ета  радуги,  а  половые  признаки  их  были
преувеличены. Груди были массивными  висячими  грушами,  которые  занимали
фордек от борта до борта. Пенисы были огромными, словно древесные  стволы,
перевитые венами, они занимали всю длину палубы и  загибались  кверху  под
подбородками фигур. Огромные болтающиеся цепи шли  от  тяжелых  поясов  на
талиях фигур к бортам.
     Но он не видел никаких следов того, что  на  палубе  была  какая-либо
команда. Первая баржа прошла по каналу  в  вихре  пены.  Руиз  увидел  два
стандартных  шлюза  безопасности,  вделанные  в  борта,  по  штирборту   и
бакборту. Однако он не увидел никаких следов оружия с машинным  разумом  -
что, впрочем, ничего не означало.
     Прошла и вторая баржа. Руиз не  смел  больше  медлить.  Когда  третья
баржа  поравнялась  с  ним,  он  прыгнул  из  своего  укрытия  и  пробежал
параллельно барже несколько метров. Он едва мог угнаться за нею. Остальным
придется  помогать.  Он  свернул  поближе  к  краю  канала,  подпрыгнул  и
благополучно приземлился на палубе.
     Ничто не попыталось убить его, и  он  крикнул  остальным,  чтобы  они
приготовились. Баржа быстро приближалась к причалу.
     Он услышал крики Дольмаэро, который расставлял остальных так, как они
первоначально  планировали.  Он  почувствовал   прилив   благодарности   к
компетентному и умному Старшине Гильдии.
     Низа бежала вдоль берега, и он поймал ее, когда она  прыгнула,  чтобы
не дать ей упасть. Он поставил ее на  ноги  и  повернулся,  чтобы  поймать
протянутые руки Дольмаэро, когда Старшина Гильдии потерял опору под ногами
и стал падать в воду. Вес Дольмаэро грозил стащить Руиза в воду,  повалить
его с ног, но он изо всех сил тянул, и вытащил Старшину на палубу, где тот
растянулся на животе.
     Прежде чем он смог восстановить  равновесие  и  повернуться,  Фломель
ударил его, стараясь схватить  его  осколочное  ружье,  когда  сила  удара
отбросила Руиза от него. Ярость ослепила Руиза. Он присел  на  корточки  и
вихрем развернулся, вложив всю силу движения в руку и сжав кисть  в  тугой
кулак. Он на полном ходу ударил Фломеля по лбу.  Фокусник  отлетел  назад,
врезался, раскинув руки, в огромное стальное бедро  статуи,  потом  словно
стек на палубу, будто в нем совсем не было костей. Однако  ружье  каким-то
образом отлетело от палубного покрытия и с плеском упало в канал.
     Мольнех появился рядом с Руизом. Видимо, он был более гибким, сильным
и ловким, чем остальные. Он хотел было протянуть  Руизу  руку,  но  увидел
выражение его лица и отшатнулся. Он даже защитным  жестом  поднял  руки  к
лицу.
     - Успокойся, - пропищал он. - Беда уже случилась, и  Фломель  за  нее
заплатил.
     - Заплатил? - спросил Руиз, пытаясь овладеть собой. - Если  он  сдох,
то легко отделался.
     Низа встала на колени возле фокусника, который действительно выглядел
как труп.
     - Дышит. Давайте сбросим его в канал, - предложила она.
     Лицо ее побелело, словно бумага, если не считать двух  красных  пятен
на щеках.
     Выражение ее лица было однозначно  хищное,  и  это  почему-то  выбило
Руиза из его собственной ярости. Он подумал о том, что не может того быть,
чтобы он выглядел точно так же, хотя его жесткое  лицо  наверняка  гораздо
больше практиковалось в таком страшном выражении, чем ее юное и гладкое.
     - Нет, - сказал Руиз, - оставьте его в  покое.  Если  он  выживет,  я
собираюсь его продать первому работорговцу, которого встречу. Если когда и
жил на свете человек, который заслуживал бы рабства - то это Фломель.
     Руиз приказал своему стаду стоять смирно, пока он не обследует баржу.
Дольмаэро серьезно кивнул головой, Низа нежно похлопала по  руке.  Мольнех
был занят тем,  что  рывком  пытался  посадить  Фломеля  в  более  удобное
положение, поэтому он даже не поднял глаз.
     Несколько минут  Руиз  прохаживался  по  палубе,  не  находя  никаких
очевидных приспособлений для поддержания безопасности  на  борту,  никаких
потайных люков, кроме тех шлюзов безопасности, которые  он  увидел  еще  с
берега. Хотя с берега это не было заметно, баржа была спроектирована  так,
чтобы дать пассажирам на палубе хоть какой-то комфорт. В различных нишах и
закоулках баржи были  сиденья  и  скамьи,  которые  были  покрыты  красным
камнем-пуховиком. Под  аркой,  образованной  висячими  яичками  и  пенисом
фигуры, была роскошная полукруглая ниша, в которой пол был устлан ковром -
это позабавило бы Руиза, если бы настроение у него не было таким  мрачным.
Потеря осколочного ружья нанесла их шансам выжить тяжкий удар. Как он  мог
оказаться столь небрежным и беззаботным?  Естественно,  что  Фломель  хлеб
себе зарабатывал тем, что у него были быстрые и ловкие руки. Очень немного
можно было найти в мире рук  столь  же  быстрых,  как  руки  фокусников  с
Фараона. И все же Руиз горько обвинял себя.
     Со спины фигуры была спиральная лестница,  которая  и  вела  к  спине
статуи. Руиз осторожно поднялся по ней, но нашел, что верхняя палуба столь
же пустынна, как и нижняя. На верхней палубе стояли ряды  скамей,  которые
напомнили ему лодку для прогулок по рекам и экскурсий.  Впереди  проход  с
лестничкой вел в наблюдательный пост в черепе статуи.
     И нигде он не мог найти способа проникнуть вовнутрь баржи.
     Какое-то время он постоял на наблюдательном возвышении, облокотясь на
отполированные  перила,  глядя  на  туннель  деревьев,  по  которому   они
проплывали. Солнце почти совсем спустилось за горизонт. Все озарялось  тем
неуверенным золотистым светом, который освещает мир тогда, когда  тени  на
землю падают самые длинные.  Он  чувствовал  глубокую  усталость,  которая
ничего общего не имела с физическим утомлением.  Та  незыблемая  скала,  к
которой он привык, выстраивая на ней свою жизнь,  казалось,  поколебалась.
Он больше как будто не в состоянии был следовать  тем  принципам,  которые
успешно вели его ранее по жизни. Например: врага нужно убивать  как  можно
скорее, лишь только представится удобный случай. Ему бы  надо  было  убить
Фломеля давным-давно, разумеется, ему и сейчас  еще  не  поздно  было  это
сделать. И так он,  конечно,  и  поступит  -  вот  только  преодолеет  это
внезапно возникшее в нем отвращение к убийству.
     Но еще важнее для его существования  было  правило:  никого  не  дари
своим доверием. А он нарушил  это  правило  тысячи  раз  с  тех  пор,  как
встретил Низу.
     Ему стало страшно. Это был такой страх, какого он не  чувствовал  уже
долгие, долгие годы. Он даже не  помнил,  когда  последний  раз  испытывал
нечто подобное. Он наклонил голову и положил ее на руки. Если он не  забыл
бы столь крепко, как плачут, наверное, сейчас он мог бы заплакать.


     Руиз краем глаза  уловил  какое-то  движение  и  поднял  голову.  Над
широкой  спиной  ведущей  баржи  кто-то  смотрел  на  него  сквозь  ограду
наблюдательного возвышения. Мгновение спустя человек смущенно встал.  Руиз
увидел тощего старика, одетого в лохмотья,  которые  когда-то  можно  было
назвать роскошной одеждой. У  старика  было  тощее  волчье  лицо,  страшно
свалявшаяся грива седых волос и большие очень светлые глаза. Выражение его
лица было настороженное, но дружелюбное, словно он понятия  не  имел,  кем
это Руиз может быть, но не хотел рисковать и чем-либо его обидеть.
     Они посмотрели друг на друга. Потом  старик  поднял  хрупкую  руку  и
приветственно помахал ему, жест был настолько незначителен, что можно было
принять его просто за старческое дрожание рук.
     Руиз помахал ему в ответ, не намного сильнее.
     Двое других людей появились по сторонам старика.  Одна  из  них  была
молодая девушка, в тряпье вроде того, что было на старике, хотя ее  одежда
была почище. Лицо ее было  круглым  и  неприметным,  но  она  улыбалась  с
подлинным дружелюбием.
     Вторым оказался молодой человек, на котором был невзрачный комбинезон
какой-то армейской формы, такие можно по  дешевке  купить  в  магазинчиках
уцененных товаров тысяч миров. У него было широкое лицо с грубыми чертами,
вид у него был глупо самоуверенный. Он демонстративно  плечом  отпихнул  в
сторону старика, как только убедился, что никто его за это не упрекнет,  а
потом уставился на Руиза с бычьей враждебностью на физиономии.
     Руиз беззвучно рассмеялся, потом снова помахал им  -  на  сей  раз  с
более веселым видом и отчетливее. Молодой человек открыл рот от удивления,
потом захлопнул его с раздраженным видом.
     Руиз отвернулся, но на душе у него стало спокойнее, раз на баржах  не
они одни ехали зайцем. Видимо, остальные использовали эти баржи точно  так
же. Может быть, они были столь же невежественны, как и Руиз,  в  том,  что
касалось опасностей такого путешествия, но, по крайней мере, то,  что  они
были живы, уже обнадеживало.
     Он прошел к концу наблюдательного возвышения и уставился на остальные
баржи, но, если на них и плыли пассажиры, никого не было видно.
     Он чувствовал, глядя на широкое стальное  лицо  фигуры  на  следующей
барже, что  оно  невольно  его  завораживает.  Это  было  лицо  женщины  с
огромными глазами, прикрытыми тяжелыми веками, высокими точеными  скулами,
каскадом густых волос.  Рот  ее  был  чуть  более  полным,  чем  могло  бы
считаться красивым, словно его  распирало  какое-то  внутреннее  давление.
Пропорции и детали были  изысканно  выполнены,  очень  отличаясь  этим  от
грубого  гротескного  тела.  Тела  были   смехотворны.   Это   лицо   было
необыкновенно эротически притягательно.
     Он вернулся назад на нижнюю палубу, где  Фломель  начинал  стонать  и
проявлять прочие признаки того, что он приходит  в  себя.  Мольнех  смывал
кровь там, где кулак Руиза рассек кожу на лбу Фломеля, и он  посмотрел  на
Руиза со странным двусмысленным выражением.
     - Череп у него, может, и треснул, но вроде как не проломлен, - сказал
Мольнех тоном, в котором можно было услышать и упрек, и одобрение.
     - Мне плевать, - грубо сказал Руиз, - если  он  выживет,  я  заставлю
тебя отвечать за его поведение - остальные недостаточно быстры.
     - Да, - сказал Мольнех. - У Фломеля всегда были  ловкие  пальцы.  Мне
очень жаль, что из-за него мы потеряли оружие, Руиз Ав.
     - Ладно, вот его поводок, Мольнех. Я пристегну его к шее Фломеля. Вот
второй конец поводка и ключ от  него.  Если  тебе  придется  оставить  его
где-нибудь,  продень  поводок  в  щель  или  оберни  вокруг  какого-нибудь
крепкого столба, который невозможно выдрать из основания, и застегни его с
помощью ключа. Понял?
     - Я буду сторож ему, Руиз Ав, - к Мольнеху, очевидно,  вернулось  его
обычное настроение веселого и жизнерадостного ожидания грядущих событий:
     - Отлично. Вот что, еды у нас не осталось, но у нас все еще целы наши
фляги с водой, а пустые животы в течение пары дней  нас  не  убьют.  Самое
главное вот в чем: мы с каждой минутой все дальше от Кореаны, что, на  мой
взгляд, лучше всякой еды.
     Только Мольнех, казалось, на миг усомнился  в  справедливости  такого
взгляда на жизнь.
     Руиз рассказал остальным  про  свои  открытия  и  находки,  про  свои
догадки относительно прочих пассажиров. Он приказал Мольнеху  и  Дольмаэро
ждать в выстланной коврами нише, где  они,  если  хотят,  могут  поудобнее
устроить Фломеля. Он встал и взял Низу за руку.
     - Будьте начеку, - сказал он мужчинам. - Позовите меня, если  увидите
что-нибудь странное.
     Низа  хихикнула,   и   Руиз   проследил   направление   ее   взгляда,
устремленного на огромный фаллос, который простирался по всей длине баржи.
     - Ладно, понял, - поправился он. - Если увидите что-нибудь странное и
опасное.
     - Мне и это кажется весьма опасным, - сказала она.  -  Что  за  народ
поклоняется таким странным идолам?
     - Не знаю, - признался он. - Я думаю, мы  это  скоро  обнаружим,  но,
надеюсь, не прежде чем как следует удалимся прочь от Кореаны.
     Потом он привел ее  на  наблюдательное  возвышение,  где  они  сидели
вместе, тесно прижавшись друг к другу, в молчании, пока солнце не упало  в
воду и не сгустились сумерки.



                                    6

     С  приходом  полной  темноты  баржа  озарилась  миллионами  крохотных
огоньков. Бусинки мягко светящегося разноцветного огня  тесно  прижимались
друг к другу на каждом борту,  на  каждом  боку  статуй.  Руизу  пришло  в
голову,  что  баржи,  должно  быть,  представляют  из  себя  замечательное
зрелище, если любоваться ими со стороны канала. Он подумал, что  интересно
было бы знать, смотрит ли на них кто-нибудь.
     Низа зарылась лицом в его плечо.
     - Мне трудно заставить себя поверить в это, - прошептала она. - А ты?
Ты уверен, что это не какой-нибудь лихорадочный бред? Или, может быть,  мы
с тобой свалились в одну из сказок про гоблинов, какие няня мне в  детстве
рассказывала? Такие сказки няни рассказывают детям, чтобы их напугать.
     - Ты так думаешь? - спросил он.
     - Может быть.
     - Если это сказка про гоблинов, то что нам делать?
     - Я никогда не была плохой, - сказала она и рассмеялась. - Ну  ладно,
была, только иногда и редко. В любом случае, герой всегда точно знает, что
нужно делать. Он никогда не беспокоит  принцессу  дурацкими  вопросами  на
этот счет. По крайней мере, он ее не спрашивает, ту, которую  он  спасает,
что, по ее мнению, им надо делать.
     Руиз вздохнул.
     - Из этого следует, что я не слишком уж хороший герой.
     - О нет, - ответила она и коснулась  его  лица.  -  Ты  замечательный
герой.
     Она подняла к нему лицо и нежно его поцеловала. Ее губы  были  такими
мягкими и так нежно прижимались к его губам, словно  спелый  сочный  плод,
липкий от сладости, но в то же время полный жизни и энергии. Его рот потом
покалывало иголочками там, где она его поцеловала.
     Руиз только сейчас осознал, что они теперь  в  большей  уединенности,
чем за все прошедшие дни. Он  снова  поцеловал  ее,  более  настойчиво,  и
почувствовал, как ее язык скользит по его губам.  Он  задышал  тяжелее,  и
сердце его застучало.
     Она оттолкнула его, медленно и  плавно,  и  он  отпустил.  Глаза  ее,
казалось, стали немного ошеломленными, губы припухли. Она  долго  смотрела
на него неподвижным взглядом, потом, все еще глядя ему в глаза, она  легла
на скамью на спину.
     Он подумал, не опасно ли ему так забываться именно теперь. Он  решил,
что ему все равно, хотя какая-то древняя его часть в ужасе  скорчилась  от
такой беззаботности.
     Он легко коснулся ее колена дрожащими пальцами. Лицо ее расслабилось,
и она возвела взгляд вверх, к звездам. Он медленно, восхищаясь красотой ее
кожи, поднял край ее рубахи, гладя сильные мышцы  ее  ног.  Он  расстегнул
подвязку, которая прижимала к ее бедру кинжал, и уронил его на палубу.
     Когда его руки поднялись выше, она вздохнула, и ее бедра  раскрылись.
Он встал на колени возле нее и стал целовать ее  колено,  потом  поцелуями
проследил линию внутренней поверхности ее  бедра,  пока  она  не  задышала
бурно и прерывисто и не выгнулась ему навстречу, подставляя свои бедра его
поцелуям.
     Много позже она встала на колени на скамье, нагая, сжимая перила,  ее
влажные  пряди  волос  спутались  на  спине,  голова  была  закинута,  она
постанывала в такт его сильным толчкам. Его руки впились в ее бедра, и  он
смотрел на ее  тонкую  талию  и  округлые  ягодицы,  которые  образовывали
перевернутое сердечко, он восхищался ее красотой.
     Он стал двигаться быстрее, и она стала двигаться ему навстречу, нежно
толкая его бедрами, голос ее стал хриплым и прерывистым.
     Как раз перед тем, как они испытали последнее жгучее  наслаждение  за
эту ночь, он взглянул вверх и увидел совершенное лицо статуи на той барже,
что следовала за ними. Может быть, это было навеяно лихорадочным восторгом
минуты,  но  в  тот  миг  ему  показалось,  что  статуя  наблюдает  за  их
соединением, и что глаза ее сияют ничем не смущенным удовольствием. Словно
бы статуя восхищалась жаром страсти между Руизом и Низой. Впечатление было
поразительно острым. В этом взгляде статуи было что-то извращенное, и в то
же самое время в нем было нечто  настолько  свирепо  эротичное,  что  Руиз
подчинился ему, задрожав всем телом, вжимаясь как  можно  сильнее  в  тело
Низы, как только можно глубже. Он вливал в нее свои жизненные  соки  волна
за волной невыразимой радости. Она заметалась под  ним,  беззвучно  что-то
выкрикивая, протянула назад руки, чтобы впиться в его бедра и прижать  его
к себе еще теснее.


     Потом они лежали на скамье вместе. Руиз прикрыл  их  сброшенными  ими
рубахами. Это помогало сохранить то тепло, которое еще источали их тела, и
потом он целиком отдался восхитительному чувству,  которое  он  испытывал,
лежа с Низой под  звездным  небом.  Он  находил  почти  дух  захватывающее
удовольствие в том, чтобы чувствовать мельчайшие движения ее влажной плоти
рядом с его телом. Он пронзительно чувствовал тонкости ее тела,  там,  где
они соприкасались. Мягкость ее грудей, слегка колкое давление ее сосков на
его груди, перистое легкое прикосновение ее волос, более жесткие волосы  и
скользкое тепло между ног, там, где она сжала бедрами его бедро.
     Он сообразил, что в ее любовных порывах  появилось  нечто  новое.  Та
сдержанность, которую он раньше чувствовал в  ней,  в  тот  первый  раз  в
купальном бассейне, та сдержанность, вторая относила их близость к разряду
случайных связей, - исчезла.
     Она отдавалась ему без ограничений и сдержанности. Он  подивился  про
себя, что же изменилось для нее.


     Когда они  наконец  заговорили,  сперва  они  вели  речь  о  каких-то
мелочах. Сладость и  мягкость  ночного  воздуха,  красота  звезд,  которые
проскальзывали сквозь  проплывающие  мимо  ветви  деревьев,  успокаивающее
мурлыканье моторов баржи.
     Низа оперлась на локоть и рассеянно погладила его грудь.
     - Ты знал о том, что женщины на Фараоне  рожают  детей  только  когда
захотят? Каждый месяц, когда кончается кровотечение, они пьют отвар  корня
далафреи - а потом, когда они выпили его, до тех пор, пока кровь не придет
снова,  они  могут  получать   удовольствие   безо   всяких   последствий.
Пангалактические женщины делают то же самое?
     Руиз не был готов к ее вопросу и заговорил не подумав.
     - У них есть другие способы. И у  пангалактических  мужчин  тоже.  Но
тебе можно не волноваться. Когда тебя взяли в  плен,  то  доктор  приживил
тебе вот это.
     Он дотронулся до кожи на ее левом предплечье,  где  противозачаточная
капсула чуть выступала над кожей еле заметным бугорком.
     Она с любопытством пощупала легкую припухлость.
     - А-а-а, - сказала она голосом  человека,  который  сделал  печальное
открытие, - это для того, чтобы рабы оставались в товарном виде?
     Он кивнул, ему стало досадно за свою бестактность.  Он  прижал  ее  к
себе покрепче, и она не стала протестовать.
     - Это очень легко убрать, - сказал он. - Это можно  сделать  в  любой
момент, когда ты захочешь.
     Меж ними воцарилось молчание.
     Наконец она заговорила задыхающимся шепотом.
     - Я никогда тебя об этом не спрашивала, но я много  об  этом  думала.
Там, далеко, на твоих пангалактических мирах, есть женщина, которой сейчас
хочется, чтобы ты был там? Есть ли  такая,  к  которой  тебе  хотелось  бы
вернуться?
     - Нет, - ответил он. - Никого такого нет.
     Он улыбнулся.
     - Я честно признаюсь, что я бы больше хотел быть там, чем здесь, но я
не пожелал бы ни за что на свете другого спутника.
     Это  была  правда.  Он   искренне   собирался   перестать   постоянно
задумываться, почему он так изменился и что в нем пошло в перекос.
     Он знал, что с ним не так, как раньше.
     - Нет, мне не хотелось бы быть с кем-то другим, - сказал он.
     "Даже, - подумал он, - если это означает, что я должен буду  навсегда
остаться где-то здесь и больше не увидеть дома".
     - О-о-о, - сказала она и каким-то чудом пристроилась рядом с ним так,
что стала еще мягче.