я, не клеймят. Кто за это отвечает?
   - В самом деле, кто? - опросил лейтенант милиции у редактора местной
газеты, который пришел сюда специально по его просьбе. - У нас ведь другие
обязанности.
   Как ни интересно было Вадиму и Леве поспорить по данному поводу, но
дела, дела! Бродяга "Альтаир" мог уже удрать в Монголию, а Толь Толич,
освободившись от лишнего груза, успеет исчезнуть в горах Северного
Казахстана.
   Пришлось извиниться перед лейтенантом и попросить не затягивать
разговор. Нельзя ли откланяться?
   Редактор проводил ребят до двери, пожал им руки, поблагодарил за
"сигнал" - этим делом он обязательно займется, - и они стремглав побежали
по коридору.
   Навстречу со сжатыми кулаками шел Митяй. Случилось что-то непоправимое.
 
 

                                   Глава 3 

   НАКОНЕЦ-ТО!
 
 
   Митяй страшно обозлился на Левку, не хотел даже с ним разговаривать.
Еще бы! Женя договорился насчет машины, просил шофера подождать. Вот-вот
ребята придут с рынка. Но куда там! Прошло два часа, а они словно
провалились.
   Но это еще не все. У "Альтаира" звук пропал. Теперь искать бродягу
гораздо труднее. А все из-за Левки. Поехали бы сразу, глядишь, догнали бы.
Сейчас надежда потеряна.
   Началось все с того, что Митяю удалось принять довольно ясное
изображение, когда машина Толь Толича проезжала по улице какого-то городка
или поселка. Промелькнули белые колонны клуба и большой щит:
   "Сегодня танцы". Никаких других подробностей Митяй не заметил. Машина
остановилась возле открытого окна одноэтажного домика, и здесь, как
показалось Митяю, звук исчез. Мотор заглох, хлопнула дверца - и все.
   Полная тишина.
   - Ну, это еще ничего не значит, - успокоил Митяя Журавлихин, когда тот
рассказал ему о последней пятиминутке. - Просто тихая улица. Звуков могло
и не быть.
   - А окно? Там же девчонки танцевали. Подо что, спрашивается?
   Естественный вопрос, но чересчур наивный. Разве Митяй не знает, что
есть любительницы, которые могут часами танцевать лишь под шарканье своих
подошв. Действительно, так и было. Но уже в следующую пятиминутку девушки
с бантиками в косичках, видно еще школьницы, кружились под музыку
громкоговорителя.
   Ясно, что по этому признаку нельзя было определить, где сейчас стоит
машина Медоварова.
   Митяй гордился своей находчивостью, побежал на переговорный пункт,
узнал, как называются ближайшие крупные поселки, нашел их на карте и стал
названивать. Собственно говоря, у него было два существенных признака, по
ним он мог определить, где остановилась машина с "Альтаиром". Прежде всего
- это клуб с колоннами и сегодняшнее клубное "мероприятие", известное
Митяю по афише.
   Несчастный Митяй! Даже Левка, из-за которого весь сыр бор загорелся,
дважды виноватый Левка, и тот над тобой потешался. "Неужели ты не подумал,
что по этим данным ничего не узнаешь?" Денег на телефонные переговоры
потратил много, а толку никакого. В шести заводских и шахтерских поселках,
в двух больших колхозах все клубы были с колоннами, и во всех сегодня
танцы.
   Теперь Митяй дулся на Багрецова: почему он, человек, много
путешествующий - и клубы видел, и афиши, - почему не предупредил вовремя,
а вместо помощи занимался посторонними делами? Не случайно он оказался в
милиции. Так ему и надо.
   Митяй подсчитал убытки от телефонных переговоров, осознал, какая
огромная брешь появилась в общей кассе, и с тех пор не мог без раздражения
видеть колонны и слышать танцевальную музыку.
   Но самое обидное, о чем Митяй и вспоминать не хотел, - это то, что в
конце концов Левка, типичный "штрафник", а с ним и Багрецов добились
желаемого успеха, не потратив ни копейки. Женя хлопотал насчет машины,
нашел одну, но она, по вине того же Левки, уехала. Потом он ничего
сорганизовать не сумел. За дело взялся Митяй. Шофер-"калымщик" запросил
"по двадцатке с носа", Митяй сторговался по десяти, но "инспектор
справедливости", при явной поддержке Багрецова, категорически
запротестовал и грозился отвести рвача в милицию. "Видно, Тушканчику там
понравилось, - усмехнулся Митяй. - Пойдет вроде как в гости к друзьям".
   И Лева пошел, но не с шофером, а с Багрецовым. О чем там был разговор,
Митяй не расспрашивал, но все-таки попутная машина, бесплатная - откуда у
студентов деньги! - была найдена. Левка, правда, хвастался, что пресса
помогла, редактор звонил в райком или райисполком, всех на ноги поставил.
   - А все почему? - важничал Лева. - Потому, что мы с Димочкой не
равнодушные, как некоторые, - тут он косил на Митяя лукавым глазом. -
Настоящие люди понимают это, ценят. Вот тебе и результат.
   Митяй иронически посматривал на перевязанную руку Вадима, ссадину на
виске и думал, что это тоже "результат", но, зная его происхождение, не
мог отказать Вадиму в благородстве, хотя сам так бы никогда не поступил.
   Характер не тот.
   Через час путешественники уже сидели в кузове грузовика. К вечеру стало
холодно, пришлось укрываться мешками и рогожами.
   Здешний резко континентальный климат пришелся Леве не по вкусу.
   "Странные шуточки! - злился он, дрожал, зуб на зуб не попадал. - Днем
вялишься, как вобла, на солнце, а ночью чувствуешь себя судаком
свежезамороженным. Абсолютно неусовершенствованная природа. И когда мы ее
окончательно переделаем!"
   Глядя на голубую степь с кустиками полыни, лишаями солончаков, как бы
фосфоресцирующими в лунном свете, Лева мысленно дополнял эту картину, и в
его воображении полынь вырастала в пирамидальные тополя, а блестящие пятна
солончаков превращались в озера.
   Через двое суток путешествия по Казахстану Лева и его друзья
примирились с резкой сменой жары и холода. Но это было еще не самое
худшее. Они страдали от жажды, так как на остановках не могли запасать
воду - не взяли с собой ни фляжек, ни термосов, ни бутылок. С завистью они
посматривали на шофера, когда тот, затормозив машину, пил воду прямо из
горлышка. Это, наверное, очень вкусно, но ребята мужественно выносили
жестокий соблазн и как один отказывались от предложения шофера промочить
горло. "Спасибо, мы только что пили".
   Лева чувствовал себя заправским туристом и, не глядя на молчаливое
неодобрение Митяя, напевал туристскую студенческую песенку, услышанную от
знакомых ребят из университета:
 
   Потому что мы народ бродячий, Потому что нам нельзя иначе.
   Потому что нам нельзя без песен, Чтобы в сердце не забралась плесень.
 
 
 
   То, что приключилось с ним в шахтерском поселке, было давно позабыто, и
когда прибыли в Малые Курнаки, Лева решил бежать в библиотеку, чтобы
узнать, какие книжки здесь больше всего читают.
   Митяй всполошился и, уже ни на что не надеясь, заявил окончательно и
категорически:
   - Вот что, товарищ Журавлихин. Или я, или он! Уеду, честное слово, уеду!
   До коих же пор терпеть такую недисциплинированность!
   Женя обещал принять меры, а Митяй требовал самых суровых, предлагая
"спутать" Левку, как коня на лугу.
   На почте Женя получил телеграмму из железнодорожного клуба. В ней
сообщалось, что радиолюбитель Фомочкин, отдыхающий сейчас в санатории
имени С. Лазо, записал множество наблюдений о путешествующем передатчике.
С помощью, правда, довольно примитивной пеленгации Фомочкину удалось
проследить путь машины. Все эти данные целесообразно получить от него
лично. Санаторий находится недалеко от Малых Курнаков.
   Телеграмма обрадовала Журавлихина. Сведения могли оказаться очень
ценными, главное - есть возможность получить их прямо из первоисточника.
   Конечно, надо встретиться лично, расспросить Фомочкина поподробнее и
кстати определить точность его пеленгации. Нет ли там, на месте,
каких-либо отражений от гор, - ведь они могут сильно изменить общую
картину и привести к ошибке. Неизвестно, какой луч принимал Фомочкин,
прямой или отраженный.
   Короче говоря, только опытный радист должен встретиться с Фомочкиным.
   Любой из четырех, но, конечно, не руководитель "поисковой группы" -
Журавлихин. Ему положено вести дипломатические переговоры с Медоваровым -
значит он должен пробираться кратчайшим путем через перевал и ждать на
шоссе машины. Санаторий находится в стороне от перевала, а время дорого.
   Послать Леву Усикова? Ни в коем случае) Журавлихин обещал Митяю, что
дважды не оправдавший их доверия Левка лишится навсегда самостоятельных
поручений, тем более таких ответственных.
   Лева не удержался и с ехидцей предложил:
   - Иди ты, Митяй, поздравь Ваню Капелькина. То есть, я хотел сказать,
Фомочкина. Да на обратном пути дай ребятам телеграмму: "Миссия закончена.
Шлите... это самое... лавровый венок".
   Даже бровью не повел Митяй. Левкины насмешки его не трогали, а Женя
человек чуткий, знает, кого послать в санаторий. К примеру, того же
Багрецова. Хоть и одного с Левкой поля ягода, но малый понимающий в
пеленгации, а главное - на него никто не будет смотреть как на
шляпу-растяпу: потерял, мол, ящичек, такой-сякой. Никто не будет
расспрашивать: "Нельзя ли, дорогой товарищ, уточнить обстоятельства этого
неприличного дела? Интересно послушать".
   Журавлихин понимал состояние Митяя, хотя и не оправдывал его, понимал
также, что лучшей кандидатуры, как Багрецова, который смог бы обстоятельно
переговорить с Фомочкиным, трудно сыскать. Но... Ах, это проклятое "но",
опять оно мешает серьезному делу!.. Журавлихин чувствовал неловкость,
какую-то нелепую скованность, когда на правах руководителя ему приходилось
отдавать распоряжения Багрецову.
   Выручил Митяй, он сам предложил Вадиму:
   - Мне думается, для пользы дела именно тебе надо поговорить с
Фомочкиным. Пусть он припомнит все высказывания Толь Толича, что слышал по
радио. А ты, как лучший друг Медоварова, - Митяй понимающе улыбнулся, -
изучил его характер и манеру выражаться всякими недомолвками. Тебе они
многое подскажут.
   Женя молча кивком подтвердил доводы Митяя.
   - Ну что ж, я готов, - охотно согласился Вадим.
   Лева вскочил на ноги.
   - И я с тобой!
   - Я тебе дам "с тобой"! - рассердился Митяй. - Всюду свой нос суешь.
Вот уж действительно - коня куют, а лягушка лапы подставляет.
   Женя поморщился. Грубоват Митяй. Ладно, он Левку лягушкой обозвал, это
куда ни шло, по-дружески. А что касается сравнения Багрецова с конем,
которого куют, то оно просто нетактично. Получается, будто он, Женя,
соглашаясь послать Багрецова в санаторий, "подковывает" товарища, то есть,
в вольном переводе с языка болельщиков футбола, делает подлость по
отношению к нему. Как же поступить?
   Долго бы мучили Женю сомнения, их победила решимость Багрецова. Он
быстро собрался в дорогу. Лева критически осмотрел его костюм.
   - Как же ты пойдешь в санаторий? Там, наверное... это самое... и
девушки есть. Ты же перепугаешь их до смерти. Представь себе, выходит из
кустов бродяга...
   Багрецов понимал это и без Левкиных предупреждений. "Кстати, опять-таки
не очень тактичных, - отметил про себя Женя, укоризненно глядя на своих
подопечных. - Ох, и шлифовать их еще нужно! Прав Афанасий Гаврилович:
   неотесанные ребята, как камни шершавые. Никакой в них нет чуткости к
товарищу. Что пришло на ум, то и ляпнет. То конь, то бродяга, черт знает
что!"
   А "бродяга" стоял с опущенными плечами, ежился и чувствовал себя
скверновато. В сравнении с ним его новые товарищи выглядели как на
картинке в журнале мод, костюмы прямо с иголочки. Даже у Левки его пестрая
клетчатая рубашка хоть и выгорела чуточку, но зато целая, без единой
дырочки, ни одной заплатки.
   Больше всего досталось плащу и когда-то чудесному голубовато-серому
костюму Вадима, После поездки в товарном вагоне костюм стал грязен от
угольной пыли, а вчера брюки украсились пятнами от машинного масла (где в
него влез Багрецов, до сих пор неизвестно). По совету Левы
многострадальный Димкин костюм выстирали в горной речке. Брюки укоротились
и едва прикрывали щиколотки. Рукава и полы пиджака тоже карикатурно
уменьшились. Пуговицы не сходились на животе, воротник упрямо приподнялся
и ни за что не хотел занять прежнее положение.
   Прибавьте сюда легкую гофрировку, что была весьма характерна для всего
костюма, и вы можете представить себе, как выглядел когда-то франтоватый
Багрецов, послушавшись Левиного совета. Правда, Усиков утверждал, что
технология стирки была соблюдена в соответствии с его жизненным опытом,
что холодная вода не противопоказана шерстяным вещам. Но вся беда
заключалась в том, что костюм был сшит из бракованной полушерсти и куплен
Багрецовым в комиссионном магазине. Живописные дырки и мелкие заплатки
появились значительно позже, здесь магазин не виноват, надо быть
осторожнее в дороге. А этой осторожности Вадиму, как всегда, не хватало.
   - Есть выход, - обрадованно заявил Лева, Ему очень не хотелось
отпускать друга в столь непрезентабельном виде. - Давай твой плащ. Он
никак не отстирывается, а мы его выкрасим несмываемой краской. В два счета
высохнет.
   У Багрецова удивленно поднялись брови, но Левка продолжал доказывать,
что эта операция займет не больше двадцати минут.
   - Давай, давай! - суетился он и уже вырвал у Вадима плащ, небрежно
взятый им на руку. Он все-таки был полезен - прикрывал слишком короткий
рукав и дыру на левой штанине.
   - Левка, брось дурить! - прикрикнул Митяй. - Какие у тебя есть краски?
   - Малиновая и зеленая. А что? Зеленая вполне подойдет, Багрецов
представил себе, как это будет выглядеть, и молча протянул руку за плащом.
Ассортимент красителей явно не подходил.
   Ни Лева, ни Митяй даже не подумали о том, чтобы отправить Багрецова в
приличном пальто Жени. Рост у них одинаковый, комплекция тощая. Так почему
же не одеть делегата поисковой группы как полагается? Ведь он должен
встретиться с местным населением и гостями, приехавшими из разных
республик в санаторий имени С. Лазо. Почему не взять у Жени пальто? На
этот вопрос и Лева и Митяй ответили бы сразу: они не имеют права
подвергать испытаниям и без того не блестящее здоровье своего
руководителя. Вадим может задержаться до позднего вечера, а оставить
Женечку без пальто на холоде равносильно преступлению.
   А что же сам Журавлихин? Неужели, при всей его чуткости, он может
допустить столь вопиющую несправедливость? Неужели он не понимает, что
такому самолюбивому парню, как Багрецов, совестно и просто нельзя смешить
людей маскарадным костюмом бродяги?
   В том-то и дело, что Журавлихин понимал это прекрасно, но боялся еще
больше обидеть Вадима, предложив ему свое скромное пальто, как "шубу с
барского плеча". Ах, если бы не Надя! Вот ведь какая сложная история!
   Шагу не ступишь, не вспомнив о ней. Жить очень трудно.
   Женя теребил пуговицы своего злосчастного пальто, расстегнул одну,
потом, словно опомнившись, опять застегнул. Вадим заметил это и, чтобы
избавить Женю от мучительной неловкости, быстро побежал по тропинке вверх.
   Вслед за ним бросился Митяй. Догнав его уже на повороте, проговорил,
запыхавшись:
   - Снимай пиджак. - Не давая Вадиму опомниться, он сам стащил с него это
будто изжеванное теленком одеяние и кинул на траву. - Возьмешь мой. Да не
изорви, смотри.
   Надо было понять всю глубину и самоотверженность этого поступка. Митяй
жертвовал своим чуть ли не единственным хорошим костюмом. Ясно, что после
путешествия Багрецова среди колючих зарослей, да еще при его аккуратности,
пиджак Митяя мало чем будет отличаться от рваного Димкиного отрепья. Но и
на это соглашался Митяй, так как чувствовал себя виноватым. Ведь не
Багрецов, а он сам обязан был идти к Фомочкину.
   После выполнения задания Вадим должен спуститься на шоссе, где ребята
надеялись перехватить машину Медоварова. Еще раньше на карте уточнили
место встречи и на всякий случай договорились о радиосвязи на
"керосинках". Одну из них Вадим взял с собой, а другую оставил Усикову,
причем категорически запретил ему лазить внутрь, боясь за целость аппарата.
   Так начинались первые практические испытания радиостанций Багрецова в
горах. Для экономии горючего "керосинки" решили включать только на десять
минут в конце каждого четного часа.
   Не будем подробно описывать путешествие друзей через перевал, начатое
сразу же после того, как скрылся Вадим, Левка натер себе ногу и на чем
свет стоит ругал Митяя за черствость характера. Митяй мужественно сносил и
невзгоды пути и несправедливые упреки "инспектора справедливости".
   Журавлихин держался с солидным достоинством, только сейчас он
почувствовал подлинную ответственность за моральное и физическое состояние
своих подчиненных. Единственно что смущало его и тревожило - это долгое
молчание Багрецова. В последний раз он сообщал, что уже прибыл в
санаторий, а потом, несмотря на настойчивые вызовы, связь с Вадимом была
окончательно потеряна. Лева тайком от Жени и Митяя повернул ползунок
реостата накала ламп, для чего залез отверткой внутрь радиостанции. Думал,
что это поможет, но связи все равно не было.
   "Альтаир" принимался нерегулярно - видимо, мешали горы, сквозь них не
пробивался радиолуч. Поднявшись на перевал, Женя сумел довольно уверенно
принять одну из "пятиминуток", но узнать что-либо конкретное о местности,
где проезжали машины Медоварова, было затруднительно.
   Мелькали деревья, повисшие на крутых горных склонах, чахлый, костлявый
кустарник бежал вдоль шоссе. На мгновение скользнул по экрану белый домик,
похожий на сторожевую будку, глиняный забор. И опять однообразная, скучная
дорога.
   Но вот наконец и эта дорога. Она видна уже не на экране, а в натуре,
скупая по краскам, настоящая. К ней спустились путешественники, терпеливо
ожидая, когда поедут мимо машины Медоварова.
   Едва лишь показывался вдали грузовик, как ребята вскакивали и занимали
свои наблюдательные посты на обочине дороги. Никто из них не сомневался,
что даже сквозь стекло кабины можно сразу узнать характерное лунообразное
лицо Толь Толича с черными пятнышками усов.
   Машины проходили редко. Ребята изнывали в ожидании. Лева устало напевал
туристскую песенку:
 
   Мечта туриста всем ясна:
   Протопать все пути-дороги, - А для того во время сна Расти себе большие
ноги.
 
 
 
   Митяй клевал носом и Левкину песенку воспринимал как колыбельную.
   Женя смотрел на каменистый склон. Сухое дерево прицепилось к нему
корнями. Ветер свистел в ветвях, В душе возникала бесплодная жалость,
утомительная и скучная. Опять думалось о Багрецове, о Наде. Ничего не
поймешь. Снова и снова Женя перечитывал Надино письмо, пытаясь найти между
строчек хотя бы намек на ее истинные чувства. Кому же, в конце концов, она
отдает предпочтение? Багрецову или ему, Жене? Где же разгадка?
   А Надя стремилась раскрыть все тайны, связанные с необыкновенными
передачами телевидения, но никак не тайны своего сердца, что особенно
тревожило Журавлихина. Она писала:
   "Привет Вам, дорогой Женечка!
   Привет Вашим верным друзьям - плавающим и путешествующим. Говорят, что
хуже всего на свете - ждать и догонять. Насчет последнего вам известно
лучше меня, а что касается ожидания - могу поделиться своим опытом. Я
мучительно долго ждала от вас письма, злилась и чувствовала себя ужасно. В
самом деле - как вам не стыдно! Неужели так трудно написать хоть несколько
строчек? Кроме лаконичных телеграмм, ни я, ни Вячеслав Акимович ничего не
получали. Можно было обидеться или нет? За все наши заботы - черная
неблагодарность.
   Наконец прибыло Ваше чуточку сумасшедшее письмо. Я понимаю, что оно,
было продиктовано жгучим любопытством по поводу, как вы называете,
"межпланетных телепередач", а никак не дружеским расположением к
работникам нашей лаборатории. Вячеслав Акимович поручил мне собственными
словами, без особых технических премудростей, терпеливо разъяснить
сущность этого "межпланетного телевидения".
   Далее Надя подробно описывала летающую лабораторию, потом перешла к
"вопросу по существу", то есть к объяснению происхождения некоторых
передач, принятых студентами на Волге.
   "Цените, Женечка, мою заботу, - писала Надя. - Начинаю четвертую
страницу, отрываю у себя драгоценное время, и все