ает Левке и мог бы сам выступить в роли "инспектора справедливости",
над чем всегда издевался. Напрасно Митяй себя успокаивал: дескать, тут нет
ничего странного, обыкновенная техническая задача, почему бы над ней и не
поразмыслить! Типичный кроссворд. Но Митяй не любил кроссвордов. Зачем
растрачивать, как говорится, "драгоценную мозговую энергию" попусту? Он
даже считал, что и шахматы пусть хоть умная, но все же игра. От этого
названия никуда не денешься, игра - она всегда останется игрою, а Митяй
создан для общественно-полезной деятельности, и игрушки тут ни при чем.
Женя ему доказывал, что шахматы - это отдых. Митяй скептически улыбался.
   "Хорошенький отдых. После двух партий с сильным противником мозги
чувствуют себя довольно скверно, будто ты вызубрил пятьсот английских
слов". А если так, то мнение Митяя склонялось к тому, что слова учить
полезнее, чем тратить время на игру. Пусть этим делом занимаются
гроссмейстеры.
   Нет, не игра ума привлекала Митяя, когда он делал эскизы электрических
фильтров для фабрики красок и представлял себе реально существующую
конструкцию нового фильтра для жидкостей, построенного по принципу
дымоуловителей. Здесь было не все просто, вода с химическими примесями
проводила ток, но Гораздый обошел это препятствие, как ему казалось, очень
остроумно.
   Сейчас не терпелось поделиться своим предложением с Левкой, но этот
краснокожий индеец совершенно не замечал Митяя, обсуждая фильтры с
Набатниковым. Говорилось об осмосе и диффузии, о размерах молекул, но, как
был убежден Митяй, все это лишь затемняло существо дела, и непонятно,
почему профессор физики ходит вокруг да около и не предлагает
единственного правильного решения. Кроме того, Митяя крайне удивляло
поведение Жени. Почему он, зная о его схеме, ничего не говорит, а только
загадочно улыбается?
   - Можно бы поставить электрический фильтр! - наконец сказал Митяй.
   Искушение было настолько сильно, что он не выдержал и позволит себе
вмешаться в спор.
   - Электрический, говорите? - Афанасий Гаврилович повернулся к нему всем
туловищем. - Давайте прикинем.
   Митяй уже доставал наброски чертежей.
    
  

                                 Глава 10 

   ВСТРЕЧИ НА ЭКРАНЕ
 
    
 Спускались сумерки. Окно в каюте, где поселились Митяй и Лева, постепенно
синело, будто даже в воздухе растворялась необыкновенная краска, принесшая
столько неприятностей Леве.
   Он ждал этого вечернего часа, когда, не опасаясь удивленных взглядов,
можно было выйти на палубу. Пудра, кстати говоря, купленная на пристани
Митяем, не скрывала фиолетового оттенка на лице невинно пострадавшего, да
и чувствовать себя клоуном на манеже, когда к этому не имеешь никакого
призвания, вряд ли кому понравится.
   Лежа в каюте, Лева вспомнил один свой страшный грех во времена
увлечения театральным искусством. Это было сравнительно недавно, когда в
самодеятельных спектаклях клуба Химзавода Усикову, тогда еще
шестнадцатилетнему, отводилась весьма скромная роль гримера. Он умел это
делать в совершенстве, причем из маловыразительного лица героини Лева
создавал, как он сам говорил, "чудо красоты".
   Актрису никто не узнавал, она чувствовала себя неотразимой, играла
уверенно и потом всячески благодарила "милого Левушку".
   Готовился праздничный концерт. Группа девушек из балетного кружка
должна была исполнять танец кукол. Усиков ходил за кулисами, ерошил вихры,
"вживался в образ", считая себя почти постановщиком. Угловатые и смешные
движения оживших кукол подчеркивались их внешностью: короткие платьица,
торчащие косички. Значит, и грим должен быть соответствующий - кукольный.
Лева заранее достал яркую краску - фуксин - и нарисовал на щечках первой
из живых кукол аккуратные кружки.
   Девушки почти все выразили свое недовольство, но опытный гример Лева
Усиков доказал им, что таких кукол они могут видеть среди игрушек,
выполненных искусными мастерами Дымковской игрушки, что именно такие
красочные образы в духе старинной русской игрушки талантливые танцовщицы и
должны создать на сцене... В общем, молодой художник-энтузиаст умел
уговаривать, и все двенадцать "актрис" покорно стали в очередь, чтобы тот
сделал на их лицах художественную роспись, достойную искусных мастеров.
   Выступление прошло, как говорят, "с большим художественным успехом".
   Кукол вызывали несколько раз. Лева таял от благодарностей, девушки
подбегали к нему, жали руки и говорили, что он почти гений.
   Расплата пришла позже. Никакие ланолиновые кремы и вазелин не смогли
снять аккуратно нарисованный румянец фиолетового оттенка. Слишком поздно в
этом убедился сам гример, стараясь отмыть красные пальцы мылом и песком.
   Исчез он вовремя. Девушки, кто со слезами, кто с гневными криками,
бегали за сценой. "Давайте гримера! Где он прячется, проклятый
мальчишка-злодей?" А "злодей" был уже далеко от клуба, быстро шагал по
затихшим улицам, прислушиваясь и оглядываясь.
   Целую неделю Усиков нигде не показывался, терпеливо наблюдая за своими
лилово-красными пальцами, и только когда они приняли нормальный вид, пошел
в клуб просить у девушек прощения. Девицы оказались жестокими. Уже играл
природный румянец на их щеках. Простили бы несчастного парня - он
перепугался больше всех. Но обиженные за покушение на их красоту
любительницы балетного искусства настояли на отлучении Усикова от всех
видов клубной деятельности. Леву перестали пускать в клуб.
   Так бесславно кончилось увлечение Левы Усикова художественной
самодеятельностью. Об этом он всегда вспоминал с горьким чувством,
уверенный, что с ним поступили несправедливо. Нельзя столь жестоко карать
за ошибки "технологического порядка". Он же не предполагал, что краска
окажется такой стойкой.
   Вот и сейчас, второй раз в жизни. Лева встретился с неприятностями,
связанными с недооценкой химии красителей.
   Митяй выходил на каждой большой пристани, но дешевых брюк для Левки не
было. Предлагали суконные, коверкотовые, а бумажные исчезли. Говорят -
спрос маленький.
   Свое добровольное заточение Лева выносил мужественно. Митяй чаще всего
бывал с Афанасием Гавриловичем, бродил с ним по палубе, вероятно обсуждая
проект жидкостного электрофильтра.
   Усикова беспокоило здоровье Жени. Видно, он простудился на берегу,
сейчас лежит в соседней каюте и кашляет. Врач нашел у него обыкновенный
грипп и прописал какие-то таблетки. Лева часто бегал туда с полотенцем,
делая вид, будто только что встал и ходил умываться в пижамных штанах.
   Он же не покажется в них на палубе.
   Каждый час Митяй тоже заходил к Жене, где вместе с ним и Левкой
убеждался, что на телевизоре ничего не видно, - вероятно, теплоход с
"Альтаиром" находится еще слишком далеко.
   Усиков узнал от Женечки, что профессор беседовал с ним насчет
"задравшихся петушков", но Лева не догадывался о теме разговора профессора
с Митяем, который произошел несколько позднее. Впрочем, по поведению Митяя
было видно, что ему вовсе не хочется вспоминать о некоторых, далеко не
таких уж принципиальных разногласиях между ним и Левкой. Он стал
заботливым и внимательным не только к Жене, но и к Леве, считая его тоже
больным, приносил из буфета еду и настойчиво потчевал молоком, как при
отравлении.
   Вот-вот должен был включиться "Альтаир". Потушили свет. Сквозь
решетчатые жалюзи тянулись бледные лучи, делили темную каюту на части,
расслаивая темноту. На полу, на стене, на двери лежали параллельные
светлые полосы.
   На экране появилось изображение. Это особенно обрадовало Левку: ведь он
ничего не видел на телевизоре с момента отъезда из Москвы. Темнела корма
теплохода, над нею - шлюпка, слышался шум винта. Все было уже хорошо
знакомо Жене и Митяю по предыдущим передачам, но Лева воспринимал эту
передачу с волнением, как что-то новое, неизвестное.
   Прежде всего, он обратил внимание на проплывающий берег. Можно ли
определить место, где сейчас идет теплоход? Но было темно, и только
огоньки подсказывали, что здесь на берегу - рабочий поселок или маленькая
пристань. А возможно, это светились окна колхозных домов.
   Женя увеличил усиление, подстроился точнее, и конструкторы "Альтаира"
   увидели людей, разместившихся на ящике. Их было трое. Трудно
различались лица, костюмы. Все скрадывала темнота. Но через минуту стало
ясно, что на ящике сидели мужчины.
   - Тут она мне и ответила, - сказал один из них после некоторого
молчания: - "Если ехать в деревню, то вместе". Она учительница, а я раньше
комбайнером был. Конечно, доказываю: дескать, в Москве у тебя работа
хорошая. К тому же отцу ее квартиру дали в новом доме. Говорю:
   "Куда ехать? Район отстающий, колхозы там слабые. На первых порах
трудновато будет, Я еще сам человек неустроенный..." Слышать ничего не
хочет. "Ах, коли так, забудь про меня навеки. Мне такая любовь не нужна".
   - Характерная, - сказал сосед, зажигая папиросу.
   - Зря говоришь, - возразил третий собеседник. - Она по справедливости
поступает. Если любовь, так уж настоящая. Полюбила - должны ехать вместе.
Вот я в книжках читал, да и люди говорят, что разлука для любви самая
хорошая проверка. А я - особого мнения и держусь его крепко.
   Вместе на деле надо любовь проверять. На трудностях, на горе и радости.
   Почему только на ожидании? Правильная твоя девушка.
   - Ну, и как же? - спросил сосед с папиросой. - Расстались?
   - Нет, едет в пятой каюте.
   Собеседники рассмеялись, встали и пошли вместе с влюбленным, вероятно в
пятую каюту, порадоваться чужому счастью. Нет, не чужому, счастье для них
становилось общим!
   Студенты глядели на экран, и им тоже было радостно от сознания, что
глаз "Альтаира" подсмотрел, а микрофон подслушал эту обыкновенную сценку в
жизни советского человека. И казалось ребятам, что экран сейчас светится
особенно ярко и корма теплохода освещена не фонарем, а солнцем, будто еще
повторяет громкоговоритель счастливые простые слова.
   ...Пять минут - недолгий срок. Но за это время конструкторы "Альтаира"
   успевали увидеть и услышать многое. Как в фильме, смонтированном
опытным режиссером, на экране телевизора появлялись все новые и новые
кадры.
   На корме парохода спорили два старика, представители почти что
родственных профессий, - наборщик и библиотекарь. Оба ехали к
ставропольским нефтяникам. Один нашел себе работу в многотиражке, другой -
в местной библиотеке.
   В Сталинград спешил "заслуженный мастер подводных глубин", опытный
водолаз. Он убеждал тоненькую девушку, тоже мастера своего дела, бригадира
маляров, что его всегда привлекала профессия маляра, с чем Лева, например,
не мог не согласиться. Великолепное, красивое дело!
   Строится ли дом, Дворец культуры, школа, наконец самая большая в мире
гидростанция - кто заканчивает строительство? Маляр. И вот эта самая
обыкновенная девушка взмахнет в последний раз кистью, скажем, отделывая
входную дверь генераторного зала и, как бригадир маляров, доложит своему
начальнику: "Строительство гидроэлектростанции закончено".
   К сожалению, из всех их разговоров друзья не могли понять, где сейчас
находится теплоход. Люди стремились скорее попасть - кто в колхоз, на
целинные земли, кто на стройку, к нефтяникам, всюду, где начиналась их
новая жизнь. Все мысли их были там, говорили только об этом, и никто не
интересовался названиями пристаней, мимо которых они проезжали.
   Опять и опять включался "Альтаир", но сведения о том, где он сейчас
находится, были чересчур скудны.
   Некоторые из пассажиров проводили отпуск в поездке по Волге. Другие,
особенно волжане, считали, что водным путем удобнее добраться к месту
новой работы, принимая во внимание свой большой багаж. Люди ехали всей
семьей, надолго и всерьез, - приходилось брать с собой и диваны и корыта.
Жизнь должна быть нормальной, хозяйственной, зачем же отказывать себе в
удобствах, коли нет в том особой необходимости!
   На корме теплохода против "Альтаира" стоял одинокий фикус, листья его
вздрагивали, будто от холода. Рядом - пузатый самовар, завернутый в
скатерть, труба от него, гладильная доска, зеркало, утюг. Все вещи, а
вместе с ними и домашний уют, перекочевывали в полном порядке.
   Студенты-путешественники старались определить местоположение теплохода
по каким-либо косвенным признакам. Они изучили весь путеводитель, знали,
что некоторые пристани славятся копченой стерлядью, другие - раками или
ранними яблоками, но дело было ночью, и пассажиры об этом не говорили.
   Надо было принимать решение. Куда же, в конце концов, ехать? На какой
пристани выходить? Долго спорили, и Женя подвел итог.
   - Мне думается, надо встречать теплоходы в Куйбышеве, - откашлявшись,
сказал он и еще плотнее закутался в одеяло. - Там наверняка мы найдем ящик.
   Лева обрадовался: то же самое предлагал и он.
   - Я очень хорошо представляю себе место, где стоит наш ящик. Примерно
метрах в пяти от кормового флага. С левой стороны.
   На губах Митяя показалась едва заметная улыбка.
   - Странно! Наши взгляды сходятся... - Он порылся в кармане и вытащил
какой-то рисунок. - Нет, не то. Это я фильтр для краски раздраконивал. -
Пошарил в другом кармане. - Опять не то. Вычисления Афанасия Гавриловича.
   Наконец Митяй нашел нарисованный им план кормы теплохода и расправил
его на диване.
   - Вот, глядите, - он отметил ногтем предполагаемое местоположение ящика.
   - Здесь аппарат. А это расстояние в метрах до шлюпки. Думаю, что
рассчитал точно.
   Журавлихин рассматривал план, довольный, что Митяй позабыл о ссоре с
Левой. Нечего спорить и упрекать друг друга, когда впереди столько дел.
   После подробного обсуждения пришли к общему решению: надо ехать до
Жигулей.
   - А теперь покажи, что у тебя получается с фильтром, - спросил Лева, по
праву считая себя инициатором этой затеи.
   Не все нравилось Усикову в проекте Митяя, многое еще оставалось
недоработанным и сырым, однако авторитет профессора Набатникова - он в
основном одобрил идею Гораздого - удерживал Леву от серьезных критических
замечаний. Кроме того, не хотелось ссориться: Митяй - ведь он очень
обидчивый.
   Передавая ему чертеж, Лева польстил:
   - Я всегда говорил, что в тебе, Митяй, скрываются задатки гения. Ты,
Женечка, побудь здесь, а мы поищем Афанасия Гавриловича, пусть он это
лично подтвердит.
   Лева и Митяй направились было к двери, но Женя остановил их:
   - Минутку, ребята. - Он посмотрел на часы. - Попробуем проверить еще
одно гениальное открытие.
   Усиков погасил свет и насмешливо спросил:
   - Хочешь установить рекорд дальности приема Московского телецентра?
   - Бери выше. Я же рассказывал, что вчера принимал передачу с
неизвестной планеты, населенной собаками. Преобладающий костюм - фраки.
   - Странный мир! Собаки носят фраки... - с завыванием проскандировал
Левка, подражая манере чтения многих поэтов.
   Женя запомнил волну, что вчера принимал, и настроил на нее телевизор.
   Экран мгновенно осветился. Лева, затаив дыхание, дрожал в предвкушении
чего-то необыкновенного. Из разрозненных темных пятен постепенно
складывалась прыгающая картинка.
   Смотреть, как Женя нестерпимо медленно крутит ручки, Лева просто не мог.
   Страшно хотелось поскорее остановить бегающие полосы и смыть туман с
непонятного изображения.
   - Оставь! - рассердился Митяй, когда нетерпеливый Лева протянул руку к
телевизору.
   На экране появляется довольно четкая картина. Ночное пустынное поле.
   Какие-то звери с остроконечными головами, безносые и безротые, с
черными провалами глаз, безмолвно двигаются на зрителя, держа в щупальцах
горящие факелы. Звери идут шеренгами, поддерживая точное равнение; в этой
неслышной их поступи чувствуются тайная злоба и трусость. Они
оглядываются, будто за ними кто-то идет по пятам. Смотрят с экрана пустыми
дырами, как глазницами черепов. Остроконечные головы покачиваются в такт
шагам.
   Звери удаляются и тащат за собой на веревке черную бесформенную массу,
чем-то напоминающую человеческую фигуру. Голова подпрыгивает на камнях.
   Лева закрыл глаза от неясного страха. Никогда он не был трусом, но его
впечатлительная натура попросту не могла вынести этого дикого,
отвратительного зрелища. Достаточно он начитался всяких вымыслов о жизни
на разных планетах. Романисты придумывали фантастических марсиан с
огромными головами и щупальцами, глазастых морлоков - ночных диковинных
существ, питающихся кровью своих собратьев. Со страниц таких книг смотрели
на Леву гигантские пауки с острыми клювами, летучие мыши с грустными
человеческими глазами, прозрачно-студенистые жители Сатурна и летающие
ящеры - мыслящие хозяева Венеры. Всех их досужие выдумщики наделили
звериными инстинктами и скверным характером, оставляя только за человеком
гуманность, простодушие, любовь ко всему живому и справедливости.
   Немудрено, что Усиков с самого раннего детства представлял себе
каких-нибудь Марсиан отвратительными, злыми существами с характером гиены.
Не потому ли чудовищная картина на экране телевизора заставила Леву
серьезно задуматься над шуточным предположением Жени, будто он принимал ее
с другой планеты, тем более что, рассуждая теоретически, такой прием
вполне возможен?
   Экран потускнел, и сколько Женя ни настраивался, изображение не
появлялось.
   - Межпланетное телевидение, - сказал он, щелкая выключателем. -
Интересно, кем оно организовано - псами или остроголовыми?
   Сказано это было с небрежной усмешкой, так как, невзирая на
теоретические обоснования, сделанные им еще в прошлый раз, трезвый голос
рассудка все же не допускал столь фантастической мысли, как существование
телецентров на других планетах.
   - До сих пор не могу прийти в себя... - пробормотал Лева, стирая пудру
с потного лица. - Если бы я не верил в технику, то подумал бы, что это
сон, мистификация.
   Митяй усмехнулся его детской наивности.
   - Ничего особенного. Земная передача.
   - Ты с ума сошел! - рассердился Левка, ударив себя кулаком по колену. -
Человек не может дать такой власти ни собакам, ни зверям. Да и нет таких
зверей на земле. Человекообразные-остроголовые... Может, встречались в...
этой самой... ну, как ее?.. мезозойской эре? - Он в задумчивости потер
лоб. - Нет, не припоминаю. Вероятно, профессор знает.
   - Глупо спрашивать, - сказал Митяй, испугавшись, что Левка сейчас же
побежит к Набатникову. - Не вздумай ему рассказывать - стыда не оберешься!
   Лева смешно вытаращил глаза.
   - Но почему же?
   - А потому! - оборвал его Митяй. - Нечего к серьезному человеку с
ерундой лезть. Ведь это бред собачий, причем в буквальном смысле.
   - Ты же ему свои чертежи показывал? - не удержавшись, съязвил Лева.
   - Спасибо за сравнение! - вежливо поклонился Митяй.
   - Прости, больше не буду, - Лева боялся, что снова возникнет ссора. -
Шуток не понимаешь...
   - Нет, твоего остроумия.
   - Довольно болтать! - поморщившись, сказал Журавлихин. - Устал я от
ваших пререканий. Идите на палубу. Скоро большая пристань.
   - Идем вместе, Женечка, - лисой подкатился к нему Лева. - Вечер теплый,
закутаем тебя. Надо же воздухом подышать.
   - Ладно, идемте. Уговорили.
   - Ты бы хоть напудрился, - предложил Митяй, рассматривая малиновое лицо
Левки. - Да нет, пожалуй, ничего. Подумают - загорел, кожа слезает.
   Лева зашел в свою каюту и там, двигаясь перед зеркалом взад и вперед,
примерял кепку Митяя, рассчитывая найти такое положение под лампой, где бы
тень от козырька закрывала все лицо. Он помнил, что на палубе горели
верхние матовые плафоны.
   Свежий ветер гулял по палубе. Женю с накинутым на плечи одеялом Митяй
повел с подветренной стороны. Придерживая кепку, Лева шел рядом.
   Профессора они нашли на скамье неподалеку от кормы.
   - Наконец-то! - обрадовался он. - А я жду, волнуюсь, как мальчишка...
   Были передачи?
   - Да, - ответил Женя. - Ничего они не могли подсказать. Но почему же вы
не зашли?
   - Не имею права. Серьезным испытаниям мешать нельзя. Садитесь, ребятки,
- сказал он, похлопывая руками по скамейке. - Проведем небольшую научную
конференцию.
   После т