схохотался.
   Армектанка больше, не позволяла останавливаться. Они отчаянно цеплялись
за скалы,  все  выше  поднимаясь  в  горы.  Потом  лежали,  переводя  дух,
подставляя лица и уставшие руки дождю.
   - Неплохо. Совсем неплохо, дартанец, - весело сказала Каренира.
   Байлей удивился тому, что  она  хвалит  не  старика,  а  его,  молодого
мужчину. Он чувствовал  себя  окруженным  неустанной  заботой  и  каким-то
особенным отношением. Вероятно, эти похвалы должны были  его  воодушевить.
Ему почудилось в этом нечто унизительное.
   - У тебя тоже неплохо получилось, - со злой язвительностью бросил он. -
Правда, я подозревал, что ты будешь двигаться проворнее.
   - Пришлось вас поджидать. - Она все еще пребывала в хорошем настроении.
- Для Охотницы такая стена - пара пустяков.
   - Для Охотницы - все пара пустяков, - поддел он ее. -  Горы  -  пустяк,
разведка -  пустяк,  разбойники  -  пустяк.  Дурной  Край  наверняка  тоже
окажется пустяком. Вот только быть женщиной Охотнице удается с неслыханным
трудом.
   Она поднялась с камня и остановилась над ним.
   - Что ты этим хочешь сказать?
   Он со злорадным удовольствием отметил, что от ее доброго настроения  не
осталось и следа.
   - Я хочу сказать, - заявил он, глядя снизу на ее мускулистые лодыжки  и
бедра, - что я уже досыта  насмотрелся  на  твои  толстые  ляжки.  С  меня
хватит, - продолжил он, отчаянно провоцируя ссору.
   Старик молча наблюдал за происходящим. Каренира оглянулась  на  него  и
прикусила губу.
   - Ты был прав, отец... Сама  не  знаю,  почему  решила  помогать  этому
человеку.
   Байлей встал:
   - Я ведь оплачиваю эту  помощь.  И  значительно  больше,  чем  ты  того
стоишь!
   В ней все закипело. Прежде чем он понял, в чем дело,  она  ударила  его
кулаком по скуле, а потом с  невероятной  быстротой  развернулась  кругом,
присев  на  корточки.  Какая-то  сила  подсекла  ему  ноги,   одновременно
подбросив их вверх; он грохнулся спиной и головой о землю так,  что  скалы
вокруг посыпались искрами в его глазах. В следующий миг она сидела верхом,
надавив ножом на его шею.
   - Так, убей его! - крикнул старик. - Отличная идея,  Охотница!  Во  имя
Шерни! Да вы с ума посходили! Оба!
   Она стиснула от ярости зубы,  Байлей  чувствовал  ее  тяжелое  дыхание;
внезапно она вскочила, повернулась и ушла. Байлей  схватил  свой  мешок  и
достал меч.
   - Стукни себя по голове этой железякой, - сердито сказал старик. - Если
удар о землю тебе не помог, может, хоть это приведет в чувство!
   - Сука! - зарычал дартанец.
   - И осел, - добавил старик. - Она ушла. Ну что ж, когда мы теперь одни,
мой мальчик, скажи мне честно, что ты только что  хотел  доказать?  Скажи,
никто больше не узнает.
   Байлей молча взглянул на него и положил меч.



        "14"

   Лейна проснулась от страшных криков и суматохи. Она села,  не  понимая,
что происходит. Постепенно ее лицо исказила гримаса ужаса.
   Было уже утро, пещеру заполнял неясный, еще тусклый свет  начинающегося
дня. Она отчетливо видела мелькающие в яростной драке силуэты. Вопли людей
и лязг оружия заглушили ее собственный стон. Она стояла неподвижно, прижав
кулаки к щекам. Первый раз в жизни  она  видела,  как  люди  убивают  друг
друга, пронзают мечами, режут, бьют. Это было так  не  похоже  на  турнир!
Когда возле ее ног рухнул молодой  гвардеец  с  разрубленным  плечом,  она
взвыла  от  страха  и  омерзения.  Она  отшатнулась,  зацепилась  ногой  о
брошенное на землю седло и закрыла лицо  руками,  вздрагивая  и  беззвучно
роняя слезы.
   То, что ей посчастливилось лицезреть, вовсе не было сражением,  а  лишь
обычной стычкой, одной из тех, что происходят в Тяжелых  Горах  ежедневно.
Рбаль не дал себя застать врасплох, но у его людей не было никаких шансов.
Из двух троек, бывших в его распоряжении,  троих  солдат  почти  сразу  же
обезоружили,  остальных  тоже  быстро  вывели  из  борьбы.   Рбаль   успел
прикончить одного противника и пытался пробиться к Гольду, но, прижатый  к
неровной поверхности стены, вынужден был отражать нападение людей  Эгдеха.
Ему удалось ранить одного и выбить  оружие  у  другого.  Тогда  перед  ним
появился сам Эгдех.
   Эгдех никогда  ему  не  симпатизировал,  он  вообще  никого  не  любил.
Злобный, тупой и жестокий; ему нравилось только убивать...
   Ненавидя друг друга, они дрались холодно, без ярости, без чувств.  Один
расчет двигал обоими. Рбаль не  хотел  недооценить  противника,  прекрасно
зная, что мало найдется убийц  более  опытных,  чем  Эгдех.  Тот,  в  свою
очередь, понимал, что Рбаль слишком ловко орудует мечом,  чтобы  рисковать
судьбой поединка. Эгдех не намерен был давать  противнику  форы.  Стараясь
измотать его, он не ослаблял своей хватки ни на  секунду,  чтобы  не  дать
передышки, затем позвал на помощь своих людей.  Парень,  однако,  сражался
отчаянно и умело, так умело, что, несмотря на многочисленные  раны,  сумел
убить еще одного гвардейца. Однако конец близился, и Рбаль это понимал. Он
не боялся смерти, но хотел хотя бы глазком увидеть  Лейну.  Так  хотел!  И
крикнул, но из залитого кровью рта вырвался лишь неразборчивый  всхлип.  В
следующее мгновение кольчуга треснула, и он почувствовал  холодный  клинок
под ребрами. Рбаль пошатнулся, схватившись за  грудь,  и  разом  три  меча
пробили ему живот, бок, шею. Солдаты отступили.
   Рбаль все  еще  стоял.  Он  не  чувствовал  боли,  не  чувствовал  даже
слабости. Он опустил меч, криво улыбаясь  и  разглядывая  в  глазах  убийц
неуверенность, а затем и страх.
   Рбаль медленно оторвал левую  руку  от  груди  и  спокойно,  совершенно
спокойно вытер ладонь о край одежды. Выпустив из руки  меч,  он  оперся  о
стену, выпрямился, скрестив руки на груди в ожидании.
   Шернь подарила ему еще несколько минут жизни.
   Солдаты   отодвинулись   от   него   подальше.   Гольд   и   Даганадан,
протолкнувшись через  молчаливый  круг,  встали  перед  парнем.  Даганадан
посмотрел ему в глаза.
   Рбаль тоже их видел, но... как бы с очень большого  расстояния.  Он  не
чувствовал ни ненависти, ни страха, ни сожаления... Он  хотел  только  еще
раз увидеть ее.
   Однако он увидел Бельгона и людей из  его  тройки.  Они  стояли  позади
других; Бельгон был бледен, словно покойник. И Рбаль вдруг понял,  что  не
видел друга рядом с собой во время сражения.
   Окровавленные губы расползлись в  страшной  ухмылке,  дрогнули,  но  из
пробитого горла донесся лишь булькающе-свистящий звук.
   Безразлично. Этот человек был ему безразличен.
   Он ждал ее.
   Гольд это понял.
   - Приведите ее, - сказал он не своим голосом. Потом убрал  свой  меч  в
ножны и повторил громче: - Привести ее.
   В  глазах  Рбаля  появилось  удивление,  потом  -   туманная,   далекая
благодарность. Медленно, очень медленно он кивнул сотнику. Тот, сжав зубы,
отвел взгляд.
   Шернь медленно забирала свой дар...
   Когда Лейну привели, глаза его были закрыты. Но вдруг он  поднял  веки,
спокойно, без трепета. Тут же руки упали, а его лицо исказила  болезненная
гримаса: он увидел в ее глазах не слезы, а отвращение, презрение и гнев...
   Рбаль медленно опустился на колени. Он еще раз  поднял  залитое  кровью
лицо, но на этот раз взгляд его искал Гольда.
   Они снова поняли друг друга.
   Сотник протянул руку, но дергающиеся пальцы уже не успели ее пожать.
   Шернь забрала свой дар...


   Он неподвижно лежал под дождем, закрыв глаза  рукой,  когда  рядом  сел
Даганадан.
   - Шесть трупов, - сообщил он. - Два наших, люди Эгдеха. И раненые.
   Гольд тяжело сел.
   - Два наших? - угрюмо спросил он. - Все наши, Даг. Те ребята Рбаля даже
не знали, за что бьются. Они дрались за него.
   Даганадан молчал.
   - Ты был прав, - добавил Гольд. - Это все  она.  Она  виновата.  Вместо
того чтобы гробить шестерых отличных солдат, следовало бы повесить...  эту
ведьму.
   Молчание.
   - Змея. Сука.
   Даганадан покачал головой:
   - Если бы мы ее убили, Гольд, было бы хуже. Еще хуже.
   Лицо Гольда вспыхнуло гневом, он взорвался.
   - Это ты виноват, - процедил он сквозь зубы.  -  Это  ты  виноват,  что
парнишка лежит теперь в могиле.
   Подсотника нелегко было вывести из себя, но на этот раз он побледнел.
   - Сердце и душа всего. Так я говорил. О ней. Я предупреждал...
   - Это из-за тебя произошла нынешняя заварушка!
   - Ее бы не было, если бы...
   - Это из-за тебя!
   Даганадан медленно встал и хотел было уйти, но Гольд остановил его:
   - Ты хотел смерти Рбаля. Так? Хотел или нет?
   - Гольд...
   - Хотел или нет?
   - Так точно, господин, - по-уставному ответил Даганадан сквозь зубы.
   Гольд жестом приказал ему убираться. Подсотник повернулся и, размеренно
вышагивая, ушел прочь.
   Гольд остался один.
   Он снова лег и  закрыл  глаза.  Однако  мгновение  спустя  он  вскочил,
выхватил из ножен меч и изо всех сил ударил им по  скале.  Лязг  железа  о
камень, посыпались искры. Гольд колотил мечом до тех пор, пока  клинок  не
сломался пополам. Отшвырнув рукоятку с остатком лезвия, он пошел  куда-то,
быстро скрывшись среди скал. Ему нужно было побыть одному, совсем одному.
   Тем временем  Лейна  задыхалась  от  неведения.  Проходившие  мимо  нее
гвардейцы сторонились ее  безумного  взгляда.  Лицо  дартанки  неузнаваемо
изменилось: на нем застыло выражение ужаса и брезгливой  ненависти.  Какая
уж  тут  красавица!  Чувства  стерли  всю  красоту,  превратив  личико   в
отвратительную  и  отталкивающую  харю.  С  кривых  приоткрытых   губ   на
подбородок стекала струйкой  слюна;  отвратителен  был  вид  изящных  рук,
терзающих согнутыми, словно когти, пальцами брошенный на землю плащ.
   Ее душило отчаяние. Все планы, все надежды пошли прахом. Гольд был жив,
а единственный  человек,  на  которого  она  рассчитывала,  все  ее  труды
превратил в ничто.
   Не  сдерживая  себя  более,  она   разразилась   самыми   непристойными
ругательствами, какие только смогла подобрать. Солдаты у  костра  застыли,
услышав хриплый крик. Они по-настоящему боялись ее с того мгновения, когда
увидели, как, плача от ярости, отчаяния и  ненависти,  она  пинает  ногами
мертвое тело человека, которого - как они полагали - она любила и  который
любил ее. Даже Эгдех с омерзением отвернулся, не  желая  видеть,  как  она
плюет на труп и последний раз пинает его ногой в голову.
   Подавившись собственным голосом и слюной, она замолкла.
   Все кончено, все пропало. Она была разоружена,  побеждена,  уничтожена.
От единственного оружия, которым она обладала, не было никакой пользы. Кто
теперь ей поверит, кто заметит ее красоту?
   Никто.
   Она была  отдана  на  гнев  и  милость  человека,  которого  боялась  и
ненавидела.
   Она разрыдалась - уже не от злости, не от ненависти, а от  собственного
бессилия. От жалости к себе и от страха.
   Только теперь она испугалась не на шутку.
   Когда багровый от злости и унижения Даганадан вошел в пещеру,  она  все
еще плакала. Он бросил на нее ненавидящий взгляд и сел в  углу.  Вскоре  к
нему подошел Эгдех.
   - Когда выходим, господин? - спросил он.
   Под сотник удивленно посмотрел на него, словно видел впервые.
   - Спроси командира, - бросил он. - Не знаю.
   Эгдех вышел, а  Даганадан  прислонился  к  стене  и  закрыл  глаза.  Он
немножко успокоился и уже снова мог трезво рассуждать.
   Он понимал Гольда. Кажется, понимал. "Безумец! Он любит эту тварь. Ну и
что? При чем здесь он, Даганадан? В чем его-то вина? - Он сжал  кулаки.  -
Вот она, благодарность! За четыре года прошел вместе  с  Гольдом  огонь  и
воду. Они во всем полагались друг на друга, понимали друг друга,  уважали.
Никогда до  такого  не  доходило,  никогда.  Женщина?  Тварь!"  -  сплюнул
Даганадан.
   Он боялся женщин. Не умел с ними разговаривать, не умел себя вести в их
обществе. Он не понимал их, они его не  привлекали.  Его  страстью  -  уже
много лет, собственно, с детства - была война. Не потому,  что  он  -  как
Эгдех - любил убивать. Война, войско... В этом было  нечто  большее.  Была
дисциплина, были ясные, четкие ситуации. Если где-то возникал беспорядок -
его  следовало  устранить.  Педантично,  спокойно  и  тщательно.   Порядок
Даганадан любил больше всего.
   Ему  причинял  искреннюю  боль  любой  раскол  в  надежной,  испытанной
дружине. Он жалел тех солдат, которых  пришлось  убить.  Во  имя  порядка.
Однако он пытался найти причину их гибели не в  самом  себе,  а  извне,  и
видел только одну: Лейна.
   "Женщина. Проклятая женщина! Какой ветер ее принес, с каким дождем  она
на них свалилась..." - негодуя, спрашивал себя Даг. Сколько бы он отдал за
то, чтобы Гольд решился убрать ее, убить, связать и приторочить к седлу...
Что угодно, только бы не оставлять ей свободы действий. Пусть отправит  ее
в Дартан, пусть отправит в Бадор, если уж она в самом деле так ему  нужна,
- но пусть сделает это как можно быстрее. Он  потерял  около  трети  своих
людей, двумя больше, двумя меньше - какая разница! Несколько человек  были
ранены. Тащить их за собой в Край? Пусть едут в Бадор, пусть забирают ее с
собой. Даганадан  перевел  дыхание.  Гнев  на  Гольда  улетучился,  иссяк.
Подсотник уже знал, что причиной скандала между ними  тоже  является  она.
Это и надо объяснить Гольду, предложить выход. Он обязан сделать это,  как
друг.
   Даг встал и вышел из пещеры. Гольда не было. Он пошел  его  искать,  но
вскоре, уже всерьез обеспокоенный, вернулся.
   Солдаты тут же прервали свою беседу. Вид подсотника не предвещал ничего
хорошего.
   - Лордос, Эгдех, - спокойно спросил Даг. - Где командир?
   Они встали, вопросительно переглядываясь. Даганадан помрачнел.
   - Одна тройка останется здесь. Остальные со мной.
   Потом он обвел взглядом лица солдат и спросил:
   - Где Бельгон?
   Бельгона тоже не  было.  Даганадан  отметил  про  себя,  что  не  видел
наушника с момента смерти  Рбаля.  Он  вспомнил  его  бледность,  безумный
взгляд и еще сильнее помрачнел.
   Раненые остались в пещере, под опекой уцелевших в  драке  людей  Рбаля,
уже освобожденных от пут. Остальных Даг разделил между Лордосом и Эгдехом,
сам же прихватил солдат из тройки Бельгона и пошел на поиски.
   Неподалеку  от  входа  в  пещеру  нашли   половину   сломанного   меча.
Беспокойство подсотника возросло. Он быстро повел патруль на восток.
   Они шли под гору, петляя среди скал. Солдаты внимательно  осматривались
по сторонам. Услышав звук сильного удара, они оглянулись на  под  сотника.
Тот стоял неподвижно, сжимая рукой торчащую из груди стрелу,  пущенную  из
военного арбалета. Он поднял взгляд, скривил губы в гримасе боли и  сказал
что-то вроде: "Глупо, да!" или просто "Глупо...".



        "15"

   После всего, что случилось в конце дня,  Байлей  и  Каренира  не  могли
заснуть. Они лежали на мокрых от дождя камнях и тихо переговаривались. Она
лежала  к  нему  спиной;  он  крепко  обнимал  ее,  ощущая  тепло,   робко
прокрадывавшееся между их телами.
   - Несколько лет назад, - говорила она негромко и задумчиво,  -  я  была
маленькой глупой лучницей Армектанского Легиона. Здесь, в  Громбеларде,  я
оказалась  совершенно  случайно.  Тогда  громбелардцы  как  раз  завершили
большую облаву на горных разбойников. Командование Громбелардского Легиона
решило, что кампания не оправдала ожиданий. Хороших лучников не хватало. И
по просьбе коменданта легиона в Громбе мой командир выделил отряд  лучниц,
которые должны были обучить громбелардцев  пользоваться  этим  оружием.  Я
командовала тем отрядом.
   Она замолчала. Прошло несколько минут,  прежде  чем  она  с  сожалением
сказала:
   - Нет, не могу, Бай. Правда, не могу... не умею об этом рассказывать.
   Как бы прося прощения, она  взяла  его  за  руку,  слегка  погладила  и
внезапно, неожиданно даже для себя самой, поднесла ее к губам. Он уткнулся
лицом в мокрые, жесткие волосы, небрежно связанные простыми ремешками.
   Она  задумчиво  смотрела  в  глубокую  черноту  ночи,  ощущая  горячее,
обжигающее шею дыхание  Байлея.  Ей  было  хорошо,  по-настоящему  хорошо,
несмотря на дождь, несмотря  на  холод  и  усталость.  Та  ссора,  которая
случилась между ними вечером, была им нужна. Они выплеснули  в  лицо  друг
другу весь  гнев,  причиной  которого,  вероятно,  главным  образом,  было
взаимное чувство вины... А  потом,  когда  гнев  прошел,  наконец  ясно  и
отчетливо проявилось все то, что их связывало...
   Она долго молча лежала, боясь пошевелиться.  Наконец,  пересилив  себя,
она произнесла:
   - Мне хорошо с тобой, Бай... я знаю, что не имею права... Ведь  у  тебя
жена, Илара, правда? Но... сейчас хорошо. Я не хочу мешать, но  я,  я  так
хочу быть с тобой! Ты не сердишься, Бай?
   Он молчал. Она вдруг почувствовала, как на глаза навернулись слезы.
   - Я не должна была этого говорить. Прости меня, если можешь. Но у  меня
еще никогда, никогда в жизни никого не было - по-настоящему. Бай... я  уже
не смогу сама вырваться из этих гор.  Вытащи  меня,  хорошо?  Забери  меня
отсюда, в Дартан,  в  Армект  -  куда  хочешь.  Знаешь,  такой  маленький,
неприметный дом, маленький садик.  И  мужчина,  который  готов  ради  тебя
отправиться хоть в Дурной Край. Смешно, правда? Смешно.
   Она в голос расплакалась. Плечи дрожали, его рука  выскользнула  из  ее
ладони и безвольно упала.
   Байлей спал.


   Рассвет пришел тяжелым и мокрым, как обычно.  Она  осторожно  выбралась
из-под его руки, села. Протерла красные от недосыпания глаза и встала.
   Мужчины спали.  Старик  негромко  храпел.  Байлей  что-то  неразборчиво
пробормотал сквозь сон, перевернулся на другой бок  и  свернулся  клубком.
Она порылась в мешке Байлея, достала оттуда три куска соленого мяса.  Съев
один, она  задумчиво  посмотрела  на  маленький  котелок  Старца,  который
поставила вечером на камень. Теперь он был  полон  дождевой  воды.  Сделав
пару глотков, она поставила котелок на место.
   Вздохнув, она, по старому армектанскому обычаю, громко произнесла  свое
имя, вознесла хвалу небу и земле. В Армекте каждое утро небу говорили, что
оно прекрасно...
   Но здесь его подпирали громбелардские горы, а не крыши Армекта.
   Она потянулась и громко зевнула.
   - Подъем! - коротко сказала она. - Подъем, подъем!
   Старик открыл глаза и почти  сразу  же  сел.  Байлея  пришлось  будить,
потряхивая за плечо. Он еще не до конца пришел в себя,  когда  она  сунула
ему в руку кусок мяса и велела есть.
   - Я заснул под таким дождем, - пробормотал он.
   - Неудивительно - после такой дороги, - ответила она. - Поторопись.
   Он с трудом жевал жесткое мясо. Когда закончил, она уже ждала,  готовая
в путь.
   Шли в том же порядке, что и прежде. Все трое молчали, каждый был  занят
собственными мыслями. Время  тянулось  медленно,  но  самые  трудные  мили
оставались позади. До полудня они даже словом не перекинулись.
   Дождь  накрапывал  с  перерывами,  иногда  прекращаясь  вовсе,   иногда
обрушиваясь с новой силой. Его уже как-то не замечали. С мешком за плечами
и мечом, по странному обыкновению, под  мышкой  сзади  плелся  Байлей.  Он
настолько  задумался,  опустив  голову,  что,  когда  Каренира  неожиданно
остановилась, он с размаху налетел на нее. Однако она даже не  обернулась.
Ее взгляд был направлен куда-то вверх, к тучам.
   - Стервятник, -  сказала  она  каким-то  чужим,  свистящим  голосом.  -
Стервятник. Стервятник.
   Удивленный поведением девушки, Байлей проследил за ее взглядом.  Где-то
в вышине, посреди туч, он увидел маленькое черное пятнышко.
   - Стервятник, - повторила она, словно одержимая. - Стервятник.
   Старик тоже смотрел на небо, но птицу, похоже, не видел. Он взглянул на
Карениру, хотел было что-то сказать, но передумал. Стиснув зубы, он сел на
землю. Лицо его теперь было действительно старым. Очень старым.
   Каренира достала из колчана лук и двинулась  вперед.  Байлей  удивленно
смотрел, как она, неуклюже спотыкаясь на  скалах,  удаляется  все  дальше,
время от времени глядя на небо. Когда она скрылась из виду,