катился  дребезжащий  струнный  звук,
зашумели сосны, словно от порыва ветра.
     - Ты чего? - выбежал из-за дерева Сухов.
     Такэда коротко рассказал, в чем дело,  пытаясь  разглядеть  в  кронах
деревьев стрелу, но ничего так и не увидел.  Назад  стрела  не  вернулась.
Вдвоем они осмотрели землю в месте, где она вылетела, но  обнаружили  лишь
круглое отверстие в кулак человека, уходящее на неизвестную глубину.
     - Охотничья ловушка? - предположил Такэда.
     - Не уверен, - помрачнел Никита.  -  Пока  нас  охраняют  диморфанты,
такие ловушки не страшны, но расслабляться не стоит.
     Уж быстрей бы вооружиться.
     - Да уж, с голыми руками против здешних колдунов не долго выстоишь.
     Друзья  углубились   в   лес,   сторожко   приглядываясь,   к   любым
подозрительным теням, и вскоре действительно вышли к  болоту,  Праселк  не
обманул. Повернули вдоль зелено-оранжевой кромки мхов налево, но не успели
пройти и  километра,  как  наткнулись  на  огромный,  величиной  с  вагон,
замшелый камень с выбитой на нем надписью. Буквы были крупные, неровные  и
смахивали на китайские иероглифы, но кое-какие  из  них  напоминали  буквы
древнерусского алфавита. Никита очистил шершавый каменный бок от  лилового
налета лишайника, вгляделся в строки.
     - Кажется, это предупреждение или дорожный знак:  направо  поедешь  -
коня потеряешь... ну и так далее.
     - Надо же, как  точны  русские  сказки!  -  восхитился  Такэда"  -  А
поточней расшифровать можешь?
     - Не уверен, а с  каналом  Вести  связываться  лишний  раз  не  хочу,
энергии тратится слишком много.
     - Может быть, я вам помогу, добрые люди? - раздался сзади, со стороны
болота, тонкий девичий голосок.
     Приятели оглянулись,  автоматически  принимая  стойки,  каждый  свою:
Такэда в стиле айкидо, Никита в стиле россдао.
     На  кочке,  посреди  зеленой  от  ряски  болотной   полянки,   сидела
обнаженная девушка с распущенными по плечам зелеными волосами. Кожа,у  нее
была не то, чтобы зеленая, но  шафрановая,  бархатистая  на  вид,  как  бы
светящаяся изнутри, волосы сверху охватывал венок  из  лилий  и  кувшинок,
точно такие же венки охватывали талию и тонкие запястья, ноги прятались  в
воде, под ряской, и глаз невольно искал рыбий хвост. Лицо  у  девушки,  по
сути,  девочки,  было  прозрачно-салатное,  с   огромными   темно-зел„ными
глазами, как и полные губы, но Сухову не показалось это неприятным.
     - Что уставились? - засмеялась девица, показав  изумрудно  светящиеся
зубы. - Лимнады не видели?
     - Ага, - сказал Такэда хладнокровно.  -  Лимнады,  кажется,  -  нимфы
болот?
     Зеленоволосая снова засмеялась, уперлась в кочку рукой, заложила ногу
на ногу, показав вместо ступни лягушачью  лапу  с  перепонками.  У  Никиты
мороз пошел по коже от этого открытия, хотя  он,  вроде,  и  был  готов  к
подобным вещам.
     - Куда путь держите, молодцы? Меня с собой не возьмете?
     Разговариваете вы чудно, на два голоса, но я вижу - добрые.
     - Да мы сами не знаем, куда идем, - признался Никита. -  Если  бы  ты
нам верную дорогу указала.
     - На  дороге  стоит  и  дорогу  спрашивает.  -   Колокольчики   смеха
рассыпались по болоту. - Вот же Страж-камень перед вами, он путь и укажет.
     - А ты разве не здешняя?
     - Здешняя-то я здешняя, - девица слегка  опечалилась,  -  да  ведь  я
только по болотам живу.
     - Нам тут встретился дедушка один, суровый такой, с филином, назвался
Праселком...
     Девица сиганула с кочки в воду, причем  без  брызг  и  плеска,  потом
высунулась по плечи, сухая на вид, будто не из воды вынырнула.
     - Беда, что вы встретили Праселка, витий он, злой и хитрый.
     Лонись на моих сестер трясцу нагнал, много людей в болотах утопил...
     Никита почесал затылок, посмотрел на Такэду.
     - А он нам показался нормальным стариком, суровым только.
     Подсказал, как найти дорогу, к своей родственнице послал.
     - Какой? Уж не к Ягойой ли?
     - Как-как? У нас в сказ... мы знаем бабу Ягу, костяную ногу.
     Не она?
     - Она самая, Ягойой! И ноги у нее костяные, разрыв-травы не боятся, и
голова сменная, то добрая, то равнодушная, то злая.
     Если встретит злая, тогда вы пропали. А как он вам идти велел?
     Там же торунь к ней, тропа есть.
     - Посоветовал идти прямо, потом свернуть налево, вдоль болота.
     - Как же, посоветовал. Там живут трясея и хрипуша, попали бы к ним  -
уже не выбрались бы. Да и на поляне, где изба Ягойой стоит, трава растет -
разрыв-трава называется, у людей ноги отрывает.
     - Так уж и отрывает, - усмехнулся Никита.
     - А ты не смейся, красивый, лучше послушайся, не ходи туда.
     Комоня не потеряешь, бо пешец ты, но полжизни  оставишь.  Стражкамень
не зря здесь стоит, витязей предупреждает.
     - Что ж он в глухом лесу стоит?
     - Так ведь по тракту этому уже, почитай, тыщу  лет  никто  не  ездит.
Старый Сол-разбойник и тот помер от скуки, детки остались, двое  -  Инф  и
Ульт. Глядите, не наскочите на них, повадки-то у них старого остались.  Но
если все-таки не  послушаетесь,  глядите  в  оба,  не  то  братьями  моими
станете... когда вас в болото кинут.
     Лимнада нырнула,  потом  спустя  несколько  секунд  вынырнула  уже  у
дальнего края трясины. Лицо у нее было совсем печально.
     - Я бы поплакала по вас, у людей подсмотрела, да плакать не умею.
     - Как звать-то тебя, кудрявая? - спросил Такэда.
     - Глая. - Девушка сделала жест, как бы отталкивая  кого-то,  и  тихо,
без всплеска, ушла под воду.
     Путешественники переглянулись.
     - Ох и умеешь ты производить впечатление  на  баб,  -  сказал  Такэда
завистливо. - Если уж эта зеленокожая загляделась!
     Сухов рассмеялся, но не слишком весело.  Он  не  знал,  кому  верить,
старику с филином или зеленоволосой девчонке с ногами лягушки. А  интуиция
молчала.
     - Эх, забыл у нее спросить об этих подземных  стрелах!  -  в  сердцах
топнул ногой Такэда. Подошел к камню, потрогал надпись  пальцем.  -  Жаль,
что наш лингвер не видит ничего, он бы перевел.
     Никита очнулся, подумав: если бы Праселк был  из  группы  обеспечения
Семерых, он говорил бы  и  действовал  иначе.  А  главное,  у  зеленокожей
лимнады по имени Глая были очень бесхитростные глаза. Живые и испуганные.
     - Слышишь, профессор, - сказал Сухов, направляясь в обход камня. -  Я
плохо знаю фольклор. Кто такие хрипуша и трясея?
     - Хрипуша, вероятно... э-э,  хрипит,  -  любезно  поделился  знаниями
Такэда, - а трясея... э-э, значит, трясет.
     - Не знаешь, - констатировал Никита. - А Сол-разбойник с сыновьями?
     - Про сыновей ничего сказать не могу, а  вот  сам  разбойник  -  это,
скорей  всего,  Соловей.  Все-таки  русские  былины  насчет  всей  здешней
колдовской камарильи говорили правду.
     Они углубились в чащу леса, мрачного и темного, без единого  птичьего
крика или  стука  дятла.  И  снова  атмосфера  чужого  мира  заставила  их
почувствовать страх и застарелую боль этих мест, идти медленней и говорить
тише. Бывший тракт зарос лесом практически весь, ничто уже не напоминало о
его существовании. Лищь однажды путешественники набрели на скелет  лошади,
да нашли черную стрелу без наконечника, протыкавшую метровый  ствол  сосны
на высоте человеческого роста.
     Пройдя с километр, уперлись в другое болото, повернули вдоль  него  и
вскоре вышли на край поляны с высокой, до колен, травой.
     Посреди поляны стояла  не  избушка  на  курьих  ножках,  как  ожидали
друзья, невольно подгонявшие читанные в детстве сказки под  реальность,  а
могучая  изба,  сложенная  из  гигантских,  не  менее  полутора  метров  в
диаметре, серых, замшелых бревен. Изба  была  покрыта  двускатной  крышей,
сбитой из половинок менее толстых бревен, и протыкала ее  странная  труба,
похожая на морщинистый пень.
     Путники обошли роляну кругом, но ни в одной из стен избы не  заметили
ни окна, ни двери, как впрочем, не увидели и тропинки, соединявшей избу  с
миром вокруг.  Строение  казалось  своеобразным  памятником  неолитической
архитектуры, реликтовым объектом поклонения, но никак не жилищем, и тем не
менее веяло от него живым духом, духом недобрым и угрюмым.
     - Ох чую, съеденному быть! - поежился Такэда.
     - Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом!  -  прокричал
вдруг Никита, напугав Толю.
     - Дом-дом-дом, - ответило эхо и не успело смолкнуть,  как  с  длинным
скрипом в стене, напротив которой стояли люди, появи лась  дверь!  Вернее,
дверной проем. Впечатление было  такое,  будт"  часть  бревен  испарилась,
растаяла, причем неровно - вверху уже внизу шире.
     - Гляди-ка, действует! - поразился Толя.
     В глухой черноте образовавшегося входа что-то зашевелилось и на порог
выполз тщедушный некто. Старик не старик, но  двигало;  он  по-стариковски
неловко,  медленно,  спотыкаясь,  держась  за  сте  ны.  Сначала   друзьям
показалось, что он пятится задом, однаю вглядевшись,  они  поняли,  что  у
старика ростом с карлика или гнома нет лица. То есть  голова  его  заросла
волосами со всех сторон.
     - Что за скоки да голки? - проскрипел он. - Никого нет дома. - Как  и
чем он говорил - было загадкой.
     - А ты разве не дома? - прищурился Никита.
     - Ась? - Сунул старик руку к огромному острому уху,  заросшему  седым
пухом.
     - Пень глухой, - проворчал Такэда. - Домовой, что ли?
     Существо мелко закивало.
     - Челядин есть, а тиуна нету. А вы кто будете? Почто шумите?
     - Ты нас в дом пусти, да баньку истопи, да накорми, напои, а тогда  и
спрашивай.
     - Не хами, - тихонько одернул Сухова Такэда.  -  Кто  ж  пусти  после
таких претензий?
     - Это обычная формула сказки, - так же  тихо  отозвало  Никита.  -  В
принципе, действовать надо только так, смело до нагло  сти,  сказители  не
ошибались, передавая поведение фольклорны героев.
     - Эт мы могем, - снова закивал старичок, блеснув  вдруг  внимательным
глазом под волосами на лице. - Проходите, люди добрые, если сможете.
     - Разрыв-трава, - напомнил Толя слова болотной нимфы.
     - Ничего она нам не сделает, прикажи только  своему  Сусаноо  усилить
защиту ног. Хотя вряд ли в этом есть необходимость. - Никита имел  в  виду
приказ; диморфанты и сами знали, что им нужно делать.
     Сухов  первым  направился  к   избе   по   высокой   траве,   которая
заволновалась, стала хватать человека за  зеркально  блестящие  сапоги,  в
которые превратилась нижняя часть существа-скафандра, но бессильно  опала,
вырываемая с корнями. Такэда шагнул на поляну, с  любопытством  понаблюдал
за действиями травы, такой мягкой и нежной на вид, хотел высказать  Сухову
свои соображения, и в это время с неба послышался шипящий свист.
     Какая-то тень мелькнула над избой, метнулась вниз, к людям.
     Никита разглядел раскаленную докрасна ступу, а  в  ней  уже  знакомую
фигуру в меховой дохе, с филином на плече и с посохом в руке.
     - Праселк? - омрачился Толя.
     Но это оказался не колдун Праселк, встретивший их на тропе.
     Ступа с глухим стоном ударилась о  землю,  окуталась  дымом  и  почти
сразу же остыла. На  замерших  людей  смотрела  суровая  седая  старуха  с
мохнатыми бровями и хищным крючковатым носом.
     Она так здорово походила на Праселка, что тот вполне мог быть ей если
и не братом, то родственником уж точно.
     - Фу! - сказала старуха хриплым мужским голосом.  -  Никак  витязским
духом запахло.
     - А в книгах баба Яга говорит "русским"  духом,  -  негромко  ввернул
Такэда, поклонился. - Добрый день, бабушка Ягойой.
     Никита сделал то же самое. У него вдруг сильно  задергало  плечо,  до
боли, сердце дало сбой и вдобавок ко всему  в  голове  зазвенело,  как  от
удара по уху. Показалось, будто у хозяйки ступы три головы.
     Правда, наваждение тут же прошло, но было ясно, что старуха опыталась
его прощупать в  пси-диапазоне!  И  ей  это  почти  удалось,  несмотря  на
своевременную защиту диморфанта!
     На коричнево-сером морщинистом лице Ягойой отразилось  разочарование,
разбавленное каплей уважения.
     - Вижу, гости вы непростые. Что ж, заходите в избу, покалякаем.
     Ступа со старухой метнулась  в  дверь,  сшибла  заросшего  сторожа  и
исчезла.
     - Не верю я, что Она нам поможет, - ровным голосом проговорил Такэда.
- Кстати, заметил? - она горбатая.
     Никита молча подтолкнул его ко входу.
     Они сидели за огромным  деревянным  столом  и  глядели,  как  старуха
Ягойой   колдовала   у   гигантской   русской   печи,   доставая    оттуда
разнокалиберную снедь. Домовой с заросшим лицом, которого старуха называла
Жива, относясь к нему безлично, как к предмету обихода, постанывая,  носил
блюда и расставлял по столу.
     Перед тем, как сесть трапезничать, гости умылись над лоханью,  сливая
на руки друг другу из красивого ковша с ручкой в форме Медвежьей  лапы,  и
вытерлись полотенцем, которое хозяйка назвала "убрус". Глянув на их модные
костюмы, она проворчала:
     - Переоделись  бы  в  домашнее,  а  то  за  версту  чужаками   несет.
"Домашнего"   ничего,   однако,   не   дала,   хотя   в   углу   громадной
горницы-комнаты, сочетавшей  приметы  прихожей  и  гостиной,  несмотря  на
имевшиеся в избе сени, стоял такой  же  великанский  разверстый  сундук  с
одеждой.
     Горница казалась такой огромной,  что  в  ней  можно  было  играть  в
хоккей. Кроме сундука, стола и печи, занимавшей треть пространства, в  ней
стояла кровать-лежанка  величиной  в  две  земных  двухспальных,  с  горой
подушек,  еще  один  сундук  поменьше,   окованный   железными   полосами,
деревянный шкаф без дверок, с посудой, бадья с водой и лохань, две  скамьи
и столец - большое деревянное кресло с резной спинкой и  ручками  в  форме
все тех же медвежьих лап.
     В горнице было светло, как днем, хотя ни свечей,  ни  лучин,  ни  тем
более электрических ламп гости не заметили. Казалось, светился сам воздух,
причем избирательно: в углах и у сундука с металлическими  полосами  стыла
темнота.
     Потолок, сколоченный из грубо обработанных досок, нависал над головой
метрах в четырех, и Никита подумал, что изба изнутри гораздо  больше,  чем
кажется снаружи, хотя и внешне впечатляет.
     Точно такое же ощущение внушал и  дома  Зу-л-Кифла,  что  говорило  о
некоем родстве строений, магическом родстве. Ягойой была если и не магом в
полном смысле  этого  слова,  то  ведьмой,  колдуньей  с  высоким  уровнем
воздействия.
     - Мовницу истопи, - приказала старуха слуге,  подразумевая  баню,  но
гости твердо отказались мыться, не желая рисковать.
     Ягойой их поняла, насмешливо сверкнув глазами, и настаивать не стала,
но увидев у Никиты перстень, изменилась в лице.
     - Я так и чуяла, что у вас оберега! Спаси и помилуй! Кто  дал-то?  Уж
не Яросвет ли?
     - А кто такой Яросвет? - простодушно спросил Такэда.
     - Будто не знаете. - Настроение у  бабы  Яги,  не  слишком  схожей  с
образом из русских сказок, упало, и  она  принялась  яростно  орудовать  у
печи, то и дело пихая бедного Живу то в бок, то в спину.
     Смотрелась  она,  во-первых,  вовсе  не  дряхлой  старухой,  жаждущей
сожрать  любого,  кто  попадется.  Высокая,  статная,  одетая  в   длинную
цветастую поневу и пушистую кофту, с аккуратно уложенными седыми волосами,
она выглядела бы даже привлекательной, если бы не горб  и  не  крючковатый
нос, а также слишком глубоко посаженные глаза, в которых иногда  вспыхивал
мрачный черный огонь.
     Никита было подумают, уж не наложено и на нее заклятие, как на Тааль,
бывшую жену Вуккуба, из-за ее участия в Битве на стороне сил Люцифера,  но
спросить у самой Ягойой не решился.
     Перед едой  Жива  налил  гостям  в  деревянные  кубки  белого  кваса,
сваренного на меду, и оба, отведав напитка после сигнала эрцхаора  "все  в
порядке", едва не окосели.  Хотя  алкоголя  в  напитке  не  чувствовалось,
голова от него закружилась, как от стакана шампанского.
     - Ощущение такое,  будто  голова  -  прямое  продолжение  желудка!  -
тихонько пожаловался Никита Такэде.
     - Алкоголик ты, Сухов, - заявил Толя. - Те тоже  от  запаха  балдеют.
Однако, признаться, и я поплыл. Может быть, она специально в квас  чего-то
подмешала?
     - Индикатор дал бы знать.
     - Тогда давай быстренько заедать.
     На первое оказалась ботвинья, единственным недостатком  которой  было
отсутствие соли. На второе ели пироги с вязигой - жилами из хребта если  и
не  осетра,  то  какой-то  другой  подобной  ему  рыбы,   разваренными   в
студенистую прозрачную массу и придающими пирогам сочность и  изумительный
вкус, а также блины с вареньем. Варенье  было  подано  разных  сортов:  из
морошки, ежевики, черники,  земляники  и  брусники,  и  глядя,  как  гости
уплетают блины, Ягойой заметно подобрела.
     Сидела она на своем "княжеском" кресле-стольце  прямо  и  неподвижно,
разглядывая едоков по очереди, и  не  произнесла  ни  слова,  пока  те  не
насытились. Лишь когда они запили обед калиновым  морсом,  Ягойой  наконец
перестала сверлить их взглядом.
     Небрежно махнув посохом-клюкой, она  длинной  чередой  отправила  всю
посуду со стола прямо в печь, очистив таким образом стол, а  Живу  той  же
клюкой пихнула в угол, где он забился в лежавшие грудой овчины.
     - А теперь, гости незваные, рассказывайте свою байку,  что  вас  сюда
занесло.
     И столько было силы в ее голосе, что  Никита,  сам  того  не  ожидая,
выложил почти всю свою историю, не отвечая на пинки  встревоженного  такой
откровенностью Такэды.
     Ягойой реагировала  на  рассказ  сдержанно,  только  однажды  прервав
собеседника, да и то для того лишь, чтобы сбить со стола  громадного  -  с
палец - таракана. Затем кликнула слугу:
     - Сходи-ка в медушу.
     Жива исчез и вскоре принес из сеней сулею  -  сосуд  с  горлышком,  в
котором оказался вареный мед. Выпив литровую кружку напитка и не предложив
гостям, старуха прогундосила:
     - До чего же бесхитростный вы народ, витязи. Подставил  меня  братец,
нечего сказать. А я хотела полакомить вами Горынчиша.
     Друзья переглянулись. Старуха усмехнулась.
     - Не пужайтесь, я токмо с виду страшная. Гайда за мной в  бретьяницу,
братие.
     Бретьяница оказалась кладовой позади печи, причем таких же  размеров,
что и горница. Такэда, увидев ее, покачал головой, подумав, как и  Никита,
о неравенстве измерении внешнего и внутреннего объемов избы.  Забита  была
кладовая всякой всячиной от мехов, одежды и мягкой рухляди  до  деревянных
бадей,  бочек,  скамеек  и  отрезков  серых  труб,  в  которых  с   трудом
угадывались ступы в рост человека.
     - Выбирайте и надевайте. - Старуха вытащила  из  кучи  серый  плащ  с
муаровым зеленоватым рисунком, похожий на змеиную шкуру, второй плащ  -  с
застежкой на плече и нечто вроде стеганого ватного тулупа без воротника. -
Вот корзно, коц и ферязь можете забирать все.
     - Нам не надо, спасибо, - "- покачал головой Никита.
     - Даю - бери! - осердилась Ягойой. - Не простая, од„жа-то, в  ней  по
болотам ходить можно, а земля здесь - сплошные болотины да ямы.
     Из груды всяческой домашней утвари она вытащила короткое,  блестящее,
как тусклое серебро, копье, протянула Такэде:
     - Держи оскеп, меченоша, с ним на любого волкодлака идти можно.
     Старуха повернулась к груде ступ, ударила по ним клюкой.
     Длинная  змеистая  фиолетово-розовая  молния  оплела  серые   стволы.
запахло озоном. Ступы  рассыпались,  одна  из  них  покрылась  светящимися
пятнами, словно изморозью, зашевелилась, встала на торец,  но  тут  внутри
нее проскочила малиновая искра, и ступа, задымив, упала назад.
     - КЗ, - прокомментировал Такэда с тихим ехидством.
     - Замерзли, - проворчала Ягойой. - Давно я их не кормила.
     Ладно, я вам  свою  уступлю,  доберетесь  -  отпустите,  сама  дорогу
найдет.
     - Да не надо, мы и так доберемся, - попытался запротестовать  Никита,
не слишком обрадованный перспективой полета в ступе, но его не послушал