ал дружбу -
ради нее не жертвуют большой любовью. Но в то же время не мог себе
представить, как бы сим поступил, если б в жизни, а не на сцене встретился
с подобной ситуацией. Во имя дружбы на что не пойдешь!
   Сейчас он столкнулся с иными обстоятельствами. Багрецов ему вовсе не
друг. И Женю это мучило. Какие-то непонятные отношения, может быть
довольно высокого этического порядка, заставляли его искать ответ у
совести.
   Прислонившись к барьеру и перебирая пальцами свои редкие волосы, он
опять занялся самоанализом. Такова уж склонность характера. Как говорили о
нем однокурсники: "Женечка - думающий товарищ".
   "Попробуем поставить себя на место Багрецова, - размышлял Журавлихин. -
Человек хорошо знает Надю и любит ее... Сейчас отправляется в экспедицию.
По его словам, уезжает затем, чтобы проверить свою.
   конструкцию и по возможности постараться забыть эту самую Надю. Что
происходит дальше? Пока Багрецов занимается испытаниями, какой-нибудь
молодец, вроде меня, ходит с Надей в кино, катается на лодке и норовит,
чтобы та навсегда позабыла бедного путешественника. По совести это? Не
очень".
   Кто знает, к чему привели бы Журавлихина подобные рассуждения, но в
этот момент он увидел Надю Колокольчикову.
   Шла она торопливо, как бы прищелкивая каблучками. Пестрое легкое платье
развевалось на ветру. Коротко стриженные волосы с медным отблеском
поднимались вверх, чем-то напоминая гребень молодого петушка. Женя вдруг
почувствовал, как сердце его, вопреки всем законам физиологии,
перемещается вправо. Впрочем, он не мог этого точно определить, хотя и
ощущал что-то похожее на подобную ненормальность.
   Надя несла довольно увесистый чемодан. Чуть не споткнувшись, Журавлихин
бросился ей навстречу и взял чемодан с аппаратом.
   - Вы один? - Надя удивленно приподняла бровь. - Ребята помчались искать
машину где-то в районе Песчаных улиц. Вы там...
   Женя прикусил язык. Вырвалось лишнее слово. Надя проницательно
посмотрела ему в глаза, как бы пытаясь понять причину странного
совпадения. Ведь она только что приехала с Песчаной улицы...
   В сознании Журавлихина спорили два ранее намеченных решения: либо
следует соблюдать такт и ни слова не говорить о свидании, при котором, он
невольно присутствовал, либо рассказать все начистоту и, поборов ложную
скромность, спросить Надю о маршруте Багрецова.
   Пришлось выбрать последнее. Нельзя терять ни минуты, иначе "Альтаир"
   вырвется за пределы Окружной железной дороги и его не обнаружит ни
один, даже самый сверхчувствительный приемник.
   - Наденька... я вас видел... там... - выдавливая из себя слова, говорил
Журавлихин. - Вы были... не одна.
   - Допускаю эту возможность, - небрежно заметила Надя, открывая чемодан.
   - Следили за мной?
   Женя покраснел, вытащил платок и прижал его к мокрому лбу.
   - Простите, это случайно... - И, понурившись, спросил: - Куда он едет?
   Надя кусала губы от обиды. Она не могла допустить мысли, что этот
скромный, вежливый и чуткий человек так грубо воспользуется подслушанным
разговором. Как ему не стыдно!
   А Женя видел Надю будто сквозь запотевшее стекло, не зная, говорить ли
дальше или обратить все в шутку, просить извинения или просто молчать.
   Топорщатся на голове красноватые гребешки, вздрагивают от ветра, и
кажется Жене, что Надя бросится на него рассерженным петушком, проучит как
следует за глупую бестактность. Кстати, этого ему очень хотелось. С каким
наслаждением он искупил бы свою вину!
   - Надо узнать, куда... он едет, - растерянно бормотал Женя; понимая,
что девушка еле сдерживается от гнева. - С какого вокзала? Мы здесь
видели... - Кое-как он сумел объяснить, почему его интересует маршрут
Багрецова.
   Надя готова была простить Журавлихина, предложила сейчас же ехать на то
место, где ее видели, - но, узнав, что ребята там будут раньше,
успокоилась и стала развертывать антенну измерительного аппарата.
   - Вы слышали весь разговор? - помолчав, спросила она.
   - Нет, только начало... Помню, вы ему ничего не могли посоветовать...
На этом передатчик выключился.
   - Значит, вы могли понять, насколько меня интересовало, куда он едет.
   - Нехорошо получилось.
   - Теперь я сожалею. Но кто мог знать, что он отправляется по пути
"Альтаира"?
   - Я не об этом. - Женя вдруг осмелел. - Мне кажется, вы были
несправедливы к Багрецову... простите, я даже знаю его фамилию.
   - Оставим это, - сухо сказала Надя, взглянув на маленькие часики. -
Помогите развернуть антенну. Что смотрите? Попробуем узнать направление.
 
   Вынимая из чемодана блестящие трубки, и торопливо свинчивая их,
Журавлихин с дипломатической осторожностью расспрашивал Надю об
экспедиции, которая его сейчас интересовала не меньше, чем Багрецова.
   Надя отвечала односложно. Она почти ничего не знала ни об экспедиции,
ни о стремлениях упрямого конструктора. Ей было известно, что в одном из
домов напротив сквера живет помощник начальника экспедиции. Он обещал
Багрецову дать ответ сегодня утром, но, вероятно, позабыл, что сегодня
воскресенье, все учреждения закрыты. Багрецов решил караулить его возле
дома. Вот и все.
   Настало время передачи. Женя, бледный от волнения, включил телевизор.
Он уже представлял себе, что "Альтаир" находится либо на багажном складе,
либо - что еще хуже, страшно подумать - в темном товарном вагоне. Ничего
не увидишь, ничего не услышишь, поиски окажутся бесцельными, невозможными.
   Надя хотя и стремилась проявить стойкость и хладнокровие в любом, даже
решающем эксперименте, но сейчас на хорошо знакомом ей аппарате вертела
совсем не те ручки, - вероятно, потому, что поминутно смотрела на экран
телевизора, который интересовал ее гораздо больше.
   Как всегда, на молочно-белом стекле сначала появились тонкие серебряные
нити, затем побежали грязные полосы. Вот они остановились, и Надя увидела
знакомую картину: угол дома, чугунную решетку, кусты и садовую скамейку.
Не было никакого сомнения, что машина все еще стояла возле - сквера.
   Но где же Гораздый и Усиков? Неужели они не встретили своего знакомого
Толь Толича? Женя его никогда не видал, а Надя узнала сразу, едва он
появился на экране.
   Поигрывая концом кавказского ремешка, Толь Толич шел кому-то навстречу
и широко улыбался.
   - Какими судьбами, каким ветром вас занесло в наши края, золотко? -
вкрадчиво говорил он, щурясь от удовольствия. - Нем, так сказать, обязан?
   Совсем вплотную к этой шарообразной фигуре приблизился хмурый Багрецов.
   Губы его вздрагивали.
   - Ведь вы же сами мне назначили, - растерянно сказал он. - Я приехал в
институт, но...
   - Простите великодушно. - Лицо Толь Толича расплылось в еще более
широкой улыбке. - Но ведь мы, золотко, не всегда себе принадлежим...
   Дела, дорогой мой, дела... Заводи, Петрович, поехали!
   У Жени после этих слов упало сердце. Машина опять ускользнула прямо
из-под носа. Вдруг ребята ее не встретят?
   Надя хмурилась, кусала ноготь от досады. Вновь послышался знакомый
голос Багрецова:
   - Погодите! Вы же обещали взять меня. Все документы я оформил.
   - Поздно, милый, поздно! Ваше место, товарищ Багрецов, уже занято. Как
говорится в нашем ученом мире, природа не терпит пустоты. К тому же все
под богом ходим... Позвонили мне вечерком из министерства: нельзя ли, мол,
одну радистку, чью-то там племянницу, зачислить? Человек я маленький,
возражать не приходится. Неприятно, конечно, но я тут не виноват.
Простите, золотко, но если что нужно - прямо ко мне. Пока, дорогой мой!
   Толь Толич повернулся лицом к машине. На экране оно постепенно
увеличивалось. Самодовольное, но в то же время предупредительно-вежливое.
Взглянешь на такого улыбающегося человека - и на душе становится радостно.
Вот он, весь перед вами, доволен своим положением, работой, безоблачным,
солнечным днем, цветочками в скверах, но больше всего доволен тем, что
сможет доставить вам приятное. Если придется отказать, то сделает он это с
грустной улыбкой, признается в своем бессилии, и вам уже становится его
немного жалко. Чудесный, милый, чуткий человек! Посмотрите на него - он
так вам сочувствует... "Эх, - подумаете вы, - зачем я только его
беспокоил?.."
   - Ну и сахарин! - воскликнула Надя. - Ужасно боюсь таких людей!
   Женя не мог с ней согласиться. Ему, впрочем, как и многим другим,
нравилась подобная обходительность. Рассуждал он просто: "Зачем вдвойне
огорчать людей - и вынужденным отказом и суровым тоном? Человеку нужно
посочувствовать, утешить ласковой шуткой, убедить его в неизбежности
принятого решения. Так и в данном случае Багрецов, которому отказал Толь
Толич, хоть и расстроен неудачей, но, конечно, не обижается на него".
   Журавлихин ошибся.
   На экране показалось гневное, возмущенное лицо Багрецова.
   - Вы правы, Анатолий Анатольевич, сейчас уже разговаривать поздно, не к
кому обратиться. Но человек вы не маленький, а мелкий.
   - Не надо горячиться, золотко! - увещевал Толь Толич. - Осенью
заходите, сердечно буду рад. Что значит молодость! Ай-ай! - покачал он
головой и исчез с экрана.
   Загудел мотор, задрожала на экране картинка. Поплыли в сторону кусты,
скамейка, угол дома, и машина выехала на широкую улицу. Замелькали окна,
балконы, тонконогие деревца. Людей было немного, они неторопливо
проплывали по экрану, будто скользили на роликах.
   Возле одного из подъездов стоял Митяй (Женя его сразу узнал по вышитой
рубашке и светлой шевелюре). Он озирался по сторонам, провожая глазами
проходящие машины. Когда мимо него проезжала машина с "Альтаиром", он
безучастно глядел с экрана. Это особенно удивило Женю. Неужели Митяй не
узнал грузовик с ящиками?
   Снова экран потемнел, только бледные косые нити бежали куда-то в
сторону, как весенний дождь.
   - Что за машина стояла возле сквера? - спросил Женя, выключая телевизор.
   - Грузовик?
   - Нет, поменьше. Как это называется? Открытый пикап.
   Вполне понятно, что Митяй не обратил на него никакого внимания. Он
искал свой ящик на грузовиках и не подумал, что багаж может быть
перегружен на любую машину. А так и было сделано. Еще ночью по приказанию
помощника начальника экспедиции части груза перенесли на пикап.
   - Обидно!.. Ужасно обидно! - Надя досадливо прижимала к затылку
поднимающиеся от ветра волосы.
   - Подождем следующей передачи, - попробовал утешить ее Женя. -
Возможно, удастся определить вокзал.
   - Вокзал? - переспросила Надя. - Ну да, конечно... Поезда обычно уходят
вечером... Успеем... - Она помолчала. - А все-таки, Женя, вы странный
человек.
   - Не понимаю.
   Надя вплотную подошла к Журавлихину.
   - Кроме того, что машина отправилась на вокзал, вы ничего не заметили?
   - Нет, почему же! Я был удивлен, когда увидел Митяя. Оказывается, он
искал совсем другую машину.
   - Вы наблюдательны. - Надя лукаво прищурилась, и глаза ее превратились
в маленькие щелочки. - Но где же ваша чуткая, отзывчивая душа? Неужели ее
никак не затронула история с Багрецовым? Ведь это ужасно!
   Женя молчал, толком не понимая, к чему клонится разговор, своим
необдуманным ответом боялся попасть впросак.
   - Вы не догадываетесь, - продолжала Надя, - что значит для Багрецова
упустить эту поездку? О ней он мечтал, готовился - и вдруг... Ужасно!..
   Сладенький, ничтожный человек отказывает ему в день отъезда ради
какой-то неизвестной племянницы... Уверена, что он сам это все устроил,
захотел выслужиться. Никто ему не звонил и не просил подобного одолжения.
   Стараясь обойти острые углы, Надя кое-что рассказала о Багрецове.
   Щекотливость положения усугублялась подслушанным признанием. Совсем
некстати "Альтаир" выдал его Жене.
   Надя понимала, да и по лицу видела, что Жене по меньшей мере неприятно.
   Но странное дело - Надя, хотя ей и совестно было даже перед собой,
испытывала торжество. Пусть видит Журавлихин, как страдают настоящие люди!
   В разговоре с Женей она ничем - ни словом, ни намеком - этого не
выражала. Для нее Багрецов просто друг, способный парень, говорят - даже
талантливый. Речь шла о мучениях изобретателя, а не влюбленного.
   Вадим Багрецов работал техником в научно-исследовательском институте
метеорологии. Строил радиоприборы, учился в заочном радиоинституте на
четвертом курсе. В свободное время (а у него этого времени почти не было)
занимался изобретательством, как он говорил, "для души". Надо сказать, что
он не выдумывал пустые игрушки, не изобретал "вечные двигатели", а строил
вполне полезные приборы. Так получилось и на этот раз. Багрецов вместе со
своим другом, тоже техником, Тимофеем Бабкиным разработал карманную
радиостанцию для альпинистов и разных экспедиций.
   Сделаны были два экземпляра радиостанций, проверили их в лаборатории,
испытали в полевых условиях. Получили эти аппараты вполне хорошие отзывы,
а когда встал вопросе серийном выпуске, потребовалось испытать
радиостанции в действительных условиях, то есть в какой-нибудь экспедиции.
Багрецов встретился - причем случайно - с начальником одной экспедиции,
которая готовилась к отъезду, показал ему свои карманные аппараты.
Начальнику они понравились, и он решил взять с собой молодого изобретателя
на должность радиста.
   Все шло прекрасно, но дорога изобретателя, как говорят, тернистая.
   Начальник неожиданно уезжает. Оформлением командировки Багрецова
занимается помощник начальника экспедиции. Собственно говоря, ему поручен
подбор кадров.
   - Вот он и подобрал, - заключила Надя, - Выбросил человека за борт.
   Нужно ему очень возиться с изобретателями! Да я бы на месте Багрецова...
   Да я бы...
   Она искала слова и не находила. Действительно, положение заштатного
радиста Багрецова пиковое. Если экспедиция уедет сегодня, то где ее потом
найдешь? Пока суд да дело, бумаги, переписка, отпадет надобность в радисте
и его карманных аппаратах. Пройдет лето, и экспедиция вернется обратно.
   Надя рассказывала, гневно стискивая кулачки, а Журавлихин сжился, точно
виноватый за поступок Толь Толича, вежливого, обходительного. Больше того
- Женя ему даже симпатизировал. Мало ли какие соображения могут быть у
помощника начальника экспедиции! Не подходит Багрецов - и все. А сказано
ему об этом в ласковой форме, зачем обижать человека!
   Абсолютной уверенности в правоте Толь Толича у Журавлихина не было, но,
несмотря на это, он возражал Наде:
   - Не сердитесь, Надюша. Девушки очень часто верят первому впечатлению.
   Вы случайно подсмотрели кусочек жизни и сразу уже делаете выводы.
   Товарищ отказал Багрецову, привел доводы. Возможно, он и не виноват.
   Надо снисходительнее относиться к людям. У каждого есть свои недостатки.
 
   - А если они нам мешают?
   - Некоторые можно простить.
   - Не знаю. Не уверена. - Надя протянула руку, указывая вниз: - Смотрите
на эту улицу. Она сейчас широкая-широкая. Я се маленькой еще помню.
   Тогда улицу освобождали лишь от тех домов, которые мешали проезду, А
теперь на месте низеньких, старых и уродливых зданий мы строим большие,
высокие и прекрасные. Пусть вся улица будет прекрасной.
   Журавлихин удивился: Надя заговорила с ним иначе, вполне серьезно и,
как ему показалось, убедительно. Веселая щебетушка, увлекающаяся футболом
и нарядами, вдруг обнаружила перед Женей новые свойства характерна, о
которых он и не подозревал.
   У Журавлихина, как говорили его друзья, "аналитический ум", Женя -
философ, и ему место на философском факультете университета, а не в
радиоинституте. Сейчас он анализировал Надино сравнение: что общего между
созданием нового характера и строительством городской магистрали?
   Он ясно себе представил старую, кривую московскую улицу, с выпирающими
на тротуар купеческими особняками, с полуразвалившимися деревянными
лачугами, лабазами и глухими заборами.
   Взглянув на широкую магистраль, которая пересекала чуть ли не весь
город, на прямые улицы, очерченные светлыми новыми зданиями, Женя подумал,
что Надя права - и теперь, в наше время, трудно вообразить уродливый
купеческий особняк на новой улице.
   Незаметно наблюдая за Надей, - положив руки на высокий барьер, она
смотрела вниз, - Женя чувствовал легкое сердцебиение, голова чуть-чуть
кружилась, будто не Надя, а он смотрит с высоты, смотрит и боится ее.
   Надя почувствовала его пристальный взгляд, спрятала довольную улыбку и
отошла от барьера. Но странное дело - Женя испытывал все то же чувство
беспокойства и головокружения. Видно, не высота здесь была виновата.
   Надя напоминала ему красноголового щегла: маленькая, голосок звонкий,
всегда что-то напевает, живая, веселая.
   Сейчас, сидя на чемодане и проверяя настройку измерительного аппарата,
она тоже тихонько насвистывала, вытянув детские, пухлые губы.
   Перед глазами Жени вновь выплыло хмурое лицо Багрецова. Вспомнилась его
запальчивость в разговоре с Толь Толичем. Смутное, пока еще неуверенное
чувство сожаления прокралось в Женино сердце: "Обидно за парня. Нужно бы
ему отправиться в экспедицию. - И сразу Женя осадил себя: - Очень
подозрительным мне кажется ваше сожаление, дорогой Женечка. Не хотелось ли
вам, признайтесь, чтобы Надин друг на долгое время скрылся с московского
горизонта?"
   Это предположение оскорбило Журавлихина. Странно! Ведь он сам его
выдумал!
   Глубоко вздохнув, силясь забыть о нем, Женя продолжал начатый разговор:
   - Вот вы сейчас набросились на невинного человека. Он, конечно, не
хрусталь. Совесть чуть мутновата и, возможно, даже с трещинками. Но ведь и
многие таковы, если разобраться с пристрастием.
   Надя удивленно посмотрела на него.
   - А как же иначе? Без пристрастия? Ведь это наш, советский человек. С
него много и спрашивается.
   - Согласен. Но переделывать характер куда труднее, чем поворачивать
реки. Здесь мы имеем дело не с техникой, а с человеческим материалом.
   - Который, как вам известно, совершенно изменился за последние
десятилетия.
   Нельзя было с этим не согласиться, но Женя напомнил, что речь идет не о
том, как меняется сознание людей, а о другом, сейчас не менее важном.
   Люди не похожи друг на друга не только цветом глаз и волос, но и
характерами. Каждый из них обладает индивидуальностью. А она бывает разная
- хорошая и дурная. Или, например, встретишься с человеком, кажется он
тебе замечательным; потом посмотришь на него со стороны, даже без
"Альтаира", - и видишь совсем в ином свете. Нет, ничего скверного он не
делает, просто замечаешь досадные черточки его характера.
   - Можно, я напомню две сцены на экране? - спросил Женя. - Не обидитесь?
   Надя щелкнула выключателем и слегка поджала губы.
   - Пожалуйста.
   Стараясь не затронуть ее самолюбие. Женя с опаской подбирал слова:
   - Я думаю, что уже не следует мириться с некоторыми малоприятными для
окружающих особенностями молодого характера. Скажем, моего, вашего,
Багрецова. Ведь мы люди будущего.
   - Тактичность и деликатность - тоже полезные черты в характере будущего
человека, - заметила Надя с иронией.
   - Не менее, чем искренность и простота, - в тон ей ответил Женя. - А
только так я и хочу говорить с вами. Скажите: можно ли оправдать
вспыльчивость вашего друга, когда он назвал помощника начальника
экспедиции мелким человеком?
   - Это резкая, но прямая оценка поведения. Здесь деликатничать нечего.
   - Вы считаете подобную прямоту допустимой?
   - Несомненно.
   Женя задумался. Пожалуй, Надя права. Действительно, если человек
убежден в чьих-то неправильных поступках, то об этом нужно сказать честно
и безбоязненно. Следует только подобрать приличную форму.
   - Извините меня, - Журавлихин подошел ближе и наклонился к Наде, - но я
вновь хочу напомнить о встрече с Багрецовым, которую видел на экране.
   Мне кажется, что равнодушие к судьбе человека - страшнейший порок. С
этим нельзя мириться, за это надо наказывать!
   Надя привстала и, прямо глядя Жене в лицо, резко отчеканила:
   - Я бы очень хотела вас наказать, причем сейчас, немедленно. То, что вы
назвали равнодушием, будет существовать всегда. Поняли? Всегда!
   "Ну как объяснить ему, что я не могла