зг  нормального  человека,  который  начинал  действовать  по  приказу
всел„нного. Дорожные рабочие попались "эсэсовцам" случайно,  им  было  все
равно, кто выполнит задание по нейтрализации угрозы в лице Сухова.
     Увидев Такэду, "дорожники"  прекратили  работу,  переглянулись,  двое
двинулись к нему, а третий принялся доделывать начатое. Когда до инженера,
ждавшего "рабочих" на верхней ступеньке лестницы, осталось метра,  три,  в
руках незнакомцев появились короткие, мерцающие голубым огнем копья.
     Инженер прыгнул им навстречу, начиная первым. Он знал,  с  кем  имеет
дело. Взметнулись нунчаки, и копья вылетели из рук "рабочих", врезались  в
стену коридора,  пронзив  их,  как  бумажные.  Второй  выпад  оружия  Толи
пришелся по каске первого  "рабочего"  и  по  челюсти  второго.  Последний
беззвучно лег, но первый,  весь  какой-то  серый,  пыльный,  перекошенный,
успел перехватить гладкую дубинку нунчака, змеистый зеленый огонь  стек  с
его руки на дубинку, достиг бечевы, связывающей обе  палки  нунчаков  и...
сорвался на пол, потому что Такэда выпустил нунчаки из  рук.  В  следующее
мгновение он вытащил меч.
     Тускло  блеснуло  лезвие,  проделав  зигзаги  вонзившись  в   широкое
запястье  "рабочего".  Убивать  инженер   не   хотел,   потому   что   ему
противостояли обычные люди, не понимающие, что творят. В с еленные  уйдут,
а они снова станут людьми. Но остановить их было необходимо.
     На кисти руки "рабочего" заалела глубокая царапина,  он  вскрикнул  и
отшатнулся, глядя на ручеек крови, стекающий  на  пол  из  пореза.  Такэда
сделал угрожающее движение - "рабочий" поспешно отступил. Но прыгнул  Толя
не к нему, а к третьему  члену  группы,  который  доставал  из-под  жилета
знакомое копье. Бросить не успел: меч инженера коснулся его лица, проделав
борозду от лба к подбородку, минуя  глаз.  "Рабочий"  взвыл,  инстинктивно
поднимая руку к лицу, и нарвался на синюю молнию сработавшего  копья.  Это
не был разряд электричества  или  плазменный  выстрел  -  повеяло  ледяным
ветром, как из гигантского  морозильника,  и  полголовы  "рабочего"  будто
срезало бритвой: она исчезла,  растаяла,  испарилась!  Боевик  еще  падал,
когда Такэда прыгнул назад, к тому из  "рабочих",  которому  досталось  по
челюсти. Но не успел.. "Рабочий" выстрелил в него сгустком зеленого  огня,
сорвавшегося, как показалось инженеру, с костяшек пальцев левой руки.
     Он по-кошачьи извернулся в воздухе, одновременно защищая грудь мечом,
и что его спасло: сгусток огня в форме когтистой медвежьей лапы врезался в
лезвие меча, срикошетировал и пропахал плечо  лезвием  жуткого  холода.  В
голове Толи взорвалась ледяная глыба, и на какое-то мгновение  он  потерял
способность видеть и чувствовать, упав за одно из кресел возите  лестницы,
а когда очнулся, увидел заключительный акт драмы. "Рабочий", стрелявший  в
него огнем, засовывал в портфель типа "дипломат" или  атташе-кейс  черного
цвета  копья  и  предметы,  похожие  на  черные  кастеты.  Затем  коснулся
"дипломата" головой и упал рядом навзничь.  "Дипломат"  свернулся  в  шар.
прочертил черную линию в воздухе и исчез через окно. "Рабочие" лежали,  не
шевелясь: двое без сознания, третий был мертв.  Вселение  закончилось.  На
стене, требующей побелки, остался след от копий -  два  пыльных  кольца  и
дыры в форме черных клякс.
     Не чувствуя плеча, Такэда дотащился до стены,  потрогал  ее  кончиком
меча - твердая. Огляделся. Вздохнув, поплелся дальше по коридору, заглянув
в читальный зал. Два тела на полу у полок - юноша и девушка,  и  третье  -
старушки-библиотекарши за столом - уронила голову на книги.  Живы,  дышат.
Слава Богу! Но где же танцор?
     Такэда вернулся в коридор  и  внимательно  оглядел  свежую  кирпичную
стену, в которой осталось заделать лишь три верхних ряда  Поискал  глазами
что-нибудь тяжелое,  нашел  молоток  и  стал  методично  разрушать  стену,
вытаскивая кирпичи: раствор еще не схватился  и  кирпичи  выпадали  легко.
Никиту он нашел лежащим в  нише,  образованной  пустой  пожарной  камерой,
между старой и новой стенами. Сухов  был  жив,  но  в  себя  не  приходил,
парализованный, видимо, холодным разрядом копий или "кастетов" десанта СС.
Позвонив в скорую и в милицию. Толя потащил тело друга вниз, чтобы  успеть
до приезда тревожных служб.
     Сухов пришел в себя уже дома, на кровати. Долго глядел  на  инженера,
не узнавая, потом отвернулся к стене, как бы давая понять, что обвиняет  в
случившемся именно приятеля.  Толя,  понимая  его  чувства,  не  торопился
оправдываться. Приготовив тонизирующее снадобье: чай,  отвар  шиповника  и
женьшеневый настой, - заставил танцора выпить. Потом  сел  рядом  и  начал
читать книгу.
     Никита не выдержал первым. Жаловаться однако не стал, пересилил себя.
Сказал с горечью:
     - Взяли меня, как  цыпленка!  Эй,  интеллектуал,  говорят,  пособи-ка
подвинуть лестницу. Ну и я помог... "Свита Сатаны"? Или ЧК?
     - Обычные люди, соотечественники.
     - То есть какие еще соотечественники?!
     - Боевики в них вселились, в их мозг. Это называется психовселением.
     Никита немного поразмышлял.
     - Я думал, такие трюки возможны только  в  литературе.  А  почему  же
тогда в меня никто не вселился? Насколько проще убрать меня таким образом:
влез в мозги, приказал броситься вниз с высотного дома, и дело с концом.
     - Психоматрица  не  всесильна,  подать  приказ  телу  выполнить   акт
самоубийства она не может, организм сопротивляется на  уровне  инстинктов,
на уровне подсознания. А вот убить другого - пожалуйста.
     Никита снова немного поразмышлял.
     - Скоты! Зачем я только ввязался в это дело! Или еще не поздно  выйти
из игры?
     Такэда молчал.
     - Ясно, - вздохнул Никита, - значит, поздно. Но ведь я ничего еще  не
сделал, почему они решили меня убрать?
     - Скорее всего, это профилактическая проверка работы "печати зла". Но
могут быть, верными и другие варианты.  Скажем,  у  них  здесь  есть  свои
наблюдатели. Или же "печать зла" обладает обратной реакцией,  сигнализируя
хозяевам о тщетности заклятия.
     Факт, что они послали малый патруль "бархатного вмешательства".
     - А что, есть и большой?
     - Бывает малый, специальный и достаточный патрули.  В  малом  -  трое
боевиков, в специальном - пятеро, ну а достаточный - это прайд СС, уйти от
него, наверное, невозможно. Как и от  десанта  ЧК.  Хорошо,  что  в  нашем
случае малый патруль  был  всел„нным.  -  Такэда  помедлил.  -  Тебе  надо
исчезнуть. Кит.
     - Как это - исчезнуть?  -  повернул  к  нему  голову  Сухов.  -  Куда
исчезнуть?
     - Совсем. Из города.  Из  страны.  Надо  инсценировать  твою  смерть.
Похороны.
     - Ты с ума сошел! А мама? Ты о ней подумал? Ксения тоже...
     У меня же куча родственников, друзей...
     - Маму  мы  на  некоторое  время  отправим  куда-нибудь  подальше,  к
родственникам, пока  ты  будешь  овладевать  собой.  А  с  Ксюшей...  тоже
что-нибудь придумаем. Или у тебя есть другие идеи?
     Никита отвернулся, несколько минут молчал.
     - А я куда денусь? Буду жить под псевдонимом?
     - Вместе со мной. Мне тоже придется "погибнуть". У японцев есть такой
обычай - дзюнси: вассал  следует  в  могилу  вслед  за  своим  господином,
сюзереном.
     Никита сел на кровати, бледный до синевы, грустно улыбнулся.
     - Ну и судьбу ты мне накаркал... вассал.
     - Старый ворон не каркнет даром. Ну что? Решено?
     - Мне надо попрощаться с... Ксенией. - Имя девушки Сухов выговорил  с
трудом. - Понимаешь? Или нельзя?
     В прихожей раздался звонок. Никита подскочил,  с  испугом  глянув  на
друга, который рассматривал перстень, подмигивающий зеленым зрачком.
     - Иди, прощайся, - вздохнул Толя. - Видимо,  вы  с  ней  одного  поля
ягоды. Это Ксения.
     Никита вихрем промчался по комнате, открыл дверь  и  встретил  улыбку
художницы, одетой по-дорожному. У ног ее стояла огромная сумка.
     - Вот и  я,  -  сказала  она  певуче.  -  Не  выдержала.  Толя  будет
ругаться...
     Больше она ничего не успела сказать, потому что Никита уже целовал ее
в губы.

     Похоронная процессия была не очень большой и шла недолго: от подъезда
дома, в котором жил погибший,  до  автобуса-катафалка  с  черной  траурной
лентой насчитывалось всего полсотни шагов.
     Хоронили двоих: молодого парня, бывшего акробата  и  танцора,  и  его
друга, бывшего инженера-электронщика.  Одному  едва  исполнилось  двадцать
шесть лет, второму тридцать два. Правда,  увидеть,  какими  они  были,  не
представлялось возможным: хоронили их останки, завернутые в белое полотно.
Оба погибли в автокатастрофе - их машина врезалась на повороте в дерево  и
загорелась, так что опознать их по лицам было  невозможно,  разве  что  по
личным вещам, да мать более молодого узнала сына по родинкам на плече.
     На кладбище, пока произносили прощальные речи представители делегаций
театра, в  котором  выступал  танцор,  спортивного  комитета  и  Института
электроники, где работал инженер, к одному из рабочих  похоронной  команды
подошел пожилой лысоватый мужчина с брюшком; он бродил среди могил,  когда
привезли погибших.
     - Кого хоронят?
     Рабочий, молодой, загорелый, в черной рубашке, разматывающий  длинное
полотенце, оглянулся.
     - Говорят, какого-то мастера спорта по акробатике и его друга-японца.
     - Молодые?
     - Да кто их знает, отец. Говорят,  молодые,  разбились  на  машине  и
сгорели.
     - А как их опознали?
     Рабочий пожал плечами.
     - Что за интерес, отец? Опознали, иначе не хоронили бы. Да и кто  мог
ехать в машине спортсмена, кроме него самого?
     - Ну, угнал кто-то...
     - А ты часом  не  из  милиции,  папаша?  Так  их  спецы  уже  провели
расследование. - Парень отошел к гробам, возле которых стояли родственники
погибших, человек двадцать.
     Пожилой мужчина проводил его взглядом, долго  смотрел  на  гробы,  на
которых заколачивались крышки, и тихонько отошел к деревьям у  прохода.  К
нему подошел еще один мужчина, совсем старик, они поговорили о  чем-то,  а
затем вдруг начали оглядываться в недоумении,  будто  не  понимая,  как  и
зачем сюда попали. Они приходили в себя долго, в течение всей церемонии, и
по их лицам было видно, насколько они удивлены и напуганы. Правда, за ними
никто не наблюдал.
     Похороны закончились. Гробы закопали, на холмиках установили обелиски
с  крестами,  обнесли  оградой.  Близкие  родственники  погибших  сели   в
микроавтобус  и  уехали,  за  ними  потянулись   автобусы   с   похоронной
делегацией.  Кладбище  в  этом  неуютном  уголке,  с  готовыми  ямами  для
очередных умерших, опустело. А затем к свежим могилам  подошел  человек  в
странном  зелено-сером  с  разводами  комбинезоне,  огромный,  широкий,  с
бледным лицом и бездонно-черными глазами. Постоял в задумчивости у  могил,
пристально глядя на обелиски с фотографиями  похороненных,  и  тяжело,  но
бесшумно, канул в заросли за оградой. На свежей  земле  у  ограды  остался
отпечаток его ботинка: рифленая подошва и в центре вдавленный трезубец.
     Через час после окончания похорон в квартиру к матери более  молодого
из погибших Никиты Сухова позвонил тот же человек в пятнистом комбинезоне,
с черным чемоданчиком в руках. Ему открыл один  из  родственников  Сухова,
его дядя по материнской линии Федор Тихонович Симагин.
     - Извините, здесь проживает гражданка Сухова Мария Ильинична?
     - Проходите, -  посторонился  Симагин,  круглый,  потный,  в  костюме
несмотря на жару. - У нас тут похороны, помянете ее сына. А что вы хотели?
     - Я не знал, извините. Газ-служба, обычная профилактика.
     Я зайду в следующий раз. А что случилось?
     - Погиб ее сын. - Симагин вытер лоб платком, поморщился. - Несчастный
случай, разбился с другом на машине, она загорелась... -  Федор  Тихонович
махнул рукой с платком. - В общем, еле узнали, да  и  то  по  родинкам  на
плече.
     Гость сожалеюще поцокал языком.
     - Да,  это  неприятно.  -  Увидев  удивленный  взгляд   родственника,
заторопился. - Извините, у меня еще много заказов.
     - Ничего себе - "неприятно"!  -  пробормотал  Симагин,  провожая  его
взглядом, но тут же забыл об этом,  возвращаясь  в  квартиру,  где  царила
тягостная атмосфера воспоминаний и  последних  тостов  вослед  безвременно
ушедшему.
     Самолет взлетел в девять часов вечера из Быково, и Сухов  с  каким-то
новым  доя  себя  чувством  потери  глянул  на  город  сверху:   скопление
рукотворных холмов из бетона, кирпича, стали,  стекла  и  асфальта,  среди
которых сновали металлические жуки - автомобили и ползали мураши-люди.  На
душе скребли кошки, было муторно и тоскливо, и до боли в желудке  хотелось
проснуться и зажить прежней, расписанной  по  мелочам  жизнью.  Но  танцор
знал, что это невозможно, возврата к прежней жизни  не  было,  как  бы  ни
повернулось колесо судьбы. И  все  же  сердце  жаждало  успокоения,  а  не
борьбы. Все еще помнились глаза матери, растерянные, ничего не понимающие,
не умеющие лгать, и сжималось сердце в  тревоге  за  нее:  сможет  ли  она
сыграть убитую горем мать,  если  кому-то  из  неведомых  далей  и  времен
вздумается проверить, умер ее сын на самом деле или нет.
     На свои похороны Никита не  пошел,  вернее,  его  не  пустил  Такэда,
предпочевший не рисковать. Ксения присутствовала на кладбище и должна была
рассказать все подробности, хотя и месяцем Позже, когда все поутихнет. Как
и мать, она знала правду, но роль свою сыграла вполне  искренне,  понимая,
что от ее поведения зависят последствия "похорон".
     Улетали "погибшие" без нее, девушка даже не знала - куда,  но  готова
была ждать весточки и прилететь по первому же зову.
     Такэда, сидевший  рядом,  искоса  поглядывал  на  друга,  но  молчал,
понимая его состояние. Сухов отрезал свои длинные волосы, волной  падавшие
на шею, отрастил бородку и усы и теперь походил на коммерсанта,  спешащего
по делам на край света - в Хабаровск.
     Такэда тоже отрастил усики  "а  ля  Чарли  Чаплин"  и  превратился  в
типичного экранного мафиози, связываться с которым не стоило никому.
     Операцию с "похоронами" они разрабатывали почти месяц, а  осуществили
в середине сентября, когда подвернулся случай.
     Во всем мире существовала  практика  негласной  перевозки  и  похорон
трупов из полиции или милиции, "прошедших опознание,  но  не  опознанных".
Чаще всего такими становились одиночки, уехавшие из родных мест и погибшие
на чужбине, в авариях, катастрофах, а зачастую и от ножа бандитов. На этот
раз милицейский "ворон" перевозил  в  Москву  из  Реутово  десять  молодых
парней, целую команду "самоубийц", путешествующую по стране на велосипедах
и не имевшую никаких документов: все они, перепившись, спали на сеновале в
одной из деревень и сгорели в одно мгновение,  не  успев  сообразить,  что
случилось, когда одному из них захотелось покурить.
     Машина с останками слетела с шоссе в овраг ночью -  лопнуло  переднее
колесо, и водитель не смог удержать холодильник на дороге: к счастью,  сам
он остался жив, как и сопровождающие мертвый груз.  Правда,  этим  повезло
меньше, оба милиционера получили сотрясение мозга.
     Сообщение об аварии пришло в центральное городское ГАИ в первом часу.
и тотчас же это стало известно Такэде, компьютер которого давно  "дежурил"
в сети компьютеров всех тревожных  служб  Москвы.  На  место  происшествия
инженер приехало Никитой через полчаса, опередив гаишников и милицию.  Еще
через несколько минут два  полуобгоревших  трупа,  завернутых  в  гардины,
лежали в кабине "сотки" Сухова, а остальное было делом  техники.  Водитель
возился с потерявшими сознание милиционерами и ничего не заметил. Выяснили
ли милицейские чины пропажу останков двух человек, друзья так и не узнали.
     Самым трудным делом оказалось  воспроизведение  на  плече  одного  из
трупов, соответствующего  по  габаритам  и  мускулатуре  Сухову,  наколки,
имитирующей  родинки-"семерки",  но  в  конце  концов  Такэда,  специально
консультировавшийся по  данному  вопросу,  справился  и  с  этим.  Все  их
действия так психологически измотали танцора, что  он  едва  не  сорвался,
крича шепотом, что плевать он хотел на все эти СС и ЧК,  что  хочет  жить,
как все люди, пойдет в госбезопасность и во всем признается, и  будь,  что
будет, Такэда не возражал, продолжая начатое, и  пыл  Сухова  иссяк,  хотя
потом он признался, насколько все это ему противно.
     День они готовились к  "операции  отхода",  а  пятнадцатого  сентября
вывели ранним утром машину, выехали  за  город  и  удачно  разбили  ее  на
повороте  о  ствол  огромного  тополя,  уложили  подготов   тенные   трупы
надлежащим  образом  внутри  и  возле  машины  и  подожгли  ее.   Похороны
состоялись через два дня...
     Самолет набрал высоту, стюардесса разнесла напитки, но Сухова сон  не
брал, несмотря на то, что  в  последние  сутки  нервы  его  напряглись  до
предела, а сейчас наступило расслабление. Не спал и Толя, делая  вид,  что
читает. Устал и он, взяв на себя на этом этапе всю тяжесть путешествия.  В
отличие от Никиты,  все  еще  сомневающегося  в  верности  их  действий  и
реальности происходящего, инженер точно знал, что опасность  смертельна  и
возврата к прежней жизни не будет. И только он один ведал, куда они  летят
и зачем.
     В Хабаровске еще лет десять назад был создан Центр  русского  боевого
искусства - ЦРБИ, инструктором-наставником которого стал  учитель  Романа,
мастер шестой категории россдао, ученик знаменитого Деда, Иван Григорьевич
Красильников. Такэда надеялся договориться с ним обучать Никиту, с успехом
начавшего путь бойца у Романа.
     - Он просто талант! - вспомнил инженер слова инструктора.  -  За  два
месяца обогнал моих орлов, которые занимаются уже  по  году-полтора!  Если
так пойдет и дальше, он и меня обгонит через год. -  Через  год,  повторил
про себя Толя. В том-то и дело, что года в запасе  у  него  нет.  Главное,
чтобы  в  ходе  занятий  он  осознал  две  истины:  важна  победа  не  над
противником, а над собой, это раз, и два - побеждает не  борющийся  против
чего-то, побеждает борющийся за что-то...
     - А как было все здорово! - сказал вдруг с тоской Никита, не  отрывая
взгляда от иллюминатора, словно разговаривая сам с собой.
     - Ты что? - покосился на него Толя. - Машину жалко, что ли?
     Сухов на шутку не ответил и продолжать не стал, но Такэда и так понял
его мысль: танцор до вмешательства в его жизнь  темных  сил  жил  в  своем
мире, удобном во всех отношениях, созданном для таких же, как и он,  людей
искусства и спорта, и потому оторванном от остальных миров, в  которых  на
разных уровнях достатка и бытовых условий жили другие люди, от безработных
до президентов, членов банд  и  мафиозных  кланов.  Оказавшись  за  бортом
своего достаточно прочного ковчега, столкнувшись с чужим миром жестокости,
насилия и страха, поняв, что теперь  необходимо  жить  иначе,  решать  все
самому и отвечать за  последствия  каждого  шага,  Никита  Сухов,  чемпион
России по акробатике,  серебряный  призер  чемпионата  мира,  великолепный
танцор  -  растерялся.  Умом  он  понимал,  что  спокойное  течение  бытия
закончилось, но душа все еще жаждала возвращения. А почва под ногами  была
зыбкой, неверной, колеблющейся, как слой торфа на болоте...
     - Наверное, я просто невезучий, - закончил  Сухов  разговор  с  самим
собой.
     - Не плачь, меченый, - сухо сказал Такэда. - Тебе еще  повезло:  ведь
боевики СС могли тебя убить еще тогда в парке. Вожак тебя просто пожалел.
     Никита оторвался от  созерцания  иллюминатора,  глянул  на  товарища,
криво улыбнулся, щеки его порозовели.
     - Кого милует Бог, того жалует царь. Непонятно только, что за царь  и
где его искать.
     - Главное, чтобы он был в голове. Знаешь пословицу: без царя в голове
царем не станешь?
     - Ты говорил, существовала какая-то книга,  в  которой  якобы  указан
вход в тоннель, связыв