а будет тебе  стоить
целый медный нинт.
     Показно  копаясь  в  своем  тряпье,  Руиз  вынул  маленькую  потертую
шестиугольную монетку и протянул ее надзирателю. Надзиратель  сунул  ее  в
карман и повернулся к своим подопечным, которые слегка замедлили  скорость
работы.  Надсмотрщик  взбешено  закричал   на   своих   подчиненных,   они
старательно стали работать плетками.
     На дальнем краю расчищенного поля стоял  потрепанный  паровой  фургон
под драным тентом.  В  маленьком  кусочке  тени  стояла  тренога,  которая
поддерживала большую глиняную красную цистерну. В цистерне была вода. Руиз
перескочил через стену и прошел мимо заключенных, которые искоса  смотрели
на него покрасневшими глазами.
     Когда он подошел к фургону, маленький  хмурый  человечек  с  полоской
жирной сажи через весь лоб появился из  фургона,  держа  в  руках  большой
гаечный ключ. По его грубой коричневой робе,  точно  такой  же,  как  и  у
заключенных, Руиз решил, что это староста  заключенных,  который  завоевал
доверие начальства. Как и все остальные свободнорожденные заключенные,  он
носил татуировки, но они плохо были видны из-за блестящих розовых  шрамов.
Однако вполне достаточно было видно, чтобы понять,  что  однажды  староста
тоже был продавцом змеиного масла. Руиз подавил дрожь предчувствия.
     - Ах, добрый сэр, - сказал Руиз, широко улыбаясь. -  Может  быть,  вы
поможете мне...
     - Маловероятно, - сказал человечек, не меняя выражение лица.
     Руиз сохранил улыбку.
     - Ваш благородный надзиратель был так добр,  что  согласился  продать
мне мерку воды.
     Староста рассмеялся коротким, взрывчатым смехом без веселья.
     - Воистину, "благородный надсмотрщик". Ты друг Ронтлесеса?
     - Нет-нет. Я продаю мечты, я просто бродячий торговец.
     - В таком случае, я тебе помогу.
     Староста положил гаечный ключ и заковылял к  цистерне.  Руиз  увидел,
что ноги его были сломаны, а потом срослись, но никто  не  накладывал  ему
шины.
     -  Сколько  он  с   тебя   содрал,   благородный   Ронтлесес?   Пусть
миллискорпионы поселятся у него в паху.
     Староста протянул грязную руку.
     - Давай свой мех, торговец.
     - Медный нинт, - ответил Руиз и протянул свой мех, который был совсем
пуст. Староста снова горько рассмеялся, выудил из кармашки ключ и отомкнул
цистерну. Он повернул кран, и мутноватая вода полилась в мех Руиза.
     - Вода-то вонючая, знаешь ли, - сказал спокойно староста. - Наверняка
зеленым дерьмом от нее заболеешь.
     Руиз взял свой наполненный мех, надеясь,  что  его  иммунизация  была
достаточно хорошей.
     - Спасибо, добрый сэр, - сказал он и сделал глоток. Как  и  было  ему
обещано, вода была мерзкой. Он подавил желание вытошнить ее обратно. Потом
он закупорил мех и повесил его себе на шею.
     Староста пожал плечами и замкнул цистерну снова.
     -  Не  благодари  меня.  И  не  проклинай  меня,  когда  твои   кишки
превратятся в слизь. Я бы тебе дал водички из личных запасов надсмотрщика,
если бы только посмел. Но я не хочу, чтобы мне снова  переломали  ноги.  В
следующий раз я могу не научиться так же хорошо ходить.
     Руиз объявил, что он всем доволен, на что староста  так  поглядел  на
него, словно бы его диагноз "сумасшествие" подтвердился.
     - Ну что, если человек должен быть дураком, пусть, по  крайней  мере,
будет счастливым дураком, а не кислым, - сказал староста.
     - Хорошо сказано. Может, ты мне дашь совет?
     - Почему нет, пока Ронтлесес не замечает, что я не в брюхе этой  кучи
металлолома.
     - Что ты мне можешь сказать про Стегатум? Это веселый город?
     Стегатум  был  столицей  местной  номархии,  центр  дистилляции  сока
кошачьих яблонь и прочей сельскохозяйственной продукции. Он лежал  в  пяти
километрах дальше по этой же дороге, и там агент Лиги держал трактир.
     Староста сделал безнадежный жест и махнул рукой.
     - Стегатум? Дыра как всякая другая дыра в заднице. Фермеры не проявят
интереса к твоим товарам, но несколько торговцев и  ремесленников  в  этом
городе сводят концы с  концами,  и,  конечно,  там  есть  и  свои  осколки
блистательной аристократии с навозной кучи.
     Руиз почесал подбородок, словно задумавшись.
     - Можешь посоветовать там хороший трактир?
     Староста раскатисто рассмеялся от души,  так,  что  привлек  внимание
надзирателя. Староста немедленно посерьезнел, снова подобрал свой  гаечный
ключ и растаял в дебрях фургона.
     Руиз пошел дальше, отвесив  почтительный  поклон  надзирателю,  когда
проходил мимо. Он подумал про  себя,  какое  такое  преступление  совершил
староста, чтобы его присоединили к одному из штрафных батальонов  номарха.
Продавцам змеиного масла полагалось несколько больше поблажек, чем обычным
людям, чем остальным мелким торговцам, хоть  они  и  пользовались  меньшим
почтением. Их, как правило, считали безумными,  из-за  того,  что  они  по
необходимости и по доброй  воле  постоянно  пробовали  собственный  товар,
галлюциногены, которыми торговали, поэтому  их  эксцентричность  принимали
снисходительно, в некоторых  местах  ими  даже  восхищались.  Принимая  во
внимание все это, Руиз был доволен тем камуфляжем, который он  выбрал,  но
состояние старосты с переломанными ногами указывало на то, что все же  это
не было безупречной легендой.
     Дорога миновала последние плантации кошачьих яблонь  и  поднялась  на
еще более сухую возвышенность, территорию серых  небольших  камней,  скупо
разбросанных на плоской серой гальке и красном кварце. Руиз часами шел  по
этой дороге и не видел  ничего,  кроме  случайных  паровых  фургонов.  Эти
грузовые фургоны водили исхудавшие женщины в выцветших голубых одеждах, ни
одна из них не удостоила Руиза даже взглядом. Он быстро научился уходить с
дороги, завидев первое же облачко пыли. Дважды мимо  него  проезжали  люди
верхом  на  верховых  животных  -  высокие,  двуногие,  рептильного   вида
существа, они были покрыты тонкой чешуей и двигались аккуратной скользящей
походкой. Одно животное было черное, второе  -  цвета  старой  бронзы,  на
обоих были отделанные серебром седла  и  украшенные  драгоценными  камнями
удила. Ни один всадник не ответил на приветствие Руиза,  хотя  он  вежливо
кланялся.
     В середине пополуденного времени Руиз спускался по ухабистой  боковой
дороге в менее  бесплодную  долину,  в  которой  цвели  обширные  сады  и,
вдалеке, где долина была поглубже,  кучка  одно-  и  двухэтажных  глиняных
хатенок стояла в тени пушистых ветвей старых деревьев димвельт. На плоском
возвышении как раз над деревней была  публичная  площадь,  так  называемое
Место Искусных страданий, обычное место для каждой  деревни  и  города  на
Фараоне. Выше снова начиналась бесплодная земля.
     В долине воздух был чуть прохладнее и  немного  влажнее,  и  у  Руиза
возникло приятное чувство конца пути.
     Полдюжины маленьких мальчиков появились у дороги, чтобы уставиться на
него большими глазами. Они растянулись в ряд, от самого высокого до самого
маленького, и в  руках  у  них  были  различные  предметы,  самодельные  и
примитивные:    обручи    на    палочке,     самозапутывающие     веревки,
импровизированные  монетницы,  с  которыми   они,   вероятно,   играли   в
фокусников. Руиз улыбнулся им. Они слегка отодвинулись прочь, но ничего не
сказали.
     - Привет вам, юные благородные джентльмены, - сказал Руиз.
     - Мы не такие, - дерзко ответил самый смелый из них.
     Руиз развел руками жестом недоверия.
     - Как же я мог знать, поскольку я совершенно  не  знаком  с  обычаями
вашего прелестного района?
     - Смешно как разговаривает, - сказал еще один пацан.
     - Да уж ему-то должно быть понятно, что  мы  не  сэры.  От  сэров  не
воняет дубленой ящеричьей шкурой, и они  не  носят  мешковину.  Сэры  себе
ездят на верховых зверюгах.
     Это произнес самый маленький из мальчишек, который говорил, осторожно
подбирая аргументы. Остальные  закатили  глаза,  затем  тот,  кто  говорил
первым, натянул драную шапчонку на лицо малыша.
     - Он молодой еще, - объяснил тот, кто говорил первым.
     - Понимаю, - сказал Руиз, пытаясь  спрятать  улыбку.  -  Ну  что  же,
может, вы поможете мне, поскольку вы столь хорошо осведомлены. Есть ли тут
в Стегатуме приличная гостиница, потому что я слышал, что именно  Стегатум
называется ваша деревня?
     Самый смелый парень потер свой острый подбородок.
     - Все зависит от того, что вы называете приличным.  Насколько  у  вас
воображальные идеи?
     - Не до невозможностей. Постель  без  представителей  дикой  природы,
приличная еда удовлетворят самые смелые мои надежды.
     - Тогда  Приют  Денклара  ближе  к  вам,  чем  Придорожная  Гостиница
Пугрибальта. Вы ночь ночевать будете?
     - Да вот, собираюсь.
     - И правильно. Слышали про беспорядки на Стене Мира?  Прошлой  ночью,
не дальше тридцати километров отсюда, демон поднялся на край плато и  съел
стражника целиком. Сегодня он наверняка будет шастать  в  глубине  страны,
ища себе еще один бесплатный обед. Сегодня как раз хорошая ночь для  того,
чтобы храпеть за крепкой дверью, а у Денклара на этот  счет  тоже  получше
прочих. Хотя и стоить будет - ого-го.
     Самый смелый парнишка произнес свою речь со спокойным удовольствием.
     - Благодарю вас. Не премину воспользоваться  вашим  советом,  -  Руиз
поддернул свой мешок и пошел бы дальше, но мальчики  смотрели  на  него  с
большим ожиданием, что могло быть просто вызвано его диковинным  одеянием.
Он вспомнил, что они, должно быть, ждут новых фокусов от путника,  который
был дружелюбно настроен, поэтому он вздохнул и кивнул.
     Темные лица озарились белозубыми ухмылками.
     - Теперь смотрите на мои руки, - приказал им Руиз и показал  им  свою
правую руку со всех сторон, а потом медленно сжал ее в кулак. Они смотрели
со странным для своих лет напряжением.
     Один из  перстней  Руиза  превратился  в  бутон  внутри  его  кулака,
небольшой кристалл памяти, который  быстро  превратился  в  подобие  алого
граната размером с наперсток.
     Он  открыл  кулак  и  показал  камень.  Мальчики  еще  не  достаточно
удивились, хотя они были достаточно вежливы, чтобы дождаться чего-то более
примечательного.
     - Это не может быть настоящим, - сказал с сомнением маленький, за что
получил шлепок по плечу.
     Руиз рассмеялся.
     - Нет, разумеется, это не настоящий гранат.  Собственно  говоря,  это
редкая и прелестная куколка сказочной рубиновокрылой бабочки.
     - Ну, раз ты так говоришь... - сказал  самый  маленький,  не  потеряв
дерзости. Но он выглядел таким же заинтригованным, как и все остальные.
     - Смотрите снова, - приказал им Руиз. Он прикрыл гранат второй рукой,
потом  крепко  сжал  руки  вместе.  Кристалл  распался  в  сияющую   пыль,
беззвучно, невидимый зрителям. Его кольцо выдавило на поверхность еще один
кристалл, и Руиз почувствовал, как  он  зашевелился  на  ладони,  имитируя
жизнь. Через секунду он раскрыл руки, и крохотный крылатый жучок расправил
свои сверкающие крылья. Он секунду сидел на его руках, а потом вспорхнул и
рванулся вверх. Он будет лететь к солнцу, пока не истощится его  крохотная
батарейка, а потом он распадется на летучий порошок.
     Руиз бросил сияющую пыль  от  раздавленного  кристалла  в  мальчиков,
которые засмеявшись, показывая свой восторг.
     - Неплохо, - сказал самый маленький.
     Руиз низко поклонился и продолжал идти по дороге в деревню.



                                    6

     Низа, любимая дочь короля, раскинулась на диване. Голубой шелк из Ада
покрывал подушки. Глядя вниз, она восхищалась контрастом между этим  ярким
цветом и гладкой плотью ее обнаженного тела.
     - Как хорошо, - сказала она, вздохнув.
     Ее  любимая  рабыня  Делия  растирала  ее  ноги,  медленные,   теплые
движения, которые посылали приятные волны по всем ногам Низы. Аллабаб,  ее
любимый раб, втирал душистое масло ей в плечи.  Руки  его  были  сильны  и
осторожны, и Низа вся отдалась наслаждению этого момента.
     Аллабаб тихо заговорил:
     - Сегодня будут уроки, Принцесса?
     Низа повернула голову, чтобы видеть прохладную зелень царских  садов,
которые виднелись в низкое окно. Окно было открыто, и  звук  бегущей  воды
стал вдруг ласкать ее уши, и вдруг она решила, что быть принцессой - очень
хорошо.
     - Может быть, - сказала она. - Может быть, мы проведем урок в саду.
     Руки Аллабаба напряглись,  стали  чуть  более  неуклюжи,  чуть  менее
искусны. Но  через  секунду  он  вернулся  к  своим  обязанностям  и  стал
внимательнее.
     -  Это  может  оказаться  небезопасно,   Принцесса.   В   саду   есть
неприязненные уши. Временами.
     Низа чуть рассмеялась.
     - Я любимая дочь. Кто посмеет подслушивать?
     - Как ты скажешь, Принцесса, - голос его потеплел от предвкушения,  и
его руки продвинулись вниз по ее телу - так  же,  как  руки  Делии  вверх,
чтобы встретиться в сладостном сотрудничестве.
     - Ах, - сказала мечтательно Низа, - хорошо быть Низой.
     Низа полдничала на самой высокой  террасе  дворца.  Прохладный  ветер
шевелил белый тент над ее лоджией, а она смотрела на столицу своего  отца.
Дворец возвышался над вершиной  холма,  на  котором  был  построен  город,
поэтому она могла видеть далеко  за  пределами  высоких  крепостных  стен,
далеко в пустыне.
     Она ела сладкую розовую  дыню  и  маленькие  кусочки  наперченного  и
приправленного  мяса,  запеченные  в  тесте.  Вино   было   бледно-зеленым
Сесталем, таким хорошим, что она выпила больше, чем собиралась сначала.
     Чуть  спустя,  немного  опьяневшая,   она   стала   раздумывать   над
обстоятельствами, которые сделали ее жизнь такой замечательной.
     Давным-давно, в Первые Дни, ее предки решили путешествовать  с  места
на место, развлекая Первых Людей своими неуклюжими маленькими иллюзиями  -
вместо  того,  чтобы  применить  свои  способности  к  тяжкой  обязанности
добывать жизнь из нещедрой почвы Фараона.
     Она подошла к парапету и облокотилась на камень.
     - Вы были не очень-то умны, - сказала она всем неизвестным  ей  людям
внизу, тем безликим, которые усердно  работали,  чтобы  сделать  ее  жизнь
прекрасной. - А мы были...
     Как странно думать, что эти давно умершие бродяги и их дешевые  трюки
основали династию ее  благородного  и  славного  отца,  Бхасрахмета,  Царя
Царей, всемогущего Повелителя всего Фараона.
     Нет, но как забавно!
     Она рассмеялась. Хорошая  штука,  подумала  она,  что  в  Первые  Дни
фокусники еще не стали гак искусны, чтобы привлечь внимание  богов.  Иначе
ее предки могли быть унесены в Страну Вознаграждения, и Низа никогда бы не
родилась.
     - А вот это  бы  совсем  никуда  не  годилось,  -  сказала  она.  Она
поставила свой фарфоровый кубок на край парапета и посмотрела вниз. Далеко
внизу  маленькие  фигурки  спешили  через  двор  -  слуги,   посланные   с
поручениями, торговцы, солдаты.
     На секунду двор очистился. Низа приставила пальчик к кубку  и  слегка
толкнула его.
     Он упал, медленно кувыркаясь в  резком  солнечном  свете,  отбрасывая
быстрые блики белого.
     Она отвернулась, прежде чем он упал.


     Кошмар начался в саду, часом позже. Она учила Делию по книге  сказок,
поправляя ее рабское произношение.  Аллабаб  смотрел  через  плечо  Делии,
рассеянно размахивая веером.
     - Бхас наблюдает за нами снизу, - сказала Делия, произнося имя бога в
правильной манере, с придыханием.
     Чье-то холодное, леденящее присутствие, казалось, заполнило сад.  Оно
пронизало холодом спину Низы. На секунду она  думала,  что  это  произошло
из-за упоминания имени бога, такого  страшного,  и  сама  рассмеялась  над
своей реакцией. Потом Аллабаб ахнул и упал лицом вниз, уронив  свой  веер.
Делия издала сдавленный крик и отвернулась.
     Низа оглянулась через плечо и увидела  тонкое  холодное  и  застывшее
лицо Верховного Жреца, который  смотрел  на  них  сквозь  перья  горшечной
пальмы. Его обсидианового цвета глаза  были  уставлены  на  книгу  сказок,
которая открытой лежала у нее на  коленях.  Она  закрыла  книгу,  чувствуя
первое прикосновение страха.
     Верховный Жрец вышел из своего укрытия.
     - Значит, это правда, - сказал он веско.
     Трое из личной охраны царя появились из кустов, пряча глаза.
     Низа не могла придумать, что  сказать,  поэтому  она  просто  подняла
подбородок и подождала, пока Верховный Жрец заговорит снова.
     Он сел на скамейку поближе к ней.
     - Низа, твой отец очень опечалится.
     Он сделал жест, и люди царя рывком подняли на ноги ее рабов  и  увели
их прочь. Аллабаб шел молча, а Делия подавляла рыдания. Низа, казалось, не
могла оторвать глаз от лица Верховного Жреца.
     Он похлопал ее по колену своей хрупкой рукой.
     - Мне очень жаль, Низа, что дело дошло до  этого,  но  какой  у  меня
выбор? Никто не возражал, когда ты брала любовников  из  низких  сословий.
Женщина твоего статуса может позволить себе маленькие прихоти.  Но  нельзя
давать этим прихотям право на власть. Ты должна была бы знать  это.  Какой
дьявол вселился в тебя, что ты стала учить их читать?
     Горло Низы так пересохло, что она еле могла говорить.
     - Я сама не знаю. Это казалось таким безобидным... Я подумала, что им
понравится читать сказки самим... Им нравилось слушать, как я  рассказываю
им старые истории.
     Верховный Жрец печально покачал головой.
     - Сперва  сказки.  Потом  ученые  книги,  потом  рабы  научатся,  как
разбивать цистерны, и мы все высохнем насмерть. Наверняка тебя учили  этой
последовательности, Низа.
     - Да... но они были больше, чем рабами. Они были мне друзьями.
     Голос ее прервался, и она вдруг смогла отвести  глаза  от  Верховного
Жреца. Она посмотрела на сад с его зеленью и  нежно  окрашенными  цветами,
его прохладную сладкую влажность, крохотные очаровательные звуки,  которые
производили птицы, которые порхали и мелькали в тени. Она  почувствовал  в
сердце резкую, рвущуюся боль. "Теперь все пропало. Это больше не мое.  Как
я могла быть такой глупой, такой дерзкой?" - подумала она.
     -  Теперь  я  должен  приказать  отдать  твоих  "друзей"  в  пустыню.
Бессмысленная  потеря  ценного  имущества.  А  тебя  я  должен  отдать  на
искупление, что меня крайне огорчает и заставляет скорбеть. Это  наверняка
разобьет сердце твоего отца, но я должен.
     Верховный Жрец выглядел искренне убитым горем, поэтому Низа порывисто
протянула руку, чтобы похлопать его по руке, и улыбнулась.
     - Я понимаю, - сказала она.
     Но на самом деле она не понимала.


     Преступники обычно ожидали Искупления  в  железных  клетках,  которые
стояли на Площади Искусной муки. Эта пытка была частью их  наказания.  Они
умирали в Искуплениях стандартизированной формы. Те, чьи преступления были
особенно  примечательны,  или  те,  кто  принадлежал  к   высокой   касте,
размещались в Храме, под охраной жрецов, пока  не  попадалась  возможность
устроить особенно поучительное Искупление. И преступление, и сан Низы были
очень велики, поэтому она была заперта в личной камере Верховного Жреца.
     Ее камера была сурова, но  не  противна.  Дважды  в  день  ей  давали
простую еду, и дважды в неделю ей  разрешали  вымыться,  используя  таз  и
тряпку. Тюремщики были вежливы,  но  молчаливы.  Одиночество  заменило  ее
страхи. К ней никого не пускали.
     Время от времени ее  отдых  прерывался  воплями  других  заключенных,
которых допрашивали в комнате в конце коридора.  Поскольку  она  честно  и
искренне  признала  свою  вину,  подобные  знаки  внимания  были  признаны
излишними в ее случае, поэтому у нее было множество времени  подумать  над
своими глупостями. Очень быстро она прониклась величайшим презрением к той
личности, которой она была. Разве  она  действовала  из  желания  улучшить
судьбу ее рабов? Нет, горько подумала она.  Она  учила  их  читать  не  из
благородных побуждений,  но  из-за  того  же  праздного  жела