молично
погубить искателю, прежде чем сокровище дастся ему в руки.

Есть клады и не кровожаждущие - чтобы взять подобный, достаточно, спеть без
перерыву двенадцать песен, но не простых, а таких, чтобы ни в одной не было
сказано ни про друга, ни про недруга, ни про милого, ни про немилого,
только песен этих еще никто не придумал сложить. Разве что у каменных
варкалапов перенять...

Жихарь встал, растер сам себе ладонями ноющую спину и пошагал на прежнее
место - оставалось обновить еще добрую половину частокола.

За время Жихаревой кабалы народ в Столенграде здорово обленился - ведали,
что даже за мелкую медную денежку жадный Невзор пошлет богатыря на любые
труды. Одна такая денежка угодила не к кабатчику, а к Жихарю в пустую мошну
- добрая старушка тайком сунула, хоть богатырь и не просил. С этого грошика
надлежало начаться будущему богатству...

Возле бревен сидел прямо на вешней траве нищий. В прежние года, до княжения
Жупела, побирушек в Многоборье не водилось: всем всего хватало, и своим, и
пришлым. При Жупеле народ начал бедовать, многие пошли с сумой. Злодею это
не понравилось, потому что иноземные гости, послы и купцы, могли усомниться
в том, что Многоборское княжество сильно и богато, поэтому всех нищебродов
враз собрали в старый сарай якобы для совета, как дальше жить, да в том же
сарае и спалили, подперев двери бревном.

Нищий поднял голову в черном клобуке. Лицо у него было темное, морщинистое
и такое древнее, словно прочие люди на свете оставались вечно каждый в
своей поре, а он один старился за всех. Побирушка молча протянул руку с
длинными цепкими и узловатыми пальцами.

- Эх, дедушка, - вздохнул Жихарь. - Что бы тебе осенью-то прийти? Уж тогда
бы я тебя не обидел...

- Дай денежку, - тоненько сказал нищий. - А я тебе в промен дам добрый
совет...

- Для меня и так тут целое княжество советов, - сказал богатырь. - И все,
заметь, добрые: удавиться и тем себе руки опростать никто не подсказал. Ну
да что с тобой поделаешь - на, более нету, чем богат...

И достал, не пожалел медного кружочка.

- Вот и спасибо, вот и молодец, по-княжески одарил, - молвил нищеброд,
пряча милостыньку подальше. - А совет мой таков: возьми у самого богатого
человека в городе денег под залог...

- Вот так совет! - горько усмехнулся богатырь. - Да я, если хочешь знать, и
сам-то весь, целиком, заложен и перезаложен...

- Весь, да не весь, - возразил побирушка. - Есть у тебя для заклада такое,
чего никто на земле заложить еще не додумался.

- Это что же такое будет?

- А слава твоя - добрая и худая! Вот ее и заложи. Она дорого стоит.

Жихарь поднял голову к небу и стал раскидывать мыслями. В самом деле, ни о
чем подобном он покуда не слышал: люди в крайности, бывало, закладывали не
только себя, своих жен и детей, но и самое душу, а вот славу... Что ж,
слава, как и деньги, дело наживное, а на свободе он себе скоро новую
доспеет...

- Вряд ли нынешняя моя слава на большие деньги вытянет, - сказал он
нищеброду, хотя говорить-то уже было некому: не сидел больше побирушка под
бревнами, сгинул, словно испугался, что пожалеет Жихарь о своей щедрости да
отберет денежку назад.

Стоило бы, конечно, потолковать с Окулом Вязовым Лбом - тот, несмотря на
прозвище, весьма был рассудителен в трезвом виде. Но кузнец с утра
отправился на болото выкапывать железные слитки, ржавевшие там с прошлой
весны. Железо после болотного лежания при ковке становилось на диво гибким
и прочным, поскольку всякая дрянь из него выходила вместе со ржавчиной.

Пришлось богатырю жить своим умом, и ум этот подсказал, что медлить не
стоит, что скоро уже наступит Меженный день, самый длинный в году и самый
подходящий для начала боевых действий; а после этого дня затеваться с
долгим походом уже нечего.

Браться за топор кабальный работник уже не стал, зашагал обратно в кабак.

На постоялом дворе растянуты были веревки. На веревках проветривались и
сушились дорогие, вышитые золотой канителью и жемчугом одежды
Сочиняй-багатура - степной витязь тоже подзадержался при зеленом вине да и
поиздержался. Только лошадей, верховую и заводную, да лук со стрелами, да
саблю, да звонкий кельмандар о двух струнах Жихарь не позволил ему
прогулять, памятуя о собственной тяжелой науке: посадил хмельного багатура
верхом, укрепил для верности ремнем да стеганул как надо конька
хворостиной. Стегать чужого коня среди воинов считается великим
оскорблением, но багатур ничего не заметил, да ведь и не тот случай был,
чтобы блюсти вежество.

Под веревками лежал на багатуровой же расшитой кошме румяный Бабура,
ругался и воевал с блохами, в изобилии ту кошму населявшими, и приглядывал,
чтобы прохожий человек не сковырнул жемчужину с шелкового кафтана либо не
вытянул золотую канитель из богатых шаровар.

- Чего воротился, тунеядец, ненажора? - поприветствовал Бабура бесправного
батрака и поймал очередную блоху. - Дело стоит, а ты гуляешь... Придется на
тебя еще один начет сделать!

- Зови Невзора - дело есть, - хмуро сказал Жихарь.

- Недосуг княжнину управителю толковать с теребенью кабацкой, - поднял
палец Бабура. - Мы государство крепим, внешними сношениями озабоченность
выражаем... На свете живешь, а ничего не понимаешь!

- Я тебе от всей души помогу блох извести, - пообещал богатырь и поднял с
земли черенок от лопаты. - Зови пустоглазого, блин поминальный, - дело
денежное!

Бабура сообразил, что изводить вредных насекомых сейчас начнут прямо на
нем, и поспешно вскочил на ноги. Жихарь поднял черенок.

- Бегу, бегу, - сказал Бабура. - С тобой, бирюком и отлюдником, уж и
пошутить нельзя! Да пригляди за степняцкими портами - отвечать будешь!

- Отвечу, отвечу, - пообещал Жихарь. - Ты давай живой ногой, а то деньги
пропадут.

Бабура был таков и вскоре вернулся с Невзором. Новоявленный управитель
явился в долгополой шубе на выходных соболях и в высокой бобровой шапке,
несмотря на жару. Рукава у шубы свисали чуть не до земли.

- Понятно, - сказал Невзор, хотя Жихарь еще и слова не вымолвил. - Продал
пару десятков бревен на сторону, а теперь будешь орать, что не хватает...

- Выкупиться желаю из кабалы, - сказал богатырь и положил свое оружие на
траву в знак дружелюбных намерений.

От такой наглости пустоглазый оторопел.

- Кого выкупиться? - закричал он. - Тебе такой разговор затевать надо самое
малое лет через двадцать!

Тут за плечом у Невзора возник давешний нищеброд и зашептал что-то
управителю на ухо, и Невзор, дивное дело, не отшвырнул побирушку, а
внимательно выслушал.

"Эк мне дедушка ворожит за единый медный грош!" - удивился про себя
богатырь.

- Ну, пойдем ко мне потолкуем, - сказал пустоглазый совсем другим голосом.

Жихарь двинулся к кабаку, на ходу хотел поблагодарить нищего за содействие
и посулить ему дополнительное вознаграждение, но нищий снова пропал - то ли
от великой скромности, то ли от чего еще.

Невзор к тому времени надстроил кабак; поднялись в горницу, забитую
множеством вещей, полученных бывшим кабатчиком от местных жителей и пришлых
людей.

- Богатый заклад за себя даю, - сказал Жихарь, усаживаясь на табурет.

Невзор хмыкнул.

- И каков же заклад?

- Желаю заложить славу свою - добрую и худую! - торжественно сказал
богатырь и подбоченился. - Разве мало?

Невзор призадумался, вынул из шубы свое счетное устройство и начал привычно
гонять костяшки по прутьям.

- Невелика твоя слава - что добрая, что худая, - сказал он.

- Да ты что! - взвился Жихарь. - Она у меня всесветная! Мои дела всякому в
мире ведомы - и шаману дикому, и владыке великому! Я с утра, бывало,
царство на меч брал, а к вечеру его же в кости проигрывал! Я одних царевен
с принцессами освободил-избавил как бы не три сотни! От меня менты на
чудесной завывающей повозке в страхе бежали! Меня сам Ваня Золотарев... Да
что лишку говорить - обо мне целая книга составлена, хоть у княжны своей
спроси...

(Помянул княжну - и сразу смутно стало на душе.)

- Тут и думать нечего, - продолжил богатырь. - Мне по всей Дикой Степи
кумиров понаставили - правда, их каменными бабами кличут, но это по ошибке
толмачей. Дело верное, не сомневайся, а новой славы я себе скоро добуду. Со
славой и деньги придут, не задержатся, тогда заклад и выкуплю...

Ничего Невзор не ответил, только уставил пустые свои очи неведомо куда, а
пальцы его все брякали да брякали костяшками, как будто жили сами по себе.

- Ин ладно, - сказал кабатчик после долгого молчания. - Договорились. Пиши
расписку - я тебя научу, что писать. Только помни - возвращать все равно
придется с лихвой, на старые долги новые падут - больше добывай золота,
возами вези!

- Как не привезти! - обрадовался Жихарь. - Ты знай сундуки готовь!
Неправильный я буду богатырь, коли допрежнюю славу не выкуплю и к
новообретенной не прибавлю.

"Что-то слишком быстро он согласился, - подумал герой. - Не было бы
подвоха. Или ему дедушка нищий чего внушил - пустоглазый вроде бы не в
своей воле..."

Жихарь каждое сказанное для расписки Невзорово слово крутил в уме так и сяк
- вроде бы все обычно, как полагается, будто и не славу он закладывает,
добрую и худую, а женино золотое обручье с самоцветами. Ну, лихва - само
собой, куда кабатчику без лихвы, он же не благородный воитель... Не худо бы
и свидетелей позвать, да ведь нынче все свидетели руку пустоглазого
держать станут... Ладно, завалю его впоследствии золотом - пусть подавится.
Главное дело - освободиться...

Богатырская рука и так была к перу непривычная, а тут пальцы и вовсе
одеревенели, как и хотел он сообщить далекому побратиму. Припоминая
начертания полузабытых знаков, Жихарь то и дело совал кончик пера в рот,
отчего язык и губы почернели.

Наконец на пергамент пала тяжкая богатырская подпись.

Невзор ловко выхватил расписку из-под руки Жихаря, прижал трепетно к груди
и словно бы преобразился: ростом стал повыше, плечами пошире, да и в
глазах, дотоле пустых, что-то такое появилось...

- Добро, тащи мои доспехи, - приказал богатырь. - Пора снаряжаться в поход,
уже просохли пути и дороги. Кончил дождь моросить, вот я и поеду...

Невзор поглядел на него с великим изумлением, спрятал грамоту за пазуху и
сказал:

- А ты чего это тут делаешь, оборванец? Ты кто таков? Какого роду-племени и
за каким делом без спросу явился? Ежели на работу наниматься, то ступай
вниз, там живет такой человек, Бабура, он тебя живо определит, а здесь тебе
делать нечего... И почему у тебя пасть черная - ты не чернила ли мои сдуру
выпил?

Изумление Жихаря было не менее велико.

- Сам ты сдурел, из ума выжил, Невзорище пустоглазое! Я же тебе великий
залог дал! Верни доспехи, сапоги и все, что положено!

Невзор поглядел на него зверем:

- Да как у тебя язык-то повернулся, пьянь подзаборная, меня, богатыря
Невзора, миру избавителя, пустоглазым именовать? Да по моему слову не
только что Многоборье - все мои побратимы с великим воинством подымутся! Я
Чих-орду расточил, страхоила поразил, весь свет прошел!

"Точно спятил, - решил Жихарь. - Теперь его посадят в срубе на цепь, чтобы
чего не навредил, и лечить станут ледяной водой и собачьими хохоряшками.
Надо у него расписку отобрать - безумному какая расписка!"

Он сгреб кабатчика за ворот собольей шубы, приподнял одной рукой, а другой
полез за пазуху. Ворот затрещал, а Невзор заверещал, как заяц, настигнутый
лисою. Потом начал больно царапать богатырские руки. Жихарь швырнул его в
угол, подошел и легонько пнул ногой...

На шум и верещание прибежал со двора румяный Бабура:

- Государь Невзор, прости, недоглядел этого бродягу. Эк ты его в угол-то
загнал!

Жихарь, ничего не соображая, угостил Невзора кулаком в глаз.

- Не бей его, Невзорушка, не марай ручки свои богатырские, они тебе для
грядущих подвигов сгодятся! Мы его, невежу, лучше розгами выпорем! -
посулил Бабура и побежал за подмогой.

Жихарь оставил кабатчика и отошел. "Вроде бы я его колочу, - размышлял он.
- А выходит, что он меня?"

Тем временем снизу послышался дружный топот, и скоро в горнице оказалось
полно дружинников. При Невзоровом управлении войско было наряжено
по-новому: каждый имел на лбу наколотое слово "наш", чтобы можно было
отличать в бою своих от чужих. Такая же метка имелась на ножнах мечей, на
колчанах, на сапогах...

Дружинники принялись изгонять Жихаря, толкать под бока, бить под микитки и
под зебры, а он почти не защищался - и ошеломлен был, и боялся покалечить
товарищей. Только приговаривал:

- Да вы что, ребятушки, не узнаете меня? Ворошило, я же тебе жизнь спас,
когда под наши стены кранты приходили! Матора, ты же у меня в кости
нержавеющий ножик выиграл! Заломай, ты же меня тогда на пиру первый вязать
полез, но то я уже давно простил! Опомнитесь, братцы, помилосердствуйте!

Но братцы не милосердствовали и узнавать Жихаря нипочем не хотели. Дивились
только наглости пришлого бродяги и лютовали еще сильнее.



- Вреда ему большого не чините, а только вышибите со двора прочь! -
распорядился Невзор. Глаз у кабатчика быстро чернел. - Прав Бабура, негоже
мне обо всякую сволочь руки пачкать! Самозванцев пришлых нам не надо! Своих
хватает!

Жихарь катился кувырком с лестницы и успевал думать:

"Вот так мне нищеброд присоветовал! В какую же новую беду я, простодырый,
попал? Надо же, блин поминальный, никого не убил - а все равно один
остался!"



ГЛАВА ШЕСТАЯ

Любовь - творец всего доброго, возвышенного, сильного, теплого и светлого.

Феликс Дзержинский


...К вечеру Жихарь окончательно понял, что остался один.

Никто во всем Столенграде - ни старожилы, помнившие его диковатым лесным
мальцом, разбойничьим выкормышем, ни малые дети, которых он, будучи при
деньгах, всегда оделял гостинцами, ни красные девицы, веселые жены и вдовы,
привечавшие богатыря тайком и явно, ни злобные старухи-сплетницы, ни, как
уже было показано, боевые сотоварищи, ни надежные собутыльники, в каком бы
состоянии они ни пребывали, - ну никто его не узнавал.

Даже верный до последнего дня Окул поглядел на него с недоумением и сказал,
что лишний молотобоец ему не нужен - и так платить нечем.

- Иди, иди, странничек, своей дорогою, - слышалось то здесь, то там. После
Жупелова правления в Многоборье к чужакам относились настороженно. - Иди,
не задерживайся, не ищи беды. А то под зиму заехал один такой, героя
нашего, Невзора Избавителя, отравой угостил, так еле на ноги подняли...

- Так это же я - Избавитель, это меня ядом травили! - возражал поначалу
Жихарь, а потом и возражать перестал, поскольку понял, что слава мирская и
память людская - одно и то же.

Что такое лишиться памяти, пусть даже не всей, он уже знал по себе. А тут
весь целый народ ее лишился - правда, только по части Жихаря.

"Учили ведь меня, учили, - сокрушался богатырь. - Яр-Тур лишь о том и
твердил, что славой дорожить надобно, а я, получается, ее даром отдал - и
кому? Телепню жадному, пустоглазому... Он теперь и при моей славе, и при
моих деньгах, а я-то кто?"

Правда, кое-какая выгода все же выгадалась. Славу сбыл он не только добрую,
но и худую, так что Невзор нынче сам у себя в долгах и сам на себя обязан
батрачить. Да и незримые путы вкупе с негремящими цепями закона Жихаря уже
не отягощали. Стало быть, все нужно начинать сызнова...

Только столенградские псы, здоровенные и лютые, богатыря почему-то не
облаивали, как всех прочих пришельцев, и за штаны не хватали: ластились,
как раньше, и виляли хвостами - у кого не обрублены были.

- Эй, прохожий человек, стричься-бриться не желаешь? - окликнул его
знакомый голос. Из-за своего плетня выглядывал столенградский брадобрей
Одинец, старый бобыль и знаток всех здешних тайн.

Жихарь обрадовался, что хоть кто-то на него внимание обратил, и ответил:

- Я бы не прочь, только заплатить нечем... Хотя есть вот ременной пояс из
шкуры заморского зверя и пряжка на нем серебряная. - Только потом веревочку
дай, чтобы штаны не упали.

- Эх, уговорил! - сказал брадобрей и открыл калитку. - Бороду будем брить
или только подровняем?

Жихарь был куда как зол на себя, в том числе и на собственную бороду, и
решил: "Не одному мне страдать, пускай борода тоже помучается, по новой
вырастает!"

- Брей окаянную, - сказал он и вошел к Одинцу во двор.

Брадобрей усадил его на особый стул - кузнец устроил стул таким образом,
что спинка у него откидывалась, - завесил богатырскую грудь довольно чистой
тряпицей и начал сбивать в медном тазике мыльную пену. Мыло у него было
дорогое, привозное.

- А головку подровняем? - спросил Одинец. - Княжна наша любит, чтобы добрые
молодцы опрятны были, - тогда, может, и возьмет в услужение, а то и в
охрану - ты вон какой дюжий...

- Стриги короче - меньше голова будет преть под шеломом, - сказал Жихарь и
вспомнил, что дорогие доспехи ему отныне недоступны, в том числе и шлем.
Хотя... если, скажем, вот этот медный тазик тайком прихватить, да надеть на
вон ту деревянную болванку, на которой висят ложные волосы для лысых, да
обстучать деревянной же киянкой, то и получится неплохой шлем...

Одинец между тем рассказывал, что вот как пройдет лето, да как настанет
пора свадеб, да как женится батюшка наш Невзор на княжне Карине, да как
станет сам князем, сильный, славный и богатый, вот тогда жизнь в
Столенграде пойдет совсем иная.

- Накуплю у заморских купцов зелья-вошегону, всякую перхоть повыведу, -
мечтал вслух Одинец. - Краски для волос добуду, это непременно - не век
тебе рыжим ходить, парень, рыжих не любят; душистого сала приобрету для
кучерявости...

- Хоть рыжие, да свои, - обиделся Жихарь за родную волосню, и тут пришла
ему в голову нежданная дума.

- Отец, - сказал он. - Ну, что Невзор тут первый герой, я уже понял. А ты
лучше скажи, кто у вас в недавнюю пору был кабатчиком?

- Кабатчиком? - Одинец даже растерялся и защелкал ножницами, рассекая
воздух. - Кабатчиком, говоришь? Тьфу, что-то на меня затмение нашло...
Раньше старый Быня зелье разливал, нынче молодой Бабура...

- Вот-вот, - сказал Жихарь. - А между ними-то кто в кабаке заправлял? Эй,
эй, ты смотри ухо мне не обкорнай!

- Кто же был кабатчиком? - размышлял вслух брадобрей. Он уже оболванил
рыжую голову, достал бритву и начал править ее на Жихаревом ремне. -
Кабатчиком был... Да кто-то ведь был же кабатчиком... Не пустой же кабак
стоял, не без присмотру же, а то бы там все выпили... Был, наверное,
кто-то, да только вот кто? Совсем я старый стал, никак не могу
припомнить...

- Ладно, пустое, - сказал богатырь. - Не ломай голову, а то совсем
сломаешь... Да, а женишок-то ваш, Невзор, говорят, сам попивает?

- Было такое, - согласился Одинец. - Имело место. После трудного похода с
устатку погулял он, потешил себя и весь народ. Только княжна ему за это
сурово попеняла, и он с тех пор капли не проглотил... Ну да быль молодцу не
в укор! Все мы погуляли, пока здоровье позволяло.



"Да, - подумал Жихарь. - И с этой стороны до правды не доберешься".

Одинец закончил свою работу, вытер Жихарго лицо все той же довольно чистой
тряпочкой и подвел к бадейке с водой - поглядеться.

В бадейке вместо Жихаря показался незнакомый человек.

- Кто же я? - спросил себя Жихарь.

- А кто бы ни был, лишь бы не вор и разбойник, - отозвался Одинец.



Богатырь поблагодарил брадобрея за хорошую работу, подпоясался обещанной
веревочкой и вышел со двора.

"А письмо-то от побратима!" - внезапно вспомнил он. Достал из-за пазухи
грамоту с королевской печатью, изображавшей голову дракона, развернул...

"Любезнейший друг мой и дорогой брат сэр Ньюзор! Во первых строках своего
письма сообщаю Вам..."

Жихарь швырнул свиток оземь, как ядовитую змею с погремушкой на хвосте,
растоптал его и запнул под плетень, хотя пергамент ни в чем перед ним не
провинился и стоил денег.

- Книга, - сказал он вслух. - Книга же про меня у княжны имеется! Да и сама
княжна мудра не по годам, может насквозь видеть! Вот у нее и пойду правды
искать! Да и глянуть на нее лишний разок...

И решительно направился на княжий двор,