Однако  сейчас  барон  в  одиночестве  сидел  в  верхнем  покое  своего
роскошного дома в Нелласе и мрачно прихлебывал дорогое вино, почти не ощущая
тонкого вкуса рубинового напитка. За его женой только что закрылась дверь. В
ушах хозяина еще звенели отзвуки гневного голоса баронессы:
     "Ты  предатель,  барон Вейтарн.  Всемогущий Ямерт,  тот, кому я  родила
таких сыновей, кого  я  без памяти любила всю  жизнь,-- всего  лишь  гнусный
предатель. Тебе нет прощения, барон.  И не думай, что  я когда-нибудь забуду
это. Все, все, что было у нас, -- все ты погубил. Ты властен в моей жизни --
но я отныне  не  жена тебе!"  Супруга  барона Вейтарна оказалась чуть  ли не
единственной  дамой   благородного   происхождения,   сохранившая   верность
низвергнутому королевскому  дому Халлана. Барон знал, что  все услышанное им
только  что --  не пустые слова. И он  понимал также, что идти оправдываться
уже бессмысленно.
     Высокий, но погрузневший к сорока годам, с седыми волосами и недлинными
густыми  усами,  с  красноватым  лицом,  рассеченным  несколькими уродливыми
шрамами, барон  никогда не  слыл красавцем и сердцеедом.  Он хранил верность
однажды выбранной  супруге,  являя  собой  полную  противоположность  прочим
благородным сэйравам. Жена значила для него очень много  -- она догадывалась
о гибельной  страсти, пожиравшей ее супруга, пыталась как-то  облегчить  его
мысли;  она была  той,  кому  он мог  сказать  все  --  и  всегда  встречают
понимание. И сейчас барин,  как и всякий  хороший  военачальник,  не умевший
лгать  себе, понимал,  что жена  сказала ему  истинную  правду:  он  гнусный
предатель, и совесть  теперь  не оставит его  в  покое. Барон  помрачнел еще
больше, опорожнив  кубок  одним большим глотком.  Вейтарну казалось,  что  в
покоях невыносимо душно и жарко, он подошел к окну, рывком распахнул ставни,
едва не сорвав их с петель. В разгоряченное лицо толкнулись прохладные струи
ночного  ветра;  стало  как  будто  чуть  полегче,  барон  перегнулся  через
подоконник, рассеянно скользя невидящим взором .по темным окрестным домам.
     По ведущей от Южных ворот к Рыночной  площади улице Орхидей, на которой
стоял дом  барона, лениво  тащилась ночная стража. Шли  они вразвалку, плохо
притороченное  оружие   гремело  и   лязгало,  слышались  громкие  разговоры
вперемешку со  взрывами грубого  хохота, когда кто-то  из ратников  отпускал
плоскую шутку.  Начальник  нее же погнал их  в  обход, и теперь  они  брели,
освещая  себе дорогу  нефтяными  факелами, думая,  однако,  не о  сбережении
вверенного в эту ночь их заботам города, а лишь о том, где бы добыть выпивки
побольше и подешевле.  Барона  передернуло от гнева  --  этот сброд  не имел
права даже называться воинами. Следовало сейчас же спуститься и выдать им по
первое число!
     Ночной патруль поравнялся с боковой калиткой его дома, когда из сенного
сарая внезапно раздался отчаянный тонкий вскрик, полный такого ужаса и боли,
что даже привычный ко всему барон содрогнулся. Спустя еще мгновение из сарая
донесся ни с чем  не сравнимый звон столкнувшихся клинков.  И  еще -- тотчас
заплакал ребенок.
     Барон не раздумывал ни секунды, радуясь возможности отвлечься от черных
мыслей. Его верный боевой топор, как обычно, лежал рядом; Вейтарн прыгнул из
окна высокого  второго  этажа прямо  вниз,  на  оставшийся неразгруженным  с
вечера воз сена.
     Ночная стража, верно, тоже услышала крик и лязг оружия; двое стражников
посмелее первыми шагнули к  калитке,  освещая себе дорогу факелами. Еще трое
их товарищей двинулись следом, выставив длинные копья.
     Вейтарн проворно выбрался  из рассыпавшегося вороха  сухой травы; барон
двигался с необычной для своего грузного тела ловкостью. Один прыжок -- и он
оказался подле распахнутых ворот сарая.
     Мимо Вейтарна к калитке  метнулась  черная  тень  человека, метнулась с
такой быстротой, что топор барона лишь понапрасну рассек воздух. Вломившийся
с  улицы  стражник даже не успел поднять меч для защиты: черная тень сделала
лишь  одно  неуловимое,  молниеносное движение -- и,  крутясь  вокруг  себя,
словно детский волчок, воин отлетел в сторону, В калитку уже просунулись три
копийных навершия,  и  человек  в черном --  а  может, ночной  дух? -- резко
дернулся  в сторону,  уцепился за  край забора и мигом перемахнул  на другую
сторону, тотчас растворившись во мраке.
     Опешив,  барон несколько мгновений смотрел вслед  исчезнувшему  ночному
гостю;  с  улицы  донеслись  заполошные крики  стражников,  но  Вейтарн  уже
понимают,  что  с  таким  противником  этим рыночным  дозорным не совладать.
Хорошо еще, если они сами останутся живы после такой охоты...
     Он  ворвался внутрь сенного сарая. Там валялось несколько факелов, и от
их пламени  уже  начинало заниматься  сухое сено.  На топтанном полу  лежала
приставная лестница. А там, наверху, в захлеб плакал ребенок.
     Барон  затоптал   огонь,  приставил   обратно   лестницу,  поднялся  по
перекладинам; на сене лежал младенец, заботливо завернутый в простое одеяло,
рядом валялась  большая  бутыль  в тростниковой  оплетке. Вейтарн неожиданно
припомнил: точно такая же должна была стоять в его поварской.
     Кроме плачущего ребенка, здесь никого больше не было, однако наметанный
глаз  барона  заметил  свежие бурые  пятнана  кипах  сена. Здесь только  что
пролилась кровь. Вдобавок, подняв глаза,  он увидел, что  крыша разворочена,
между  стропил зияла  большая дыра,  достаточная  для того,  чтобы через нее
протиснулся  нетолстый человек. В  полном недоумении  от  увиденного,  барон
поспешил спуститься. Младенца он держал на руках.
     Вейтарн вышел из сарая.  Во  имя могучего Ямбрена,  где же эта  ленивая
ночная стража? Куда они провалились?
     Двор, однако,  был  пусти  темен,  улица  тоже,  нигде  никаких  следов
стражников, даже голосов не  слышно. Постояв в  недоумении некоторое  время,
барон  вернулся  в  дом. Ребенка  он неумело придерживал левой рукой, сжимая
боевой топор в правой.
     Чтобы  войти внутрь, пришлось разбудить  дворецкого  -- вся  челядь уже
давно спала, кроме поваров, готовивших что-то на кухне. Не встретив ни одной
живой души,  Вейтарн  поднялся наверх.  Проходя  мимо  покоев  баронессы, он
заметил пробивавшуюся из-под двери слабую полоску света. Его  жена не спала,
жгла лучину. Поколебавшись некоторое время, барон пересилил себя и постучал.
Ответа не последовало. Он постучал снова, уже громче.
     Оливия!  Оливия,  открой,  мне  надо  кое-что тебе  показать!--  быстро
произнес он сердитым шепотом. Не. хватало только сейчас начать объясняться с
женой!
     Я слушаю тебя, барон Вейтарн,-- холодно ответили из-за двери.
     Оливия, я...-- Он растерялся.-- Оливия, тут в сарае... ребенок!
     Что?--  Дверь открылась.--  Где ты его взял?  Разве так его держат? Дай
немедленно сюда! Как это случилось?
     Барон коротко рассказал.
     О милосердная Ялини, вразуми нас, вздохнула Оливия.
     Смотри  молчи  об этом,-- сумрачно  проговорил Вейтарн.--  Дворецкому я
заткну  глотку.  Я  не хочу, чтобы  узнали... ну, эти  две...--  Он  осекся,
отворачиваясь, чтобы жена не заметила краски стыда на сто щеках.
     От  меня  они никогда  ничего не узнают,-- отозвалась  баронесса, ловко
распеленывая малыша.
     Барон в некоторой растерянности топтался у дверей -- он чувствовал, что
этот ребенок может помочь ему помириться с Оливией и...
     Всесильный  Творец,--  вдруг охнула  Оливия  и почти упала  на лавку.--
Посмотри сюда, Вейтарн, посмотри, ради всего святого!
     Барон,  осторожно ступая, подошел  к столу  и нагнулся над ребенком. Он
наклонялся все  ниже  и ниже,  а потом,  внезапно обмякнув,  сел  на  пол  и
обхватил голову руками. Из горла у него вырвалось глухое рыдание.
     Именно так,-- сухим  и  беспощадным  голосом произнесла  Оливия.--  Это
принц Трогвар.  Наследственный знак на теле -- он  вот-вот  исчезнет, виден,
наверное последние  дни...  Ну,  и что ты теперь станешь  делать, доблестный
барон, столь  верно служивший  законному правителю Халлана?-- Она дрожала от
ярости.
     Если  ты  не  знаешь  сама я  скажу тебе,-- продолжала она,  видя,  что
Вейтарн не отвечает.-- Мы должны вырастить его. Воспитать как принца. И если
ты еще не забыл, что барон Вейтарн слыл  честнейшим и благороднейшим из всех
сэйравов королевства, ты послушаешься меня.
     Но здесь... но у нас  же...--  простонал барон, по-прежнему  держась за
голову обеими руками.
     Эти  демоны  в  женском обличье,  которых  так  ценят  твои  дружки  по
заговору?-- презрительно усмехнулась Оливия.-- Не беспокойся. Я  все устрою.
Мне нужно только золото.
     Сколько  угодно!--  возопил  барон,  радуясь  забрезжившей  возможности
помириться с супругой и хоть как-то смягчить укоры совести.
     Не  прошло  и  минуты,  как  он вернулся  с  двумя увесистыми  кожаными
кошелями.  Оливия  тем  временем уже забросила на плечи темно-серый  плотный
плащ  и  разбудила слугу. Баронесса поспешно  перепеленала ребенка, спрятала
принесенные бароном кошельки в складках просторного плаща и шагнула к двери.
     Не следи за мной,-- сурово молвила она, видя движение барона.-- Со мной
ничего не случится. От нежелательных встреч меня защитит Гар.
     Услыхав свое имя, дремавший вполглаза Гар пошевелился в своем углу, где
и сидел все это время. Выпрямившись, великан уперся головой в притолку.
     Госпожа?--  рыкнул  он вопросительно.--  Собирайся,  проводишь  меня,--
распорядилась баронесса.
     Радостно   осклабившись,  Гар   принялся  навьючивать   на  себя   свое
многочисленное  вооружение. Он происходил из рода горных  великанов, дикого,
мрачного  и  озлобленного племени. Вейтарн  подобрал его совсем  маленьким и
подарил  жене, а  та  сумела  вырастить из  дикого, точно  волчонка,  малыша
отличного бойца и преданного, как пес, слугу. Умом Гар  не отличался, зато в
рукопашной с ним мало кто мог сравниться.
     Оставайся  тут  и  сделай  так,  чтобы  эти  две  дьяволицы  ничего  не
унюхали!--  приказала мужу Оливия  и, сделав знак Гару, исчезла за  дверьми.
Великан  последовал  за ней,  что-то одобрительно  ворча,-- он  любил ночные
прогулки.
     Барон остался один. Возражать сейчас жене не имело смысла:  в гневе она
способна была на все,  а  он,  Вейтарн, слишком любил ее, чтобы окончательно
потерять из-за собственной глупости.
     Бережно прижимая к себе  Трогвара, Оливия быстро шла пустынными ночными
улицами. Гар топал  справа и чуть сзади, высоко  держа факел. Супруга барона
Вейтарна хорошо знала дорогу, ее путь лежал в торговую часть города.
     Они  миновали Рыночную  площадь,  уже тщательно выскобленную до  блеска
десятками рабов-метельщиков; оставили позади известный всему городу лупанар;
не  встретив,  по  счастью,  ни  одной  из  его  обитательниц;  прошли  мимо
магистрата;  завернули в  переулок Перевернутых  Горшков; быстро  перебежали
через широкую  улицу  Королевского Коня --  единственную  из всех  городских
улиц,  что освещалась всю ночь. Этим  путем  на  громадном черном  жеребце в
город вступил прадед свергнутого короля,  освободив город от  бесчинствующих
варваров...
     Что-то дважды свистнуло в воздухе за спиной у баронессы.
     Госпожа!--  дико  взревел  Гар,  закрывая ее  собой  и высоко  поднимая
длинный двуручный меч, величиной почти в рост взрослого мужчины. От скрытого
под одеждой великана панциря отскочили еще два арбалетных болта.
     Из  темноты  неслышными  призраками  выступили  четверо. Они  допустили
ошибку, слишком понадеявшись на стрелы; однако их  жертвы были окружены, все
пути бегства  --  отрезаны. Оставалось лишь  получше  прицелиться  и попасть
великану в горло.
     Скрючившись в  глубокой нише, Гар глухо рычал, стараясь как можно лучше
закрыть госпожу собой. Великан ничего не смыслил в повседневной жизни людей,
зато бойцом  он  был  отменным  и  сейчас прекрасно понимал, что  неподвижно
глазеть  на  врагов  нечего. За  ноги  и горло  он  мог  не  опасаться -- их
закрывала мягкая  кольчуга, сотканная  из  тысяч и тысяч  мелких  колец.  Ее
сплели  специально  для  него  горные  гномы по заказу  барона  Вейтарна,  и
благородному сэйраву она обошлась в  целое состояние.  Единственным уязвимым
местом у гиганта оставались только глаза.
     Трогвар захныкали, и его плач заставил Оливию тотчас забыть собственный
страх.  Ее глаза  полыхнули,  точно  у  дикой  кошки, из-под  складок  плаща
появился короткий кинжал с толстым  у  основания клинком. С  неженской силой
Оливия всадила оружие в узкую щель между камнями; выдернула и снова ударила,
потом еще раз и еще... Мало-помалу щель стала расширяться.
     Гар! Выбей  этот  камень!--  тяжело  дыша,  приказала  баронесса своему
верному слуге.
     Напавшие на них люди продолжали  пытаться поразить великана арбалетными
дротиками.
     Госпожа уходить,-- одобрительно прорычал Гар, взглянув на камень стены,
вокруг которого  Оливия сумела  расчистить глубокие  щели,  выскребая из них
кинжалом  плохо  застывший раствор.  Великан  осторожно повернулся спиной  к
стрелкам и, прежде чем они сумели воспользоваться выгодным для них моментом,
одним мощным ударом ноги выбил камень из стены.
     Оливия не  ошиблась --  за  стеной  лежал обширный сад;  теперь женщина
проскользнула в узкое отверстие лаза.
     Госпожа уходить!-- теперь уже повелительно рыкнул  Гар,  мотнув круглой
головой в сторону дыры.-- Мои следят тут.
     Баронесса взглянула  в глаза своему преданному воину, сжала его могучую
руку -- и исчезла  в  образовавшемся проломе. Оставалось лишь надеяться, что
черные стрелки ничего не заметили.
     Гар, умница Гар, остался сидеть, как сидел, делая  вид, что по-прежнему
закрывает собой  прячущуюся за  его спиной женщину с младенцем, и лишь глухо
проворчал что-то себе под  нос -- может, чувствуя конец, прощался  с жизнью,
пусть даже и подневольной.
     Арбалетные  болты   по-прежнему  один  за  другим  ломались  о  доспехи
великана; удача пока не  сопутствовала напавшим, недолго так продолжаться не
могло. Скорчившись, Гар мог просидеть в нише до самого-утра, а убийцы очень,
очень спешили.
     У воинов  в черном  тлелся и  предводитель, для которого цена этой ночи
также была куда как высока; в тишине раздался резкий крик Фельве:
     Они бегут! Сюда, ко мне, через стену!
     Четверо  арбалетчиков  бросили попусту метать стрелы.  Не обращая более
внимание  на  приподнявшегося  с  колен  великана,  они  метнулись к  стене.
Звякнули   заброшенные  на  край  железные  крючья;  перекинув  свои  боевые
устройства за спину, убийцы полезли вверх.
     Однако они слишком рано забыли о Гаре.  Охотясь в своих диких  краях на
чутких горных козлов, великаны умеют красться бесшумнее кошки; Гар  ни в чем
не уступал своим сородичам. Один из черных убийц уже почти добрался до верха
стены, когда снизу ударил  длинный двуручный меч.  Красным теплым  дождем из
перебитых жил сверху брызнула кровь, и человек со стоном сорвался вниз. Тело
тупо ударилось о камни.
     Трое  остальных воинов заметили  гибель  товарища. Уже  стоя  на гребне
стены, один из этой троицы разрядил свой арбалет в бросившегося к нему Гара.
Короткий  черный  болт  ворвался  в узкую прорезь  шлема; зажав рукой  левую
половину смотровой щели, Гар глухо взревел от боли -- однако не остановился.
     Стоявший на стене воин оказался слишком самоуверен. Прежде чем он успел
перезарядить свой арбалет, великан уже  подобрал здоровенный кусок гранитной
плиты; арбалетчик  презрительно легко уклонился от летящего в него обломка и
не заметил длинную руку Гара -- протянувшись вдоль  стены, она  вцепилась  в
лодыжку воина. Раздался  короткий вскрик;  воин  сорвался вниз, и  его кости
затрещали под тяжелыми сапогами великана. Хряск, стон -- и все было кончено.
     Однако двое оставшихся убийц успели перемахнуть через стену.
     На Гара было страшно смотреть. Из-под шлема текла кровь, великан вырвал
арбалетный болт из раны и в ярости молотил окровавленными кулаками по глухой
стене, за которой сейчас  убивали его госпожу, а  он ничем не мог помочь ей.
Из глотки  Гара  вырвался жуткий не  то рев, не  то стон --  так,  наверное,
огнедышащий дракон мог бы оплакивать погибшего детеныша...
     Великан  всем  телом бросился  на стену,  отскочил,  кинулся  вновь, не
чувствуя  боли;  от  его  хриплого воя кровь  леденела  в жилах, и обитатели
окрестных  домов,  трясясь  от страха, спешили придвинуть  к  окнам и дверям
что-нибудь  потяжелее.  После  третьего удара между камней  появились первые
трещины. Непрочная кладка поддавалась.

x x x

     Задыхаясь,  Оливия  из  последних  сил  бежала  по  темному  саду.   Он
принадлежал городскому голове, супруга барона Вейтарна не раз бывала здесь и
знала каждый изгиб здешних тропинок -- впрочем; как и ее преследователи. Уже
не слишком молодая,  чуть огрузневшая  женщина не  могла долго соперничать в
быстроте  с гнавшимися  за  ней.  Дважды  ее  выручало  неожиданное  чувство
опасности,  когда ей удавалось затаиться в самую последнюю секунду, и убийца
пробегал мимо. Ночь  была темной, луну скрывали  тучи, Оливия с трудом могла
видеть  собственную вытянутую руку;  но  охотящиеся за ней, похоже, обладали
глазами получше  кошачьих и не менее  острым нюхом  --  жертве  не удавалось
спрятаться. Несмотря на мрак, ее тотчас находили.
     Баронессе  уже отказывались повиноваться ноги, ветви в кровь исхлестали
ей  лицо, из глаз  градом  катились  слезы, раскрытый  рот судорожно  хватал
ночной  воздух... Горькое  отчаяние  пожирало  силы,  еще  немного -- и она,
лишившись воли к борьбе, покорно отдаст себя в руки неотвратимого...
     Едва  различимая  в темноте тропинка  сделала  крутой  поворот.  Шестое
чувство   вновь  заставило  Оливию  замереть,   укрывшись  в  густых  ветвях
разросшейся сирени.  Чуть  впереди послышался еле различимый звук --  кто-то
крался  навстречу.  Оливия не сомневалась: впереди ее тоже ждал враг. Кольцо
сомкнулось,  ей  уже не  спастись.  И тогда  она  решилась. Давным-давно,  в
молодости,  Оливии тоже  пришлось  немного обучаться колдовству. Кое-что еще
сохранилось в памяти, и сейчас она  пыталась вспомнить самое страшное, самое
тайное заклинание из тех, что передела ей  наставница,-- заклятие, что могло
вызвать помощь из Тьмы. Из  настоящей, истинной Тьмы, где  правил,  согласно
шепотом  передающимся  из уст в уста  рассказам,  великий  Бог Ракот,  Ракот
Восставший,  что  стремился  уподобить  самих  смертных   людей  бессмертным
богам...
     К  Оливии  приближались  уже с трех  сторон. Времени  оставалось совсем
немного,  и женщина в страшной спешке лихорадочно шептала заветные слова. По
щекам стекали соленые слезы, попадая на язык.
     Она  звала.  Не  тех, кто  прикрывается именем  Тьмы и  творит  великий
разбой, но истинных ее слуг! Пусть они придут, пусть они не оставят Оливию в
ее смертельный час!
     "Всемогущий Владыка Ночи, говорят, ты неравнодушен  к  людским скорбям,
не  в пример  тем;  кого  именуют  Молодыми Богами?  Спаси  от гибели  этого
младенца, принца  Трогнара, и  сделай  так,  чтобы он отомстил  за все,  что
случилось здесь, в Халлане! Пусть  убийцы не доберутся до него сейчас! Пусть
он вырастет великим воином и правителем! Сделай так, о Сильномогучий, ведь я
сама отдаю себя в твою власть!"
     Внезапный  порыв ветра пронесся  по  вершинам  деревьев, кроны  сердито
зашумели;  и  в  этих  звуках  замершая Оливия  читала, словно в книге, волю
ответившего  ей  Хозяина  Тьмы: "Я помогу  тебе. Смертная!" С тихим  вздохом
облегчения  супруга  барона  Вейтарна  опустилась  на  землю.  Глаза  Оливии
закрылись, голова склонилась набок,-- казалось; она просто дремлет, устав от
повседневной женской работы. Руки ее по-прежнему крепко прижимали Трогвара к
груди.
     Три фигуры в черном одновременно оказались около нее. Одна из них, чуть
ниже и стройнее двух других, властно нагнулась над лежащей  женщиной. Грубые
руки в