и тканями, каковы есть
пурпур, виссон, багряница да крепдешин с панбархатом. Это я оборванцем
хожу, поскольку судьба такая, а они, видишь, такое добро на стены
переводили. Из панбархата, сказывают, портянки добрые выходят, а у меня и
сапог нету...

Мало того - на стенах понавешены были огромнейшие ковры, и каждый ковер
ткали по триста ткачих, и потратили они на это дело по тридцать лет. На
коврах вытканы были и начало мира, и конец его, и то, что посередке
осталось, - все люди, что жили на свете и когда-то жить будут, все походы,
все земли и все звери, их населяющие.

И живых зверей у Каламута Девятого было немало: страшно сказать, ходили там
львы рычащие и пардусы быстроногие, птицы строфокамилы, летать не могущие,
и северные морские звери клыкастые, и слоны. Слонов я сам видел у Раджи
Капура, который сам про себя поет, что, мол, бродяга, хоть и богат
несметно, и сам на них катался верхом. Только под седло они не годятся,
потому что даже степняк так широко ноги расшеперить не сможет. Не зря
сказано: как ни ширься, а один на всей лавке не усядешься. Для того на
спинах у слонов особые домики строят. И понужают лопоухих не шпорами, а
стрекалами.

До царя звери хищные добраться не могли, потому что отделял их обиталище от
царских покоев глубокий ров, налитый непростой водой. И все царские гости
вдоль этого рва гуляли, любовались и ужасались.

А летучих птиц было видимо-невидимо, жили они не в клетках, а под сводами
на ветвях - там ведь и живые деревья росли, целый лес, чуть поменьше
нашего. Тысячи слуг целыми днями очищали дворец от птичьего помета, но не
поспевали - бывало, и на Каламута капало. Терпел. Да. А птичий помет
мешками тащили на огороды, и урожай от него был такой, что даже нищим
хватало.

Были птицы с пчелу величиной, были и с быка. Ну не с быка, а с барана
точно. У царя даже птица-секретарь имелась - он ей одной государственные
секреты поверял. Кроме одного...

Счастливо жил Каламут Девятый, жен держал до тысячи. Ловко устроился:
первой жене скажет, что пошел ко второй, второй - что к третьей подался, и
так далее. А сам пойдет в свой птичий сад, зонтиком прикроется - объяснять,
что такое зонтик, или сам смикитишь? - прикроется и сидит, птичье пение
слушает. А особенно ему нравилась желто-зеленая пташка канарейка - уж
больно жалобно пела.

Слушает, сам о жизни думает. Много он о жизни думал и наконец додумался.
Что же это получается? Чем жизнь-то кончается? Известно чем. Обычные люди
это сызмальства знают, а до него лишь к матерым годам дошло. Помирать - не
в помирушки играть. Надо что-то делать.

Первым делом он жен разогнал - жизненные силы беречь надобно! Да и денег на
этом сберег немало и выписал к себе со всего света лекарей. Они советуют,
что надо кушать и сколько, какой кусок проглотить, а какой мимо рта
пустить, велят бегать, прыгать, даже на голове стоять, только недолго.

Вторым делом он запретил при себе про Смерть поминать. Если у него, к
примеру, любимый советник окочурится, то придворные докладывают: уехал,
мол, в дальние страны и не велел ждать. И воеводам своим,
тысяченачальникам, указал в донесениях не писать, сколько воинов на поле
брани полегло. Те и рады, понятно, что воевать нынче можно как попало. И
много они извели нашего брата понапрасну...

Даже кладбища все велел срыть и садами засадить либо ристалищами застроить,
чтобы надгробные камни глаз не мозолили.

А еще он решил - ну, это ему, видно, Мироед подсказал - сделать во дворце
новые ворота. Такие крепкие и могучие, неприступные и непробиваемые, чтобы
Смерть, даже когда он тяжело заболеет, во дворец не могла взойти и его,
Каламута, в Костяные Леса не увела. У них, правда, в стране Непростан, это
как-то по-другому называлось, но смысл тот же.

Стали собирать и скупать со всего света и железо, и медь, и олово, и
свинец. Денег не хватает, пошло в расход все золото и все самоцветы,
фернампиксы и ониксы. Потом ковры ободрали, заморским купцам по дешевке
спустили. После и до панбархата с виссоном дело дошло.

Распродал соседним государям всех любимых зверей и птиц в промен на руду и
готовые слитки. Одну пташку канарейку оставил, потому что она жалобно поет,
а он под ее песни плачет - себя жалеет.

Разогнал и врачей, одного шарлатана горбатого не разогнал, поскольку тот
верный был и жалованья не просил.

Дворец опустел - погнал Каламут Девятый всех слуг добывать руду и черный
горюч-камень. Чтобы такие ворота отлить, жару ведь много надо.

Так много, что все деревянные дома в стране велел разобрать на дрова и все
леса повыру бить - прости, батюшка бор, что в твоем присутствии такие ужасы
рассказываю.

Ладно, постарались тамошние литейщики, отлили ворота двухстворчатые,
изготовили петли для них в два человеческих роста. Три года створки
навешивали, как уж поднимали - не ведаю. Должно быть, слонов запрягали или
с горными варкалапами договорились. Народу при этом погубили без числа,
только про это царю не доносили, запрещено ведь.

Вышли ворота не плоше тех, что я в Мироедовом царстве с помощью
разрыв-травы отворил. Но в Непростане про эту траву не слыхали, да и не
растет она там.

Натащил царь во дворец съестного припасу (эх, мне бы хоть кусочек), вытащил
из хитрого устройства железный шкворень - закрылись ворота изнутри на
тяжкий засов.

Сидит один в пустом дворце, канарейку слушает и мыслит: "Ломись, ломись,
безносая, до меня все равно не доберешься".

А царство кругом пустое стоит - весь народ разбежался. Тишина. Только
глупая канарейка свищет в клетке из простых прутьев.

Вот полночь наступила. И слышит царь Каламут тяжелые шаги - даже слон так
не ходит, даже зверь бегемот. Бух, бух!

"Ладно, - думает, - сейчас ты кости-то свои об мои ворота расшибешь, и
стану я жить вечно, бессмертно, а царство - дело наживное". Как и слава, к
слову сказать.

Тут в ворота словно осадным бревном грохнули. Да не простым бревном, а в
десять обхватов. Раз, другой...

На третьем ударе треснула железная балка, словно хворостина, распахнулись
тяжкие ворота, а за ними - никого.

"Это меня, видать, звездный свет ослепил после долгого темного сидения, -
решил царь Каламут. - А Смерть, поди, после третьего удара вся на мелкие
крохи рассыпалась".

Так он себя успокоил и поближе к воротам подошел. Никого. Глянул вниз - что
там такое, вроде суслик, только белый.

Присмотрелся - а это Смерть и есть. Правда, малюсенькая, зато все при ней -
и белый саван, и острая коса, и весы, на которых срок жизни измеряется.

Занес царь Каламут над ней ногу, чтобы раздавить, а она увернулась и пищит:

"Убери ногу, старый дурак, я не за тобой - за канарейкой твоей явилась!"

Он так и застыл с поднятой ногой, а Смерть прошмыгнула внутрь, разломала
клетку, схватила канарейку за крыло и потащила за собой куда следует. Песню
при этом горланила глумливо:

Раз поет, два поет,
Помирает и поет -
Канареечка жалобно поет!

А Каламут Девятый после того в своем опустелом царстве еще до-олго жил -
насилу собственной Смерти дождался...



ГЛАВА ВОСЬМАЯ

- А скажи-ка нам, небораче, кого ты над омутом дожидаешься?

Владимир Короленко


Последние слова богатырь договаривал уже во сне, но так он за день устал и
душой и телом, что в дремоте ему никаких вещих знамений не привиделось.
Только тело до света само поворачивалось у костра, грея то один бок, то
другой. Веток для лежбища он наломать не удосужился, да и не надо было
здесь ветки ломать.

Утром, при солнечном лике, место ночлега уже не казалось зловещим. Кроме
того, какая-то добрая белка притащила оставшуюся от зимы пригоршню орехов и
снизку сушеных боровиков. Орехи не все пропали, а грибы, хоть и без соли,
пошли за милую душу.

"Должно быть, платок и впрямь удачный", - подумал Жихарь, прислушался,
определил родник и вволю напился. Разворошил кострище, убедился, что все
прогорело дотла и даже в случае ветра пожару не быть. Потом, как и
собирался, пошел вниз, вдоль ручья.

Зиму-то Жихарь проспал, но знал от людей, что была она лютой, поэтому Ярило
изо всех сил старалось согреть землю. Дышалось вольно, был богатырь
свободен от всех долгов и обязательств; даже имя свое теперь только он один
и ведал. Стал равен зверю, птице, комару...



...К реке его ручей, противу ожидания, не вывел, а вывел к небольшому
озеру, тоже знакомому и носившему некогда название Гремучий Вир. Озеро,
насколько он помнил, было глубокое и богатое рыбой, даже старая рыбачья
избушка стояла на берегу, но в ней никто уже не жил с тех пор, как
поселился тут озерский водяник по прозвищу Мутило.

Раньше, до его водружения, рыбачить сюда приходили даже из Столенграда, но
дурак Мутило, дорвавшись до собственного водоема, на радостях с самого
начала всех перепугал и остался теперь в совершенном одиночестве: некого
было ему хватать за ноги, некому портить сети и дырявить лодки - так они
сами по себе и сгнили на берегу.

От берега уходили недалеко в воду мостки на крепких дубовых сваях. На
мостках, свесив перепончатые лапы в воду, сидел и сам Мутило, грелся на
солнышке. Мутило был не чистокровный водяник, а только по отцу, родила же
его и сразу же выбросила в воду та самая поедучая ведьма, которую маленький
Жихарка изжарил в печке. Поэтому в хозяине Гремучего Вира больше было от
человека, чем от лягушки. У него даже волосы росли на голове - правда,
зеленые и пучками, как трава на болотной кочке. И глаза походили на
человеческие, хоть и не мигали.

"Не поглянулась Проппу моя новелла, - решил Жихарь. - А Мутило сейчас
начнет ко мне вязаться - зачем-де матушку угробил... Обойти его, что ли,
или сразу дубинкой угостить?"

Но Мутило, заметив пришлеца, обрадовался и закричал:

- А вот кому мыться-купаться, рыбу ловить, белье полоскать!

Жихарь подошел ближе, ступил одной ногой на мостки - затрещало.

- Здорово, водяной житель! - сказал он.

Мутило разинул широкий рот и внимательно поглядел.

- Узнал, - сказал он. - Мальцом тебя помню, а все равно узнал: масть-то не
спрячешь. Помню, как ты с родительницей моей управился...

- Биться будем или мириться? - спросил Жихарь, поигрывая дубиной. Драться с
водяником на суше весьма удобно, зато нечестно, а в воде он человека
всяко-разно одолеет...

- Зачем биться? - удивился Мутило. - У нас в речке все русалки говорили,
что таких матерей живьем жарить надо... Да и скучно мне без людей. Слушай,
Жихарь, пошли ко мне на дно - пива попьем, в кости сыграем... Русалка наша
тебе одежу постирает, просушит тем временем...

- Поиграть я всегда готов, - сказал Жихарь. - Только не на что мне нынче
играть, кроме как на свою голову...

- А я других ставок и не принимаю, - сказал Мутило. - Сам посуди, на что
мне золото? Солить его, что ли, коптить?

- А во что играть будем, в тавлеи?

- Нет, - вздохнул водяник. - Тавлеи же деревянные, всплывают все время...

- Так давай прямо на бережку.

- Нет, - сказал Мутило. - Дома, знаешь, и стены помогают. А играть будем в
зернь, кости метать. Тавлеи двигать - много ума нужно, тут человек сильнее
нашего брата. А кости - это же судьба и удача.

- Хорошо, - сказал Жихарь. - Я, выходит, голову ставлю, а ты что? Бадейку с
лягушачьей икрой?

Водяник оскорбился и пошел зелеными пятнами.

- Обижаешь, детинушка, - сказал он. - Икра у меня рыбья и даже соленая -
вон в избе под навесом соли-то сколько было заготовлено. Там у меня и
коптильня даже есть. Так что пиво найдем чем закусить. Я и хлебы из рыбной
муки пеку...

Жихарю хотелось и пива, и закусить.

- Так на что ты-то играть будешь? - напомнил он.

- Понятное дело - на озеро. У меня же всего имущества оно одно и есть. Один
водяник с другим всегда на озеро играют. Лешие - те на волков, на белок,
только потом на леса. А мы, мокрый народ, - сразу на озеро.

- А как же ты без озера? - Жихарь сделал озабоченное лицо.

- Да так же, как ты без головы, - хохотнул Мутило. - Ну так пошли?

- Не горазд я водой дышать, - сказал Жихарь.

- Да кто ж тебя заставляет водой дышать? Ты же со мной будешь! Только помни
одно: под водой ни на что пальцем нельзя показывать, не то враз
захлебнешься...

- Понял, - сказал богатырь, а сам подумал:

"Как-нибудь вывернусь: скажу, к примеру, что кости у него обманные, зато
хоть рыбки поем... А если не пойду, он меня на всю воду и на весь лес
трусом ославит".

- За мной, - скомандовал водяник и бесшумно соскользнул в зеленую гладь -
далее круги не пошли.

Богатырь отошел, разогнался, пробежал по ветхим мосткам - и прянул в воду
не хуже леща. Шуму, правда, наделал немало.

Под водой он быстро нагнал Мутилу, ухватил его за лодыжку - и сразу же
вокруг них образовался воздушный пузырь, как у водяного паука, только
большой, и стало можно дышать.

Озеро и вправду было глубокое, так что у богатыря начало закладывать уши.

- Потерпи, - пробулькал Мутило. - Сейчас будем на месте.

Дом у озерского водяника был построен не как-нибудь - из мореного дуба,
украшен рыбьими костями и головами. Внутри было все устроено, как в обычной
избе, - только что вот печки не имелось. И прибрано все чистенько...

- Как же ты зимой без печки? - спросил Жихарь.

- Зимой мы спим, - рассеянно ответил водяник. - Да ты раздевайся, я же
сказал, что русалка все постирает и высушить развесит... И платок давай...

- Платок не дам, - сказал богатырь. - Платок дареный. Когда прекрасная дама
вручает витязю платок... Впрочем, ты все равно не поймешь.

- Где уж нам, - сказал Мутило, выкатывая из угла бочонок. Двигался под
водой он сноровисто, не то что Жихарь. Мигом появились на столе миски и
тарелки, кружки и кувшины.

Пиво, к сожалению, оказалось жидковатым.

- Вода же кругом, - оправдался водяник. Зато рыбный хлеб вполне был
съедобен, а уж копченые лещи такие, каких у князя Жупела за столом и близко
не бывало. Икра тоже была просолена умело и разложена отдельно, согласно
видам рыб.

Они прихлебывали из кружек, заедали полными ложками икры, вели неспешный
разговор о делах лесных, водных и человечьих.

- Не слыхал - неклюд Беломор на прежнем месте живет или переехал? - спросил
богатырь.

- На прежнем вроде бы, - ответил Мутило. - Только ты к нему не спеши.
Говорят, Мироед на него здорово взъелся за что-то, как бы тебе с волхвом
заодно не пропасть... Да ты и не пропадешь - здесь останешься... - Водяник
зевнул и еще раз зачерпнул кувшином из бочонка.

- Это мы поглядим еще, - сказал Жихарь. - Но сам посуди, можно ли голову
ставить против какого-то озера?

- Против моего - можно. Во-первых, вода чистая. Во-вторых, ее много.
Лягушек нет и в помине, я их первым делом выселил. Рыбы же несчитанно, да
какая: лещи, подлещики, язи, подъязки, караси...

- Подкараски, - усмехнулся Жихарь.

- Нет, рыба серьезная. Хороший хозяин на такой рыбе озолотится.

- Это мне кстати, - сказал Жихарь. - Только торговать недосуг.

- Теперь дальше смотри, - сказал Мутило. - Русалка у меня, прямо скажем, не
первого разбора, но работящая. Утопленник даже свой имеется, только ты на
него лучше не смотри...

- Утопил, значит, кого-то или в кости выиграл? - нахмурился богатырь.

- Да нет, - вздохнул водяник. - Это рыбак здешний. Он от скуки и тоски, как
бобылем остался, руки себе связал и прыгнул из лодки. Хотел, говорит,
поглядеть, что по-за жизнью бывает.

- Ну, что по-за жизнью бывает, я уже видел. Давай свои кости.

Кости у Мутилы хранились в особом кисете из сомовьей шкуры. Были они
старые, пожелтевшие, округлившиеся по ребрам.

- Давно бы заменил, да память дорога, - пояснил Мутило. - Это ведь те самые
кости, в которые один могучий царь царство свое проиграл, и себя, и жену, и
братьев. А жена у них была одна на всех. - Водяник хихикнул.

- Знаю эту повесть, - кивнул Жихарь. - Потом они дрались, дрались, пока не
сравнялись...

- Вот-вот, - сказал водяник. - А коли нет у тебя ни жены, ни братьев... Не
взыщи, таков уж мой талан...

- Постой! - Богатырь остановил перепончатую лапу, готовую метнуть кости. -
Чтобы по-честному вышло, давай так: твой талан - мой майдан... Метать будем
на плат...

С этими словами Жихарь снял с шеи дареный платок, освободил на столе место
и расстелил подарок. В избе водяного хозяина стало светлее, и Мутило даже
прикрыл перепонками глаза.

- До трех раз играем, - предупредил он.

- Идет, - сказал Жихарь. Он сидел на лавке без одежды, водяник тоже был
голый, да и не одеваются водяники вовсе - стало быть, негде ему спрятать
обманную зернь...

Они враз метнули по кости, и право на первый бросок получилось Жихарево. Он
взял костяшки в горсть, потряс хорошенько, зажмурился на счастье и бросил.

Выпали шестерка с пятеркой.

- Везучий, - хмыкнул водяник. - Поглядим, как-то дальше будет.

Мутило пошептал что-то над костями, поплевал (Жихарь брезгливо поморщился),
потом покатал их между лапами и лапы те враз разжал.

Шептания помогли, да не слишком - всего две пятерки огреб.

- У тебя плат наговоренный, - уверенно сказал он. - Эти кости у меня сроду
проигрышу не знали. Но первому кону не верь...

Богатырь принял кости, вытер их краем платка и на этот раз долго трясти не
стал.

Выпали тройка с двойкой.

- Уже лучше, - сказал Мутило. - Ну, зернь заморская, пособи, как в старые
года, правому, обличи виноватого...

Но виноватым, видно, оказался хозяин - ему тоже достались тройка да двойка.

- Третий кон главный, - сказал водяник. - Как они, кости, падут - так тому
и быть.

Жихарь принял кости, закрыл глаза и стал в уме призывать всех, кто только
мог ему помочь: и Беломора, и Будимира, и Проппа-владыку, и побратимов, и
царя премудрого Соломона, и столь же премудрого Китовраса, и добрых
адамычей, и злых ментов, и силу Святогорову, и все-все...

Он разжал руки, раскрыл очи и увидел, что пали кости самым паскудным
образом: на каждой грани лишь по глазку, и глазки эти начали ему хитро и
злобно подмигивать.

- Хлюзда на правду вывела, - заметил Мутило. - Теперь ты уж мой будешь,
никуда не денешься... Тебе здесь выйдет неплохое житье, не сокрушайся...

- Ты мечи, мечи, - хрипло сказал Жихарь. - Не рассуждай.

Даже при худшем для Мутилы раскладе могло выпасть столько же. Стало быть,
придется пытать судьбу дальше, а она этого не любит: кому же приятно, когда
его пытают?

- Обман! - завопил водяник. - Так не бывает! Ты кости заговорил!

Так в жизни и впрямь не бывает. На одной кости верхняя грань венчалась
точкой - единицей, на другой была вовсе пустая.

У Жихаря от страха и удивления спину словно бы подернуло инеем.

Водяник очень внимательно осмотрел обе кости - пустых граней вроде бы не
было.

- Еще раз кидаем, - потребовал он.

- Договаривались же на три кона, - сказал богатырь.

- Договаривались с честным молодцем, а не с колдуном поганым, - возразил
Мутило, хотя и сам относился к нечистому племени.

- Твоя же зернь, - пожал плечами Жихарь. - Тем более древняя, говоришь,
царства в нее проигрывали...

- Мечи, - велел водяник. - Иначе я тебя все равно утоплю. Испортил мне,
понимаешь, кости своими заговорами...

- Ладно, - сказал Жихарь. - Дело и вправду неясное и необыкновенное.
Смотри, мокрозадый, - безо всяких наговоров мечу.

Он попросту сжал кости в кулак, занес над платом и раскрыл пальцы.

- Ой, не могу! - заорал Мутило и забил перепончатыми лапами по столешнице.
- Наворожил на свою голову, сухопутная душа! Все говорят: нет правды на
земле, а под водой она очень даже есть!

Жихарь повторил бросок водяника: один - пусто. Иней на спине растаял и
пополз вниз ледяными мерзкими струйками. Теперь гнить ему, богатырю, на дне
озера, служить глупому Мутиле, пугать случайных людей... Раков черных
кормить...

- Не печалуйся, - глумился водяник. - Послужишь мне сколько-то, угодишь - я
тебя и отпущу. Правда, красные девицы шарахаться будут, а люди осиновым
колом встретят, а так - ничего...

Жихарь молчал и только созерцал тупым взором черные Мутиловы лапы; сквозь
полупрозрачные перепонки было видно, как между лап прыгают роковые кости.

Наконец лапы разжались, кости полетели н