Кера демонически  расхохоталась.  Человек  в  сером  чуть
улыбнулся -  подобные  же  интонации  ему  доводилось  слышать  у  дешевых
балаганных актрис. - О, подобная кара стала бы для тебя  благодеянием.  За
мою поруганную честь ты ответишь совсем иным. Ты  станешь  моим  рабом!  Я
проведу тебя через эоны терзаний и  унижений!..  Ты  будешь  каждой  дичью
мира, которую настигает хищник; ты будешь каждым  ограбленным,  обманутым,
униженным, пытаемым, растерзанным существом этого проклятого мира!
     - Какие замечательные слова, - очень серьезно сказал мужчина. -  Жаль
только, тут нет зрителей, чтобы они  могли  бы  их  оценить,  кроме  твоих
огненных призраков.
     - Я нуждаюсь только в одном зрителе - самой себе! - последовал пылкий
ответ. -  О,  как  сладка  моя  месть!  Видеть  тебя,  могучий  Рагнвальд,
беспомощным, униженным, полностью в моей  власти!  На  колени,  червь!  Ты
будешь лизать мои сапоги, моля о снисхождении.
     Тот, кого назвали Рагнвальдом, вновь чуть заметно улыбнулся.
     - Разве нам было плохо вместе, Кера? Разве я оказался  несостоятелен,
как мужчина? Разве давал я тебе какие-либо клятвы или обещания?..  А  если
ты хочешь позабавиться поединком - давай!  Меня  это  развлечет  тоже.  И,
знаешь, это даже хорошо,  что  здесь  нет  зрителей.  Иначе  ты  неминуемо
прикончила бы их всех - чтобы не осталось свидетелей твоего поражения.
     - Свидетелей моего поражения?! - из глаз Керы потек  самый  настоящий
огонь. - Да что ты возомнил о себе, жалкий  колдунишка?!  Ты,  укравший  у
кого-то из Титанов пару-тройку впечатляющих  заклятий,  надеешься  устоять
перед одной из Огненных Дев?!
     - Дев?! Гм... - нахально усмехнулся Рагнвальд. Издевка попала в цель,
Кера разъярилась еще больше.
     - Нет, тебя придется убить! Ты сам напросился на это!
     - Ну так тогда рази, - мужчина пожал плечами. - И перестань,  во  имя
всех богов, портить мой совсем новый плащ! Мне соткали его феи, и я  вовсе
не хочу, чтобы он погиб окончательно. - Рагнвальд нетерпеливо взглянул  на
Керу. - Ну, чего ты ждешь? У меня и так полно дел.
     Пламенный клинок опустился.
     - Даже столь презренных  существ,  как  ты,  соблазнитель,  я  убиваю
только на честном поединке!
     - Великое  Равновесие,  Кера,  мне  уже  надоела  эта  сцена.  Хочешь
мириться - давай, хочешь драться - тоже давай, только решай,  прошу  тебя,
поскорее! Время дорого.
     - Хорошо же, - прошипела Кера. Ее взгляд скользнул по земле, оставляя
за собой две полоски огня.
     Пламенная Дева отступила на три  шага  и  подняла  меч  в  церемонном
салюте. Рагнвальд демонстративно сложил руки на груди.
     - Хватит, хватит! Я не могу больше ждать, -  в  его  голосе  сквозило
раздражение.
     И тогда Кера атаковала. Ее движения не смог бы различить ни Смертный,
ни Бессмертный; казалось, воздух прошила стремительная алая  молния.  Удар
обрушился слева-сверху, удар, разваливающий тело от плеча и до пояса.
     Рагнвальд вяло повел правой ладонью. Его лица не оставляло  скучающее
выражение.
     Алая молния врезалась в  землю  -  шагах  в  двадцати  от  странника.
Взвилось пламя, окруженное пышной короной искр; а когда  спустя  мгновение
языки огня опали, стало видно тонкое  тело  в  измазанном  грязью  красном
одеянии. Рагнвальд направил свою не в меру страстную  противницу  прямо  в
глубокую, полную талых  вод  лужу.  Магический  меч  Керы  валялся  рядом,
переломленный возле самого эфеса.
     Сопровождавшие повелительницу призраки разом бросились на  странника.
Два небрежных движения руки - и  они  исчезли  во  внезапно  взвихрившемся
черном смерче. Волшебник повернулся к Кере.
     Огненная Дева медленно выбиралась из грязи, громко рыдая от ярости  и
бессилия. Рагнвальд шагнул к ней, протягивая руку.
     - Мне очень жаль, Кера, - мягко сказал он. - Мне и правда очень жаль.
Зря ты так. Извини, но по  закону  Равновесия  я  не  мог  позволить  тебе
изрубить меня на части. Давай помогу...
     Еще полулежа в луже, Кера подняла  совершенно  безумный  взгляд...  и
зрачки ее внезапно расширились. Она замерла, разом забыв обо  всем,  не  в
силах отвести глаз от странно изменившегося в тот миг лица Рагнвальда.
     - Ты... ты... так значит... А-ах!
     Как и простая Смертная, Огненная Дева тоже могла падать в обморок.
     - Нет-нет-нет, - странник поспешно подхватил  ее  за  талию,  помогая
подняться. - Не надо пугаться.
     -  Великие...  великие  силы...  -  Керу  била  крупная  дрожь,   она
порывалась не то зарыдать, не то упасть на колени. - Какая кара ждет меня,
Великий?
     - Кара забвением, Кера, - серьезно сказал носивший имя Рагнвальда.  -
Мое дело здесь слишком важно,  а  несдержанность  женских  языков  слишком
известна. Мне придется заставить тебя забыть об этой встрече.  Для  твоего
же собственного блага.
     - Как будет угодно Величайшему...  -  пролепетала  Кера,  по-прежнему
прижимаясь к груди мужчины.  Рагнвальд  мягко  коснулся  ее  лба  ладонью.
Дивные очи закрылись. Кера погружалась в сон.
     -  До  нескорой,  увы,  встречи,  красавица,  -   грустно   прошептал
Рагнвальд, делая плавный жест левой кистью. Спящая  Дева  тотчас  исчезла.
Мужчина одернул плащ, придирчиво взглянул на то место, с  которого  сбивал
пламя - не ли подпалин? - и, удовлетворенный, зашагал прочь.
     Однако по Закону Равновесия даже ему не дано было знать, что всю  эту
сцену из густоты мрачного леса видели и еще кое-чьи глаза...


     Могучие  крылья  грифона   загребали   воздух.   Внизу   расстилалась
изумрудная зелень вечнозеленых лесов; изредка ее  перечеркивала  голубизна
речных извивов. Синие, словно глаза фей, озера загадочно смотрели вверх  -
туда, где  в  толщах  кристально  чистого  аэра  плыло  дивное  магическое
существо.
     Грифон повернул величественную голову, покосившись на свою наездницу.
Гордый зверь ждал приказов и они последовали. Глаза всадницы сделали  чуть
заметное  движение,  но  крылатому  коню  хватило  и  этого.  Он  послушно
устремился к земле, описывая широкие круги.
     Там, внизу, среди лесов синело еще одно  озеро,  но  гораздо  крупнее
остальных - ее северный и западный берега терялись в дымке. А в том месте,
где сходились берега полуденный и  восходный,  на  высоком  холме  к  небу
возносились тонкие алмазные шпили и хрустальные купола изящного небольшого
замка - так, вполовину среднего баронского. К янтарным воротам  вела  чуть
заметная дорога, поросшая просто более  короткой  и  жесткой  травой,  чем
окрестные луга; к замку то и дело подкатывали роскошные экипажи без колес,
скользящие над землей,  и  запряженные  кто  чем  -  громадными  лебедями,
величественными белыми единорогами, грифонами, просто крылатыми  львами...
Изредка подъезжали и всадники на кентаврах, или тех же единорогах.
     Распахивались  изукрашенные  резьбой  дверцы,   маленькие   бородатые
человечки в ярких ливреях помогали выйти  роскошно  разодетым  мужчинам  и
женщинами - всем, как один, высоким, стройным,  с  причудливо  украшенными
мечами. Оружие носили все, не исключая  и  прекрасных  дам.  Торжественные
процессии одна за другой входили в замок.
     Грифон юной наездницы тоже опустился, но не перед воротами  замка,  в
на один из его  балконов.  Потрепав  зверя  по  роскошной  гриве,  девушка
отпустила его. Хрустальные двери открылись перед ней  сами  собой,  и  она
оказалась в  просторном  будуаре.  Девушка  вскинула  тонкий  указательный
пальчик, украшенный кольцом из ничем не сцепленных друг с другом лучащихся
бриллиантов - резная панель послушно откинулась, представ  требовательному
девичьему взору объемистый гардероб. На переднем плане висело  простое  на
первых взгляд платье из жемчужно-серых нитей, украшенное  играющими  живым
огнем каплями  росы.  По  комнате  пополз  благоуханный  аромат  весеннего
цветущего луга.
     Девушка даже захлопала в ладоши и подпрыгнула.  Потом  показала  язык
своему отражению в зеркале и стала поспешно переодеваться. Она довела этот
требующий столь высокого и непостижимого мужским разумом процесс почти  до
самого конца, когда в дверь внезапно постучали.
     Точнее, в нее не  постучали.  Вульгарные  звуки  не  оскорбили  собой
мягкую драгоценную тишину, нет. Просто  девушке  _с_к_а_з_а_л_и_,  что  ее
ждет важное сообщение.
     Удивленно подняв брови, она отошла от зеркала.  На  изящном  столике,
вырезанном целиком из янтарной глыбы, стоял хрустальный шар  на  подставке
черного дерева. Девушка склонилась над ним.
     Шар осветился из глубины недобрым красноватым светом.  Быстро  сменяя
друг друга, в нем поплыли отрывочные картины,  словно  схваченные  чьим-то
обеспамятовавшим  взором:  какой-то  каменистый   холм   с   развороченной
вершиной...  черный  зев  пещеры...  живая  река  чудовищ,   хлещущая   из
подземелья, словно прорвавшая плотину весенняя вода...  Четверо  всадников
на странных,  зловещего  вида  конях,  совсем  не  похожих  на  обычных...
вспышка... мчащаяся вверх по склону рогатая  тварь...  Один  из  всадников
заслоняет собой другого, который отчаянно рубит страшилищ удивительно ярко
сверкающим серебристым клинком...
     Девушка вскрикнула. Лицо ее тотчас утратило все краски жизни.  Прижав
руки к груди и немилосердно кусая пурпурную губку, она смотрела в  глубину
шара, точно завороженная.
     - Ириэхо вантиото! Вантиото суэльдэ! - донесся слабый голос из глубин
шара. Видение утонуло в  белом  огне...  а  когда  спустя  миг  шар  вновь
очистился,  стали  видны  заваливающие  пещеру  каменные  глыбы  и  быстро
исчезающая среди них фигурка, так и не выпустившая из рук серебряный меч.
     Девушка обессиленно опустилась на пол, лишившись чувств.




                 ЧАСТЬ ВТОРАЯ. "ЭЛЬТАРА ЭЛЬФРАНСКАЯ"


                           4. СТРАННИЦА С ЮГА

     Гном Двалин лежал на лавке мрачный и до невозможности  злой.  Его  не
взяли   в   поход!   Его,   с   которого   началась   все   эта   история!
"Уп-раггаш-хродда-иртар!"    (Грубое    гномье    ругательство.     Весьма
приблизительный  перевод:  "трах-перетрах  вытесавшего  твою   такую-сякую
гробницу!"  Разумеется,  вместо  слов  "трах-перетрах",  "вытесавшего"   и
"такую-сякую" используются совершенно непристойные выражения,  кои  Автор,
заботясь о моральной чистоте юношества, привести здесь никак не может).
     Двалину казалось, что все его раны совершенно зажили. Разумеется, это
было совершенно не так, но упрямый гном и слушать ничего не хотел.
     - Развяжите! - бушевал он, едва не  опрокидывая  при  этом  лавку.  -
Развяжите сами, не то хуже будет!
     - Если кому и будет хуже, так это тебе, глупый, - беззлобно  заметила
Лииса, молодая крепкая  деваха,  не  так  давно  пришедшая  к  Аргнисту  с
погибшего на юге хутора. Сегодня была  ее  очередь  исполнять  обязанности
сиделки при буйном больном. Саата уже грозилась  подмешать  гному  в  пиво
сонное зелье, чтобы хоть как-то его утихомирить. - Опять  раны  вскроются,
кому это нужно?
     - Не вскроются, не  вскроются!  -  гном  отчаянно  вертелся,  пытаясь
ослабить путы.
     - Когда вскроются, поздно будет, - назидательно заметила  девушка.  -
Кабы не колдун с белым луком, отправился бы ты к Хедину, братишка! Ежели б
не его чародейство - наша Саата-травница тебе бы уже ничем не помогла.
     - Чародейство? - внезапно напрягся Двалин. - Ты сказала, чародейство?
     - Ну да, - простодушно ответила Лииса. - С такими-то  ранами,  как  у
тебя! Токмо чарами и спасешься.
     - Пришелец...  Эльстан...  наложил  на  меня  _с_в_о_и_  чары?  -  по
разделениям выговорил гном.
     - Наложил,  наложил,  -  радостно  кивнула  Лииса,  не  понимая,  чем
недоволен гном. - И хорошие чары! Сильный он волшебник, и  Жезл  настоящий
имеет...
     - Жезл... жезл... - гном внезапно закрыл глаза и откинулся обратно на
подушку, замерев, точно лишившись чувств.
     - Эй, эй! - встревоженная молодка подалась ближе. - Случилось что?
     - Я в порядке, - сквозь  сжатые  зубы  ответил  Двалин.  -  В  полном
порядке.
     Не веря, Лииса подошла к лавке. Как учили, нащупала биенье Жилы Жизни
на левом запястье гнома. Все и впрямь было в порядке. Однако Двалин  лежал
совершенно неподвижно, задрав к потолку бороду и лицо его, можно  сказать,
"побледнело  как  снег",  хотя   как   могла   проявиться   бледность   на
красновато-коричневой  коже  гнома,  потемневшей  от  кузнечной  копоти  и
покрасневшей от жара горнов?
     Немного погодя Двалин открыл глаза. Посмотрел на  испуганно  глядящую
Лиису и усмехнулся.
     - Да все хорошо. Просто, Р-родгар, мне обидно стало, что не взяли!..
     Это была  наглая  и  неприкрытая  ложь.  И  любой  хоть  мало-мальски
искушенный слушатель, конечно же, немедленно уловил  бы  фальшь  в  словах
Двалина. Но Лииса как раз и не была таким слушателем. Жизнь у  нее  и  так
выдалась нелегкая, чтобы забиваться  себе  голову  еще  и  чужими  бедами.
Сказал гном, что все в порядке - значит, так  оно  и  есть.  Развязать  не
просит, отпустить не требует. Все, как матушка Деера сказала. Значит,  мне
и беспокоиться не о чем.
     Двалин же после этого, казалось, тоже ничуть  не  изменился.  Правда,
перестал бушевать. Однако в те моменты, когда его никто не мог  видеть,  в
глазах гнома таилась такая смертная тоска и боль, что  заметивший  бы  это
отшатнулся в испуге.
     Он постепенно поправлялся.  Рваные  раны  затягивались  на  удивление
быстро - Эльстан постарался на  славу.  Провалявшись  четыре  полных  дня,
Двалин с разрешения Сааты поднялся на ноги  как  раз  в  тот  день,  когда
Аргнист, Эльстан и сыновья сотника насмерть схватились с  Ордой  на  Холме
Демонов.
     Первым делом гном отправился на кухню.
     - Дрова, вижу, на исходе? - осведомился  Двалин,  просунув  бороду  в
дверь поварской.
     Колотых чурочек, как всегда, не  хватало.  Мужики  всячески  пытались
увильнуть от этой надоедливой работы. Целый день  топором  махать,  рубить
круглые поленья - кому охота.
     - Небось брюхо заныло? - понимающе усмехнулась распоряжавшаяся  здесь
Деера. - Понятно, Двалин, понятно. Ладно, накормлю и без платы.
     - Ну, нет! - возмутился Двалин. - У нас так не принято.
     - А у нас принято так - сперва работника накорми, напои  а  потом  уж
работу спрашивай!  -  поджала  губы  Деера,  наваливая  с  верхом  большую
глиняную расписную миску. Гном не заставил просить себя дважды.
     Зато потом, вычистив посудину до блеска и вытащив из-за пояса секиру,
гном на дровяном складе показал, как надо обращаться с топором. Он  творил
чудеса. Чурки так и летели во все стороны, сами собой при этом  -  невесть
каким образом - складываясь ровными поленницами. Из сарая от отправился на
двор, прошелся по всем конюшням, амбарам, хлевам и прочему,  всюду  находя
себе  дело.  Толстые  и  короткие  пальцы  гнома   обладали   удивительной
ловкостью; казалось, он владеет всеми ремеслами.
     Он не оставил себе ни единого мига свободного времени,  словно  боясь
оказаться наедине с собственными невеселыми думами. Как проклятый, он  три
дня не вылезал из кузницы - несмотря на  все  предостережения  Сааты,  что
раны могут еще сказаться и ему следует поберечь себя.
     Дорвавшись до любимой огненной работы,  гном  трудился,  не  покладая
рук. Гнул железные дуги,  подгонял  друг  к  другу  рычаги,  шестеренки  и
пружины, конструируя какой-то компактный механизм. К кузне  несколько  раз
подходила Лииса, звала "поснидать" - Двалин только рукой  отмахивался.  Он
почти ничего  не  ел,  а  пил  одну  воду,  ни  разу  не  притронувшись  к
излюбленному напитку своей расы - доброму темному элю. "Да он  просто  вне
себя!" - сказали бы сородичи из Ар-ан-Ашпаранга, увидев своего  почтенного
собрата в таком состоянии...


     Арталегу и Армиолу повезло. Орда уходила на север;  по  пути  к  дому
братьям лишь однажды повстречался десяток стеноломов. Армиол быстро вогнал
одному из них стрелу в глаз, конь  Арталега  затоптал  другого,  и  прочие
бестии, вялые по весеннему времени, отступили, решив не связываться.
     Куда больше боялись браться не довезти родителя.  Но  сподобил  Хедин
Добродел и тут - батюшка в себя не приходил, но и хуже ему не становилось.
Пусть редко, но дышал - и притом ровно, и сердце  билось,  хотя  и  слабо.
Раны старого сотника перестали кровоточить и сыновья уже  втайне  друг  от
друга стали надеяться, что Саате удастся одолеть хворь и раны.
     Об Эльстане не вспоминали. Чужак - он и есть чужак. Да еще  и  колдун
вдобавок - а колдунов Арталег не жаловал.  Армиол  их  тоже  недолюбливал,
хоть и не столь сильно, как брат.
     - Тоже мне, колуны, чародеи, маги! - сквозь  зубы  шипел  Арталег.  -
Твари, ненавижу их всех! Небось через них Орда-то и возникла...
     - Ты  что,  брате,  -  возражал  младший.  -  Орда  -  она  ж  Темным
Властелином наслана, то всякий знает!
     - Наслана, наслана... - ворчал средний. - Не знаю.  Властелинов  этих
не видывал. Зато чародеи так под ногами и путаются! Проклятый колдун! Кабы
не он, сидели бы себе на хуторе, и батюшка цел бы остался!
     - Так Эльстан сам и погиб первым, - попытался возразить Армиол.
     - Погиб, погиб... - передразнил Арталег. - Ты его мертвым  видел,  а,
защитничек?
     - Брат, не говори так! Смело он дрался  и  его  ж  у  нас  на  глазах
камнями завалило!
     - Завалило, завалило...  Это,  может,  тебе  только  так  показалось.
Может, он все это специально подстроил, чтобы батюшку извести! Может, он и
нас там положить хотел, а сам в пещеру - раз, и нет его! А?! Что скажешь?!
Колдунам, им верить нельзя, знаешь ли. Так что оказался твой  чародей  под
камнями, нет ли - одним Богами Истинным ведомо. Колдун хорош, когда  своим
делом занимается - лечит, скажем там, или скотину пользует - и ни  во  что
иное не суется. Понял? А магия эта вся... от нее человеку только погибель.
     Через восемь дней после своего отъезда браться  добрались  до  родных
мест. Их ждали. На краю леса засели мальчишки-махальщики, которые и подали
сигнал, да с таким усердием, что едва не повырывали себе руки из плеч.
     Внешне  хутор  никак  не  изменился.  Только  из  трубя  кузни  валил
непривычно  густой  дым.  Наглухо  запертые  ворота   внешнего   частокола
приоткрылись ровно настолько, чтобы пропустить всадников поодиночке.
     Первой к сыновьям бросилась Деера. Дозорные  мальчишки  уже  передали
весть - мол, скачут двое, одного раненого везут - и сердце хозяйки  хутора
едва не вырвалось из груди. Деера бросилась - и замерла, впившись в ладонь
зубами при виде бессильно свесившегося с лошади Аргниста.
     - Ну, чего встали?! - рявкнул подоспевший  Алорт.  -  Батюшку  в  дом
несите! Саату сюда с ее снадобьями! Все я за вас думать должен!
     Про Эльстана никто и не вспомнил.


     - И что ж теперь нам, разнесчастным,  делать?  -  Деера  всхлипывает,
слезы уголком передника утирает. На душе -  черными-черно,  ровно  в  ночь
солнцеворота декабрьского.
     Мать с сыновьями сидит, вместе нелегкую думу думают. Чужих никого  не
позвали, даже жен Алортову и Арталегову.  Саата,  впрочем  бы,  и  так  не
пошла. Сидит возле Аргниста неотступно. И - смилостивься грозный Ракот!  -
старому сотнику пока что хуже не  приходится.  Саата  даже  надеется,  что
свекр выкарабкается.
     - Что делать, что делать... - шипит Арталег. Мыслей  дельных  у  него
небогато, зато злобы - на десятерых хватит.  -  Ясно,  что  делать!  Хутор
делить надобно! Людей, скотину... каждому - его долю. Пока весна, пока  ни
Орды, ни Нечисти...
     Все так и обмерли.
     - Ты что же, братец, батьку уже в  домовину  уложил?  -  Алорт  глаза
сузил, вот-вот ударит.
     -  Ага!  Ты-то  старший,  тебе  никуда  уходить  не  надо,  все  тебе
готовеньким достанется, - огрызается Арталег. - А вот мне с  Армиолом  все
своим горбом поднимать придется!..
     Деера спешит вмешаться, иначе - чувствует - быть беде.
     - Сынки, сынки, вы что?! Будем спорить, ссориться да делиться - точн