, что этот, с
позволения сказать, танец он случайно увидел в московской квартире, где
собралась артистическая молодежь (в основном студенты). Откуда они
собезьянили эту идиотскую новинку, Пичуев до сих пор не мог понять.
   Возможно, только сейчас инженер подумал, что малая дальность
телевидения имеет и свои хорошие стороны. Чумной яд подобной культуры,
медленно отравляющий подневольный народ в некоторых странах Европы, мог бы
проникнуть и к нам, если бы врагам удалось использовать такое мощное
средство пропаганды, как телевидение. Правда, советский народ не очень-то
восприимчив. Мы смотрели и американские детективы и слезливо-банальную
чепуху трофейных немецких фильмов. "Но у нас есть дети, - вспомнил
Вячеслав Акимович, глядя на экран. - Разве можно допустить, чтобы видели
они картины, демонстрирующие систему американского воспитания убийц? Разве
кто-нибудь из нас навсегда не откажется от телевизора, если заметит, что
любознательный сынок интересуется загробным миром в кабаке?"
   - Леди и джентльмены! - перекрывая шум голосов, закричал шарообразный
человек во фраке. - Вы сможете испытать настоящий ужас всего лишь за
десять долларов! Леденящее дыхание смерти стоит только десять долларов!
   Смотрите оригинальный аттракцион "Заживо погребенный".
   Поднялись сразу три офицера-летчика и с ними девица-ящерица, но
выяснилось, что вместе нельзя. Ужас продается каждому в отдельности.
   - Где он? Показывайте! - Девица протиснулась вперед и взяла под руку
толстяка, торгующего "леденящим дыханием".
   - Пардон, мадмуазель, - предупредил он. - Женщинам запрещено
категорически.
   Первым решил испытать удовольствие живого погребения молодой летчик с
распухшим от пьянства лицом. Друзья начали с ним прощаться, чокаясь
наполненными вином черепами, хозяин аттракциона фотографировал летчиков,
обещал через пять минут выдать карточки, а потом, положив в карман десять
долларов, проинструктировал потребителя ужасов. Оказывается, он должен
просидеть в комнате, куда его отведут, ровно двадцать минут. До истечения
срока его просто не выпустят.
   Диктор, который объявлял эту веселую передачу, рассказал уважаемым
зрителям, что сейчас будет включена замаскированная телекамера,
находящаяся в том месте, куда отвели любителя ужасов. Он, конечно, не
будет знать, что за ним наблюдают телезрители.
   Камера включена. Видна внутренность тесного склепа. Прямо - открытый
гроб. Колеблющееся пламя свечей освещает мертвое лицо.
   Полупьяного янки вталкивают в склеп. За ним гремят засовы. Аттракцион
начинается. Офицер расстегивает воротничок и тупо оглядывается.
   Соседство с мертвецом ему не очень нравится, хотя за это и заплачено
десять долларов. Пошатываясь, он подходит к гробу. За эти, что ли, ужасы
доллары берут? На лице его появляется презрительная усмешка.
   Но вдруг глаза выкатываются из орбит, делаются стеклянными, отчаянный
хрип застревает в горле.
   Он получил все, что хотел, даже с избыткам. Хозяин аттракциона был
по-своему честен. Богатый клиент в погоне за острыми ощущениями увидел
себя в гробу. Да, именно так. Лицо фосфоресцировало, страшное, застывшее в
надменной улыбке. Нет, это не отражение в зеркале, это он сам -
окоченевший труп.
   Достаточно? Нет! За те же деньги он испытывает новое удовольствие. По
мертвому лицу ползут черви... С диким воплем бросается он к железной
двери, стучит кулаками, ревет от страха. Но честный предприниматель знает,
что получил за каждую минуту по пятьдесят центов, поэтому выполняет свои
обязательства до конца. Стучи не стучи - дверь заперта.
   Пичуев выключил телевизор. Долгое молчание. Наконец Бабкин пробормотал:
   - Наглядная картинка!
   Он раньше плохо представлял себе, что такое "оскудение духовной
культуры", "маразм" и "разложение буржуазного общества" - термины, часто
встречающиеся в газетах, - а теперь все это увидел воочию, причем и я
буквальном и переносном смысле. "Чего стоит только этот герой! - думал
Тимофей, все еще не отрывая глаз от темного экрана. - Увидел свой скорый
конец. Это тебе не бомбы бросать". Бабкин почему-то считал, что летчик из
кинохроники и искатель ужасов в кабачке одно и то же лицо, а потому
испытывал некоторое удовлетворение. Пусть там, на Западе, посмотрят, сколь
крепки нервы у претендентов на мировое господство, - умнее будут.
   Борис Захарович брезгливо морщился, словно муху проглотил, потом
оказал, обращаясь к Пичуеву:
   - Если вы и дальше так будете испытывать аппараты, принимая бред
несусветный, то я, вроде старика де Фореста, пожалею, что помогал вам.
   Бабкин, открой окна. Закупорились. Дышать нечем.
   Тимофей распахнул окна настежь. Вячеслав Акимович глубоко вдохнул
ночную свежесть и мысленно согласился с Дерябиным: такие испытания надолго
отобьют охоту к дальновидению. Надо попробовать принять другую программу.
Взглянув на часы, он спросил у Нади:
   - Вы точно помните, что пропавший передатчик... как его?.. "Альтаир"
   работает в начале каждого часа?
   - Точно.
   Вячеславу Акимовичу потребовалось срочно узнать: какая волна, число
строк, где это записано? Надя его успокоила и сказала, что все записано,
но тетрадь в машине.
   - Принесите ее быстренько.
   Однако Надя не трогалась с места, опасливо поглядывая на темные окна.
Ей было неудобно сознаться, что после этой отвратительной передачи страшно
выйти в ночную темень одной. Наконец решилась на другое.
   - Тимофей Васильевич, помогите мне, - сказала она, подходя к двери и
надевая пальто. - Тетрадь в самом нижнем ящике. Я одна не подниму.
   Бабкин сразу понял ее невинную хитрость, но ему польстило, что гордая
девица, привыкшая к безусловному поклонению Димки и других таявших перед
ней ребят, вынуждена была обратиться за помощью к нему, Тимофею, хотя он
ее не любил и подчеркивал это абсолютно равнодушным и даже неприязненным
отношением. Правда, за последнее время она изменилась к лучшему.
   Интересно, что будет с приездом Димки!
   Опираясь на крепкую руку Бабкина, Надя боязливо оглядывалась, и Тимофей
понимал ее. Ничего не попишешь, женские нервы. Но как приятно сознавать,
что это слабое существо ищет у тебя защиты! И Тимофей стал ее успокаивать.
   - Подумаешь, ужас! - презрительно цедил он сквозь зубы. - Да я сразу
понял, как это все устроено. Летчик с пьяных глаз ничего не разобрал. А
тут обыкновенная техника и, как говорится, никакого мошенничества. Ведь
его этот толстый снимал? Снимал. Вы же сами видели. Потом пленку
моментально проявили, сделали диапозитив и вставили в стереоскопический
фонарь. В общем, получилось стереокино в гробу... Червяков спроектировать
тоже не трудно. Обыкновенный маразм и разложение. У нас в "Стереокино"
комедии показывают, а у них - мертвецов. Мы смеемся, а они вопят. Полная
закономерность.
   Как и следовало ожидать, никаких ящиков Бабкин не поднимал, тетрадь
оказалась у дежурного техника возле контрольного телевизора в машине.
   Эта передвижная лаборатория использовалась институтом для выездов на
испытания.
   На обратном пути Тимофей уже сам взял Надю под руку, готовый рыцарски
защищать ее не только от воображаемых призраков, но и от реальной
опасности, если бы таковая ей угрожала. Бабкин вдруг почувствовал
необычайную гордость за себя, за Димку, за всех советских мужчин, молодых
и старых, которые иначе и не могут относиться к женщине.
   Раньше он не думал об этом. На солнце смотришь только при затмении. Так
и сегодня, когда черная тень звериного мира промелькнула на экране
телевизора, Бабкин понял и сердцем и умом, как прекрасно солнечное небо
над нашей страной, как благородны и чисты наши люди.
   Он вспоминал путешествие по чужому миру, рев хохочущей толпы, слезы
живой мишени, мисс Пфефер, выплевывавшую грязь, предсмертный женский визг
и, вспоминая об этом, еще крепче сжимал руку Нади.
    
 
 

                                   Глава 2 

   О ВКУСАХ СПОРЯТ!
 
 
   Мучения Багрецова еще только начинались. Конечно, с точки зрения Митяя,
все эти глубокие переживания, охи и вздохи из-за того, что в поисках
экспедиции парень вдруг встретил своего соперника, не стоят и выеденного
яйца. Наплевать на них, забыть! Нечего людям голову морочить.
   Митяй о многом догадывался, наблюдая за Багрецовым и Женей, но не мог.
   постигнуть всей тонкости и сложности их взаимоотношений.
   Да и кто поймет этих ребят! Характеры у них сходные, им чужда
примитивная прямолинейность, с которой разрешаются подобные вопросы
многими их сверстниками. Казалось бы, чего проще - примириться на время с
создавшимся положением, совершенно позабыть о существовании Нади
Колокольчиковой и рука об руку продолжать заниматься, общественно-полезным
делом, то есть искать экспедицию Набатникова. Так бы поступил каждый
уважающий себя мужчина. Но когда тебе еле-еле перевалило за двадцать, ты
не всегда следуешь примеру благоразумия.
   Дело, конечно, делом, а вот совсем позабыть о существовании Нади или
другой, не менее прекрасной девушки ни при каких обстоятельствах
невозможно, особенно если тебе ежеминутно напоминает о ней присутствие
человека, к которому ты относишься не очень доброжелательно.
   "Глаза бы мои на вас не глядели! - злился Митяй, видя, какими
сумрачными ходят "начальник поисковой группы" и Багрецов. Он раздражал его
в гораздо большей степени, чем Женя. - Подумаешь, Лермонтов! Ну, вызови
Женьку на дуэль - и дело с концом. Развели меланхолию, прямо деваться
некуда!"
   Митяя совершенно не трогала, как он говорил, "бабская щепетильность"
   Вадима, который был зачислен на "котловое довольствие" поисковой группы.
   Вадим мучился, а Митяй подсмеивался: "И чего это парень себя терзает? В
самом деле, не помирать же ему с голоду? Подумаешь, амбиция! Главное,
перед кем он задается? Перед своими. Чудак!"
   Как-то в шутку Митяй сказал Вадиму:
   - Овцой не прикидывайся - волк съест.
   Багрецов знал, что всеми материальными делами группы ведал Журавлихин.
   Первое время Вадим тщательно скрывал денежные дела не только от него,
но и от других ребят. Однако любопытный Левка вскоре прознал об этом,
доложил по начальству, и деликатный Женечка поручил Леве как-нибудь
подипломатичнее предложить помощь новому товарищу, хотя денег оставалось в
обрез (надо было ехать в третьем классе, но на "Горьковском комсомольце"
такого не оказалось). Женя понимал состояние Вадима и страдал от этого не
меньше, чем тот.
   "Трудно жить, - как всегда в подобных случаях, философствовал Женя. -
Старшие воспитали в нас чувство долга перед человечеством, открыли путь в
завтра. Нас научили отличать хорошее от плохого, черное от белого, научили
читать книги. Из них мы узнали о далеких звездах, о чужих берегах,
строении клеток и молекул. Мы читали, как живут люди, и искали в книгах
ответа, как надо жить. Так почему же я ничего не знаю о самых простых
вещах - например, как вести себя с Багрецовым?"
   Женя догадывался, что тут нельзя воспользоваться советом Афанасия
Гавриловича, то есть прислушаться к голосу сердца и действовать по его
подсказке. Кстати, ведет оно себя довольно странно: слишком часто
напоминает о последнем письме, полученном от Нади еще в Куйбышеве, где,
наряду с интересными подробностями приема дальних телепередач, Надя писала
о Багрецове, которого случайно увидела на экране. "Напишите, Женечка, -
ласково обращалась Надя к адресату, - не встретились ли вы с ним?"
Раздумывая над этой фразой, Женя становился в тупик. Что это?
   Типичное женское кокетство? Коварство? Просто случайность? И в конце
концов приходил к мысли, что здесь следует вспомнить о более сложном, не
совсем ясном для него понятии, называемом бестактностью.
   Но разве лишь Надя в этом повинна? Сколько таких случаев на каждом шагу!
   К примеру - Леве Усикову тоже не хватает такта. Представьте себе, что
письмо с интимным обращением "Женечка" Лева от полноты чувств, вовсе не
ожидая печальных последствий, показал Вадиму. Если Журавлихина смутил и
больно ранил вопрос Нади о Вадиме, то в свою очередь уменьшительное имя
"Женечка" не могло обрадовать и Багрецова. Каждый из них пытался
проникнуть в тайну Наденькиного сердца, причем с неутешительными для себя
результатами.
   Письмо было адресовано на имя Журавлихина. Но так как оно касалось
поисков "Альтаира" и разъясняло многие непонятные технические проблемы,
связанные с "межпланетными телепередачами", которые больше всего волновали
Леву, то он и решил сделать Надино письмо достоянием всей поисковой
группы. В нее вошел Багрецов - значит пусть читает и он.
   Но, прежде чем привести содержание этого письма, надо рассказать о
поездке студентов в Любимовский совхоз и дальнейших поисках аппарата.
   Действительно, три машины Медоварова задержались примерно на полчаса в
совхозе, где помощник начальника экспедиции закупал мясные продукты.
   Ребята его уже не застали, а по документам нельзя было установить, куда
он направляется. Путь не близкий, иначе Толь Толич не стал бы грузить
баранов живьем и брать с собой копченые продукты, категорически
отказываясь от свежих.
   Догнать Медоварова было трудно, потому что уехал он уже давно. "Но кто
ему дал машины? Если транспортная контора или учреждение, то нельзя ли
посмотреть копии путевок?" Этот вопрос возник у Журавлихина по дороге в
совхоз. Оказывается, начальник радиоклуба все уже выяснил - машины прибыли
из другого города и ожидали Медоварова на станции Новокаменск.
   Ничего не оставалось делать, как возвратиться в радиоклуб и связаться с
Москвой. Может быть, получены полезные сведения от радиолюбителей? Но они
молчали. Журавлихин обратился в свой комитет комсомола с просьбой узнать в
институте, где работает Набатников и нет ли дополнительных данных о месте
его встречи с Медоваровым.
   Ясно, что это можно было сделать только с помощью Багрецова. Ему
известны адрес института и фамилии руководителей экспедиции. Не появись
Вадим в Новокаменске, студенты никогда бы этого не узнали, Медоваров
оставался бы Толь Толичем, а Набатников - просто пассажиром "Горьковского
комсомольца", так как никому из ребят не приходило в голову, что этот
профессор - начальник экспедиции, с которой и уехал их бесценный груз.
   Путешественники уже во второй раз попрощались с Зиной, и Лева проводил
ее на аэродром. "Возможно, еще увидимся", - сказала она.
   Поздно ночью пришел ответ из комитета комсомола. К сожалению, никаких
новых данных об экспедиции нет. Выбор места для практической проверки так
называемого "метода Набатникова" поручен самому автору. Об этом он должен
сообщить в институт, после чего на место испытаний выедет специальная
комиссия. Что же касается населенного пункта, где профессор предполагал
встретиться со своим помощником Медоваровым, то институту об этом сообщено
не было; видимо, между ними существовала личная договоренность. Во всяком
случае, место их встречи должно находиться недалеко от района, где
намечаются испытания, то есть в северных областях Казахской республики.
   Лева тут же взглянул на карту - она висела над столом - и, ослепленно
зажмурившись, схватился за сердце. "Казахская республика расположена на
огромной территории, более двух миллионов семисот тысяч квадратных
километров, - совсем недавно читал он в популярной книжке по географии, -
и занимает площадь..." Ничего себе, площадь в десять, нет, в одиннадцать
раз большую, чем Англия. "Ну хорошо, - рассуждал Лева, изучая карту, -
обратимся к методу исключения. Речь идет только о северных областях. Но
ведь их несколько, и составляют они чут