почти  закончена  и
создавала непередаваемое чувство печали и ожидания.
     Ксения, одетая в аккуратный голубой халатик, под которым явно  ничего
не  было,  почувствовала  вошедшего   и   обернулась,   глядя   отрешенно,
потусторонне. Волосы ее были собраны короной в огромный  пук  и  открывали
длинную  загорелую  шею,  тонкую,   чистую,   красивую.   Взгляд   девушки
прояснился, она узнала "больного", ради которого по просьбе  Такэды  везла
молоко чуть ли не через весь город.
     - Никита? Вот не чаяла видеть. Проходи, не стой у порога.
     Как самочувствие?
     - Привет, - смущенно сказал Сухов. - Все нормально. Выжил.
     Вообще-то, друзья зовут меня короче - Ник. Я вас не отрываю от дел?
     Ксения засмеялась, сверкнув ослепительной белизной зубов.
     - Конечно, отрываете, но пару минут я вам уделить смогу. Если хотите,
встретимся вечером, поговорим не торопясь.
     - Идет. Я заеду за вами...
     - Часов в семь, не раньше.
     - Тогда покажите мне хотя бы, над чем работаете, и я удалюсь.
     - Только в обмен.
     - В обмен? На что?
     - Толя  говорил,  что  вы  гениальный  танцор,  и  мне  хотелось   бы
посмотреть на одно из ваших шоу.
     - Он у меня еще схлопочет за "гениального", - пробормотал  Никита.  -
Конечно, я  достану  вам  билет  на  очередное  представление,  только  не
рассчитывайте  увидеть  что-то  сногсшибательное:  программу  и   сценарий
составляю не и и танцую под чужую музыку.
     На лице девушки отразилась гамма чувств: вопрос,  удивление,  улыбка,
понимание, интерес. Как оказалось, Сухов плохо разглядел ее в прошлый раз,
и теперь с восторгом неожиданности наверстывал упущенное, жадно отмечая те
черты облика, которые слагаются в термин "красота".
     Кожа у Ксении была смуглая, то ли от природы,  то  ли  от  загара  (а
может быть, печать татаро. - монгольского нашествия?),  глаза  зеленые,  с
влажным блеском, поднимаются уголками  к  вискам,  брови  черные,  тонкие,
вразлет, изящный нос и тонко очерченный подбородок.  И  маленькие  розовые
уши. Шедевр, как  любил  говорить  о  таких  женщинах  великий  их  знаток
Коренев. У Никиты вдруг гулко забилось  сердце:  он  испугался!  Испугался
того, что Толя познакомил его с Ксенией слишком поздно, и у нее  уже  есть
муж или, по  крайней  мере,  жених.  Такая  красота  обычно  не  бывает  в
свободном полете...
     - ... - сказала девушка с тихим смехом.
     - Что? - очнулся Никита, краснея. - Простите, ради Бога!
     - Так и будем стоять? - повторила девушка. - Картины  показывать  уже
не нужно?
     - Еще как нужно! Просто вспоминал, где я мог вас видеть?
     Вы, случайно, не приносили молоко одному больному?
     Ксения с улыбкой пошла вперед, а Никита,  как  завороженный,  остался
стоять, глядя, с  какой  грацией  она  идет.  Казалось,  таких  длинных  и
красивых ног он еще не видел. Не говоря об остальном.
     И снова страх морозной волной взъерошил кожу на спине: а если  она  и
Такэда - не просто друзья?!.
     - Так вы идете? - оглянулась художница,  открывая  дверь  перегородки
подвала.
     Соседнее помещение оказалось галереей,  вернее,  складом  картин,  из
которых лишь часть висела на стенах в простых белых или черных  рамках,  а
остальные были составлены пачками,  лежали  на  столах  или  закреплены  в
станках. Но и того, что  увидел  Сухов,  было  достаточно,  чтобы  сделать
вывод: Ксения не была любителем, она была  Мастером,  талант  которого  не
требовал доказательств.
     Правая стена помещения держала на себе портреты: Никита узнал молодых
Лермонтова и Пушкина, Петра  Первого,  а  также  современных  писателей  и
артистов.  На  левой   были   закреплены   пейзажи,   не   уступавшие   по
эмоциональному дыханию и точности рисунка пейзажам классиков этого  жанра;
особенно приглянулся танцору один из них: прозрачный до дна ручей,  опушка
леса, сосны, тропинка через ручей. Этот пейзаж напоминал родину  отца  под
Тамбовом.
     А на противоположной стене... Никита подошел и потерял дар речи.  То,
что было изображено на холстах, названия не имело, э_т_о можно  было  лишь
обозначить словами: смешенье тьмы и света! буйство форм  и  красок!  магия
жизни и смерти! Картины не были абстрактными, хотя на первый взгляд ничего
не изображали, но они имели смысл,  а  главное  -  создавали  определенный
эмоциональный фон и  впечатление.  Одна  звала  к  столу  -  Никите  вдруг
захотелось есть и пить. Вторая навевала  сон.  Третья  заставила  тоскливо
сжаться сердце, четвертая -  почувствовать  радостный  прилив  сил.  Пятая
звала к женщине да  так,  что  в  душе  зарождалось  желание  и  неистовое
волнение!
     - Колдовство! - хрипло проговорил Никита, вздрогнув от  прикосновения
девушки к плечу; ее вопроса он снова не услышал:
     - Спасибо, - серьезно ответила та, пряча лукавую  усмешку  в  глазах;
она заметила, какое воздействие оказала на гостя последняя  картина.  -  К
сожалению, ваше мнение отличается от мнения маститых, от  которых  зависит
судьба молодых художников и их персональных выставок. За шесть лет работы,
а я рисую с пятнадцати,  мне  разрешили  сделать  всего  две  выставки:  в
Рязанском соборе и в Благотворительном фонде, остальные, самодеятельные, в
общежитиях и студиях, не в счет.
     Сухов покачал головой, с трудом отрываясь от созерцания картин.
     - Это действительно колдовство. Как вы  это  делаете?  Я  читал,  что
существуют  какие-то  методы   инфравлияния   на   подсознание   человека,
используемые в рекламе на телевидении  и  в  кино.  Может  быть,  вы  тоже
шифруете в картинах нечто подобное?
     - Я не знаю, как это называется, я просто чувствую, что  должно  быть
изображено на  холсте  ддя  создания  необходимого  эффекта.  Мой  учитель
говорил, что это прорывы космической информации. Годится такое объяснение?
     Никита улыбнулся.
     - Я бы назвал это проще - прорывами таланта в неизведанное,  но  если
вас это смущает, не буду повторяться. Однако  вы  меня  поразили,  Ксения,
честное слово! Можно я еще раз приду сюда, полюбуюсь на картины, подумаю?
     - Почему бы и нет?
     - Тогда  до  вечера.  -  Никита  направился  вслед   за   художницей,
оглядываясь на галерею картин и чувствуя сожаление, что не насмотрелся  на
них до наполнения души. - Кстати, как вы познакомились с Толей?
     - На улице, вечером. - Ксения оглянулась через  плечо,  и  Никита  не
успел отвести взгляд от ее ног. - У гастронома на Сенной  ко  мне  подошли
ребята... м-м, очень веселые, и Толя... уговорил их не шалить.
     Никита представил, как уговаривал парней Такэда, фыркнул.
     Ксения  тоже  засмеялась.  Заметила  его  жест,  кивнула  на  руку  с
отметиной.
     - Как ладонь, не беспокоит? Очень интересная форма  у  ожога,  вы  не
находите?
     Сухов глянул на звезду, упорно сползающую  к  запястью,  посерьезнел:
показалось, что после вопроса девушки звезда запульсировала, послав  серию
уколов, добежавших по коже руки до шеи.
     - По-моему,  это  не  ожог.  Толя  говорит  что-то  странное,  но  не
объясняет, что имеется в виду. Потом поговорим. Итак, в семь?
     Художница кивнула, глядя на него исподлобья, испытующе, серьезно, без
улыбки. Этот взгляд он и унес с собой, сохранив его в памяти до вечера.
     Дома его ждал Такэда.
     - Тебя  уволили?  -  удивился  Никита,  привычно  хлопая  ладонью  по
подставленной ладони приятеля.
     - Я свободный художник, хожу на работу, когда хочу. Был у "три К"?
     - Слушай, не зови ты ее больше так... технически, а?
     - Хорошо, не буду. Так ты был?
     - Только что от нее, смотрел картины.
     - В студии? Или в запаснике?
     - Ну, там их было много, десятка три.
     Такэда хмыкнул.
     - Надо же!  Ксения  не  всем  показывает  свои  работы,  несмотря  на
приветливость и наивность. Девушка это редкостная, такую встретишь одну на
миллион, учти.
     - Уже учел. - Никита сходил на кухню  и  принес  запотевшую  банку  с
квасом. - Мы с ней идем вечером в кафе на Москворечье.
     - Это ты решил или она?
     - Я. А что?
     - Блажен, кто  верует.  Она  не  любит  ходить  по  вечерам  в  кафе,
рестораны и бары. Не то воспитание, не тот характер,  не  те  устремления.
Разве что в ресторан Союза художников, да и то очень редко.
     Она талантливый художник...
     - Я это понял.
     - ...и живет в своем мире, - докончил Такэда бесстрастно. - Она  тебя
взволновала, я вижу, но...
     - Оямыч! - изумленно глянул на друга Никита. - Ты что?
     С чего это тебя потянуло на менторский тон? Или она -  твоя  девушка?
Так бы сразу и сказал!
     - Она мой друг. - Такэда подумал. - И ее очень легко обидеть.
     Сухов сел, не сводя пытливого взгляда с  безучастно-рассеянного  лица
Толи, глотнул квасу.
     - М-да... иногда ты меня поражаешь. Тебя еще что-то беспокоит?
     Такэда выпил свой квас, помолчал.
     - Беспокоит. Как случилось, что у вас в театре провалился потолок?
     - Сцена, а не потолок. Провалилась, и все.  Наверное,  поддерживающие
фермы проржавели. Но я как раз ушел со  сцены,  надоело  все,  да  и  рука
зачесалась так, что спасу нет.
     Толя задумался, хмуря брови. Никита впервые увидел на  лице  товарища
тень тревоги.
     - То, что зачесалась рука - символично, Весть заговорила.
     Но то, что провалилась сцена... неужели Они  решили  подстраховаться?
Ну-ка, расскажи еще раз, как действовали эти твои "десантники" в парке.
     - Зачем? - Сухов снова с внутренней дрожью  вспомнил  ледяной  взгляд
гиганта в пятнистом комбинезоне, его парализующее электроразрядами  копье,
странный-голос: "Слабый. Не для Пути. Умрешь..."
     - Дело в том, что в тот вечер в парке был убит еще один человек.  Тот
многоглазый старик, который передал тебе  Весть...  -  Такэда  не  обратил
внимания на отрицательный жест товарища, - вот  этот  самый  знак  в  виде
звезды шел к убитому. Вестник шел к  Посланнику,  и  их  убили  обоих.  Не
смотри на меня, как на сумасшедшего, я же сказал, в свое время я тебе  все
объясню, а пока пусть мои речи будут для тебя китайской грамотой.
     Толя выпил еще один стакан кваса. Он был встревожен до такой степени,
что обычная его невозмутимость дала трещину. И говорил  он  больше  сам  с
собой, а не с приятелем, словно рассуждал вслух:
     - Хорошо, что Они тебе не поверили, иначе действовали бы  по-другому,
но плохо, если решили перестраховаться и оставили черное заклятие.
     - Что-что?! - Никита смотрел на друга во все глаза.
     Такэда слабо улыбнулся.
     - Вообще-то заклятие  -  это  психологический  запрет,  играющий  для
данного района роль физического закона. А черное заклятие иногда  называют
"печатью зла". Боюсь, ты не поверишь, даже если я попытаюсь тебе объяснить
все остальное. Ладно, поживем - увидим. Не возражаешь, если я у  тебя  еще
посижу?
     Никита не возражал. Он был сбит с толку,  озадачен  и  не  знал,  что
думать о загадочном поведении Такэды и об его более чем странных  намеках.
И словно в ответ на мысли хозяина пятно на ладони отозвалось серией тонких
уколов-подергиваний, распространившихся волной по всей руке до плеча.
     Три дня Никита выдерживал характер: Ксении не звонил, с Кореневым  не
скандалил, с Такэдой разговора о загадочных "печатях зла" не заводил (хотя
намек  на  тайну  его  заинтересовал  всерьез),  зато  усиленно  занимался
акробатикой и готовился к демонстрации своего "фирменного" танца  -  чтобы
предстать перед Ксенией во всем  блеске  профессиональной  подготовки.  На
четвертый день позвонила мама и пожаловалась на то, что ей в очередной раз
не принесли пенсию.
     Сухов  уже  не  раз  выяснял  причины  подобного  отношения  почтовых
работников, выслушивал их вранье  насчет  того,  что  "заходили,  но  дома
никого не застали", просил в следующий раз звонить дольше, извинялся и шел
за пенсией с матерью, но тут его терпение лопнуло. К  почтальону,  который
разносил пенсии, он не пошел, а направился прямо  к  начальнику  отделения
связи, молодому двадцатилетнему парню. И  получил  хамский  ответ:  "Пусть
сама приходит, ноги не отвалятся".
     Никита, типичное дитя постсоветского общества, давно привык  к  тому,
что  новые  демократические  власти  полностью  переняли  привычки  старой
государственной  системы  работать  на  отказ,  а  не  на   удовлетворение
человеческих  потребностей,  однако  в  быту  сам  редко   сталкивался   с
социальными  институтами  типа  милиции,  почты,  ЖЭО,  телефонной   сети,
ремонтных и строительных организаций. Зато и никогда  не  комплексовал  по
поводу "развитого идиотизма" чиновников, зная, что словом доказать  ничего
не сможет, чиновничья исполнительная рать  реагировала  только  на  звонок
сверху, документ или грубую силу. На этот раз Никита озверел.
     Он схватил начальника почты за ремень, приподнял и бросил на  стул  с
такой силой, что тот рассыпался.
     - В следующий раз, если снова придется идти на  почту  мне,  разговор
будет другой.
     - Разговор этот  произойдет  раньше!  -  прошипел  вслед  белобрысый,
одетый модно, в ядовито-зеленые безразмерные штаны  и  кожаную  безрукавку
начальник, но Сухов не обратил на реплику внимания. Матери  он  ничего  не
сказал, только пообещал, что все будет нормально.
     - Калиюга в разгаре, - грустно сказала все понимающая мама,  погладив
сына по плечу. - Все изменяется к худшему, и нет лампады впереди.
     - Калиюга - это что-то из индийской мифологии? - Никита повел мать  к
остановке трамвая.
     - По представлениям древних индийцев человеческая история состоит  из
четырех эр: критаюги, третаюги, двапараюги и калиюги.
     Критаюга - благой век, длилась один миллион семьсот  двадцать  восемь
тысяч лет... Тебе интересно? - Они остановились в тени тополя.
     - Я когда-то читал, но забыл. Продолжай.
     - Третаюга длилась один миллион двести девяносто шесть тысяч  лет,  и
эта  эпоха  характеризовалась   уже   уменьшением   справедливости,   хотя
религиозные каноны  соблюдались,  и  люди  радовались  жизни.  Во  времена
двапараюги  начали  преобладать  зло  и  пороки,  длилось  это   восемьсот
шестьдесят четыре тысячи лет.
     Ну, а калиюга... сам видишь: добродетель в полном упадке,  зло  берет
верх во всем мире, войны, процветание преступлений, насилия, злобы, лжи  и
алчности... - Мама содрогнулась. - Грехопадение всегда  ужасно,  но  уж  в
таких масштабах... Я, наверное, опять брюзжу?
     - Нет, ты говоришь справедливо. - Никита поцеловал мать в щеку. - Это
все, что ты знаешь о югах?
     - Почти. Все эти "юги", как ты  говоришь,  составляют  одну  махаюгу,
тысяча махаюг - одну кальпу, то есть  один  день  жизни  Брахмы,  а  живет
Брахма сто лет.
     - Долго-то как!
     Мать засмеялась.
     - Да уж, не то, что мы.
     - А потом? Ну, прожил Брахма, допустим, свои сто лет, что потом?
     - Потом уничтожаются все миры, цивилизации, существа  и  сам  Брахма.
Следующие сто лет длится "божественный  хаос",  а  затем  рождается  новый
Брахма. Что это ты вдруг заинтересовался? Отец оставил целую библиотеку по
индийской и буддистской философии, но раньше ты ею пренебрегал.  Вот  твой
друг - японец, тот все проштудировал.
     Никита взглянул на часы.
     - Он фанатик подобного рода  литературы,  мне  это  не  дано.  Ну,  я
побежал, ма?
     - Беги. Будь осторожен, что-то мне тревожно.
     Они расстались. Машина Сухова стояла без бензина, и  мать  уехала  на
трамвае, а он сел в метро и направился на поиски Ксении.
     Увидеть ее  захотелось  непреодолимо.  А  еще  тянуло  рассказать  ей
историю с убийством странного старика в парке и о передаче им знака в виде
пятиконечной звезды. "Символ вечности и совершенства"...  Никита  привычно
взглянул на ладонь, вернее, на  запястье,  потому  что  звезда,  оставаясь
коричнево-розовой, как заживший ожог, переместилась уже на запястье,  имея
явное намерение погулять по руке.  Она  почти  не  беспокоила,  разве  что
изредка  отзывалась  на  какие-то  внешние  или  внутренние   раздражители
вибрацией тонких ледяных укольчиков,  но  именно  этот  факт  и  заставлял
сердце Сухова сжиматься в тревоге и ждать неприятностей.
     В конце концов он решил объясниться с Такэдой, а если тот  не  сможет
помочь - пойти к косметологу и попросить свести пятно с кожи.
     На Тверской, в переходе, уже недалеко  от  студии  Ксении  Красновой,
Никита стал свидетелем грязной сцены: двое молодых людей, неплохо одетых -
в  джинсы,  кроссовки  "Рибок"  и  черные  майки,  выхватили  у  инвалида,
просящего милостыню,  его  картуз  с  деньгами  и,  не  слишком  торопясь,
пересекли переход, не обращая внимания на возмущенные  возгласы  женщин  и
крики инвалида.
     Обычно Сухов не вмешивался в подобные  конфликты,  считая,  что  этим
должны заниматься соответствующие службы, да и характер у него предпочитал
компромиссы, хотя и до определенного предела: и отец, и мать  сумели  дать
сыну понятия долга,  чести  и  совести.  Почему  вдруг  его  потянуло  "на
подвиги" именно в этот момент, он не анализировал, вероятно, сработала еще
одна черта характера - нередко он подчинялся ветру настроения.
     Парней он догнал на  лестнице,  задержал  за  плечо  крайнего  слева,
белобрысого, с мясистым затылком.
     - Минутку, мальчики.
     Реакция юношей, указывала на то, что они хорошо  отработали  операцию
отхода: оба рванули наверх и в разные стороны, сметая людей  на  пути,  но
тут один из них вместо "родной" голубой формы разглядел  костюм  Никиты  и
свистнул. Они сошлись и, как ни  в  чем  не  бывало,  двинулись  навстречу
Сухову, поигрывая бицепсами.
     - Че надо, амбал? - спросил белобрысый, во взгляде которого  невольно
отразилось уважение: Никита был выше каждого из них на полголовы и шире  в
плечах.
     - Верните деньги инвалиду, - тихо сказал танцор, чувствуя  неловкость
и какое-то злое смущение; он уже жалел, что ввязался в эту историю.
     - Какие деньги? - вытаращился белобрысый. Его напарник,  потемней,  с
длинными волосами, в зеркальных очках, сплюнул под ноги танцору.
     - Вали своей  дорогой,  накатчик.  Или,  может  быть,  ты  переодетый
щпинтиль, сикач?
     Никита молча взял его за плечо, ближе к шее, нажал, как учил  Такэда.
Длинноволосый ойкнул, хватаясь за плечо. Его напарник молча, без  размаха,
ударил Сухова в лицо, потом ногой в пах. Оба удара танцор отбил, но в  это
время  его  ударили  сзади,  и  все  поплыло  перед  глазами,  завертелась
лестница, в ушах поплыл звон. Он еще успел заметить, что  ударил  его  тот
самый "инвалид", у которого воры  отобрали  выручку,  дважды  закрылся  от
ударов длинноволосого, но пропустил еще один удар "инвалида" и оглох.
     Его били бы долго, если бы не вмешался кто-то из молча наблюдавшей за
дракой толпы. Получив по удару - никто не заметил их, так быстро они  были
нанесены, - драчуны мгновенно ретировались с поля боя, и лишь потом Никита
разглядел, что выручил его хмурый парень в костюме и с галстуком, типичный
дипломат.
     - Спасибо, - пробормотал Сухов, держась за затылок.
     - Не за что, мы делаем  одно  дело,  -  ответил  "дипломат".  -  Идти
сможете?
     - Сможет, - появился из-за его спины Такэда. - Благодарим за  помощь,
мы теперь сами. - Он наклонился над лежащим танцором,  дотронулся  до  его
затылка, озабоченно разглядывая окровавленную ладонь.
     Сухов, напрягаясь, встал на  четвереньки,  и  его  вырвало.  В  толпе
раздался женский голос:
     - Да он пьяный...
     Такэда помог Никите встать на ноги и повел по лестнице наверх, поймал
такси.
     - Может, тебя сразу в скорую? Голова сзади разбита.
     - Домой, - вяло ворочая языком, проговорил Никита. - Ты что,  следишь
за мной?
     Такэда промолчал.
     - Ну, и зачем ты ввязался?
     - Бес попутал. - Сухов потрогал забинтованную голову,  покривился  от
боли. - Кто же знал, что они заодно? Какой в этом смысл?
     Делать вид, что отнимают... Или для эффекту -  инвалиду  после  этого
больше давать будут?
     Такэда разгляды