... Это еще давно было...

- Отвяжитесь от ребенка, - подал голос Колобок. - Его просто поймали на
слове, так иногда бывает... Просто ради забавы исполнили его желание, а
потом забыли...

Кощей, не разжимая губ, закивал: угу, угу. Потом попросил выпить.

- Еще чего! Молодой, обождешь! Успеешь еще отравы этой нахлебаться! -
зашумели потаенные мужи.

- И вот так всю жизнь! - снова заплакал Кощей.

- Сэр Бабура, не найдется ли у вас детского зля? - обратился Яр-Тур к
кабатчику.

Бабура посмотрел на короля как на заговорившую табуретку.

- Хотя что это я, - сказал Яр-Тур. - Но помяните мое слово - из парня
выйдет добрый оруженосец!



ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Те, которые были,
Те, кого уже нет,
Те, которые жили
Много ли, мало ли лет,
Те, кого уж забыли,
Может, где-то живут.
Но не тут.

Борис Смирнов

- ...На третий день въезжает Дурак-царевич в темный лес. Глядь - навстречу
ему лежит в гробу, насосавшись кровушки, сам граф Дракула. Взмахнул царевич
осиновым колом, как его Яга Прекрасная учила, а граф взмолился человеческим
голосом:

- Не бей меня колом. Дурак-царевич, без меня все сочинители с голоду
пропадут, а я тебе в трудный час пригожусь!

Пожалел Дракулу царевич, засунул вместе с гробом в торбу и дальше поехал.

Едет-едет и видит - сидит Немал-человек, весь из чужих кусков сшитый
суровой ниткой, ищет погубить своего батюшку, доктора Франкенштейна.
Дурак-царевич и его пожалел, хотел добить, чтобы не мучился, а чудовище его
просит:

- Не трогай меня. Дурак-царевич, без меня никакого романтизму не будет, все
лицедеи без работы останутся! А я тебе в досужий час пригожусь!

Помиловал царевич и его, посадил в торбу и дальше двинулся. Выезжает на
поляну, а там какой-то неопознанный злодей гулящих девок острым ножичком
потрошит, на печенки и селезенки разбирает.

Вытащил Дурак меч-кладенец, хотел снести Потрошителю безумную голову, так
тот возражает:

- Нельзя меня рубить, Дурак-даревич, меня Джеком зовут! Без меня сыщикам
нечего делать станет, начнут они сами дела придумывать да невинных
привлекать! Я тебе, когда понадобится, помощь окажу!

- Блин с тобой, полезай в торбу, да никого там не трогай...

Ехал, ехал царевич и приехал в город Голливуд. У ворот стоит Великий Немой
и кричит...

...Жихарь подошел тихонько сзади и рявкнул. Апокалипсия Армагеддоновна
полетела с завалинки, а Ляля и Доля, слушавшие сказку, рассмеялись и
заступились за гуверняньку:

- Батюшка, Дурак-царевич - это не про тебя!

- Сколько тебя, злокачественная старушка, предупреждать? - вздохнул
богатырь. - Ну зачем ты детей пугаешь?

Гувернянька с достоинством поднялась.

- Дневные сказки избывают ночные страхи! - важно сказала она, хотя Жихарь
так и не понял, кто кого избывает.

- Сходите, дочери любезные, проведайте братца - он проснулся, хочет вас
видеть... Ляля и Доля умчались.

- Спит по-прежнему, - сказала Апокалипсия Армагеддоновна, не дожидаясь
вопроса. - Вы там до чего досоветовались?

- Перегонный котел от натуги взорвался, - ответил богатырь. - Головы
уцелели, умы прояснились. Сейчас решаем, кого за Смертью посылать.

- Все равно же сам пойдешь. А куда хоть, знаешь?

- В Костяные Леса, конечно, - сказал Жихарь. - Только как теперь туда
проникнуть, живому-то? Не отравишься, не удавишься... Разве что... - Он
задумался.

- Вот слушай, - сказала гувернянька. - То есть больше никого не слушай,
кроме меня. Людей с собой не бери, прихвати одного Колобка - невелика
тяжесть. Поезжай прямо сейчас, чтобы никто не знал, не то начнут
отговаривать. А когда вернешься, они, поди, и не заметят...

- А на что мне Колобок?

- Он многое знает, если потрясти как следует. Значит, слушай... Только
больше меня злокачественной не обзывай!

- Не буду, - кивнул Жихарь.

- Сыну на всякий случай имя оставь...

- Нет, - сказал Жихарь. - Когда вернусь с победой, тогда и нареку. А иначе
ведь все равно он не вырастет, так и будет младенец...

- Как хочешь... Стало быть, сгоняла я нынче Симеона Живую Ногу в одно
место...

...Когда-то скифы были многочисленным и могущественным племенем, ходили в
дальние походы, покоряли царства и государства, свозили в свои холмистые
земли несметные богатства. От хорошей жизни скифы обленились, переложили
все дела на рабов, а сами предались развлечениям.

Развлечений у скифов было два. Первое заключалось вот в чем: знатный воин
залезал на одинокое дерево либо на высокий столб, нарочно для этого
вкопанный в землю. Слуги подводили под дерево оседланного коня, скиф
примеривался к конской спине и прыгал, растопыриваясь в воздухе. Если,
рухнув в седло, скиф ломал коню крестец, то считался победителем и
прославлялся вовеки. Если не ломал, то подвергался насмешкам и понуро шел в
свой шатер, чтобы с помощью обильной пищи набрать вес для следующего
состязания.

В шатре его ждало и другое развлечение - усмирять строптивых рабынь. Но
после подобного прыжка - неважно, удачного или нет - усмирять было очень
трудно, поскольку у прыгуна все там было отбито. Так что участвовать
последовательно в двух развлечениях удавалось только самым выносливым.

С годами конское поголовье у скифов сильно сократилось, рабыни же сделались
не то что строптивыми, а откровенно наглыми. Помыкали толстыми витязями как
хотели.

Те, кто поумнее, отказывались от дедовских обычаев: не калечили коней и не
мучили зря рабынь - они потихоньку уходили в леса, научились ставить избы,
сеять жито. Так и появились на свет многоборцы, и сердились многоборцы,
когда напоминали им о скифском происхождении. Тем более что и глаза у них
стали уже не раскосые и не жадные, в отличие от предков.

Соседи - те же степные орды - давно бы искоренили это древнее племя, но
была у скифов одна верная выручка. Научились они в трудный час отправлять к
своим скифским богам гонцов, чтобы жаловаться непосредственно самому
вышнему начальству. Для этого рыли глубокую яму, складывали туда обильные
припасы на долгую дорогу, закалывали доброго коня, парочку отроков и
служанок, а потом выбирали после известных состязаний лучшего воина и в
награду удавливали его, плача и рыдая. Укладывали героя на ложе из трав,
накатывали над ямой бревна и насыпали поверх бревен высокий курган. Герой
попадал куда следует, излагал требования племени и указывал на обидчиков.

Опасаясь небесного гнева, соседи со скифами не связывались.

Впрочем, точно так же провожали в Костяные Леса умерших или убитых вождей.

Быстроногий Симеон выяснил, что последний вождь по имени Карбасай умер от
пузяного вздутия еще на исходе зимы и до сих пор не похоронен - прощальные
обряды и пиры заняли много времени, а тут еще и Смерть куда-то
подевалась... Некому стало нынче провожать вождя...

Поэтому примчавшегося на необыкновенном коне Жихаря скифы встретили весьма
радушно - не помнили такого в племени, чтобы кто-нибудь по доброй воле
согласился сойти в могильную яму.

Здесь, в степи, отсутствие Смерти почти не замечалось, трава успела
вымахать выше пояса, И что в ней творилось, никто не видел. Разве что по
небу иногда пролетал гусь, пронзенный меткой стрелой. Да еще солнце в
безоблачном полуденном небе чуть покраснело, как бывает при тумане или при
пожаре, хотя степь нигде не горела. Там, на солнце, тоже было не все в
порядке.

Кузнец Окул пожаловался Жихарю, что дров и угля при работе тратится больше,
чем в прежние времена, потому что горят они не так жарко. Жихарь на это не
обратил внимания, а Колобок встревожился. Он сказал, что вот так,
незаметно, земля остынет, потому что все ее тепло уйдет в небесную пустоту,
а взять нового теперь негде. То есть на смену обычной Смерти придет иная,
тепловая...

Лю Седьмой слегка утешил Колобка, сказав, что еще допрежь остывания станет
нечем дышать - ведь воздух очищается через зеленые листья, а они нынче
никуда не годятся. Люди, конечно, не умрут, но все задохнутся, станут синие
и угорелые, совершенно безумные, и если Смерть все-таки соизволит
вернуться, то работы для себя уже не найдет даже по части мелких жуколиц -
все, что шевелится, неизбежно подохнет.

Колобок щедро отпустил белому свету на остывание несколько веков, Лю
Седьмой на задыхание - от силы несколько лет, а то и месяцев.

- Чего ж я один-то среди вас, безжизненных, делать буду? - сокрушался
Колобок. - И от кого мне тогда уходить?

Гомункул на эту поездку решительно отказался париться в дорожной суме. Ляля
И Доля сшили ему из кожаных ремешков такую ловкую сбруйку, чтобы Жихарь мог
навешивать ее на шею. Богатырь поворчал, но согласился. Колобок был легкий,
высохший. Золотую цепь он перед дорогой снял и отдал на хранение домовому,
посулив содрать с того в случае пропажи три шкуры. Гомункул знал, что у
скифов бывают золотые украшения и понаряднее - со зверями и всадниками.
Умели ведь когда-то...

Сейчас они умели только вспоминать былое величие, рассказывать друг другу
одни и те же старые сказки, пить ставшее непьяным кислое кобылье молоко да,
как было сказано выше, губить коней. Усмирение рабынь вовсе сошло на нет...

- Почему голову врага на груди носишь, а не у седла? - спросил Жихаря
молодой вождь. Предводителей здесь выбирали, понятное дело, по весу.

- Это друг и советчик! - обиделся Жихарь, и скифы стали глядеть на него
почтительно: надо же, до чего жесток многоборский князь!

Сам Колобок, против своего обычая, не обиделся и не стал ничего объяснять.
Пышных хлебов здесь не пекут, знают лишь плоские пресные лепешки...

К погребению все было готово. Скифский жрец давал покойному вождю последние
напутствия - к кому обратиться да чего сказать, скольких предков приветить,
скольким врагам и на том свете задать хорошую взбучку. При этом он нет-нет
да и взглядывал в сторону Жихаря - мертвец хорошо, а на живого все-таки
надежды больше.

- Еды на троих кладите! - потребовал Колобок.

- Тебе-то зачем? - шепотом спросил Богатырь.

- Положено - отдай! - строго сказал Гомункул. - Хлеб, знаешь ли, сам себя
несет...

Воины в высоких колпаках глядели на Жихаря с благодарностью: хоть Смерти и
нет, но кому охота коротать вечность в душном подземелье?

Покойного вождя жрецы своевременно подготовили к длительному хранению -
вытащили скудные мозги и обильные внутренности, пропитали смолой и
травяными настоями, - но работу эту, наряду с прочими, выполнили кое-как,
отчего славный Карбаксай явственно пованивал. Ладно еще, что и нюх у людей
притупился...

Плача не слышалось: за месяцы прощания со своим главарем вс„ выплакали, а
до Жихаря с Колобком никому дела не было, сами напросились...

- Коня берегите, - сказал напоследок Жихарь. - Вернусь - спрошу!

- Продай, а? - сказал вождь. - Проверим, крестец у него крепок ли?

- Проверь! - великодушно разрешил богатырь и захохотал. Потом спустился по
бревну с поперечинами в яму.

Скифы споро, пока странный гость не передумал, настелили над ямой бревна.

- Плотней, плотней! - командовал Жихарь. - Не желаю пыль глотать!

Наконец последний солнечный лучик над головой его истончился, поиграл на
бревенчатой стене и угас.

Полетели первые комья земли. Удары становились все глуше и глуше.

- Так они курган целую неделю будут насыпать, - сказал богатырь и
закашлялся. - Жалко, что нельзя раздвоиться: я бы до вечера управился,
хорошенько поевши...

И почувствовал, что есть не хочется. И пить. И спать. На земле он этого не
замечал. То есть замечал, но не хотел подробно думать.

- Ничего, - сказал Колобок. - Сейчас должно подействовать. Курган - это
ведь для людей, для памяти...

- Душно становится, - пожаловался богатырь и закашлялся. - И запах этот...
И темно...

- Лю мне подарил фонарик, - сказал Колобок. - Единственный умный человек
среди вас, обломов. Даже непонятно, почему он с вами связался.

- А ты чего связался?

- У меня своя выгода...

- Зажигай свой фонарик, деловой...

В синем свете фонарика появились из тьмы высокие кувшины с пивом и квашеным
молоком, связки конской колбасы, кабаньи окорока, головы сыра, стопы
лепешек.

- Ты поешь, - велел Колобок. - Непременно. А то проголодаешься в Костяных
Лесах, отведаешь тамошней пищи...

- Да я помню, - ответил богатырь. - Помню, что нельзя. Только кусок в рот
не лезет, да и едят люди нынче больше по привычке... Скоро совсем
разучимся...

Он подчинился, отведал скифской еды. Но то ли она безвкусной была, то ли
вкус тоже подался вдогонку за Смертью.

- А вот эта золотая бляха с оленем умруну ни к чему, - сказал Колобок. - И
гребешок этот со всадником и пешими воинами... Поднеси-ка меня поближе...

- Еще мы мертвяков не обирали, - оскорбился Жихарь. - Добро бы я его в
поединке уложил...

- Ладно, я сам...

И Колобок начал было выпрастываться из своей сбруйки, но вдруг тоненько
взвизгнул, крутнулся и вцепился лапками в ворот Жихаревой рубахи.

- Чего ты, чумной?

- А зачем он глядит!

На лице скифского вождя в самом деле открылись две черные дырки, но света
не отражали.

- Не дрожи ты! - досадливо сказал богатырь. - Подумаешь, умрун поднимается!
То ли мы видели!

- Это ты сам дрожишь, - шепнул Колобок. - А на меня спираешь...

Дрожали, конечно, оба - не могут ни люди, ни колобки привыкнуть к такому,
да и не надо им к такому привыкать...

Звякнули золотые пластины. Карбаксай пошевелился и молчком сел на своем
ложе. Жихарь ожидал, что умрун будет подниматься с великим кряхтением, но
все звуки были внешними.

Заскрипели сапоги - покойник спустил ноги на деревянный настил, потом
выпрямился...

- Осинки-то не припасли, - сказал Колобок.

- У меня оберег серебряный, - ответил богатырь.

Но мертвец не обратил на них никакого внимания, так что и оберег не
понадобился.

Карбаксай подошел к бревенчатой стене и трижды ударил в нее кулаком.

- Оволс! - потребовал кто-то из-за стены басом.

Мертвый скиф выкрикнул бессмыслицу:

- Сенсация: поп яйца снес!

Но не такая уж это была и бессмыслица - бревна словно бы лопнули
посередине, подались внутрь земли, открывая образовавшийся в ней проход.

Толстый вождь с трудом протиснулся внутрь. Богатырь кинулся за ним, но
бревна сразу же вернулись на место.

- Как же так? - растерялся Жихарь. - Что теперь делать?

- Стучи давай!

Богатырь троекратно грохнул по бревнам, так что сверху посыпалась земля.

- Оволс! - раздался все тот же голос.

- Какой оволс? Я дяденьку сопровождаю! Мне положено! - возопил богатырь.

- Оволс! - настаивал незримый страж.

- Повтори, что мертвяк сказал! - посоветовал Колобок.

Жихарь, как мог, воспроизвел нелепицу.

- Оволс еовс! - отозвался привратник, а стена не колыхнулась.

- Блин поминальный! Что ему нужно? Бабка про это ничего не говорила! Вот
влетели!

- Тихо ты! Я все понял! Надо ему палиндром сказать!

- Какой палиндром?

- Такой, чтобы в обе стороны одинаковый! Ведь в Костяных Лесах и говорят
навыворот! А на границе как раз надо палиндром предъявить!

- Где же я его возьму?

- Погоди, сейчас вспомню... А! Течет море-не ром течет!

Стена бесшумно раздалась, и богатырь увидел далеко впереди удаляющуюся тень
скифа.

- Сейчас догоню! - пообещал он Колобку и рванул в проход.

- Не поспели вовремя с него побрякушки снять! - пропыхтел Гомункул.

- А ты-то чего пыхтишь? - возмутился Жихарь. - Это же я бегу!

- А я помогаю!

- Ну, спасибо!

Богатырю приходилось бегать подземными ходами - душно, правда, но в
остальном все как и на земле. А тут и душно, и вязко, и движения какие-то
неуклюжие, и ноги тяжелые...

Еще недавно Жихарь даже уснуть как следует не мог - здесь же едва не терял
сознание.

Наконец настигли Карбаксая, ухватили за плечо:

- Дядя умрун, долго ли идти?

Ничего мертвец не ответил, не обернулся даже, только сбросил богатырскую
руку и продолжал шагать ровно и размеренно.

- Слушай, может, тут еще и грамоты какие-нибудь спрашивают? - забеспокоился
Жихарь. - Мы же с голыми руками!

- Надеюсь, до этого дело еще не дошло...

- И я надеюсь, хоть и не слишком. Ведь человеку везде норовят препоны
поставить... О! Свет впереди! Гаси фонарь!

- Это не свет... Это тьма такая... Как бы разжиженная...

Они вышли в тусклый туман, в котором стены и свод растворились.

От тишины заложило уши, и богатырь хотел даже крикнуть: "Есть кто живой?";
но тут же понял, что выйдет полная глупость. И боевой клич "Всех убью, один
останусь!" тоже не провозгласишь...

В Навьем Царстве не было видно ни просторов, ни гор, ни морей, ни неба над
головой, ни земли под ногами - только мерзкий сырой туман вокруг. Покойник
шагал вперед уверенно.

- Слушай, мы, кажется, на земле что-то нужное забыли, - сказал Жихарь. - Я
чувствую какую-то потерю. Так бывает в походе: думаешь, думаешь, что же я
оставил? Потом вспомнишь - либо соль, либо огниво, либо наконечники для
стрел...

- Ничего не забыли. Здесь, как я и ожидал, нет Времени... Ох, нехорошо это,
опасно...

Жихарь усомнился - как так нет Времени? Он попробовал считать про себя
шаги, но сразу же начал сбиваться. Попытался вести счет ударам сердца - и
снова обсчитался. Стал загибать при каждом шаге пальцы, так и того не
сумел... А Калечину-Малечину здесь звать бесполезно, да и звук вязнет в
тумане.

- Надо торопиться, - сказал Колобок. - Не то вернемся домой к шапочному
разбору, когда наша служба уже никому не понадобится...

- Зря мы всех желающих не взяли, - откликнулся богатырь. - Ты не подумай,
что я тут чего-нибудь боюсь, только тоскливо одним будет в Костяных Лесах.

- Не так уж много их было, желающих, - усмехнулся Гомункул.

- А побратимы-то?

- Тем и наверху хватит заботы... Что-то наш мертвяк лениво идет, не
торопится. Как бы его подбодрить?

- Сейчас попробую...

Жихарь нагнал покойного вождя и дал ему тычка в шею. Карбаксай не обратил
на это внимания.

- Давай обгоним, - предложил Жихарь. - Все равно ведь куда-то да придем...
Только почему здесь все не так, как сказывали волхвы? Где, к примеру, река?
Где ладья со злобным перевозчиком? Где старуха, где палач, где воин?

- Здесь нет двух одинаковых дорог, - сказал Колобок. - Как нет на свете
двух одинаковых людей...

- А-а! - Жихарь сделал вид, что понял - хотя ведь и понял кое-что!

Вдруг подошва его сапога шаркнула по чему-то твердому и определенному,
словно корабельный киль по гибельной мели или по долгожданной береговой
отмели. Он глянул под ноги. Там было что-то вроде мелкого белого песка.

Богатырь оглянулся по сторонам. Туман редел и рассеивался. Над головой,
почти касаясь макушки, простирался потолок из такого же мелкого песка,
только на вид более плотного. Хихарь поднял руку - рука прошла в верхний
песок беспрепятственно.

- Не крути башкой, - скомандовал Колобок. - Не отвлекайся. Следуй за нашим
проводником.

- Что-то не торопятся его встречать с цветами и плясками...

И ошибся. Впереди послышался шум и даже, кажется, звуки трубы.

- Вот и вышли на простор, - сказал Колобок.

Они оказались в обширном зале, где густо толпился покойный народ. Сперва-то
богатырю показалось, что перед ним обычные люди, но потом он
присмотрелся...

- Чего они похожие такие?

- Ну, не совсем похожие, - сказал Гомункул. - Пообтерлись тут, словно
галька в прибое, утратили индивидуальность...

- Чего утратили?

- Перестали быть сами собой. Стали как все. Ты не забыл, что здесь говорят
навыворот? Сумеешь понять и объясниться, или снова мне за тебя отдуваться?

- В детстве приходилось баловаться, взрослых дразнить... Гляди, гляди -
Карбаксая чествуют!

Насельники Навьего Царства обступили мертвого скифа, сгрудились, стали его
обнимать, целовать, колотить по могучей спине, пихать в могучий живот.

- Пополнение пришло!

- Нашего полку прибыло!

- Ну, держись, сынок!

- У него еще мамкины пирожки в кишках играют!

- Ничего, повытрясем!

- Получишь сейчас Навью прописку!

- Чтоб Небытие медом не казалось!

"Ничего себе - встречают, как новобранца в дружине!" - хмыкнул про себя
Жихарь.

- Как новичка в тюремном застенке! - сказал, точно угадав его мысли,
Колобок.

А покой